3. Сон счастья. Чей-то промысел

3. Сон счастья. Чей-то промысел

Эх! Хотелось бы рассказать, с чего всё началось. Ничего особенного, просто настал день, когда я должен был с этим столкнуться.

Началу игры предшествовал один сон, приснившийся мне несколько лет назад. Почему последующие события я называю игрой? Просто впоследствии дальнейшая моя жизнь приобрела два непривычных до того качества. Они выразились в появлении сильного интереса к жизни и ощущении, что окружающий мир далеко не единственный из тех, что доступны человеку. Всё это рождало ощущение участия в какой-то захватывающей игре. Догадка о многообразии окружающих миров впоследствии переросла в знание, что дало импульс для более тщательного изучения этой темы. Открытия и откровения, пришедшие вслед за этим, я считаю самыми важными в своей жизни. Разворачивающиеся в этой главе события произошли задолго до написания книги.

Этот сон отличался максимальной реалистичностью сюжета и образов, хотя и не был «осознанным».

Итак, сон. Я ехал в каком-то поезде и, стоя в тамбуре вагона, разглядывал через открытую дверь окружающий пейзаж. Поезд проезжал мимо залитого солнцем южного приморского городка. Внезапно возникла мысль, что я приехал. Я приехал, куда бы не лежал до этого мой путь. Курортный уют этого места заставил зашевелиться в душе чувство, вызвавшее решимость и твёрдость. Да, я понял, что должен сойти с поезда.

В следующее мгновение, я уже стоял посреди, одной из улиц этого города. Посмотрев под ноги, я увидел не дорогу, а скорее лесную тропинку, которая, извиваясь, скрывалась за одним из поворотов. Но всё же это была скорее улица, потому что по сторонам стояли небольшие дома тёплых расцветок, еле видные из-за окружающих их деревьев и цветущих кустов. Возникло ощущение, что тропинка должна вести к морю. И я пошёл по ней, сопровождаемый радостными пейзажами и запахом неповторимого южного воздуха. Тропинка не только извивалась, но и постоянно заставляла то спускаться куда-то вниз, то подниматься на невысокие холмы.

Но не сюжет и не открывающаяся картина была важна. Чувствовалось нарастание ощущения праздника в душе. С каждым мгновением я становился всё более счастливым. И это не было какой-то пустой эйфорией. Вслед за возникшим ниоткуда счастьем, появилось и чувство свободы и какой-то исполненности. Такая исполненность возникает тогда, когда внезапно становишься обладателем того, о чём ты даже боялся мечтать. Или тогда, когда твоё глубоко запрятанное знание, что всё будет хорошо, вдруг подтверждается самым очевидным образом.

Вероятно, вам знакомо это ощущение, когда переполняющее счастье не даёт возможности быть спокойным и медленно идти или стоять на одном месте. Я больше не мог ходить. Я бежал, переполняемый своими чувствами. Тропинка кончилась, и я попал на старинную площадь этого городка, на которой увидел прогуливающихся людей. Несмотря на свой бег, я заметил насколько спокойны, грациозны и счастливы эти люди. Заметив меня, они совершенно неожиданно начинали махать мне руками и радостно кричать: «с приездом, с возвращением домой!» Чем дальше я бежал по городу, тем больше, встречаемое мной, напоминало какой-то карнавал. Это были уже толпы радостных людей. Играла весёлая и торжественная музыка. Глаза людей, обращённые ко мне, выражали любовь и какое-то величайшее счастье. Вдруг я почувствовал, как сильно я сам люблю их. Моя любовь превысила даже то ощущение счастья и радости, которые казались мне уже предельными для человеческих сил. Я всех тут знал. Посмотрев на человека, я сразу вспоминал, как его зовут. И каждый встречаемый вызывал у меня фрагменты каких-то приятных воспоминаний, а вслед за ними чувство нежности и любви. Людей было так много, что я уже не мог бежать. Всё переросло в череду объятий, поцелуев и радостных слёз.

— Мы всегда так встречаем вернувшихся. Это всё для тебя. Мы рады, что ты снова дома. — Сказала подошедшая ко мне девушка, и заговорщически улыбнувшись, спросила — ты помнишь меня?

— Ирина! — Вскрикнул я, и, подняв её на руки, закружил.

Потом мы стояли с ней обнявшись, и я лишь чувствовал дружеские похлопывания по спине со стороны проходящих людей. А карнавал, казалось, только набирал силу.

