Глава двенадцatая

Глава двенадцatая

По просьбе Нарайяны барон Моргеншильд вручил индусским принцам входные билеты на сатанинские собрания, готовившиеся в двух люциферианских ложах: Ваала и Люцифера.

Вечером, через день после описанного праздника, друзья наши имели совещание со своими секретарями, которым были даны особые инструкции; а затем они отправились каждый в свою сторону, так как ложи находились в разных частях города.

В сопровождении одного Нивары Супрамати отправился в самолете, и через несколько минут воздушный экипаж опустился на большой площади, посредине которой возвышалось круглое здание с плоской крышей, окруженное колоннами. Все сооружение было черное, как смола.

Супрамати вышел, поднялся по ступеням галереи с колоннами, окружавшей сатанинский храм, и три раза стукнул в дверь, у которой стояли две статуи демонов из черного камня.

Дверь без шума отворилась и он вступил в обширную круглую залу с черными стенами, озаренную красноватым полусветом.

Посредине, на высоком и громадном цоколе, воздвигнута была исполинская статуя сатаны, сидящего не на скале, как было прежде, а на земном глобусе. Своим копытом он попирал опрокинутый крест; в одной руке он держал мешок с надписью фосфорическими буквами: «Золото заглушает все добродетели», а в другой – чашу с огненной надписью: «Кровь сынов Божиих».

В цоколе, под ногами идола, виднелась узкая дверь, по сторонам которой сидели два рогатых демона из черного камня, с зажженными факелами в руках.

При входе Супрамати, к нему подошел закутанный в плащ человек. Осмотрев его билет, он подал ему маску и пригласил следовать за ним.

Когда дверь в цоколе распахнулась и Супрамати переступил порог, раздался зловещий треск, и где-то вдали прокатился удар грома.

– Наденьте маску, – сказал проводник с некоторым удивлением и пристально смотревший на него.

Супрамати надел маску; затем они оба спустились по освещенной красными лампами черной мраморной лестнице и вошли в громадную подземную залу, уже наполненную публикой. Все присутствовавшие, – мужчины и женщины, – закутаны были в длинные черные плащи и толпились в первой половине, так что глубина залы оставалась свободной.

Там, на высоте нескольких ступеней, возвышался жертвенник из красного порфира перед статуей Бафомета, и пять электрических ламп, расположенные в форме пентаграммы над головой дьявольского козла, заливали залу кроваво-красным светом. Перед статуей, в тяжелом золоченом семирожковом подсвечнике, горели со зловещим треском черные восковые свечи.

В полу перед жертвенником был вделан большой металлический круг, а около, на треножниках, горели травы и сучья, распространяя острый запах серы и смолы.

От соприкосновения с зараженной нечистыми выделениями атмосферой в очищенном теле Супрамати дрожал каждый нерв; но усилием воли он мгновенно поборол слабость. Крепко сжимая в руке крест магов, который достал из-за пояса, он молча занял место во втором ряду присутствовавших и сосредоточил все внимание на трех жрецах-люциферианах, стоявших в центре металлического круга, около большого металлического резервуара, почти до верха наполненного кровью.

На шее жрецов – совершенно нагих с закрученными вверх волосами, стянутыми красными ремнями, – висели черные эмалевые нагрудные знаки; тела их были выпачканы кровью только что перед тем зарезанных ими животных, туши которых еще валялись тут же. В эту минуту они выпускали в резервуар кровь последней жертвы – черного козленка. Затем они расположились треугольником вокруг резервуара и затянули дикий и нестройный гимн.

Через несколько минут кровь в бассейне начала волноваться, потом кипеть и подернулась черной дымкой. При этом и присутствовавшие также запели, если можно назвать пением этот нескладный гам, прерываемый иногда криками:

«Гор! Гор! Саббат!»

Точно какое-то безумие овладело присутствовавшими; голоса все больше дичали. Плащи спали, обнаруживая наготу этой бесновавшейся толпы, глаза которых, как завороженные, были прикованы к резервуару.

Теперь из него поднималась человеческая фигура. Сквозь черное прозрачное тело просвечивал точно жидкий огонь; черты лица, более плотного, были зловеще прекрасны, но выражение дьявольской злобы делало его омерзительным.

