Космополит

Космополит

Еще в начале нынешнего столетия многие считали, что адептом, получившим известность под именем Космополит и написавшим замечательный «Новый свет химии» («La Nouvelle Lumiere Chymique»), был Михаэль Сендивог. Однако после появившегося в 1742 году исследования аббата Лангле дю Френуа всем следовало бы знать, что это был шотландец, которого, вероятно, звали Александр Сетон — именно он перед смертью подарил небольшое количество своего порошка проекции вышеупомянутому Михаэлю Сендивогу, а тот, присвоив прославленное прозвище Космополит, стал выдавать себя за адепта, хотя был всего лишь удачливым суфлером. Во второй части этой главы мы рассмотрим все, что имеет отношение ко второму персонажу, но сейчас обратимся к Сетону,

В сущности, известно о нем очень мало; мы не знаем даже, где и когда он родился. Не вызывает сомнений лишь его национальность. Вот что говорит по этому поводу Лангле дю Френуа: «Якоб Хауфен, голландский лоцман, потерпевший кораблекрушение в Немецком море, был выброшен на побережье Шотландии, и его из жалости подобрал Александр Сетон у которого был здесь дом и участок земли. Он позаботился о Хауфене и помог тому вернуться на родину. Спустя некоторое время, а именно в 1602 году, Сетон отправился в путешествие и посетил Голландию; он заехал и в Энкхузен, где Якоб Хауфен принял его с величайшим радушием и глубокой признательностью: истинные голландцы всегда отличаются этими качествами. Шотландский философ на несчастье своё захотел повидать Германию. Прежде чем отправиться туда, он решил показать Якобу Хауфену свои познания в герметическом искусстве, для чего совершил в его присутствии трансмутацию несовершенного металла в золото. Это чудо настолько поразило Хауфена, что он, не удержавшись, рассказал о нем городскому врачу, которого звали ван дер Линден — это был дед Иоганна Антония ван дер Линдена, оставившего нам «Библиотеку медицинских писателей». Георг Морхоф утверждает, что собственными глазами видел золотой слиток в руках у Иоганна Антония Ван дер Линдена, внука энкхузенского врача, который не преминул пометить на этом самом золотом слитке, что трансмутация была совершена 13 марта 1602 года, в четыре часа пополудни».

Уточним, что Георг Морхоф; был необыкновенно знаменитым врачом и автором труда о трансмутации металлов, без которого с тех пор не обходится ни один историк алхимии — «Послание Ленгелотту о трансмутации металлов» («Epistola ad Lengelottum de metallorum transmutatione»).

Фигье в своих исследованиях не смог обнаружить каких-либо дополнительных сведений об историческом существовании этого персонажа — Александра Сетона, или Космополита. Вот что он сообщает: «Кем бы ни был этот человек, чья предшествующая жизнь остается неизвестной — первые упоминания о нем появляются лишь в начале XVII века, — он явился людям уже вполне сформировавшимся алхимиком и, как мы вскоре увидим, был подлинным мастером в своем искусстве, хотя не ясно, где именно он приобрел эти познания. Еще одним качеством, которым можно лишь восхищаться, было его бескорыстие. Куда бы ни отправлялся, чтобы пропагандировать герметическую науку, миссия его завершалась успешными опытами, более походившими на чудо; однако, совершая трансмутацию металлов по первому требованию, он заботился не о приумножении своего богатства, а о том, чтобы убедить сомневающихся и неверующих, для чего раздавал полученное им золото и серебро. Впрочем, эта особенность свойственна была большинству адептов той эпохи. В их глазах алхимия являлась наукой вполне сложившейся, к которой нужно привлекать не внимание алчных обывателей, а просвещенное восхищение ученых и общественной элиты. Они странствовали из города в город, проповедуя эту науку так же, как миссионеры проповедуют религию, иными словами, демонстрируя истинность ее, но не допуская профанов к священным таинствам. Одним словом, это нечто вроде апостольского служения, которое адепты возложили на себя в век критики и расцвета просветительских идей, причем служение это предстает делом всегда очень трудным и часто опасным — и для Александра Сетона оно закончилось мученичеством».

