1. Атака на сердце

1. Атака на сердце

Моя аллегория с бегом и падением очень соответствовала моему тогдашнему состоянию. После смерти отца я поднялся и опять побежал, но летом следующего года опять остановился уже по внутренним причинам.

В тот день я рано утром пришел на завод, в кабинет директора.

Предыдущим вечером мы с ним выпили прилично у меня в профилактории. Я останавливался, приезжая в Городок, в их профилактории. Там был неплохой бассейн с сауной, бильярдная и вполне приличные комнаты для жилья. Основные вопросы решались прямо там, но технические, рабочие моменты требовали кабинета и проработки с исполнителями. Легкое похмелье у меня давно уже было связано с некоторыми болями в области груди, но я относил это к язвенной болезни.

В это утро у меня опять чувствительно покалывало в середине груди. Я сразу попросил директорскую секретаршу принести мне соды или минералки содовой. Не помогло. Боль усиливалась и усиливалась. Когда терпеть уже стало почти невозможно, я встал и пошел к себе - рядом с моим кабинетом был медпункт. Я возмечтал взять у фельдшера пятьдесят граммов спирта, и был уверен, что мне тут же поможет. За месяц до этого у меня уже был случай, когда я вылечил такой же приступ боли полустаканом водки.

Это было на даче. Мы с ребятами привезли ко мне на дачу мебель, разгрузили её и засиделись часов до трех с дурацкими разговорами. Утром я встал, погулял по огороду, насладился вдоволь прекрасной майской погодой и вдруг почувствовал боль. Ни одна таблетка не помогала. Я разбудил своих ребят, они съездили за водкой и привезли, когда я думал, что уже вот сейчас помру.

Мне налили водки, я сразу выпил и лег. Боль прошла в течение нескольких минут. Прошла совсем, не так, как будто её и не было, а гораздо лучше, с большим плюсом. Единственное, что было не так, это поднявшаяся температура, которая держалась еще несколько дней без привычных симптомов, как то насморка кашля и проч.

Сейчас возникла та же самая боль. И я чувствовал, что меня спасет хоть глоток спиртного. Почему я постеснялся спросить коньяку в кабинете директора, до сих пор не понимаю. Я шел в медпункт. Кто себе представляет масштабы нормального военного завода, поймет, что пройти из корпуса в корпус не так близко, но я упорно шел. Повстречавшийся мне по пути начальник снабжения, удивился, глядя на меня, и попытался пошутить:

- Тебя что? из ведра облили?

- Да, - говорю, - моча в голову ударила, в горшке с третьего этажа.

И пошел дальше, не останавливаясь. Я действительно был весь мокрый от пота. Боль уже зашкаливала разумные пределы, но я был уже совсем близок к цели.

Я дошел, что удивительно. Но спирту мне не дали. Меня положили на кушетку и тут же попытались сделать кардиограмму. На пленке получилась какая-то рваная ерунда. Я даже не видел, когда и кто из медичек вызвал скорую. Как-то сам собой появился врач, посмотрел на пленку и сделал мне укол, после которого боль начала стихать. Сделал еще одну кардиограмму, следя за моими глазами и поглядывая на свои часы. В какой-то момент он удовлетворенно кивнул сам себе и начал говорить:

- Ну что ж, наркотик подействовал, теперь вы выслушаете меня без лишнего

волнения. и сопротивления. Мы вас сейчас госпитализируем, - я молчал, и он продолжил, - У вас инфаркт, дорогой мой, и довольно обширный. Как это называют наши заклятые друзья - харт атак, атака на сердце.

Меня поместили в реанимационную палату заводского госпиталя. Это был госпиталь, а не больница, потому что завод был военный. Дня три меня кололи наркотиками, и я спал почти непрерывно и лишь потом начал осознавать, где я и что, и понял, что это уже второй инфаркт подряд - первый был тот раз, на даче.

Я уже вполне нормально, хоть и отстраненно соображал, когда приехала жена. Она в Москве восстановила мою дорогую страховку, по которой я перестал было платить, и перевезла меня в Москву в хорошую загородную больницу.

После ярких наркотических снов я проснулся не то чтобы другим человеком, но с другим направлением мыслей, это точно. Тогда не ставили стентов в коронарные сосуды, и основное лечение состояло в длительном покое. Не меньше полутора месяцев я провалялся в больнице, потом еще месяц реабилитировался в санатории Артема, соседнем с цековским поселком, где мы провели когда-то несколько лет. У меня организовалась масса времени для того, чтобы вспомнить и проанализировать ту жизнь, которую я вел последнее время.