Как только это таинственное существо начало формироваться над резервуаром, один из люциферианских жрецов поднял с земли и развернул красный сверток, из которого достал и положил на жертвенник ребенка нескольких месяцев, по-видимому, спавшего. Два других жреца встали на ступенях по обе стороны жертвенника: один держал в руках сверкающий нож, а другой золоченую чашу.

– Слава! Слава! Слава тебе, Люцифер! – рычали собравшиеся. Темный дух выскочил тем временем из бассейна на ступени жертвенника; теперь тело его казалось плотным, как у живого.

А за ним, из того же резервуара, выходили сероватые тени, которые быстро оплотнялись и оживали. То были женщины-ларвы: странной, ужас навевающей красоты, с зеленоватыми глазами, кроваво-красными губами и вкрадчивыми, гибкими движениям.

Но что-то не нравилось и беспокоило, по-видимому, гостей из преисподней, потому что гибкие тела их вздрагивали и корчились, а тревожные взоры пытливо оглядывали собравшуюся толпу.

Люцифер схватил жертвенный нож и, произнося заклинания, занес его над недвижимым ребенком.

Вдруг он вздрогнул, выронил нож и стремительно обернулся. Лицо его исказилось отвратительной судорогой, а из полуоткрытого рта капала зеленоватая пена.

– Измена! – закричал он хриплым голосом, цепляясь за жертвенник.

Супрамати сбросил плащ и маску; голова его пылала серебристым голубоватым светом, над челом горело мистическое пламя его оккультного могущества, а из висевшей на груди звезды исходили ослепительные лучи, окутывая всю фигуру мага широким ореолом; в поднятой руке его сверкал крест мага. Это был крест чистого золота, освященный магами высших степеней; из концов его струились снопами лучи света, а в середине виднелась чаша.

Подняв высоко это священное оружие страшной силы и произнося формулы высшего посвящения, Супрамати твердым шагом шел к дьявольскому жертвеннику.

В эту минуту раскат грома потряс все здание до основания и Люцифер, корчась в судорогах, зарычал, как дикий зверь. Свечи и другие огни потухли, треножники полетели на землю и зала огласилась раздирающими душу криками. Лишь яркий свет, исходивший от мага, освещал, как днем, отвратительное окружавшее его зрелище.

Позади Супрамати тянулась широкая полоса света и там виднелись волнующиеся массы низших, подчиненных ему духов; лица их светились умом, а на груди блестели голубоватые огни. Вызванные своим главою, они явились поддержать его в борьбе с адскими духами.

И борьба эта разразилась со страшной силой. Бесовская свора сплотилась у жертвенника, окружая Люцифера, который с пеной у рта, отвратительный и страшный, пускал в мага снопы искр и клубы черного зловонного дыма; все это большими темными пятнами падало на светлую одежду Супрамати, но мгновенно таяло и исчезало. Ларвы и сатанинские жрецы метали в него раскаленными добела стрелами.

Но спокойный Супрамати мужественно шел, точно столб света, и дойдя до металлического круга, поднял руку, вооруженную крестом, а его звучный и чистый голос, читавший громко заклинания, покрыл стоявший в зале невообразимый шум.

В это мгновенье из креста сверкнула молния и ударила прямо в грудь Люцифера. Нечистый дух заревел и покатился со ступеней, корчась в страшных судорогах у ног Супрамати.

– Сгинь ты, дьявольская плоть, тварь негодная и преступная. Я изгоняю тебя из земной атмосферы! Блуждай в отражениях прошлого, любуйся своими преступлениями и затем размышляй над ними в одиночестве.

По мере того как говорил маг, Люцифер переставал обороняться и вытянулся недвижимо. Но вдруг тело его распалось с шумом пушечного выстрела и из этой окровавленной бесформенной массы вылетело удивительное существо, нечто вроде полосатого черно-желтого крылатого змея с человеческой головой. Со свистом и рычанием чудовище пролетело по зале и исчезло.

