ГЛАВА ШЕСТАЯ. РАДЖНИШПУРАМ

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

РАДЖНИШПУРАМ

РАДЖНИШПУРАМ БЫЛ НЕ В АМЕРИКЕ. Это была страна сама по себе, без американской мечты.

Может быть, поэтому американские политиканы пошли на нее войной.

Мы летели через Америку, я, Ашиш, Арпита и Гайан.

Ашиш - это волшебник дерева.

Он не только мастер-плотник, он делал стулья Ошо и приводил в порядок все техническое или электрическое.

Всегда слышится: "Ашиш, Ашиш, где Ашиш?" - когда надо что-нибудь закрепить или изобрести.

И он очень здорово разговаривает руками, потому что он итальянец.

Арпита всегда делала обувь Ошо.

Она эксцентрична, рисует дзенские картины и обладает клоунской личностью, что выразилось позднее, когда она помогала в дизайне одежды Ошо.

Гайан приехала в Нью-Джерси после того как Вивек позвонила ей в Германию и сказала: "Приезжай".

Когда она приехала, Вивек встретила ее в аэропорту и сказала: "Я надеюсь, ты умеешь шить".

Она умела, и она шила одежду Ошо все годы его "фантастического" гардероба.

Она также и танцует, вы можете увидеть ее на видео в дни праздников на ранчо, ее длинные темные волосы развеваются, когда она озорно танцует вокруг Ошо на подиуме, в нашем медитационном зале Раджниш Мандир.

Итак, мы летели через Америку вместе и приземлились в Орегоне, за двенадцать часов до предполагаемого прибытия Ошо.

Я не помню ничего из полета, но я никогда не забуду длинный, длинный извилистый путь с горы к Большому Грязному.

Мили и мили пыльных, высоких, острых сухих цветов и кактусов по сторонам дороги, освещаемых фарами машины.

Зловещие, желтые, белые и серые.

Трейлер Ошо и присоединенный к нему, который должен был стать нашим домом,

кипели активностью, потому что как обычно мы работали наперегонки со временем.

Мы не спали большую часть ночи, наводя последний глянец на занавески и занимаясь уборкой.

Снаружи, зеленые газоны были как расстеленные ковры.

Трейлер был полностью сделан из пластика - я никогда такого не видела.

Если бы в него попала искра, он бы сгорел дотла всего за десять секунд! Трейлер Ошо был такой же как наш, только вместо ковра (из-за его аллергии), там везде был белый линолеум.

Стены были покрыты пластиком имитирующим дерево.

Мы, одиннадцать человек, должны были жить в одном трейлере, плюс комната для шитья.

Деварадж, доктор и Девагит, дантист Ошо, были вместе в одной комнате.

Они лучшее, что вышло из Британии в смысле юмора, со времен Монти Питона.

Там была Нирупа, как с картины прерафаелитов, со своими длинными, до пояса золотыми волосами, и Харидас, высокий немец, выглядящий на пятнадцать лет моложе своих сорока четырех лет, который был одним из первых западных саньясинов Ошо.

И шестидесятилетняя Нирджун, которая превосходила всех нас в своих бесконечных танцах в гостиной, под найденную нами новую западную музыку.

У Вивек была своя комната в присоединенном трейлере, а у Ошо была гостиная, спальня и ванная комната.

Было слишком темно, чтобы увидеть что-нибудь вокруг, так что я, усталая и в ворчливом настроении легла спать.

Принимая душ на следующее утро, я выглянула из окна.

Трейлер стоял в небольшой долине, а за нами была скала, такая огромная и величественная, что я выбежала наружу голая и мокрая и застыла в поклоне.

Когда Ошо приехал в то утро, он увидел группу санньясинов, которые сидели на поляне рядом с трейлером и пели.

Он сел вместе с ними в медитации, и его тишина была такой переполняющей, что музыка постепенно иссякла, и мы все сидели молча у подножья грубых, остроконечных скал.

Ошо встал, посмотрел вокруг, а потом пошел к своему трейлеру и мы видели как он стоял на веранде, его рука на бедре.

