Глава последняя От себя не убежишь

Глава последняя

От себя не убежишь

И тут послышались детские голоса. Сквозь кусты было видно, как трое пацанов возятся с тем самым котёнком. Котёнок забавно прыгал сразу за тремя прутиками, что были в руках пацанов, и не поймав ни одного, разочарованно смотрел своими глазёнками на тех, кто с ним играл.

Деснин, словно зачарованный, наблюдал за этой сценой. «Идиллия, — поймал он себя на мысли. — Хорошо-то как! Благодать. Не пойду я ни к какому Скипидарычу. И чего я чесу дал от мента? Ведь я же ни в чем не виноват. Сдамся, а там разберутся, что я ни причем».

В этот момент один из пацанов произнёс, указывая на котёнка:

— Надоел он мне, приблудный этот. Чего бы с ним сделать такое?

— Давай, пойдём его плавать учить, — предложил другой пацан.

— Да ну ещё. К речке тащить — больно надо. Давай лучше ему… глаза выколем.

— Зачем? — удивился третий пацан.

— Просто так, — ответил сделавший предложение и отошёл куда-то в сторону.

Вскоре он возвратился с куском проволоки в руке. Поймав котёнка, он сунул тому проволоку в глаз. Котёнок жалобно заверещал. Деснин, внимательно наблюдавший всю эту сцену, не верил собственным глазам.

— А! Гад! Он кусается! На, получай! — вскричал пацан и выколол котёнку другой глаз.

Котёнок наконец вырвался, и побежал прямо к тем кустам, где в оцепенении лежал Деснин. Остановившись перед самым его лицом, котёнок принялся беспомощно тереть лапками мордочку, размазывая слизь, вытекающую из выколотых глаз.

Деснин вцепился руками в траву. Он буквально рычал от напряжения. Он пытался сдержаться. «Не надо! Я же простил! Я претерпел! Я же смирился!!!»

Рёв, всё тот же знакомый рёв вновь приближался, нарастал и раздирал не успевшую окончательно затянуться рану.

Не помня себя, Деснин схватил котёнка и, ломая кусты, выскочил к пацанам. У одного из них до сих пор в руках была окровавленная проволочина. Деснин остервенело схватил этого пацана за шиворот. Остальные двое попытались убежать. Одного из них Деснину удалось настигнуть. Сильнейшим пинком, в котором сконцентрировалась вся злоба, Деснин отправил его в кусты. Что-то хрустнуло. Издавая душераздирающие вопли, пацан пополз прочь, волоча за собой ногу.

Тут Деснин повернулся к тому, кого держал за ворот. Пацан был бледен и весь трясся. Деснин впился в него безумным взглядом.

— Где ты живёшь?! — единственное, что он мог выдавить сквозь сжатые зубы.

— Т-там, — неопределённо показал рукой пацан.

— Веди! — приказал Деснин.

Дверь открыл краснорожий мужик с брюшком и в подпитии.

— Твой сучонок?! — Деснин приподнял пацана за шиворот.

— Мой. А чего случилось? — удивился мужик.

— Чего случилось?! Видел?! — Деснин швырнул слепого котёнка, которого всё это время держал в руке, прямо в лицо мужику.

— Ты чего — совсем охренел!? — заорал мужик.

— Это вы все охренели! — орал в свою очередь Деснин, тряся пацана. — Растите всякое отродье! Что из них выйдет?! Скоты, блядь, насекомые!

При этом Деснин с силой шмякнул пацана об пол. Тот скорчился и завопил благим матом. Деснин остервенело пнул его в живот так, что пацан отлетел далеко в сторону.

— Сволочь!!! — откуда ни возьмись появилась баба, должно быть мамаша, и накинулась на Деснина.