В тот момент, как Люцифер пал, побежденный, ларвы превратились в разного сорта нечистых животных, а члены собрания, с пеной у рта и воя, бросались один на другого. Ларвы вмешались в толпу и началась невообразимая свалка. Видны были лишь сцепившиеся между собою голые тела, которые катались, рвали зубами и душили друг друга, вопя нечеловеческими голосами; все три жреца люцифериан валялись мертвые, и тела их почернели, точно сожженные молнией.

Не обращая внимания на ужасающую, происходившую перед ним сцену, Супрамати взял с жертвенника все еще недвижимого, точно погруженного в летаргию ребенка и, прижимая его к себе, вышел, пятясь, продолжая читать магические формулы. В прихожей его ожидал бледный и ошеломленный Нивара. Супрамати увидел, что опрокинутая с цоколя статуя сатаны валялась на земле и была разбита и что толстые стены храма в трех местах треснули во всю вышину.

– Возьмите ребенка, Нивара. Он останется у нас, потому что родители недостойны видеть его и для них он исчез навсегда! – сказал Супрамати, закутываясь в поданный секретарем плащ.

У выхода их ждал самолет, который и доставил их обратно.

По возвращении домой Супрамати прошел с Ниварой в свое помещение и занялся приведением в чувство ребенка.

Это была прелестная девочка шести месяцев, и когда она открыла свои большие голубые глазки, Супрамати нежно погладил кудрявую головку невинного создания, спасенного им от позорной смерти.

В это время прибыл Дахир с ребенком, которого он также спас. Это был полуторагодовалый мальчик. Когда он очнулся, Нивара унес обоих малюток с тем, чтобы на другой день отвезти на воспитание в общину.

Оба мага были страшно утомлены. Они поспешили взять ванну и переоделись; а затем отправились в столовую, чтобы подкрепиться чашею вина и поужинать.

За ужином они рассказывали друг другу о своих приключениях и обменивались впечатлениями. В обоих случаях дело происходило почти одинаковым образом.

– Как разрослось зло, какую силу приобрело оно с тех пор, как мы ушли от жизни в обществе, то есть за эти три века, – заметил, вздыхая, Супрамати.

– Да, в то время публичные собрания вроде тех, на которых мы сегодня присутствовали, считались бы чудовищными и невозможными, – возразил Дахир.

– И какое гадкое дело обуздывать этих чудовищ. Фу! Я дрожу от отвращения при одном воспоминании, – прибавил он брезгливо.

– Да, мы отвыкли от такого общества и подобных малоприятных волнений, – сказал Супрамати с улыбкой. – Да и борьба была нелегкая, несмотря на мою силу и бывшее в моей руке могучее орудие. Был момент, когда я думал, что зловонные флюиды задушат меня, и мне пришлось напрячь всю силу воли, чтобы отбивать дьявольские нападения; так отчаянно защищался Люцифер со своей стороны.

– Да, да, я испытывал то же самое. Там также делалось все, чтобы отбросить меня и заставить покинуть свое место. Но, к счастью, им это не удалось, и Ваал так же был побежден, как и Люцифер, – весело закончил Дахир.

На другой день друзья только что отпили кофе и отдыхали на террасе, как явился веселый, но озабоченный Нарайяна.

– Вот вы какие герои! – сказал он, пожимая руки друзьям. – Весь город содрогается от ваших похождений, а вы преспокойно распиваете тут кофе!

– Если ты называешь «похождениями» наше посещение сатанинских лож, то, признаюсь, приключение это далеко не так забавно. Я еще до сих пор совершенно разбит борьбой с дьявольской шайкой, – добродушно возразил Дахир.

– Ты уже давно знаешь об этом деле, но меня удивляет, что о нем так рано уже говорят в городе! – заметил Супрамати.

– Говорят! Не говорят, а кричат, ревут и дрожат от страха. Ведь ничего подобного не было с тех пор, как свет стоит! – с хохотом болтал Нарайяна.