— Побежали, искупаемся в море и вернёмся, — предложил я ей.

Мы побежали, а потом полетели, едва не задевая верхушки деревьев.

— Как я мог всё забыть!? Где я был всё это время!? — Крикнул я, стараясь быть услышанным на фоне звучащей музыки.

— Теперь это не важно. Главное, что ты дома.

Открылся вид на бескрайнее и изумительно синее море. И зазвучала другая музыка. Весь дальнейший полёт нас сопровождал голос Фредди Меркьюри, придавший какой-то невероятный объём окружающему пространству.

И вдруг картинка начала рассыпаться, а уже через мгновение, я очнулся в своей кровати в привычном мире.

«Нет! Какой кошмар!» — первое, что пришло в голову, когда я снова увидел потолок своей комнаты. Нервная попытка снова уснуть ни к чему не привела. Первые минуты пробуждения были похожи на панику. Но потом я всё же успокоился.

Теперь я просто разглядывал причудливый рисунок старых выцветших обоев. Была ночь. Лишь свет от уличного фонаря освещал часть стены резким бледным светом. «Что же это было?», твердил я себе, все более приходя в себя. И хотя события, только что пережитые мной были свежи в памяти до мельчайших подробностей, тем не менее, я уже не сомневался, что видел всего лишь сон. «Всего лишь сон», твердил я себе, как бы успокаивая. Как будто следующей успокаивающей фразой должна была стать: «Кошмар кончился и теперь всё хорошо».

В голове крутился и не давал покоя какой-то вопрос, который я всё не мог сформулировать. Что-то важное хотел я сказать сам себе. Но что? Лишь одна тоска и подступающая вновь знакомая депрессия. Встав с кровати, я походил по комнате, потом пошёл на кухню и, не смотря на то, что была ночь, сделал себе кофе. Нужно было решить что-то важное. Да, этот сон слишком похож на какую-то реальность. Но ведь это иллюзия. Тогда почему я действительно узнавал всех этих людей и ту девушку Ирину, а теперь не помню, что знал их раньше. Нет. Не это главное. Эти вопросы были слишком мелкими и второстепенными.

И в какой-то момент вопрос всё-таки всплыл в сознании. Я понял, о чём хотел себя спросить. Возникло сразу несколько вопросов, объединённых одним смыслом.

«Почему я никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым и свободным? Почему никогда не испытывал такой огромной, можно сказать тотальной любви и никогда чувство, что ты находишься дома не было таким однозначным и бесспорным?»

Как всем нормальным людям мне была знакома любовь. Да и ощущение счастья было частым гостем в моей жизни. Но испытанное во сне нельзя было сравнить с какими-то событиями моей жизни. Меня там просто разрывало изнутри, как будто мой личный объём не соответствовал объёму воспринимаемых чувств. Никогда не думал, что это можно мерить объёмами.

Что же это за иллюзия такая? Может иллюзия здесь, а не там. Или везде. Нет, это уже слишком. Да и при чём здесь иллюзия или нет. Важно, что прожив на тот момент свои уже почти тридцать лет, я никогда не испытывал ничего подобного.

Стоя у ночного окна, я хотя и смотрел на привычный слякотный пейзаж, хотя и видел привычную зимнюю московскую погоду, но мыслями был явно не здесь. Вдруг со всей очевидностью я понял, что увиденное мною не может быть просто сном. Я действительно там был. Ни один психиатр мне не докажет, что это не так. Плевал я на их знания о снах, галлюцинациях и тому подобное. Может быть, до сих пор мне снились только сны. Но только не сегодня. Да по большому счёту и это не важно. Важно одно.

Я находился там в таком состоянии и окружении, за пребывание в котором готов отдать всё. Если для этого нужна моя жизнь, то, пожалуйста, берите. Не хочу я прожить ещё тридцать лет, и не знать, не чувствовать ничего подобного.

Всё более и более погружаясь в депрессию, я не видел никакого выхода. Смерть не гарантировала ничего. А вдруг обман? Наложу на себя руки, а там ничего нет. Приходилось, как обычно вытягивать себя из психологической пропасти, тем более что сегодня намечался рабочий день. Этот сон счастья сделал меня несчастным. А может быть дело тут не в несчастье. Просто я глубоко вошёл в какое-то неопределённое состояние, когда будущее не кажется уже чем-то ясным и однозначным, а зависает в положении тайны, загадки. Но неопределённость эта вдруг начинает сопровождаться ощущением прикосновения к запредельному и необъяснимому.