Он позже сказал, что он был поражен, что на такой большой территории совсем не было деревьев, он никогда раньше не видел "голый дом" - имея в виду отсутствия какого-то сада или любых растений.

Это была действительно совершенная противоположность экзотическим и обильным джунглям, которые окружали его дом в Индии.

Когда мы прибыли на землю Раджнишпурама, там было только два здания.

Первые несколько месяцев был очень высокий дух пионеров.

Мы прибыли в августе и была гонка, чтобы к зиме каждый жил в трейлере с центральным отоплением.

Большинство людей жило в палатках, а температура зимой могла упасть до минус двенадцати.

Мы ели все вместе, на столах, поставленных около одного из строений ранчо, и по мере того, как зима продолжалась, мы должны были скалывать лед со столов, иначе наши тарелки скользили нам на колени. У нас был баррель пива, спрятанный в пруду, потому что у нас не было холодильника, но наши совместные трапезы были замечательны.

Мужчины и женщины были одеты одинаково: толстые стеганые куртки, джинсы, ковбойские шляпы и башмаки.

Если несколько лет назад я думала, что санньясины мужчины выглядят слишком женственно, то теперь было наоборот.

Крыша гостиной Ошо протекала, и было жалко смотреть, как он сидел в кресле, а по обеим сторонам были ведра, чтобы собирать воду.

Комната была пуста за исключением низкого дубового стола и кресла.

Его комната всегда была простой и без обычного загромождения мебелью.

На стенах не было картин, орнаментов, в комнате не было других вещей, но пустота пластиковой комнаты не имела величия и дзенского качества комнаты из мрамора.

Мне причиняло боль, видеть его в такой обстановке, хотя я заметила, что для него это не важно.

Он был дома везде и я никогда не слышала от него жалоб на то, где и как он живет.

Он принимал, что это то, с чем пришло существование, и я всегда чувствовала, что он благодарен, зная и доверяя, что мы в своей любви, делаем лучшее, что мы можем.

Но это было не самое лучшее, что мы могли сделать и были начаты работы по строительству пристройки к трейлеру, которая должна была включать в себя жилище на случай чрезвычайных ситуаций и место для медицинского обслуживания, хотя я никогда не понимала, что имелось в виду под чрезвычайными ситуациями.

Когда пристройка была закончена, девять месяцев спустя, она была такая великолепная, что Ошо хотел скорее переехать туда, вместо того, чтобы оставаться в своем пластиковом трейлере.

Это вызвало много трений между Шилой и Вивек, потому что по каким-то причинам,

Шила не хотела, чтобы он переезжал.

Пристройка была построена Ричардом, другом Вивек и спальня была построена из деревянных панелей; ванная комната была самая лучшая, которую когда-либо имел Ошо - большая и с джакузи.

Длинный коридор вел к олимпийского размера бассейну, а в медицинской части была полностью оснащенная операционная с самым современным оборудованием.

Вивек ранчо не нравилось с самого начала и она часто была несчастна и заболевала.

Она также не стеснялась выражать свое настроение и однажды заявила по общей связи на всю коммуну, что она чувствует по поводу этой "бесплодной пустыни".

Она сказала, что хотела бы сжечь дотла это долбанное место.

Когда она была счастлива, это был самый экстатичный, похожий на ребенка человек, которого я когда-либо знала, но, если она была несчастна - ох, куда бы убежать.

У нее был дар находить проблемы и видеть недостатки человека.

Я находила бесполезным спорить, потому что у меня всегда было впечатление, что она права.

Я думаю, что в критике всегда больше веса, чем в комплименте.

Нирупа или я сопровождали Ошо в поездке, если Вивек не хотела ехать.

Он иногда спрашивал как дела в коммуне Шилы.

Для него это всегда была коммуна Шилы.

Позже он говорил:

"...Я даже не часть вашей коммуны; я просто турист, даже не постоянный житель.

Этот дом не моя резиденция, просто дом для приезжих. У меня нет никакого статуса в вашей коммуне. Я не глава вашей коммуны, не начальник. Я никто... я хотел бы быть в красной робе, но я просто избегаю этого, чтобы было ясно, что я никоим образом не часть вас.