– Сегодня утром – не было еще восьми часов – является ко мне молодой барон Нейндорф, племянник нашего любезного амфитриона, давшего вам входные билеты, – продолжал смеявшийся до слез Нарайяна, вытирая глаза. – Но, Боже мой, на что он был похож! Все лицо испещрено синяками и залеплено пластырем: один глаз подбит, а рука на перевязи. Увидя мое удивление, он заявил, что пришел просить моей помощи и совета ввиду необыкновенных знаний, доказанных мною в деле Ришвилля, а затем описал мне все происшествие, с его точки зрения. По его мнению, к ним появился волшебник, более сильный, чем они, наученный или подосланный кем-то, желавшим отомстить; вот этот-то негодяй и устроил из их мирного собрания целое побоище.

– Значит, им еще неизвестно, что такое же «побоище» произошло в другой ложе и что работали два «негодяя»? – спросил Супрамати, смеясь от души.

– Известно. Только предполагают, что в обоих случаях действовал один и тот же «мерзавец».

– В таком случае, на нас не пало ни малейшего подозрения? – заметил Дахир.

– Ни малейшего. До сих пор, по крайней мере. Но ввиду того, что в обоих случаях были пущены в ход одинаковые способы, это вселило убеждение, что действовало одно и то же лицо.

– А какого совета ожидали от тебя? – полюбопытствовал Дахир.

– Прежде всего просили помочь им найти чародея, чтобы расправиться с ним, – опять засмеялся Нарайяна. – Они дышат жаждой мести, а что делать – не знают, потому что погибли их сильнейшие члены. Должен вам сказать, что двадцать человек в ложе Люцифера и семнадцать в ложе Ваала убито, а ранено более ста. Такое кровопролитие встревожило город. Уцелевшие члены обеих лож уже созывали собрание, на котором присутствовали все пострадавшие, способные двигаться; был приглашен глава храма спиритуалистов и ему дали поручение открыть, с помощью его ясновидящих, личность волшебника, лица которого никто не мог различить, вследствие окутывавшего его ослепительного света. Но вообразите, почтенный директор наотрез отказался делать что-либо в этом направлении и не разрешил сомнамбулам участвовать, да и вообще вмешиваться в эту историю; ни увещевания, ни угрозы не поколебали его упорства. Вот тогда-то они вздумали обратиться ко мне.

– И что ты ответил?

– Я сказал, что действительно знаю кое-что по части индусской медицины и поверхностно знаком с оккультическими науками; но, по несчастию, совершенно не компетентен в таком серьезном и сложном случае…

Все дружно рассмеялись.

– А что, храбрый Хирам не в числе ли умерших? Это было бы очень кстати, – спросил Супрамати.

– Эге! Как ты, однако, принимаешь к сердцу обиду твоей обожательницы, – подтрунивал Нарайяна. – Но, увы, я не могу тебя порадовать этой приятной новостью. Интересующий тебя Хирам – жив; он все еще страдает от боли, которой ты его наградил, и потому не мог быть на собрании.

– Жаль! – коротко заметил Супрамати. Они поговорили еще о событиях последней ночи, а затем Нарайяна нашел, что им следует выйти, показаться в городе, чтобы окончательно устранить от себя всякое подозрение, и предложил посетить театральный дворец, которого они еще не видали.

Дахир согласился сразу, а Супрамати насилу дал себя уговорить. Давно не чувствовал он такой потребности в уединении, как теперь, и не ощущал такого отвращения к людям.

Переодевшись, они отправились в аэрокэбе и быстро прибыли на место. Театральный дворец был колоссальных размеров зданием, точно целый квартал под одной крышей.

– Вот вам и театральный дворец, или Лабиринт, – указал Нарайяна. – Здесь соединены все наиболее известные театры, и только на отдаленных окраинах находятся театры для народа. Вон там, видите, налево, отделенный садом, дворец артистов. Бесчисленное множество актеров и актрис живут здесь в маленьких квартирах, куда они приходят, большею частью, только спать; потому что все остальное они могут найти в самом театре, где играют. Там есть рестораны, читальни, приемные, уборные и т.д.; там завязывается большинство интриг, выставляются напоказ самые богатые туалеты, и залы постоянно переполнены. Первые представления для избранной публики начинаются в два часа пополудни; это делается для очень богатых людей, не работающих, живущих доходами и желающих быть в своем кругу. Вечером же бывают люди, занятые службою или делами днем и освобождающиеся только вечером.