Было ещё темно, но это была уже утренняя темнота. Появились первые звуки. Пищали сигнализациями, заводились и отъезжали от дома машины. С шумом сливалась вода по канализационным стоякам. Дом оживал. Кто-то собирался продолжать борьбу за выживание, а кто-то воплощать русскую версию американской мечты. Да и мне пора было стряхивать эту внезапную ночную хандру, тем более что я относился к той группе граждан, которые как раз таки борются за выживание. Тогда я это ещё умел. Умел наступить на горло собственной песне и заставить себя продолжить навязанные и принятые игры.

Случается такое, что за одни сутки, а бывает, что и за несколько минут, происходят события, которые изменяют весь ход, уклад и смысл прежней жизни. Именно такие сутки предстояли сегодня мне.

Кое-как, отбыв номер на работе, я шёл по Тверской в направлении тамошнего книжного магазина. Тогда я ещё не очень интересовался всякой там духовностью или разной эзотерикой и нужна мне была нормальная техническая книжка. В то время мои духовные изыскания и догадки ограничивались ощущением, как у Neo, когда он ещё был в матрице, что с миром что-то не так. А борьба с последующим неуютным мироощущением сводилась к частому повторению мантры «а кому сейчас легко», что приносило облегчение через осознание, что не одному тебе плоховато.

Книжки я так и не нашёл и двигался в сторону метро Пушкинская. Уже стемнело, и за стеклянными витринами кафе и ресторанов были видны люди, скрывающиеся от сырости и промозглости московской зимы. Наверное, им там было хорошо в тепле и каком-никаком уюте. Тоже что ли зайти, подумал я. Но потом представил себя в одиночестве за столиком, и мне эта перспектива не понравилась. Ладно ещё, если бы я был резидентом какой-нибудь разведки, отстранённо ожидающим в кафе связника. Я шёл дальше, отмечая про себя знакомое чувство одиночества в толпе.

Выходы станции «Пушкинская» соединялись с длинным подземным пешеходным переходом, в котором тогда была развёрнута широкая торговля ларёчного типа разным ширпотребом с претензией на эксклюзивность. Расчёт строился на прогуливающихся туристов и приезжих провинциалов, типа меня. Витрины блестели и горели разными огнями и цветами. Наличие пёстрой публики, спешащей в метро или толпящейся у витрин, а также шумящая над головой Тверская улица, впечатлительному гостю давали ощущение «настоящей» столичной жизни.

Скользя взглядом мимо назойливо ярких витрин, я неожиданно наткнулся на книжную палатку. Я подошёл, и сразу увидел книжку, с названием «Осознанные сны». С одной стороны мне было интересно, что кроется за этим странным названием, а с другой, было просто лень напрягать мозги всякой ерундой. Вздохнув, я уже отходил от витрины, как вдруг увидел девушку. Она стояла возле одной из витрин. Я сразу заметил и её саму и её отрешённый взгляд, взгляд человека, который ничего не собирается покупать. «Щас возьму и познакомлюсь», пролетела в голове шальная мысль. Но какой бы шальной не была мысль, она сразу вывела меня из хандры. И мне это понравилось.

Я решил повнимательнее присмотреться к этой девушке. У неё были длинные и густые тёмные волосы, заплетенные в подобие косы, которая каким-то причудливым образом была зафиксирована на голове шариковой ручкой, конец которой торчал из причёски. Но по всему было видно, что это не небрежность какая-то, а просто феня или прикол для тех, кто понимает. Но не эта ручка меня интересовала. Ей было не более восемнадцати лет. Она была по настоящему красива, женственна, хорошо, но недорого одета. Но главное я чувствовал, что она одинока. Её рост был ниже моего, а точёная фигурка притягивала своим молодым изяществом.

Я проследовал за ней следом через все витрины к выходу из перехода. Нужно было что-то делать. Упускать её я не хотел, а привычные схемы знакомства как-то разваливались в уме и казались слишком примитивными. Нужен был повод или ситуация, располагающая к знакомству. Прекрасно понимая, что такой повод при знакомстве на улице всегда является роскошью, я просто шёл следом, надеясь на приход или момента, или приход в голове.