И все же вы слушаете меня, у которого нет власти.

Я не могу что-нибудь навязать вам, я не могу приказать вам, я не могу дать вам какие-то заповеди. Мои беседы, в точности это, только разговор.

Я благодарен, что вы слушаете меня; принимаете вы то, что я говорю или нет, это ваше дело.

Слушать их или нет, это ваше решение. Это никак не нарушает вашу индивидуальность".

("Библия Раджниша")

В эти ранние дни все шло очень хорошо, люди прибывали сотнями и город возникал в пустыни с фантастической скоростью.

В течение года были готовы жилищные условия для тысячи постоянно проживающих и десяти тысяч приезжих, началось строительство аэропорта, отеля, диско, фермы, производящей овощи, медицинского центра, дамбы и столовой, достаточно большой, чтобы вместить всех.

Когда он спрашивал меня как "коммуна Шилы", я отвечала, что я чувствую, как будто я "нахожусь в мире".

Это не была жалоба, это просто показывало как все отличалось от тех дней, когда медитация была главным событием в нашей жизни.

Шила не была медитирующей, и ее влияние на коммуну было в том, что работа, и только работа имеет значение.

Через работу она могла доминировать над людьми, потому что у нее были свои уровни "хороших" работников, и она соответственно их вознаграждала.

Медитация рассматривалась как трата времени зря, и даже в тех редких случаях, когда я медитировала, я сидела, а передо мной лежала книга, на случай, если кто-нибудь войдет и "поймает" меня.

Я потеряла перспективу важности медитации, и все годы, которые Ошо говорил о ней, были на какое-то время потеряны.

Полетав высоко в небе Пуны, теперь я чувствовала себя очень на земле, ограниченной землей.

Я была в другой "школе".

Я думала, что теперь должно развиться другое направление моего существа, что, может быть, если бы мы все остались в Пуне, в наших робах и почти "сказочно воздушном" существовании, мы возможно все достигли бы просветления, но это нельзя было бы использовать для мира в практическом смысле.

Я еще не знала, какими тяжелыми будут уроки.

Но мое движение как санньясинки, однако, уже началось, и не было пути назад.

Быть с Мастером означает, что трудность воспринимается как вызов, как возможность посмотреть вовнутрь, на мое сопротивление возможности измениться.

Первым приоритетом становится вырасти в осознавании.

Ошо видел только Вивек, и каждый день занимался работой с Шилой.

Время от времени он встречался с Нирупой, Девараджем и мной.

Иногда у кого-нибудь был сон об Ошо, и он был уверен, что Ошо посещал его во сне.

Я спросила его позже на дискурсе об этом и он сказал:

"Моя работа совершенно другого свойства.

Я не хочу вторгаться в ничью жизнь; но вообще это делается, это может быть сделано: человек может покинуть тело, и пока кто-то другой спит, может работать над ним.

Но это ущемление свободы человека, а я совершенно против любого ущемления, даже, если это делается для вашего блага, потому что свобода имеет высшую ценность".

"Я уважаю вас такими какие вы есть, и из-за этого уважения я продолжаю вам говорить, что возможно гораздо большее.

Но это не означает, что если вы не изменитесь, я не буду уважать вас.

Это не означает, что если вы изменитесь, я буду уважать вас больше.

Мое уважение остается постоянным, изменяетесь вы или нет, со мной вы или против меня. Я уважаю вашу человеческую природу, и я уважаю ваше понимание..."

"...В вашей бессознательности, в вашем сне, я не хочу беспокоить вас.

Мой подход, это чистое уважение индивидуума, уважение вашей сознательности, и у меня есть огромное доверие к моей любви и моему уважению вашей сознательности, что она изменит вас. И это изменение будет истинным, тотальным, неизменяемым".

("Новый Рассвет")

Я всегда чувствовала уважение к его собственному пространству, когда мы уезжали на машине, и никогда не заговаривала, если он не спрашивал меня о чем-нибудь.

Моей целью было молчание, и я давала себе задание типа "о-кей, никаких мыслей отсюда и до старого сарая" и так далее.