Во время разговора воздушный экипаж опускался над обширным садом, где среди густой зелени были разбросаны домики самой разнообразной архитектуры; над входной дверью на маленьких шелковых флажках разных цветов значились имена владельцев.

– Все павильоны – особые убежища и принадлежат или артистам, или богатым частным лицам, желающим отдохнуть до представления, которое, впрочем, и отсюда можно видеть, не давая себе труда идти в залу. Полюбуйся на теперешних людей; это уже люди «не конца века», а «конца света»: нервные, чахлые, болезненные и бессильные душой и телом. Они мечтают и ищут только, как бы до высшей степени увеличить комфорт и возможно менее утомляться. У меня также есть здесь pied-a-terre; я покажу его вам до представления.

Самолет остановился перед небольшим индусским храмом из белого мрамора, напоминавшим их гималайский дворец; около входа алебастровый слон держал в поднятом хоботе щит с надписью: «Нарайяна, индийский принц».

Они вошли сначала на мощеный дворик, посредине которого бил фонтан, а оттуда поднялись по ступеням крыльца, и Нарайяна отворил резную дверь. Очутились они в маленькой прихожей, где два индуса в белых тюрбанах до земли поклонились им и подняли тяжелую завесу из индийской материи, затканной золотом. Перед ними была круглая зала с голубым стеклянным куполом вместо потолка; единственное окно было задернуто голубой кисеей, и вся зала тонула в приятном полусвете. Меблировка состояла из нескольких мягких диванов и стульев; в хрустальном бассейне плескался фонтан, распространяя приятную прохладу.

– Рай Магомета, хотя и без гурий! – засмеялся Дахир.

– Могу достать гурий, если желаешь и… если позволит нам добродетельный и целомудренный Супрамати, – шутил Нарайяна.

– Пока подкрепимся, – прибавил он, нажимая кнопку в одной из колонн.

Из-под пола поднялся сервированный со всей утонченной роскошью эпохи стол, за который они и сели.

– Я не против того, чтобы вы пригласили гурий, – сказал Супрамати, развертывая салфетку, – только бы мне нe пришлось принимать участие в их приеме. А пока скажи, Нарайяна, что сегодня дают в театре и что более всего в моде?

– Если желаешь знать, все – в моде, начиная с самого циничного реализма до самого отчаянного мистицизма; потому что среди многочисленных посетителей театров есть поклонники и даже фанатики всех сортов, – ответил Нарайяна. – Вот подожди, пока мы завтракаем, я покажу тебе одну из пьес, идущих в настоящую минуту.

Он встал и подошел к вделанной в стену раме, на которой было множество разного цвета эмалированных кнопок, расположенных вокруг одной, гораздо большей кнопки, посередине. Нарайяна привел в движение сначала среднюю кнопку и часть стены бесшумно раздвинулась, открывая огромное фосфоресцировавшее полотно, тонкое, как паутина; оно дрожало и волновалось, точно поверхность воды под легким ветерком. Тогда Нарайяна нажал вторую кнопку и минуту спустя полотно потемнело, потом обрисовалась внутренность помещения, появились действующие лица, и все приняло жизненный вид, а представление шло так правдиво и жизненно, что можно было вполне чувствовать себя в театральной зале.

Действие уже началось; тем не менее, нетрудно было уяснить сюжет и следить за развитием пьесы, несложной, но изумительно циничной по содержанию.

Дело шло о приключениях жены, находившейся «в отпуску»; муж, хотя по закону и обязан был разрешить ей наслаждаться с другим, но был ревнив и втихомолку подносил влюбленным самые неожиданные и неприятные сюрпризы. Приключения были очень забавны, но большинство сцен так сильны, так бесстыдно реальны, что Супрамати с Дахиром минутами сомневались в свидетельстве глаз своих.

– Это невообразимо! Я не понимаю, какое удовольствие находят люди в таких нелепостях, и притом грязных до тошноты, – с отвращением заметил Супрамати.

– А ты однако же смеялся, – сказал Нарайяна, искренно забавлявшийся спектаклем.

– Смешные положения, конечно, возбуждают смех, но подробности отвратительны!