Я процитировал этот довольно длинный отрывок, поскольку в нем содержится несколько важных мыслей, касающихся алхимии XVII века. Действительно, герметическое искусство в это время предстает в совершенно новом свете по сравнению с тем, что мы наблюдали в предшествующие эпохи. Адепт, — будь то Космополит, Филалет или Ласкарис, — перестает быть одиноким исследователем, который пытается осуществить Деяние лишь для самого себя. Он становится миссионером алхимической науки, призванным открыть глаза ведущим ученым своего времени. Я не знаю, почему адепты XVII и начала XVIII века приняли на себя подобную миссию. В любом случае, они занялись чем-то вроде прозелитизма, который зачастую оборачивался против них самих и приводил их к гибели.

Но вернемся к Сетону. Расставшись со своим другом Хауфеном, он направился в Амстердам, а оттуда — через Швейцарию — в Германию, где познакомился с Вольфгангом Динхеймом, профессором из Фрейбурга, ярым противником алхимии. Последний оставил нам поразительное свидетельство о проекции, которую Космополит осуществил в Базеле на его глазах и в присутствии многих именитых граждан города: «В 1602 году, в середине лета, когда я возвращался из Рима в Германию, попутчиком моим оказался необычайно умный человек, маленького роста, но довольно полный, с румяным лицом, сангвинического темперамента, с темной бородкой, подстриженной по французской моде. Одет он был в камзол черного бархата и путешествовал в сопровождении только одного слуги, которого легко было признать по рыжим волосам и бороде того же цвета. Человека этого звали Александр Сетониус. Он был уроженцем Молы, острова в океане. В Цюрихе, где священник Тхлин дал ему рекомендательное письмо к доктору Цвингеру, мы купили лодку и отправились в Базель водным путем. Когда мы прибыли в этот город, мой спутник сказал мне: «Вспомните, как во время нашего путешествия и по суше, и по воде вы постоянно нападали на алхимию и алхимиков. Вспомните также, что я обещал ответить вам, но не посредством опыта, а с помощью философии. Сейчас я жду одного человека, которого хочу переубедить одновременно с вами, дабы противники алхимии не сомневались более в истинности этого искусства».

Тогда же было послано за упомянутым человеком, которого я знал только в лицо. Жил он недалеко от нашей гостиницы. Позднее мне стало известно, что это был доктор Цвингер, принадлежавший к семье, откуда вышло столько знаменитых натуралистов. Втроем мы отправились к рабочему с золотых рудников, причем Цвингер захватил из дома несколько свинцовых пластинок, тигель взяли мы у ювелира, а обыкновенную серу купили по дороге. Сетониус ни к чему из перечисленного не прикасался. Он приказал развести огонь, положить свинец и серу в тигель, прикрыть его крышкой и время от времени помешивать содержимое палочками. Пока мы этим занимались, он вел с нами беседу, а примерно через четверть часа молвил: «Бросьте эту бумажку в расплавленный свинец, точно посередине, и постарайтесь, чтобы ничего не попало в огонь…» В бумажке был довольно тяжелый порошок, цвет его походил на лимонно-желтый, однако нужны были хорошие глаза, чтобы это различить. Хотя мы не верили ничему, словно сам святой Фома, но выполнили, что было сказано. После того как масса подогревалась еще четверть часа при интенсивном помешивании железными палочками, ювелир получил распоряжение затушить огонь при помощи воды; в тигле же не оказалось ни малейших следов свинца, а было чистейшее золото, которое, по мнению ювелира, намного превосходило качеством своим прекрасное золото из Венгрии и Аравии. По весу было оно равно положенному прежде свинцу. Мы застыли в полном изумлении, не смея верить собственным глазам. А Сетониус принялся подтрунивать над нами: «Куда же подевались ваши мелочные придирки? Перед вами истина факта, с которой не сравнится ничто, даже ваши драгоценные софизмы». После этого он распорядился отрубить кусочек золота и отдал его Цвингеру на память. Я тоже получил кусочек, стоивший примерно четыре дуката, и храню его в память об этом дне.