Мы поднялись на поверхность. Медленной походкой она пошла в обратную сторону по отношению к нашему движению в переходе. Вначале я не придал этому значения, так как был занят больше своими проблемами. Но, когда она снова спустилась в тот же переход и в том же направлении начала обход витрин, я вдруг многое понял, а кроме всего прочего то, что шанс появился. А ещё я понял, что девушке безумно скучно, некуда спешить и в свете витрин ей более-менее комфортно. Отрешённость же в её взгляде на витрины говорила мне об одном. У неё нет денег. В таком случае лучше начать с демократичного Макдоналдса, чтобы не сковывать бедную девушку предложением похода в более дорогой ресторан.

«Я не причиню ей никакого вреда», — сказал я себе.

«Дурак», — отозвался внутренний лев, готовясь к прыжку.

Будучи и так человеком обычно деликатным, тут я решил превзойти себя. Надежда была на чистый экспромт. Меня не смущало, что её всё время окружает несколько зевак, разглядывающих витрины. Но в момент знакомства это могло смутить её, и я ждал, когда она окажется хотя бы в относительном одиночестве. В какой-то момент это произошло.

Всё. Час пробил.

Я подошёл, отмечая про себя, заметное увеличение громкости и частоты пульса. Мы встретились взглядами. Я изо всех сил излучал интеллигентность и добродушие.

— Никогда не видел шариковых ручек в качестве заколок, — выдохнул я негромко, но уверенно.

У меня был такой вид, и сказано это было так, что не возникало никаких сомнений, что меня интересует не ручка, а её владелица. Стало быть, я подошёл знакомиться. Она всё это почувствовала, оглянулась, ответила что-то неопределённое, улыбнулась и уставилась в витрину. Её улыбка меня существенно подбодрила. Мне было понятно, что дальше следует пройти тест на то придурок я, маньяк, мошенник или всё-таки нормальный.

— Вероятно, только люди с очень густыми волосами способны закалывать их таким образом. Знаете, раньше у дам были такие пышные причёски, что в их создании применяли даже куски металлической арматуры.

Она хохотнула, продолжая смотреть на витрину, и робко, как-то по-детски ответила, что у неё там только ручка. Вот я и услышал голос своей незнакомки, и он вполне соответствовал её милому образу.

— Я подошёл к вам в качестве спасателя. Мой гражданский долг заставил меня не остаться в стороне, видя, что вы нуждаетесь в помощи. — Сказал я предельно серьёзно.

Она смотрела на меня расширившимися от удивления глазами, не зная, как реагировать.

— Вы изнываете от скуки и даже, по-моему, одиночества. Потому что я не знаю чем ещё объяснить то, что вы уже как минимум второй раз обходите эти витрины, — рискнул я.

Она неуверенно засмеялась, а потом внимательно посмотрела мне в глаза. Не знаю, что она там увидела, но я в её глазах увидел удивление и заинтересованность.

— Да, я наблюдал за вами, не зная, как подойти познакомиться. Я Владислав, можно просто Влад.

— Алёна, — ответила она, смущённо улыбаясь, и смотря куда-то в сторону.

— Я думал, что такие имена бывают только в русских народных сказках. Может я не ошибался?

Моё сердце просто пело. Она мне действительно нравилась.

— Был такой старый мультик, в котором котёнок и щенок забирались на крышу, чтобы вместе бояться грозы. Предлагаю вместе поскучать. Например, для начала в Макдоналдсе, — предложил я, — но, чтобы случайно не развеселиться, предлагаю сначала ещё раз пройти вдоль палаток.

Мы засмеялись и пошли к выходу из подземелья. Куда девались мои психологические проблемы. Жизнь была прекрасна, что удивительно. Я вот так просто, с первого захода познакомился с такой милой и красивой девушкой, и вот мы уже беседуем в кафе.

Ну, в общем, не важно как протекала беседа. Скажу только, что с каждой минутой общения я всё больше чувствовал себя скорее её старшим братом, а не тем, кем бы мне хотелось. По сути мы так и не нашли общих тем, хотя мне было приятно просто поболтать ни о чём. Но важно другое. Это знакомство привело меня в тот вечер к встрече со странными на первый взгляд людьми. А информация, полученная от этих людей, стала отправной точкой моих последующих изысканий и открытий.