— Сука! — крикнул он и с силой отшвырнул бабу к противоположной стене. Баба сползла вниз, оставляя на стене следы крови. Только тут мужик пришёл в себя. Но не успел он и замахнуться, как получил удар в переносицу. Затем ещё и ещё. Деснин остервенело бил мужика, пока тот не упал. Причём упал он прямо на котёнка и, должно быть, переломал тому все кости. Котёнок бешено верещал. Деснин схватил котёнка и, свернув ему шею, бросил трупик на мужика. Затем обвёл ошалелым взглядом устроенное им побоище и сплюнул.

Обернувшись, Деснин заметил, что стоит перед старым, рассохшимся, с мутными зеркалами трельяжем. «А виски-то седые», — единственное, что подумал он, глядя на свое отражение в центральной створке. Затем он перевел взгляд на левую створку. Отражение в ней вдруг стало темнеть и искажаться. Вскоре на Деснина ухмыляясь глядело какое-то страшное чудовище. Тогда он глянул в правую створку. Она была пуста. Одновременно с этими видениями вновь послышался страшный рев. Он все приближался и нарастал. «Бежать, бежать, бежать!» Деснин бросился вон из квартиры. Рев не отставал. Он настигал.

У подъезда Деснин чуть не попал под «девятку». Водила выскочил, матерясь, но тут же получил удар в лоб. Деснин не раздумывая сел в тачку и втопил газ. Рев не отставал. Деснин врубил магнитолу на всю катушку, но сумасшедший музон из динамиков не перекрывал рев. Тем временем «девятка» выскочила на трассу, ведущую к Василькову. Однако Деснину казалось, что он въехал в какой-то жуткий темный тоннель. Временами отблески пламени озаряли его, и тогда отовсюду скалились страшные рожи. Деснин что есть мочи жал газ, стараясь вырваться из этого тоннеля, но никак не мог этого сделать, ибо это была Дыра. Да, та самая раскаленная дыра внутри. И рев, раздирающий душу в клочки, теперь слышался отовсюду.

— Водитель ВАЗ 2109! Немедленно остановитесь! — вдруг чуть не в самое ухо прокричал механический голос. Тут только Деснин заметил, что к какофонии в его голове присоединился еще и вой сирены. Деснин бортанул поравнявшийся с ним гаишный жигуленок и теперь наблюдал в зеркало, как тот, затормозив, развернулся на месте, чуть не свалившись в кювет.

Промчавшись еще какое-то расстояние, Деснин заметил справа просеку и свернул в нее. Он мчался по лесу, пока «девятка» не зарылась носом в какую-то канаву. Деснин выскочил из салона и продолжал бежать, бежать, бежать…

Что было дальше, он не помнил.

Под вечер он сам не свой блуждал по Василькову в поисках Скипидарыча и с усмешкой отмечал, как шарахаются от него люди. Скипидарыч обнаружился в скверике у клуба. Он полулежал на земле, прислонившись спиной к дереву, и давился папиросой. Несмотря на свое состояние, Деснин всё же смог заметить, что лицо Скипидарыча отдаёт какой-то странной синевой, и даже вечнокрасный нос почему-то посветлел.

— Всё водку хлещешь втихаря? — сказал Деснин, присаживаясь рядом. — Ты бы хоть отдохнул, что ли. А то вон уж, весь синий.

— Отдыхать будем на том свете, — огрызнулся Скипидарыч. — Ты на себя бы посмотрел.

— Зарубило меня сегодня опять, — вздохнул Деснин. Затем добавил. — Был я в церкви. Сатанисты там. Дьяволов всяких вызывают. Там такое… И рассказывать не буду — не поверишь.

— Поверю, Коля, поверю, — заверил его Скипидарыч. — Два трупа в церкви нашли, да еще кучу всякой чертовщины. Вся милиция на ушах, с райцентра приехали — тебя ищут. Видел кто-то, как ты утром из церкви выходил.

— А, — махнул рукой Деснин. — Лучше бы уж и нашли скорее.

— Но ведь это не ты, там, в церкви…

— Хм, не я, — горько усмехнулся Деснин.

— Вот и ладно, потому что этот, со шнобелем, не при чем.