Что до вас, неверующие, вы, наверное, станете смеяться над тем, что я написал. Но я еще жив, и я свидетель, готовый подтвердить то, что видел своими глазами. Цвингер тоже жив, он не будет молчать и подтвердит правдивость моего сообщения. Сетониус и слуга его также живы, последний находится в Англии. а первый, как известно, в Германии.[46] Я мог бы даже указать точное место их жительства, но не смею совершать подобную нескромность по отношению к сему великому человеку, сему святому, сему полубогу» (Фигье цитирует этот отрывок по книге «De Minerali medicina», 1610).

Укажем в дополнение, что представлял из себя Якоб Цвингер второй свидетель этого поразительного опыта. Это был врач и профессор из Базеля, занимающий заметное место в истории немецкой медицины. Поистине безупречный выбор, ибо подобный свидетель заслуживает, абсолютного доверия; кстати говоря, он полностью и без малейших колебаний подтвердил рассказ Вольфганга Динхейма в письме, которое опубликовал базельский профессор Иммануил Кёниг в кнйге «Эфемериды». В письме этом также говорится, что до своего отъезда из города Космополит совершил еще одну проекцию в доме ювелира Андреаса Блетца, где на глазах у свидетелей обратил в золото несколько унций свинца. Здесь мы можем не опасаться мошенничества, как это было в случае с Эдуардом Келли. В самом деле, свинец был принесен одним из участников опыта, тигель был взят у ювелира, а сам Сетон ни к чему не прикасался.

Очевидно, в таких условиях ловкость рук никакой роли не играет. Итак, я смело утверждаю, что мы имеем дело с первым исторически доказанным примером трансмутации металлов. Но, разумеется, одного примера недостаточно для того, чтобы выяснить, реален ли феномен трансмутации вообще.

Благодаря немецкому ученому-эрудиту Карлу Кристофу Шмидеру, который в своей «Истории алхимии» посвятил Космополиту целую главу, мы последуем за нашим адептом в Страсбург, в лавку немецкого ювелира Густенхофера. Космополит по» явился здесь летом 1603 года. Ему нужны были печь и тигель для работы особого рода; Густенхофер охотно предоставил их, и перед отъездом адепт в знак благодарности подарил ювелиру небольшое количество красного порошка.

Густенхофер немедленно созвал соседей и друзей, чтобы испытать в их присутствии полученный порошок. Опыт завершился несомненным успехом: фунт свинца обратился в золото. Тут несчастному Густенхоферу пришла в голову тщеславная мысль выдать себя за адепта, и он объявил собравшимся, что создал философский камень сам. Вполне простительное хвастовство: ведь он доверился друзьям. Однако, как говорит Шмидер, у каждого друга есть сосед, а у соседа — свой друг. Вскоре по городу разнесся слух: «Ювелир Густенхофер делает золото!»

Узнав об этом, городской совет Страсбурга прислал к ювелиру трех депутатов с требованием доказать этот поразительный факт. Густенхофер дал каждому из них по крупице красного порошка, и они тут же совершили проекцию. Один из них — страсбургский советник Глазер — приехал впоследствии в Париж, где и показал кусочек герметического золота доктору Якобу Хайльману, который оставил запись об этом примечательном событии.

После трех успешных проекций слава Густенхофера возросла неимоверно и достигла Праги — резиденции императора Рудольфа II, который, как мы знаем, очень интересовался герметическим искусством. Монарх немедленно отправил к мнимому адепту эмиссаров с приказом доставить его ко двору. Оказавшись перед лицом императора, несчастный Густенхофер не выдержал и признался, что чудесный порошок изготовлен не им и он понятия не имеет, как его сделать. Однако Рудольф II усмотрел в этом хитрую уловку и приказал заключить ювелира в тюрьму, пока тот не образумится. В надежде спастись Густенхофер отдал весь оставшийся порошок, и император произвел успешную проекцию, но это нисколько его не удовлетворило — напротив, только усилило алчность. Он приказал ювелиру немедленно создать новый порошок. В полном отчаянии Густенхофер решился на бегство, но императорская полиция быстро схватила его и водворила в пражскую крепость, где он томился в заключении до конца своих дней.