После смерти отца я уже чувствовал, что мои мечты о справедливом и светлом капиталистическом завтра - не более чем химера и фикция. Но всё же, как раз в этот период времени я сделал последнее усилие к укрупнению предприятия. Я перевел оборудование в небольшой Городок во Владимирской области, уже тогда стало ясно, что усиливавшийся с каждым годом Лужков не даст сохранить производство в центре Москвы. В Городке я купил на ваучеры небольшую часть серьёзного военного завода. Естественно, хорошо познакомился с директорами.

Мы с ними создали совместное предприятие. Под моё оборудование завод внёс со своей стороны производственное здание, а местный банк за купленные акции дал не менее полумиллиона долларов в оборотные средства. Всё было, вроде бы, очень логично - я скрывал производство за высокими и колючими стенами военного завода. На тяжелых немецких автоматах я мог шить чехлы для пулеметов и спокойно ждать, когда джинсы опять начнут хорошо покупать. В Киргизии у меня торговало шоколадками вполне жизненное предприятие с гордым названием Арстан (Лев), а в Москве оставалась только маркетинговая контора и маленький экспериментальный цех. Теоретически всё складывалось очень красиво, если б это была не Россия девяностых годов. Я никак не думал, что правительство будет неуклонно и целенаправленно уничтожать отечественное производство, тем более военное, до сих пор еще лучшее в мире.

Я помню выборы совета директоров на только что акционированном заводе. После официального заседания, все директора и основные новые собственники завода, в том числе и я, собрались на банкет в профилактории. Там были представители двух, очень известных тогда, финансовых фирм, с одним из этих представителей по прозвищу Борода мы тогда подружились. Из новых хозяев мне еще запомнился один рыжий чеченец. Я спросил его, что это он такой грустный, не положено кавказцу грустить за столом. Он мне тогда сказал, что у них в Чечне готовится какая-то военно-политическая гадость, но с удовольствием выпил со мной и вроде бы повеселел.

Городок мне вообще очень нравился. Я там отдыхал душой после суетливой Москвы.

Особенно тихо и красиво было зимой. Там не поливали улицы соляными растворами -дороги были покрыты равномерным слоем снега, по которому машины ходили как бы шепотом. Дома, в основном были старые и уютные, люди не спеша ходили по своим делам или гуляли. Меня затащил туда один лысоватый мужичок с владимирским говором по фамилии, к примеру, Птичкин. Сначала он брал у нас товар на реализацию, потом выпросил старые швейные машины и организовал филиал в Городке. Так и попал в директора.

При всём этом перспективном расширении, дела шли вовсе не блестяще. Началась какая-то волчья жизнь. Без прямых обманов и наездов выжить уже становилось почти невозможно.

Я никогда не был волком, по сути я - кот, а по гороскопу - лев. Я так всегда и мутировал между домашним котиком и, в очень редких случаях, львом.

Все люди в своем отношении к работе видятся мне разными зверушками. Например, бизнесмены и вообще люди самостоятельных профессий, работодатели и индивидуалы очень похожи на хищников. По большей части это волки, которых ноги кормят. Они бегают целый день в поисках добычи, завидят кого, догоняют и съедают, ну не получилось, и ладно - бегут дальше.

Другое дело отряд кошачьих - кошки не бегают, они лежат в засаде. Я люблю наблюдать за своей кошкой. Она устроится где-нибудь между грядок, в тенёчке от свекольной или картофельной ботвы и как будто спит. Тряпочка такая серая валяется на огороде. Но стоит пробежать рядом мышке или птичке присесть, червячков поискать -резкий бросок вперед и добыча у неё в зубах. Моя манера вести бизнес примерно такая же.

Но волки и львы это крайние точки диапазона, потому что настоящие волки попадаются редко, в основном лисы, шакалы и другие представители собачьей породы, вплоть до мелких, надоедливых шавок. Благородные львы и тигры тоже не часты, их уже нужно заносить в Красную книгу. Бродят еще кое-где камышовые коты и рыси, но главная сила -это блохастые коты с помойки.

Крупным бизнесом у нас владеют либо кабаны, либо медведи. Или копают везде, клыками своими, уничтожая всю растительность и почву у себя под ногами (нефтяники, например), или бродят по лесу, вроде бы безобидно поедая травку и ягодки, но не дай бог, кто подвернётся ему в малиннике - сожрёт или придавит своей тушей (банкиры и проч.).