— Знаю. Сатана сказал.

— Что?

— Да так, ничего. Врал ты все, Скипидарыч. Нет никакого Апокалипсиса. Все еще хуже. Все зря. Кончилось все. И вообще, всей это земле — хана. Другая будет, с другими людьми.

— Что? — вновь не понял Скипидарыч.

— Да это я так, вспомнил. Этот твой со шномбелем — главным сатанистом был. Череп им был нужен, но он его по случаю у ментов купил. Но сам Никодима не палил.

— А, ну теперь все яснее ясного. И в самом деле, зачем все так усложнять, через Аббата твоего заказывать, когда эти сатанисты и сами бы спалили Никодима. Не там мы искали, а все просто оказалось, — Скипидарыч затянулся и вдруг взволнованно заговорил:

— А как его крестом придавило! Страшное дело. Все подойти боялись. А я ведь давно говорил, что крест на соплях держится, того гляди кого придавит. Вот и… Ну я, в общем, рискнул, подошел к трупу-то, пока милиция не нагрянула. Стал шарить по карманам — вроде как документы ищу. Да, там еще камеру нашли, и…

— И что там? — с замиранием сердца спросил Деснин.

— Пусто, ну это потом было, а я нашарил одну интересную бумажечку. Ну и припрятал — на всякий случай, а то в милиции затеряется. Вот, читай, — Скипидарыч протянул Деснину сложенный вчетверо лист бумаги.

— «Договор о сдаче внаем помещения», — чуть ли не по слогам начал читать Деснин, так как строчки плясали перед его глазами. — Что за фигня?..

— Ладно, дай сюда, — вырвал Скипидарыч документ из рук Деснина. — Ты так до ночи читать будешь, едрень фень. Короче. Это договор. Договор на аренду церкви. По ночам, кроме означенных дней. Но ты на стороны смотри, кто этот договор заключил. Вот этот, Стужинский, это и есть тот, кого крестом придавило, а вот другая сторона… Сергей Германович Теплов — это мирское имя Пафнутия! И на дату смотри, когда договор вступил в силу — в аккурат за неделю до пожара! Вот я как прочитал, так и понял все…

— Что «все»?

— Ну как же. Вот тебе и мотив. Никодим же грозился, что патриарху писать будет. Накрылся бы у Пафнутия весь бизнес. А еще он все иконы на реставрацию сдал, а потом вместо них подделок понавешал — я сам проверял. Да и Никодим наверняка заметил. И еще много чего он заметил. И то, что в церкви по ночам твориться стало — тоже заметил… Я всегда знал, что Пафнутий порядочная скотина. Но чтобы такое… Я как понял все, так меня от этого известия заколотило — не знал куда деться. В милицию идти — так кто ж в такое поверит? А высказаться надо было. Я всё тебя искал, да не нашёл. Решил к жене сходить, на кладбище, и там, на могилке-то её, всё и выразить. Я ж ведь, Коля, уж ты меня извиняй, сам-то не верил, что Никодима-то убили. Просто ты тут как раз подвернулся — вот я и решил проверить с твоей помощью некоторые свои догадки. А тута вон оно как… Пришёл, значит, на кладбище, а там бабка Авдотья могилку опять себе копает. Но она только на этой теме сбрендила, а так ещё ничего, соображает. И тут вспомнил я, что она, Авдотья-то, с Никодимом в последние дни его сидела, когда он уж совсем плох стал. Знаешь, не верилось мне всё ещё, что Пафнутий в смерти Никодима виноват. Думаю: надо бы порасспросить Авдотью — может чего знает. Вот что она мне рассказала.