Годы молчания, которые затем последовали, сделали Ошо каким-то образом более просвечивающим, более хрупким, меньше в теле.

Он всегда говорил, что разговор с нами удерживает его в теле и по мере того, как шло время, его связь с землей казалась меньше.

Его день изменился от вполне загруженного дня в Пуне: подъем в шесть, утренний дискурс, чтение сотни книг в неделю, чтение всех газет, работа с Лакшми, вечерний даршан, посвящение в санньясины и энергетические даршаны.

Теперь он сидел тихо в своей комнате, один.

Он по-прежнему вставал в шесть, принимал долгие ванны и плавал в своем бассейне, слушал музыку; но у него не было контактов с его людьми, за исключением прогулки на машине раз в день.

Как это могло быть, просто молча сидеть в комнате годами?

Вот как Ошо описал это в одном из его ранних дискурсов:

"Когда он (мистик) не вовлечен ни в какую активность, когда он не говорит, не ест, не гуляет - дыхание это блаженное переживание.

Тогда просто быть, просто движение дыхания дает так много блаженства, что с этим ничто не может сравниться.

Оно становится очень музыкальным; оно наполнено надой (несоздаваемый внутренний звук)".

("Мистический Опыт")

Я вела свою собственную тайную жизнь, в которую никто так и не проник.

Место, где я стирала белье, было примерно в пяти минутах ходьбы, в горах, за нашим домом.

Я приходила в это место, развешивала выстиранное, ставила ведро, сбрасывала свою одежду и бегала как дикая женщина обнаженная по горам.

Горы тянулись на мили и я следовала сухому руслу реки или оленьим тропам, которые летом шли через густую траву.

У меня была моя собственная постель и садик в горах.

Я много работала в саду и однажды у меня расцвели семьдесят два цветка! Когда я впервые стояла молча в горах, тишина была такая необъятная, что я могла слышать биение собственного сердца и кровь, пульсирующую у меня в ушах.

Сначала я испугалась, я не распознавала звуков.

А когда я спала в горах, я чувствовала, как будто я сплю в утробе самой Земли.

Это было летом, а зимой я бегала в снегу и садилась в поисках крова под можжевельник.

Я влюбилась в ковбоя.

Он был блондин, у него были голубые глаза, загорелая кожа и глубокий виргинский акцент, его звали Миларепа.

Большинство мужчин были одеты как ковбои, в конце концов, это была страна ковбоев, и Миларепа не был исключением.

Он пел кантри, западные песни и играл на банджо, и я погрузилась в магию этой горной местности, окрашенной только кустами шалфея, можжевельником, бледной травой и широкими открытыми пространствами.

Там были олени и гремучие змеи, а однажды, возвращаясь домой через горы, я столкнулась нос к носу с койотом.

Мы были всего в двадцати футах друг от друга и он был гордым и симпатичным экземпляром.

Его шкура была густая и шелковистая, а его глаза уставились прямо в мои.

Мы стояли и смотрели еще несколько минут друг на друга в удивлении, а потом он повернул голову и медленно, так медленно и с большим достоинством потрусил прочь.

Там было два озера, в точности как Ошо обещал будет в "новой коммуне", озеро Кришнамурти было большим, а озеро Патанджали, в стороне, дальше в холмах, меньше и для нудистского купания.

Именно тогда, в начале Ранчо, я иногда уезжала на взятом напрокат грузовике, с несколькими парнями на рыбную ловлю.

Эту вещь не следовало делать, будучи вегетарианцами! Мы пробирались по грязной дороге в темноте и, как разбойники, делали налет на озеро, где мы расходились в разных направлениях, соревнуясь, кто поймает самую большую рыбу или вообще что-нибудь.

У меня не было желания поесть рыбы, но мне нравилось приключение и мы много смеялись.

Нас ни разу не обнаружили, но все закончилось. Удовольствие ушло, и казалось грубо и жестоко вытаскивать рыбу из воды. Так что это кончилось.

Раджнишпурам находился в долине, окруженной горами и холмами, и с вершины участка можно было видеть холмы за холмами, синеющие до самого горизонта.