Люди, работающие всю жизнь по найму, похожи на лошадей. Попадаются среди них и дорогие скакуны, но по большей части - это тягловые лошадки, согласные за определенную меру овса и теплое стойло тащить свой воз всю жизнь. И те и другие к пенсии становятся старыми клячами. Конечно, не все лошади, попадаются и волы, но участь их примерно та же.

Есть еще ишаки. Эти трудятся на госслужбе и в ЖКХ. Если не верите, зайдите за справочкой в конторку. По мутным глазам из окошка вы сразу поймете, что на вас смотрит вовсе не лошадь. Глаза повернуты вовнутрь, от вас к себе любимому и большие висячие уши - хлоп, хлоп. Но вообще-то, среди чиновников и политиков большинство составляют обезьяны разных пород, от мелких макак до жутко харизматических, солидных, уверенных в себе орангутангов. Доминируют всё же павианы с нализанными красными задницами.

Людей так называемых «творческих» профессий я вижу больше птицами. Соловьи и мудрые филины попадаются очень редко. Певцы и прочие эстрадники похожи на павлинов - когда не при деле, вроде дурак дураком, а как выйдет на подмостки, развернет хвост - это уже зрелище.

Среди писателей и кинорежиссеров самый распространённый тип - это петух. Выходит такой под телекамеру и начинает вещать, усы дыбом, глаза горят, шпоры бряцают по полу. И не важно, что фильмы его давно никто не смотрит (или книги не читают) -главное хвост, цветной, яркий, и попробуй кто скажи слово против - заклюет, шпорами порежет. Но главное, всё-таки хвост, он завораживает и гипнотизирует основную часть публики.

Ученые тоже «творцы», поэтому тоже птицы: и любопытные сороки и орлы, парящие в поднебесье, но основная их масса - попугаи. Чему их обучили при первых раздачах пищи, то и повторяют всю жизнь от младших волнистых сотрудников до остепенённых академических какаду и ар.

Впрочем, хватит об этом. Простите, если кого обидел, я не хотел. Я здесь говорил не о людях вообще, а об отношении их к работе. Только к работе. Если всё-таки обиделись, скажите мне: «Сам дурак!».

Но, что касается меня самого, то я всю жизнь был котом, котом и останусь. Сейчас, к примеру, я кот-баюн, а в тот период, о котором веду речь, я потихоньку превращался из льва в блохастое создание с помойки.

/-- * * * --/

Я возвращаюсь из Киргизии. Марк, остававшийся в Москве за главного, встречает меня какой-то неадекватный. Выясняю, в чем дело, оказывается, намедни пришли бандиты, спрашивают, кто главный? Марк ответил, что - он. Дэжавю, (прямо как Моня в поезде) только с более серьёзными последствиями. Мало того что он согласился с весьма сомнительным долгом, но и дал уже им часть денег из кассы. А ведь мог бы скромно сказать, что он зам и решить такого вопроса не может! Гордыня действительно смертный грех.

Марк, конечно, не был согласен с такой оценкой события, доказывал, что он прав, но меня не убедил.

С кооперативных времен я не общался с бандитами - силовая крыша была удобней. А тут пришлось встречаться. Вдвоем с приятелем мы приехали в какую-то больницу на юге Москвы. Сели ждать в старорежимном кабинетике. Стулья и стол с потертым бежевым лаком обиты столь же потертым дерматином. Планки паркета дышат при ходьбе по ним.

В углу огромный сейф, произведенный в тридцатых годах заводом Вулкан.

Ждать долго не пришлось. Тот, с кем мы должны были встречаться, появился сразу после нас в сопровождении здоровенного «быка», оставшегося в дверях. «Сам» присел на высокий подоконник, даже не присел, а слегка облокотился. Он был лёгок и элегантен, не смотря на не молодой уже возраст.

Я бы, на взгляд, дал ему около пятидесяти, но весьма осторожно - его поджарость и загорелая дубленая кожа лица, делали возраст неопределенным. Одет он был в дорогой черный костюм с белой рубашкой и тонким черным же галстуком «а ля шестидесятые». Ботинки с узкими носами были начищены до блеска. Так одеться может кто угодно, но легкая и как бы ленивая, при этом осторожная, походка (когда он прошел, ни одна паркетина не скрипнула), еще и поза, которую он принял у окна, одновременно картинная, но и позволяющая мгновенно перейти от неподвижности к бегу или к бою, не оставляли возможности ошибиться. Да и одежда тоже, но особенно характерный блеск слегка прищуренных глаз, который не смог приглушить контровой свет солнца из окна, всё говорило о том, что это был настоящий вор в законе, романтик своего дела из шестидесятых или даже пятидесятых годов.