Мы вышли из Макдоналдса, имея цель для дальнейшего передвижения по Москве. В журнале, посвящённому досугу в городе, Алёна прочитала про юбилей какого-то развлекательного клуба, название которого я слышал впервые. Решили поехать туда. Судя по адресу, он находился в центре Москвы. Однако, приехав на место, мы далеко не сразу смогли его найти. Вполне ожидаемой, манящей огнями вывески, я нигде не видел. Наскоком не удалось, и мы начали искать по номеру дома. По моим подсчётам это должен быть или дом, стоящий непосредственно перед нами, или следующий. Однако и тут ждало разочарование. Получалось, что искомый дом должен находиться как раз между этими двумя домами. Но там ничего похожего на клуб не было. Разве что в некотором отдалении стоял какой-то барак, напоминающий сельсовет или поселковое строительное управление. Его мрачноватый обшарпанный вид совсем не соответствовал пафосному понятию о московских клубах. Мы даже не пытались подойти к этому бараку. Кроме того, он был полностью погружен в тень и казался необитаемым.

— Ну что, похоже, в журнале ошибка, — сказал я, сожалея, что время уходит, а мы ещё нигде.

— Да, жаль. Что будем делать. — Сказала она.

В тоне её голоса прозвучала беззащитность и трогательная робость. Робость девушки, оказавшейся поздним вечером с незнакомым человеком хотя и в центре Москвы, но явно в каком-то захолустье.

— Может, я поеду домой, — сказала она.

— Давай возьмём такси и поедем в какой-нибудь другой клуб. Открывай этот лживый журнал. Ты его не на распродаже случайно купила? — Предложил я.

— Ты что на руки дуешь? Замёрзла? Тогда давай сначала сядем в машину, а потом решим.

Мы пошли в направлении дороги, и, проходя мимо того барака, увидели на нём искомый номер дома.

— Та-а-ак, — протянул я, — знаешь, такой же клуб десять лет назад я видел в центре деревни Дрязги, чернозёмного района. Может это он и есть?

— Да уж. Я себе московские клубы иначе представляла. Проводишь меня? Я сюда точно не хочу. — Сказала она.

— Ты начинаешь дрожать от холода. Если это действительно развлекательное заведение, то давай хотя бы зайдём погреться, выпить кофе или чего-нибудь другого. Да и просто интересно, что там может быть внутри.

Она нехотя согласилась, и мы начали искать вход. Никакой вывески не было, но было несколько дверей со всех сторон. Из всех потрепанных с облупившейся краской дверей мы выбрали и подошли к одной. Отличалась она тем, что была около трёх метров в высоту. На ней висела небольшая табличка, где довольно мелкими буквами было написано название клуба.

— Слушай, — тихо сказал я, озираясь по сторонам и стараясь нагнать таинственности, — Это какой-то закрытый клуб. Вроде лондонского клуба молчунов. На всякий случай давай зайдём молча.

— Хватит. — Простонала она. — Я действительно уже боюсь.

Пришлось довольно сильно дёрнуть дверную ручку, прежде чем дверь открылась. Пройдя через три массивных двери и два колодцеобразных тамбура, мы, наконец, оказались на пороге клуба.

— Ой, — вырвалось у Алёны.

— Да уж, — подтвердил я.

На первый взгляд это было заведение, что называется, на любителя. Больше всего это напоминало жилище, причём не простое, а скорее пристанище африканского колдуна или какого-то шамана. Я даже подумал, что нужно снимать обувь. Посмотрев на ноги посетителей, увидел, что это излишне. Как я в последствии понял, работники клуба действительно старались создать у посетителей ощущение специфического домашнего уюта и спокойствия. Первый этаж был стилизован под старинную библиотеку, с элементами этнической символики и загадочными предметами. На стенах висели огромные и пугающие деревянные маски, а в воздухе пахло какими-то индийскими маслами. Не смотря на юбилей клуба, людей было не больше пятидесяти человек, распределившихся на две условные группы. Первая сидела в этой библиотеке, которая на самом деле представляла собой бар. Другая пребывала в релаксе на втором этаже, где под звуки электронной музыки, смотрела на огромном экране красивый жёлто-зелёный фильм о лесной жизни буддистских монахов.

Все ожидали приезда, какой-то музыкальной группы, которая вскоре и появилась. Выступление этих музыкантов должно было состояться на втором этаже, куда и затащила меня Алёна. Мы ждали, расположившись, полулёжа непонятно на чём. Появились ожидаемые музыканты. И тут я понял, что знаю эту группу, и мне их музыка не нравится, а, кроме того, я чувствовал волчий голод. Я предложил Алёне спуститься в бар, но, увидев её горящие глаза перед готовящимся выступлением, понял, что наши музыкальные вкусы расходятся. Тогда, воспользовавшись домашней атмосферой клуба, предложил временно разойтись по этажам. Я в бар, она на концерт. Алёна не возражала.