*****

Примерно за неделю до пожара пошёл Никодим в соседнюю деревню причащать кого-то на дому. Возвратился уже поздно. Авдотье в ту ночь от чего-то не спалось. Только глаза закроет — всё черти какие-то мерещатся, да и лампадка перед образами почему-то, ни с того, ни с сего, два раза потухала. Когда Авдотья во второй раз встала с кровати, чтобы зажечь лампадку, то услышала, как скрипнули церковные ворота. Ночь была тихая, а дом у Авдотьи стоит почти у самой церкви. Ну, Авдотья бабка любопытная — решила выйти посмотреть, чего это там такое, уж не грабит ли кто церковь. Вышла, глядит: идёт Никодим от церкви — ни жив, ни мёртв, трясётся весь. Она спрашивать принялась, что, мол, случилось. А он молчит и смотрит невидящим взглядом.

Отвела Авдотья Никодима в его избушку, уложила. Всю ночь рядом просидела, а под утро врача вызвала. Тот лишь руками развёл. Для своего возраста Никодим был практически здоров. «Какое-нибудь очередное завихрение старого человека, — объяснил врач странное состояние больного. — Ничем помочь не могу. Против старческой хандры лекарств пока не придумано. Денёк, другой, пролежится и снова службы служить будет», — успокоил он Авдотью.

Но бабка, как водится, не поверила врачу и повсюду трезвонила: «Ой, плох батюшка-то, ой, плох! Не подымется теперь».

Вскоре эти слухи дошли и до Пафнутия, который за несколько месяцев до этого был прислан епархией в помощь Никодиму — тот, ввиду своей старости, уже не справлялся со всеми своими обязанностями. Никодиму этот Пафнутий как-то сразу пришёлся не по сердцу, да и прихожанам не больно-то нравился. Ходили слухи, что этот Пафнутий — бывший зэк и что, хотя он и иеромонах, но зелёный змий, золотой телец и женщины лёгкого поведения очень даже его интересуют, и еще много чего рассказывали.

Узнав о болезни Никодима, Пафнутий, чтобы окончательно не уронить авторитет, решил зайти к тому. «У, явился-таки, — бубнила себе под нос бабка Авдотья, глядя на попа. — Ругались они с Никодимом, а всё равно, глядишь, пришёл».

От Пафнутия разило перегаром, на левой щеке красовался свежий засос. Никодим, который до этого не мог, а может и не хотел даже пошевелиться, едва заметив Пафнутия, вдруг сел на кровати, а затем и на ноги поднялся и исступлённо закричал на того, потрясая кулаками:

— Богохульник! Святотатец! Христопродавец! Иуда! Анафема! Окаянный!..

Тут ноги его подкосились, и он рухнул на пол. Словно рыба, выброшенная на лед, он беспомощно шевелил губами, хватая воздух. Но и сквозь тяжелую одышку Никодим продолжал твердить слова Христа:

— Никакой слуга не может служить двум господам; ибо одного он будет ненавидеть и презирать, а другого держаться и любить. Не можете Богу служить и мамоне!

Лишь один Пафнутий догадался, что всё это значит. Присев над упавшим Никодимом, он произнёс:

— А чего я такого сделал? Церковь в аренду сдаю? А зачем зданию ночью пустовать — пускай непрерывно доход приносит. Теперь другие времена — капитализм. Из всего надо выжимать всё возможное, иначе ноги протянешь. В наше время всему есть цена. Даже самому бесценному.

— Христопродавец, души в тебе нет, ирод, — молвил Никодим.

— А зачем она? По нынешним временам содержать душу — одно сплошное разорение. Она только мешает жить.

— Страшный суд ждет тебя, святотатец!

— Где? Там? А есть ли что Там? Нет уж, лучше урвать от жизни все еще здесь. Будущая загробная жизнь переместилась в настоящее. Достигни земного рая, а как — неважно. Такой вот теперь девиз.

— Но ты ведь…

— А, служить Богу еще не значит верить в Него. А кому я церковь сдаю — меня не касается. У нас сейчас свобода вероисповедания — кому хочешь, тому и верь. И мне плевать, кому они там служат — самое главное, чтобы деньги капали. А деньги не пахнут.

— Деньги пахнут адом! — собрав последние силы, громко и четко проговорил Никодим. Это были последние, осознанно произнесенные им слова.