Тем временем Космополит уже перебрался в Германию, но в целях предосторожности никому не открывал своего подлинного имени. Несколько дней он провел во Франкфурте-на-Майне, где познакомился с торговцем, которого звали Кох. Впоследствии тот написал историку Теобальду фон Хогеланде, что ему посчастливилось стать участником совершенной Космополитом проекции и он сохранил зримое доказательство этого опыта.

«В Оффенбахе (пригород Франкфурта) жил какое-то время адепт, путешествовавший под именем французского графа. Он покупал у меня разные вещицы. Перед отъездом из Франкфурта он пожелал обучить меня трансмутации металлов; Деяние совершил я сам, следуя его указаниям, он же ни к чему не прикасался. Получив от него три крупицы порошка красновато-серого цвета, бросил я их в тигель с двумя пол-унциями жидкой ртути. Затем наполнил тигель почти до половины поташем, и мы стали его медленно разогревать. Потом заполнил я печь углем почти до краев тигля, так что весь он оказался под очень сильным огнем, и это продолжалось примерно полчаса. Когда тигель раскалился докрасна, он приказал мне бросить туда кусочек желтого воска. Через несколько мгновений я взял тигель и разбил его: внутри лежал небольшой слиток, весивший чуть больше пятидесяти четырех унций. Мы расплавили его и, подвергнув купелированию, извлекли двадцать три карата золота, а также шесть каратов серебра; оба металла были чрезвычайно блестящими на вид. Из кусочка этого золота я заказал себе пуговицу на рубашку. Мне кажется, что для сей операции ртуть не нужна» (Th. von Hogelande. Historiae aliquot transmutationis metallicae).

Из Франкфурта Космополит отправился в Кёльн, где задержался на некоторое время. Город этот пользовался определенной славой среди алхимиков, ибо здесь бывали Альберт Великий и, позднее, Дени Зашер. Космополит осторожно разузнал, кто из местных жителей проявляет интерес к алхимии, — так он рассчитывал найти себе пристанище, а попутно получить сведения о людях, достойных того, чтобы продемонстрировать им герметическое искусство. В конечном счете он остановился у винокура Антона Бордеманна, интересовавшегося алхимией. Но вскоре Александр Сетон убедился, что в древнем городе Кёльне к великой науке относятся с пренебрежением. Ученые, врачи и даже люди низших сословий считали алхимию занятием совершенно пустым и заслуживающим лишь насмешки. Космополит узнал, что высшим научным авторитетом в городе считается хирург мэтр Георге, убежденный противник алхимии. Обращаться к нему напрямую было бы бесполезно: слава Сетона сюда еще не дошла, и хирург вряд ли согласился бы принять участие в опыте с порошком Космополита. Тогда Космополит решил использовать обходной маневр, занявшись, если можно так выразиться, саморекламой. 5 августа 1603 года он явился к аптекарю под предлогом, что хочет купить ляпис лазурь. Имеющиеся в наличии камни его не устроили, и аптекарь обещал достать к завтрашнему дню лазурит получше. Между делом Сетон завел разговор о герметическом искусстве со священником и еще одним аптекарем, которые также зашли в лавку. Все они насмехались над алхимией и безумием ее адептов. Когда же Космополит, по-прежнему не открывая своего имени, заявил, что был свидетелем нескольких подлинных трансмутаций, его слова были встречены дружным хохотом.