Это действительно был один из самых известных тогда московских воров в законе. Мы немного поговорили об общих темах, я о погоде, он о скаковых лошадях и падении нравов. По моему вопросу он подтвердил мнение силовиков, что «по понятиям», если мой зам отдал, хоть самую малую, часть денег, он этим признал весь долг и не отдавать его теперь нельзя.

Это был очень умный и интересный человек. Я получил массу удовольствия от общения с ним, но деловая часть встречи закончилась ничем.

Требуемой суммы наличных денег у меня не было, а отдать нужно было срочно. Пришлось занимать. Дать деньги быстро согласился Ника, но дал не деньгами - акциями МММ. Больше перехватить было негде, и я взял. Мне нужно-то было на три дня, я рассчитывал, что успею купить ему эти акции до поднятия курса, а поднимал курс Мавроди раз в неделю и на много.

И надо же было такому случиться, что как раз в этот момент афера Мавроди рухнула. Представьте ситуацию - я взял у Ники акций по курсу на понедельник, скажем, тысяч на двадцать долларов, ну, или больше, а к концу недели это же количество акций стало стоить не более ста рублей. А ведь Ника поставил условие - никаких денег - возвращать долг только акциями. Ну, я поехал в мавродиевскую контору и купил акции.

Встреча с Никой доставила мне удовольствие. Нужно было видеть его физиономию, когда я протянул ему пачку этих пустых бумажек. Но ведь после этого отдал ему всё деньгами, не мог не отдать - друг он мне всё-таки. Вот такой я бизнесмен. Не бизнесмен, а дурак набитый.

С Марком, кстати, я тогда поругался. Он обиделся, ушел и не разговаривал со мной несколько лет.

//__ * * * __//

Как-то я сижу в Городке, на своем производстве и слушаю отчет Птичкина о проделанной за время моего отсутствия работе. Входят какие-то важные люди. Узнаю среди них представителя местного банка. Встречаю, здороваюсь. Мне представляют невысокого плотного человека не очень солидной наружности. Оказалось всё это шествие организовано для него, верней для нас, которые никак не могут свои частные фирмочки вытянуть на мировой уровень.

Это был немец. Бывший министр промышленности бывшей ГДР, а сейчас представитель международного банка с программой помощи российскому бизнесу. Милейший и очень умный человек. Мы с ним очень мило поговорили, всё это время, понимая оба, что ни мне от него, ни ему от меня никакой пользы не будет.

Я приехал домой днем, в неурочное время. Дома никого. У меня большая литровая бутылка ямайского рома, чтобы отметить победу. Утром в течение получасового заседания я выиграл арбитраж у московского правительства по их иску примерно в полмиллиона долларов. Один выиграл, без юристов. Сел на кухне, открыл бутылку, налил в стакан темную густую жидкость, выпил, не полегчало. Ни радости, ни торжества.

Абсолютная пустота в душе. Вакуум.

Когда жена с детьми через пару часов вернулись домой я в той же позе сидел на кухне пьяный до невменяемости. Меня раздели и уложили спать.

После инфаркта я месяца на три полностью отошел от дел. Сначала мне это казалось невозможным, хотя бы не связаться по телефону и не узнать, как дела, не дать цэу всяких. но получилось, что всё возможно. Лиха беда начало.

Наверное, внутренне я уже был готов к этому. Бессмысленность моей деятельности еще не была очевидной, но уже созревала внутри сознания. Я представил себе, что я помер. Мог же я не дойти до медпункта - запросто. Вот и считайте, что я помер. Нет меня.

Ко мне в больницу, конечно, приходили, рассказывали, спрашивали, но мне всё это было до лампочки. Внутренне решение уже почти оформилось.

Конечно, если ты зависишь только сам от себя, бросить любое занятие легко. Но если вокруг тебя люди, сотни людей, которые от тебя зависят? которые, можно сказать, питаются с твоих рук? Как им смотреть в глаза потом? Уволить одного и за дело тоже легко, а всех и просто так?

У меня много времени было на эти раздумья. И чем больше я думал, тем больше понимал, как мне всё это смертельно надоело. После санаторной реабилитации я опять не пошел на работу. Я уехал в деревню. Вставал утром, завтракал, брал ружьё и уходил в лес за осенними вальдшнепами или в поле, где мы с моим ирландцем Кингом добывали перепелок с куропатками, на речке - уток.

Есть такой бородатый анекдот, когда терапевт ругает хирургов:

- Им бы всё резать и резать! Я лучше Вам дам таблеточку - всё само отвалится.

Этот мой длительный отдых оказался такой таблеточкой - всё само отвалилось, ну, или почти всё.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.