Встав из-за стола, Нарайяна предложил идти в какой-нибудь театр, где должно начаться представление.

– Только, пожалуйста, покажи нам что-нибудь в ином роде; с меня достаточно виденного. Надеюсь, и Дахир согласен со мною, – сказал Супрамати.

– Я покажу вам мистическую феерию, такую высоконравственную, что ты можешь вообразить себя в раю, – смеялся Нарайяна.

Итак, все трое отправились в театр. Зала была великолепна, а ложа их представляла настоящий будуар хорошенькой барыни: была обтянута розовым шелком, с цветами, зеркалами и статуями.

Что касается спектакля, то если он и не вполне отвечал характеристикам Нарайяны и, конечно, былым понятиям о рае, то все-таки был в достаточной мере приличен, чтобы смотреть его, не особенно краснея.

Сюжетом взята была история молоденькой амазонки. Разочаровавшись в жизни, она обратилась к благочестию, но злые духи старались свернуть ее с пути истинного и толкнуть на грех, а после смерти душу ее оспаривали добрые и злые силы. Но главный интерес представления сосредоточивался на сценической обстановке и, в этом отношении, театральная техника действительно достигла такого совершенства, что иллюзия была полная. Даже Дахир и его друг увлечены были картинами, в которых с изумительной точностью изображались сцены «потустороннего» мира, виденные ими в действительности.

Зала была полна; но не все зрители одинаково интересовались представлением и разговоры не умолкали.

В соседней ложе болтали громко, и Супрамати скоро узнал, что поражение сатанистов занимало все умы. Слухи разрастались, и дело приняло чудовищные размеры. Какая-то дама, знавшая будто бы все подробности из первых источников, рассказывала, что погибло, по крайней мере, двести человек; что оба храма разрушены, что в стенах оказались огромные дыры, через которые улетели демоны и, наконец, что искать волшебника было бы напрасно, потому что это был не только не волшебник, но не человек, а архангел.

– Моя кузина, Лили, бывшая там, своими глазами видела, как он развернул огромные огненные орлиные крылья и улетел через потолок, – окончила взволнованная рассказчица.

– А бедная Лили благополучно отделалась при этом ужасном происшествии? – спросила участливо другая дама.

– Она, слава Богу, вышла живой, но порядочно потрепанной, – со вздохом ответила первая дама. – У нее следы укусов на щеках, а все тело в синяках и иссечено, точно ее стегали розгами. Вообще, она решила порвать с сатанизмом и выходит из общины.

Во время разговора соседей Нарайяна забавлялся тем, что подталкивал то одного, то другого из друзей, особенно, когда говорили об улетевшем архангеле; Супрамати с Дахиром с трудом удерживались от смеха.

Последующие дни друзья только и слышали те же разговоры. Всюду, в обществе, ресторанах и театре им подносили новые подробности, хотели знать их мнение, спорили о причинах и последствиях этого неслыханного события.

Однажды, по возвращении со званого вечера, раздосадованный этими пересудами Супрамати швырнул на пол шляпу.

– Нет, больше не могу, – с отчаянием в голосе сказал он. – Если я услышу еще о Люцифере, у меня будет хандра. Завтра же убегу все равно куда и вернусь только, когда эта история забудется.

– О, как ты прав! У меня делаются спазмы, когда начинают пересчитывать разбитые физиономии, спины и носы наших жертв; а так как столько живых свидетелей видело, как мы улетели, то улетим действительно, но куда? – проговорил Дахир, искренне смеясь.

– Я предлагаю навестить наше старое гнездо в Шотландии и заняться там слегка изучением истории, – ответил Супрамати. – Видишь эти книги на столе, у окна? Это сочинение только что вышло в свет, и мне прислал его мой книгопродавец. В нем история последних трех веков; именно то, что нам нужно, потому что предшествовавшие мы знаем порядочно. Там, в уединении, полном воспоминаний о прошлом, мы отдохнем от этой сутолоки и поработаем на свободе; а через несколько недель можем возвратиться, не рискуя, что нас будут снова бесить.

– Прекрасная мысль, едем! Я сейчас распоряжусь приготовить нам самолет, – весело ответил Дахир.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.