Чтобы добраться до вершины, надо было затратить время на дорогу, потому что дорога местами шла над обрывами, поворачивала, она годами не ремонтировалась и после многих зим со снегом и дождем она была наполовину смыта.

Выехав с опасной горной дороги, мы могли наткнуться на сельских жителей, которые из своих пикапов направляли на нас свои ружья, просто для развлечения, или стояли на обочине дороги, показывая палец или кидая камнями.

На дорогах был гололед, они были опасны и обломок скалы, оставшийся после лавины, в середине дороги не раз доставлял новую работу мастерской по ремонту роллс-ройса.

Земля была плоской и заброшенной, и иногда до самого горизонта не было видно ни здания, ни дерева.

Каждые несколько миль я видела старый деревянный сарай или дом, почерневшие от жестокой непогоды и наклонившиеся, как будто их ударил ураган; и были доски, на которых было написано: "Покайтесь грешники. Иисус спасает".

И на этой христианской земле, орегонцы вешали гнившие трупы койотов, на свои заборы из колючей проволоки вдоль дороги, до тех пор пока ничего не оставалось, кроме головы и пустого костяка.

Гуляя по скованному морозом лугу однажды ночью, я приблизилась к дому и увидела, что Ошо садится в машину один.

Кто-нибудь всегда ехал с ним, так что такого никогда раньше не случалось.

Я открыла дверь пассажира и спросила, могу ли я поехать с ним, и он очень сурово сказал: "Нет".

Я пошла к Вивек, сказала ей, и мы обе побежали к ее машине, чтобы поехать вдогонку.

Ошо имел преимущество в пять минут, и он был на роллсе, а у нас была только бронко, причем у нее было слабое место, она переворачивалась на крышу, хотя мы обнаружили это только позже.

Дорога в ту ночь была скользкой, и мы забуксовали на одном из поворотов горной дороги; Вивек сказала мне, что она никогда не сдавала на права, на самом деле она не могла действительно водить.

У нее был только один урок, двадцать лет назад в Англии, и после этого она только раз вела машину.

После того, как мы прибыли на Ранчо, она хотела машину, и сказала Шиле, что да, у нее есть права.

Оглядываясь назад, я понимаю, что я должно быть сумасшедшая, потому что мысль, которая пришла мне в голову была такая: "Я действительно могу доверять этой женщине, потому что у нее есть присутствие духа! "

Начался град, и через шторм мы побили все рекорды скорости и старались догнать Ошо.

Нам надо было понять, по какой дороге он поехал, и потом мы поняли, что на открытой дороге мы никогда его не поймаем.

Мы остановились на обочине и стали ждать, надеясь, что он повернет и поедет назад в Раджнишпурам.

Когда очередная машина проносилась мимо нас, слепя огнями, мы мокрые от дождя, имели одну десятую секунды, чтобы увидеть Ошо это или нет.

После нескольких ложных, неправильных машин, наконец-то это был он! Мы прыгнули в бронко, и, двигались близко за ним, мы начали гудеть и мигать огнями.

Он видел нас, и все казалось, шло хорошо; на самом деле все казалось великолепным, когда мы сопровождали его безопасно назад в Раджнишпурам.

Когда мы подъехали к дому, никто не разговаривал, мы просто припарковали машины и вошли в дом. Об инциденте больше не упоминалось.

Хотя я никогда не была с другим просветленным мастером, я уверена, что существуют общие черты, и одна из них должна быть в том, что вы не знаете, что он сделает в следующее мгновение.

Однако вы действительно знаете, что он сделает ВСЕ ЧТО УГОДНО, если это вас разбудит.

Почему он так поехал ночью в середину страны фермеров, я никогда не узнаю.

Во время этих зимних месяцев, когда дороги были предательскими, Ошо пять раз заезжал в канавы, каждый раз, когда он попадал в канаву, Вивек была с ним.

Ей приходилось выбираться из машины, однажды с поврежденной спиной, идти на дорогу и голосовать, надеясь, что в машине не будет одного из наших сельских соседей.

Оставлять Ошо одного, сидящим в машине, было для нее трудной частью задачи.

