Сатьякама Джабала

История Сатьякамы Джабалы занимает пять разделов – с третьего по восьмой[93] – четвертой главы Чхандогья Упанишады. Чхандогья, по-видимому, является наиболее древней из дошедших до нас Упанишад. Она повествует о Кришне, сыне Деваки, и Дхритараштре Вайчитравирье в такой манере, которая служит подтверждением наших предположений о том, что для создателей Упанишады это были не древние легендарные имена, но реальные живые люди, которые еще недавно ходили по земле.

Ход философской мысли, донесенной до нас Упанишадами, демонстрирует попытку перехода от прежней ритуалистической кармамарги (karmam?rga) к свободе джнянамарги (j??nam?rga). Согласно сказанному в Гите, то было не новое устремление, но возврат к былой утраченной дисциплине; ибо Шри Кришна говорит Арджуне об истинной или саджняна кармамарге (saj??na karmam?rga), которую он раскрывает перед ним: «Сие есть нетленная Йога, которую я возгласил Вивасвану, Вивасван раскрыл ее Ману, а Ману – поведал Икшваку. Так была она известна царственным мудрецам, передаваемая по цепи преемственности, пока по прошествии длительного времени Йога эта не была утрачена, о гроза своих недругов. Эту-то древнюю Йогу я и поведал тебе сегодня, поскольку ты возлюбил меня и ты друг мне, – ибо это величайшая из всех сокровенных истин».

Двапара-юга была эпохой господства Куру: Куру были великим родом римского типа, родом практицистов, воинов, знатоков ритуала и юриспруденции, которым был несвойственен созерцательный характер или этическая устремленность восточных родов Кошалов, Видехов, Кашьев, Чедьев. Запад Индии всегда отличался практическим, воинским и коммерческим складом ума по сравнению с умозрительным и идеалистическим Востоком и схоластическим, логическим и метафизическим Югом. Согласно индуистской теории эпох-юг, Двапара – это время, когда все классифицировано, ритуализовано, формализовано. В эпоху Сатья Вишну нисходит и пребывает среди людей как Яджня. Яджня это дух преклонения и жертвенности, и в эпоху Сатья Яджня владеет людскими сердцами, а потому нет необходимости во внешнем ритуале, внешних жертвоприношениях, сложной системе законов, правительстве, кастовом делении, классах и догматах. Люди соблюдают закон просто в силу чистоты своей природы и полноты своего знания. Царство Божие и Веда, Знание, пребывают в сердцах Его народа. В период Трета прежний совершенный порядок начинает нарушаться, и Вишну нисходит как cakravart? r?j?, воин и правитель, Картавирья, Парашурама, Рама: отныне людьми правят меч, закон и предписания Веды. Но все еще сохраняются значительная гибкость и свобода, и люди, хоть и в определенных пределах, могут жить в соответствии со здравым побуждением собственной природы, пока лишь едва омраченной первым отступлением от изначальной чистоты. И уже в период Двапара на смену идее и духу в качестве истинных регулирующих средств религии, этики и общественной жизни должны прийти форма и закон. На этот раз Вишну нисходит как Вьяса, великий классификатор и систематизатор знания.

В конце эпохи Двапара, когда пришел Шри Кришна, эта тенденция достигла своего предельного развития, и форма стала подменять идею, а закон – подменять дух не только во внешнем поведении, но и в сердцах людей. Тем не менее, уже начала проявляться и противоположная тенденция. Сам Дхритараштра был искренним искателем сокровенного смысла вещей. Были и живые учителя, великие ведантисты, такие как риши Гхора, к которому сам Шри Кришна пришел, чтобы услышать просветляющее слово. Шри Кришна явил собой интеллектуальную силу, которая собрала воедино все эти разрозненные тенденции и, разрушив косный формализм периода Двапара, позволила выполнить задачу эпохи Кали. В Гите он порицает тех, кто не выходит за пределы четырех углов Веды, и дает философское обоснование системе жертвоприношения; он с презрением отвергает подчиненность установленным этическим стандартам и утверждает вместо этого внутренний и духовный закон поведения. Многим своим современникам он, должно быть, казался вестником гибели и разрушения; подобно всем великим новаторам-революционерам, он был осужден Бхуришравасом как известный отступник и растлитель нравов, сбивающий людей с пути истинного. Но такова задача Кали-юги: разрушить все, усомнившись во всем, с тем чтобы в результате борьбы между силами чистоты и нечистоты установить новую гармонию жизни и знания в новой Сатья-юге.

С уничтожением консервативных Куру и Панчалов на Курукшетре началось развитие Веданты, которое продолжалось до тех пор, пока ее мысль, в свою очередь, не достигла предельного и чрезмерного выражения в учениях Будды и Шанкарачарьи. Но в период, к которому относится Чхандогья, Веданта еще находилась в ранней стадии своего развития. В начальных разделах Упанишады разрабатывается с эзотерических позиций внутренний смысл определенных частей жертвенных формул, что уже само по себе ясно говорит о том, что эта работа относится к первому пласту ведантистской формации.

История Сатьякамы является одним из наиболее типичных сказаний Упанишады. Она изобилует подробностями, проливающими свет на ранневедантистское учение, йогическую садхану (s?dhan?) и то глубокое психическое знание, наличие которого у слушателей подразумевалось автором при создании этой работы. В самом деле, подразумевается столь значительное знание, что те, кто не обладает практическим опытом Йоги, не в состоянии понять что-либо, кроме общих выводов Упанишады. Современные комментаторы, включая Шанкару, анализировали ее с целью создания на ее основе частных метафизических доктрин и не имели в виду полного прояснения ее смысла. Я займусь тем, что было упущено – ибо то, что кажется «детским лепетом» европейскому исследователю, для Йогина таит в себе бесконечную истину, богатство и глубину.