С тем он и ушел, но на следующий день вновь появился в аптеке и купил подобранные для него лазуриты, а затем попросил стакан сурьмы. Притворившись, будто сомневается в качестве, он потребовал прокалить ее на сильном огне. Аптекарь охотно согласился и велел своему юному сыну проводить Космополита к соседу-ювелиру, которого звали Иоганн Лондорф. Тот положил стакан сурьмы в тигель и развел под ним огонь, а Космополит, достав из кармана коробочку с красноватым порошком, взял несколько крупинок и попросил ювелира бросить их в расплавленную сурьму, завернув предварительно в кусочек бумаги. Ювелиру просьба показалась странной, но он, пожав плечами, исполнил прихоть клиента, Каково же было его изумление, когда вместо сурьмы он извлек из тигля небольшой слиток золота. Кроме ювелира, за этим опытом наблюдали сын аптекаря, двое подмастерьев и случайно заглянувший сосед: все были ошеломлены; тем более что Космополит сам ни к чему не прикасался. Но алхимия пользовалась в этом городе такой дурной славой, что ювелир Иоганн Лондорф, не желая верить собственным глазам, потребовал совершить еще одну трансмутацию, чтобы у него уж точно не осталось сомнений. Космополит охотно согласился, причем на любых условиях, какие поставит ювелир. На сей раз тот выбрал не сурьму, а свинец. Сверх того, незаметно для адепта он подложил под свинец кусочек цинка, ибо полагал, что алхимики могут произвести трансмутацию лишь с сурьмой, ртутью или свинцом — по его мнению, наличие цинка должно было помешать успешному завершению операции. Итак, свинец с цинком были расплавлены вместе, затем Космополит дал ювелиру несколько крупиц порошка, которые вновь были завернуты в бумагу и только потом брошены в металлическую массу. Когда тигель остыл, Иоганн Лондорф с изумлением убедился, что вся она обратилась в золото.

Вскоре о чуде узнал весь город, и Антон Бордеманн, у которого остановился адепт, на следующий день проснулся знаменитым. Однако для хирурга, мэтра Георге, шумные толки не значили ровным счетом ничего, и Александру Сетону вновь пришлось пойти на хитрость. Он напросился к Георге в гости, чтобы поговорить с ним о хирургии и анатомии. Во время беседы Космополит обнаружил большие познания в медицине и, между делом, заметил, что знает способ омертвления дикого мяса (опухоли) без удаления нервов. Удивленный хирург попросил разрешения присутствовать при подобном опыте. «Нет ничего проще — сказал адепт, — но нам понадобятся свинец, сера и тигель». Сверх того, он потребовал достать печь с мехами. Слуги хирурга быстро раздобыли все необходимое, за исключением печи с мехами. Тогда было решено отправиться к жившему по соседству ювелиру мэтру Гансу фон Кемпену.

Сам ювелир отсутствовал, и его сын проводил небольшую группу, состоявшую из мэтра Георге, слуг и чужестранца, в отцовскую мастерскую. Пока один из слуг хирурга укладывал свинец и серу в тигель, Космополит вступил в разговор с четырьмя подмастерьями ювелира, которые работали с железом. Он предложил им обратить это железо в сталь Удивленные подмастерья достали еще один тигель, однако адепт отказался производить опыт собственноручно и ограничился тем, что дал надлежащие указания. Итак, в мастерской одновременно происходили две операции: одну совершали слуги мэтра Георге под его надзором, а вторую — подмастерья, которыми руководил сын ювелира. Космополит держался в стороне и ни к чему не прикасался. Когда в обоих тиглях металл расплавился, Космополит достал из своей коробочки немного красного порошка, смешал его е воском и, скатав два шарика, вручил один хирургу, второй — сыну ювелира. Он попросил их бросить шарик в соответствующий тигель, и почти сразу после этого один из слуг мэтра Георге воскликнул: «Свинец обратился в золото!». Ответом ему был крик одного из подмастерьев: «Это же не сталь, а золото!». Полученные золотые слитки немедленно разрезали, чтобы убедиться в полноте трансмутадии низких металлов, — действительно, они целиком обратились в золото. Жена ювелира обычно помогала мужу делать пробу драгоценных металлов. Когда сын позвал ее, она подвергла два слитка обычным испытаниям и, убедившись в их высочайшем. качестве, предложила за них восемь талеров. Космополит, увидев, что возле дома собирается толпа, сделал мэтру Георге знак уходить. Тот в крайнем смущении последовал за адептом и, когда они отошли достаточно далеко, спросил:

— Стало быть, вы хотели показать мне именно это?

— Конечно, — ответил Космополит. — Я узнал от моего гостеприимного хозяина, что вы убежденный враг алхимии, и мне захотелось доказать вам истинность сей науки, не вступая в спор, посредством зримого опыта. Так же поступал я в Роттердаме, Амстердаме, Франкфурте, Страсбурге и Базеле.