В этот момент Авдотья с ухватом в руках накинулась на Пафнутия:

— Уйди, уйди, окаянный! Не видишь что ли — плохо ему.

Поп поднялся и, выходя, добавил:

— Мы — новое поколение. Нам править. А вы своё отжили. Так не путайтесь под ногами!

*****

Скипидарыч тяжело дышал и совсем почти сполз на землю.

— Коля, ты понимаешь, что всё это значит?

Деснин сидел, уставившись в пустоту, и молчал.

— Вот и я понял. Всё подтвердилось. Ну я и пошёл прямо в церковь к Пафнутию.

Пришёл, значит, и говорю ему прямо: страшные, мол, вещи я знаю. А он: ну так исповедуйся, облегчи душу, покайся. Хм! Было б перед кем каяться! Заявил я ему прямо в лоб: ты, сволочь, Никодима угробил!

— Дурак ты, Скипидарыч, — Деснин, казалось, наконец-то вышел из оцепенения. — Он же тебя и убрать мог. Ты же свидетель, понимаешь… Слушай, а ты говорил Пафнутию о Мокром?

— Да, и о тебе сболтнул, что повез жалобу…

— Все ясно. Это он меня Аббату и сдал.

— Так выходит. А вот тебе сейчас будет и еще одна улика, — Скипидарыч протянул школьную тетрадку. — Здесь все про Пафнутия, я давно записываю, уж покойнику-то поверят.

— Какому покойнику? — не понял Деснин.

— А ты думаешь, чего я прямо посреди дороги уселся? Уж какой бы пьяный ни был, а хоть в кусты бы, да уполз. Холодно…

— Э, эй, Скипидарыч, ты чего несёшь?

Вместо ответа Скипидарыч отвёл руку от живота, показывая кровавое пятно на рубашке. Затем захрипел и повалился набок.

— Скипидарыч! Скипидарыч! — кричал Деснин, тряся того. — Скипидарыч! Ты чего?!

— Помираю я, Коля, вот чего, — угасающим голосом произнес Скипидарыч. — Как Никодим, все через Аббата твоего. Этот… Сначала про переход что-то пробормотал, а потом саданул ножом. Они и тебя…

Скипидарыч не успел договорить. Вязкая пена выступила на его губах, глаза остекленели, дыхание замерло.

Скипидарыч был мёртв.

Спустя какое-то время Деснин сам не свой брёл по дороге в церковь.

— Коля! — вдруг услышал он сзади знакомый голос, но так и не обернулся на него.

— Да стой же ты! Это ж я! — снова звал голос, но Деснин продолжал идти не оборачиваясь.

— Я уж целый день тебя ищу. Утром ещё приехала. Чего же ты? Обещал на денёк, а сам… Запил, что ли? Так и знала, — Юлька (а это была она) настигала Деснина.

— Коль, поедем отсюда. Поезд через полчаса. Поедем. Ведь ты ж обещал.

Деснин продолжал идти. На всякий случай он засунул руки в карманы, чтобы сдержаться. Он знал, что Юлька просто так не отстанет.

— Да что ж это с тобой, в конце-то концов! — Юлька перегородила Деснину дорогу.

— Уйди. Убью, — прошипел Деснин, стараясь не смотреть на Юльку.

— Не пущу! — не отходила та.

Тогда Деснин схватил её и отшвырнул в придорожные кусты. Юлька больно ударилась спиной о камень. Вся исцарапанная, она выбралась из кустов и в последний раз прокричала вдогонку:

— Коля!

Деснин не обернулся. Он все ускорял и ускорял шаг, словно хотел убежать от кого-то.

Церковные ворота были открыты. Деснин вихрем ворвался в них. Посреди зала, между четырех гробов с жертвами позавчерашней деревенской бойни, стоял Пафнутий.