«Однажды Сатьякама Джабала обратился к своей матери Джабале и сказал: “Мать, я пойду и стану вести жизнь Брахмачарина. Скажи мне мою готру (gotra)”. Но она ответила ему: “Не знаю я, сын мой, твоей готры. В юности, когда я зачала тебя, я была служанкой и бывала у многих, потому я не знаю, какой ты готры. Но мое имя – Джабала, а твое – Сатьякама. Называй же себя Сатьякама Джабала”. И вот он пришел к Харидрумате Гаутаме и сказал: “Господин мой, я хочу жить у тебя учеником-брахмачарином, примешь ли ты меня?” И тот сказал ему: “Сын мой, какой же ты готры?” Но он ответил: “Увы, я не знаю, какой я готры. Я спросил мать, и она ответила мне: «Не знаю я, сын мой, твоей готры. В юности, когда я зачала тебя, я была служанкой и бывала у многих, потому я не знаю, какой ты готры, но мое имя – Джабала, а твое – Сатьякама». Так что я – Сатьякама Джабала”. И тот сказал ему: “Ни в ком, кроме Брамина, не может быть столько силы, чтобы сказать это. Собери же дров, сын мой, я принимаю тебя, ибо ты не отступил от истины”. Он принял его и отобрал четыре сотни тощих слабых коров и сказал: “За ними, сын мой, следуй и будь им пастухом” – и тот погнал этих коров и сказал: “Не вернусь, пока их не станет тысяча”. И он бродил с ними несколько лет, пока их не стало тысяча».

Так начинается эта история – и пусть начало ее кажется простым, но в нем уже содержатся несколько ключевых моментов с точки зрения понимания идей того времени и принципов древней ведантистской садханы. Сатьякама, как мы узнаем из дальнейшего повествования, был одним из великих ведантистских учителей периода, непосредственно предшествовавшего созданию Чхандогья Упанишады. Но при этом он человек самого низкого происхождения. Его мать – служанка, причем не даси (d?s?), имевшая постоянного хозяина, чей сын мог бы назвать своего отца и свою готру, но паричарика (paric?rik?), служившая по найму в разных домах, «бывавшая у многих» и поэтому не знающая, кто отец ее сына. Поэтому Сатьякама не имел ни касты, ни готры, ни какого-либо положения в жизни. Из этой истории, как и из других, явствует, что хотя система четырех каст уже прочно утвердилась, кастовая принадлежность не считалась препятствием для поисков знания и духовного продвижения. Кшатрий мог обучать Брамина, незаконнорожденный сын служанки от неизвестного отца мог быть гуру для людей чистейшей и благороднейшей крови. В этом нет ничего нового или неправдоподобного, ибо такое положение дел сохранялось на протяжении всей истории индуизма, и отстранение кого бы то ни было от духовной истины и культуры по причине кастовой принадлежности – это изобретение позднейших времен. В силу самой природы вещей более высокие касты должны были, как правило, порождать большее количество духовных наставников, но то был результат естественных законов, а не навязанных запретов. Примечательно также и то, что, как следует из этого и еще ряда примеров, именно положением отца определялось положение сына, в то время как положение матери, судя по всему, не играло особой роли. Вероятно, вопрос готры имел значение для определения ритуала и других особенностей обряда посвящения. Сатьякама, должно быть, прекрасно знал, что он незаконнорожденный сын служанки, но он хотел узнать имя и готру своего отца, поскольку должен был сообщить их своему гуру. Даже узнав наихудшее, он не оставил своего намерения пойти в духовное обучение – то есть у него не было оснований бояться, что он будет отвергнут из-за своего низкого происхождения. Его гуру, впечатленный его правдивостью, говорит: «Никто, кроме Брамина, не обладает достаточной моральной силой, чтобы сделать подобное признание». Вряд ли это означало, что отец Сатьякамы был Брамином – скорее то, что, обладая качествами Брамина, он должен быть принят как Брамин. Даже Кшатрий в такой ситуации не решился бы быть столь правдивым, поскольку Кшатрий по природе своей любит честь и избегает бесчестия, ему присуще чувство m?na и apam?na; но истинный Брамин есть samo m?n?pam?nayo?, он одинаково беспристрастно приемлет мирскую честь и бесчестие и печется лишь об истине и правде. Гаутама сразу же приходит к заключению, что, каким бы ни было физическое происхождение Сатьякамы, в духовном отношении он принадлежит к наивысшему порядку и особенно подходит как садхак (s?dhaka): na saty?d ag??, он не отступил от истины.

Другой момент – это первое действие гуру после обряда посвящения. Вместо того, чтобы начать наставлять своего многообещающего ученика, он отправляет его ходить за четырьмястами жалкими коровами, готовыми скорее испустить дух, чем тучнеть и множиться, и запрещает ему возвращаться, пока он не преумножит их до тысячи. Чем же было вызвано столь странное решение? Было ли это испытание? Было ли это стремление привить дисциплину своему ученику? Но Харидрумата уже увидел, что его новый ученик обладает высокими качествами Брамина. Чего же еще ему было нужно?

Совершенный человек есть существо четырехаспектное и единственная цель ведантистской дисциплины – стать совершенным человеком, сиддхой (siddha). Когда Христос говорил: «Будьте совершенны как совершенен Отец ваш небесный», – он лишь повторял более доступным языком ведантистское учение о садхармье (s?dharmya), уподоблении Богу.

(Не закончено)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.