— Но, сударь мой, вы слишком неосторожны! Нельзя действовать столь открыто. Если кто-либо из монархов услышит о ваших операциях, вас схватят и будут томить в тюрьме, пока вы не откроете им тайну.

— Мне это известно, — промолвил Сетон, — но мы находимся в Кёльне, а это вольный город. Здесь я могу не опасаться коронованных особ. Впрочем, если меня схватят, я вытерплю тысячу смертей, но тайну никому не открою.

Помолчав, Космополит добавил:

— Когда у меня требуют доказательств искусства моего, я даю их любому, кто пожелает. Если просят сделать много золота, я также соглашаюсь. Я охотно изготовлю его на пятьдесят или шестьдесят тысяч дукатов.

С этого дня мэтр Георге безоговорочно поверил в реальность трансмутации металлов, и, когда некоторые из его друзей говорили, что он был обманут ловким шарлатаном, заявлял с твердостью: «Я видел то, что видел. Подмастерьям мэтра Кемпена это тоже не приснилось. И то золото, которое они частично сохранили, не химера. Я скорее поверю своим глазам, чем вашей болтовне».

Перед отъездом из Кёльна Космополит совершил в присутствии своего друга Антона Бордеманна еще одну публичную проекцию. Тот заметил, что иногда адепт использует серу, а иногда — ртуть. Он спросил философа о причине этого, и Космополит ответил: «Я делаю это для того, чтобы профаны убедились, что любой металл, каким бы он ни был, может стать благородным. Но не забывайте, друг мой, что мне запрещено раскрывать главные принципы моей работы» (Th. von Hogelande. Historiae aliquot transmutationis metallicae).

Александр Сетон направился затем в Гамбург, где также произвел несколько успешных трансмутаций, о чем рассказывает вышеупомянутый эрудит Георг Морхоф. Из Гамбурга он переехал в Мюнхен, но в этом городе, вопреки своему обычаю, алхимической деятельностью не занимался. Дело в том, что в этом городе он встретил девушку, в которую влюбился. Ее отец, очень зажиточный человек, отказал Сетону, когда тот попросил руки его дочери. Тогда Сетон решился на похищение. Оказавшись в безопасном месте, влюбленные обвенчались, и адепт вновь пустился в странствия, на сей раз в сопровождении супруги, которая, говорят, была очень красива. Осенью 1603 года Сетон приехал в Кроссен, где находился в то время герцог Саксонский. Тот был наслышан о совершенных Космополитом чудесах и пригласил его ко двору, желая собственными глазами увидеть проекцию. Сетон, целиком поглощенный своей молодой женой, прислал вместо себя слугу. Трансмутация увенчалась полным успехом; историк Гульденфальк сообщает, что полученное золото выдержало все испытания и оказалось очень высокого качества. После этого слуга Космополита Гамильтон, не расстававшийся с ним во время путешествий по Европе, принял решение покинуть его и вернуться в Англию. Возможно, он не поладил с супругой Александра Сетона или же, что более вероятно, почувствовал, что положение хозяина становится опасным, ибо тот, увлеченный любовью, совершенно забыл об осторожности и легко мог стать жертвой алчных властителей.

Именно так и случилось с несчастным Сетоном. Молодой курфюрст и герцог Саксонский Христиан II отличался жадностью и жестокостью. До того времени он считал алхимические опыты чистейшей глупостью и не удостаивал их своим вниманием; но проекция, совершенная на его глазах слугой Космополита, заставила его полностью переменить прежнее мнение… Он пригласил Сетона к своему двору, выказывая философу самое милостивое отношение; тот отдал герцогу небольшое количество философского камня в надежде, что тот удовлетворится этим. Однако Христиану II нужен был не сам философский порошок, а секрет его изготовления, поэтому он решил раскрыть тайну любыми средствами.

Здесь я прерву рассказ о злоключениях Сетона, ибо мы узнаем о его печальном конце из документа, который я процитирую в связи с деятельностью Михаэля Сендивога: этот сухой текст производит куда большее впечатление, нежели самое эмоциональное повествование.