— А, вот и наш народный мститель явился, — наигранно произнёс поп. — Наслышан, наслышан. Обещали мне, что ты явишься «яко карающая десница Божия». «Мне отмщение и Аз воздам», так, кажется. А мы тут тебя с товарищами, — поп указал взглядом на четверых ментов, что стояли в стороне, — давно уже поджидаем. Ты, должно быть, знаешь, что сегодня здесь, в храме Господнем, нашли два трупа, — указал он рукой на обведенные мелом силуэты сатанистов и следы крови. — И пальчики твои повсюду…

Менты подошли к Деснину и уже заламывали ему руки, когда поп остановил их:

— Постойте-ка. Мы же всё-таки в храме Господнем. Здесь недозволительно насилие творить. Надо быть терпимее к человеку, пусть он и преступник. Милость Божия безгранична. Может этот смертоубийца напоследок покаяться хочет? Нельзя лишить человека этой возможности, покуда он в храме. Оставьте нас ненадолго.

Менты, не ожидавшие подобной патетики, в замешательстве удалились в притвор.

— Покайся, грешник! — грозно произнёс Пафнутий. — У тебя не будет иной возможности!

Если бы не это жалкое тщеславие, если бы не эта уродливая карикатура на Никодима, омерзительная пародия на него, — Деснин, может быть, еще и сдержал свой неистовый порыв, но самоуверенный поп сам подписал себе смертный приговор. Однако Деснин медлил. Знакомый рёв стоял в его голове. И этот рёв рвал и терзал кровоточащую рану. Но было что-то приятное, даже сладострастное в этом страдании.

Тем временем Пафнутий, проследив, что менты вышли, заговорил приглушенным голосом:

— А ведь я тебя сразу узнал, Колян, когда ты только здесь нарисовался. И Аббату тут же сообщил. Но ты остался жив после встречи с ним. Значит, ты ему зачем-то нужен. Сегодня он даже людей своих прислал. Он уже в курсе того, как ты расправился с этим, — Пафнутий кивнул в сторону силуэта Гроссмейстера, — и вновь желает тебя видеть. Работать на него выгодно, по себе знаю: всего полгода проторчал в этой деревне — уже на повышение иду. Ты можешь уйти через окно в алтаре, на дороге тебя ждут люди Аббата. А вот, кстати, и он сам, — Пафнутий вынул из-под рясы зазвонивший навороченный мобильник, украшенный стразами, и протянул трубку Деснину.

— Коля, ты зачем свой телефон выключил, я хотел тебя предупредить, — говорил Аббат, — что-то ты разошелся — столько трупов, даже этого местного деда не пожалел. Ты удивлен? Хм, извини, но в твоем телефоне был жучок, так что я в курсе всех твоих действий. Но ты не беспокойся. И с ментами можно договориться — у нас везде свои люди. Нужно лишь твое согласие. Ты пойми, я тебя всего лишь кровью хотел повязать, для надежности, а ты сел, да еще раскаялся. Не то что удивил — изумил. А когда выяснилось почему, я и решил с твоим Никодимом потягаться: кто кого. Но ты же сам видишь — нельзя в этой жизни жить как ты хотел. Ну что, теперь ты со мной? Ведь я победил. Тебе некуда деваться.

Деснин никак не реагировал. Он слышал все это словно сквозь туман.

— Ну, че ты тормозишь? Время капает, — торопил его Пафнутий, указывая на циферблат золотых часов. — Тебе здесь больше нечего делать, ведь ты уже отомстил, все кончено…

— Еще нет, — с этим словами Деснин бешено накинулся на Пафнутия и вцепился тому в довольно толстую позолоченную цепочку, на которой висел большой позолоченный крест.

Позолоченный Христос равнодушно взирал с креста на то, как Деснин, используя цепочку как удавку, душил попа.

Менты тут же ринулись из притвора и попытались оттащить обезумевшего Деснина, скрутить ему руки за спину, но никак не могли. Этому мешала цепочка, которая до самых костей врезалась в сведённые судорогой руки нападавшего.

По цепочке струилась кровь и капля за каплей падала с креста…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.