Но она говорила, что он просто сидел с закрытыми глазами, как будто медитировал в своей комнате.

Ошо выезжал на машине два раза в день, и однажды вечером Вивек возвратилась потрясенная и сказала, что их преследовала машина, и она подошла слишком близко к бамперу машины Ошо.

Это было довольно обычно и всегда пугало.

Машины с двумя, тремя ковбоями в них, выкрикивающими оскорбления, они считали это замечательным спортом попытаться убрать Ошо с дороги.

Но этим вечером, когда Ошо приблизился к ранчо, там шли двое санньясинов, и он остановил машину, и попросил их помощи.

Человек, который преследовал, при виде помощи выбрал другое направление и санньясины поехали за ним.

Он заехал в свой двор, припарковал машину, выскочил из нее с ружьем в руках и начал стрелять.

Он был явно достаточно сумасшедшим, и он угрожал, говоря, что он "доберется до Бхагвана".

Вызвали шерифа, но он отказался что-либо делать, потому что преступление еще не совершено - пока!

Вечером следующего дня, в точности в это же время и, выбирая ту же дорогу, что и всегда, Ошо захотел поехать на прогулку.

Вивек отказалась поехать, так что поехала я, но я старалась принудить Ошо поехать, по крайней мере, по другой дороге, потому что этот сумасшедший знал точно, где будет Ошо, и в точности в какое время.

Он отказался.

Он сказал, что это его свобода ехать когда и куда он хочет, и он лучше будет застреленным, чем откажется от своей свободы.

И он продолжал: "И что, если они даже застрелят меня? Это о-кей".

При этом я сглотнула. Для меня это точно было не о-кей.

Эта ночь казалось более темной, чем обычно, и Ошо остановил машину в середине пустоши, чтобы сходить в туалет.

Я не знаю, дрожала ли я от страха или от холода, но я вышла из машины и гуляла вверх и вниз по дороге, вглядываясь во тьму и не понимая, почему свобода должна быть прежде безопасности.

Сумасшедший в тот раз не появился.

Были еще случаи, когда мы получали угрозы, что банды на дорогах ждут его, но он всегда ехал, когда и куда он хотел.

Ошо говорил на дискурсе, что неинтересно ехать с ограничением скорости, если машина может давать 140 миль в час, и вообще, кто смотрит по сторонам, чтобы увидеть какое действует ограничение. Это было моей ответственностью - смотреть налево на перекрестках и говорить, когда безопасно ехать, потому что Ошо никогда не поворачивал головы, когда он вел.

Он просто смотрел прямо вперед.

Я никогда не водила машину и не могла четко оценивать расстояние и скорость, и также я не знала правил движения.

Может быть, я больше бы нервничала, если бы я знала, но так как я доверяла тому, что все, что случится, произойдет с осознаванием, то только это имело значение.

Первое Ежегодное Мировое Празднование было в июле 1982, на нем было больше десяти тысяч человек со всего мира. Мы встретились впервые, с тех пор как мы были все вместе в Индии.

В долине был построен огромный временный Будда Холл, и когда мы все встретились и вместе медитировали, была очень, очень сильная энергия, и Ошо пришел и сел с нами.

В последний день фестиваля Ошо поманил Гайан на подиум, чтобы она потанцевала.

Двадцать человек думали, что он зовет их, и они встали; и тогда сотни человек последовали за ними, и Ошо исчез из виду. Могло случиться, что он был задавлен толпой, но это было просто переполнение сильной энергией. Он позже сказал, что каждый относился к нему так бережно и с таким уважением, что когда он шел, люди отступали назад и освобождали место для него. Он сказал, что даже те, кто касался его, делали это с заботой. В то время все казалось таким совершенным, казалось, не может быть причин, почему наш оазис в пустыне не должен расцвести и не может быть примером того, что тысячи людей могут жить вместе без того безобразного, что приносит общество, религии и политиканы. Это был замечательный фестиваль. Тогда было полное лунное затмение, и когда я наблюдала из своей постели в горах, как луна становится красной и тонет в утреннем небе, я чувствовала, что я не на планете Земля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.