Сидя за столиком в практически пустом баре, я невольно слышал разговор двух человек, сидящих рядом. Вначале их разговор не привлёк моего особого внимания, тем более что мне было о чём подумать в связи с моим новым волнующим знакомством. Но потом я понял, что они говорят о снах, и воспоминание о моём сегодняшнем сне невольно заставило настроить внимание на их разговор. Тем более что это не сложно было сделать, так как эта женщина и парень были явно немного навеселе и говорили громче обычного. Их разговор о снах явно отличался от привычного. Если обычно разговоры о снах ограничиваются пересказом какого-то сна с последующим риторическим вопросом «к чему бы это?» или «приснится же такое», то тут я услышал нечто малопонятное для меня. Эти двое делились друг с другом каким-то своим опытом, связанным со снами. Причём женщина казалась человеком, который больше ориентируется в теме, и разговор скорее напоминал какое-то обучение, в котором парень был тем, кто больше слушает, чем говорит. Меня поразил их очень необычный и вместе с тем, очень практический подход к этой теме. В разговоре часто возникали такие слова и понятия, как управление ходом сновидения, другая реальность, сновиденная практика, дневник сновидений. Я сразу почувствовал, что моё отношение к своему сегодняшнему сну явно сильно перекликается с темой их обсуждения. Они не называли свои сны иллюзией или бредом, а относились к ним так же, как к реальности, называя своё занятие «сновидением», с ударением на первое «и».

Мне кажется, я начал понимать специфику этого клуба. Тут присутствовала не только стилизация подо что-то, но он был реальным местом для встреч «по интересам». Возможно, даже администрация толком не знает, центром какого своеобразного общения является их клуб.

У меня вдруг возникло странное волнение, как будто я почувствовал, что все события и встречи сегодняшнего дня были не случайны. И если ещё десять минут назад я и подумать не мог о том, чтобы подойти и поговорить с этими незнакомцами, то теперь я думал только об этом.

Я решительно встал и направился к их столику. Ничего, думал я, они явно люди общительные, да и потом я не собирался злоупотреблять их вниманием. Мне просто казалось, что они могут сказать мне что-то ценное. И после небольшого недоумения с их стороны, я всё же присоединился к их разговору. Я не помню весь разговор и приведу лишь его ключевые моменты.

Мы познакомились, и я, конечно, извинился за вмешательство. В процессе общения я попросил их рассмотреть мой сон, пошутив, что с незнакомыми людьми всегда проще говорить о сокровенном.

— Понимаешь Владислав, — сказала женщина, назвавшаяся Ольгой, — твой сон действительно не был сном в привычном смысле этого слова. Как я думаю, он занимает промежуточное положение между обычным слабо запоминающимся сном и так называемым осознанным сном. Чтобы назваться осознанным, ему не хватает твоего сознательного участия, так сказать. Ты находился в сюжете сна, но не управлял им.

— Осознанный сон? Я сегодня уже встречался с этим словосочетанием, причём впервые в жизни. И вот опять. Так я не понял. Как можно управлять сюжетом сна? На то он и сон, чтобы его только смотреть и всё.

— Это долгий разговор. — Помедлив, и как-то нехотя ответила Ольга. — Вкратце скажу, что когда сон становится осознанным, то он перестаёт быть сном вообще. Так что ты прав. Это своего рода допущение, называть то состояние сном, пусть даже осознанным. Просто так исторически сложилось. А теперь из-за этого возникает путаница.

После такого объяснения вопросов у меня стало куда как больше. Тема осознанных снов казалась мне уж слишком экстравагантной. Кроме того, я не получил ещё возможных объяснений, касающихся своего сна.

— Может быть, и мой сон не был сном в привычном смысле этого слова? — Спросил я.

— У людей вообще нет однозначного определения сна. — Отвечала Ольга. — Я склоняюсь к тому, что сны вообще, это не то, что об этом думают люди. Вопрос лишь в степени осознания. Условно эту степень осознания можно выразить в процентах от нуля до значений, превышающих сто процентов. Твой сон при всей его яркости и запоминаемости, характеризуется нулевой осознанностью. И лишь когда осознанность во сне, а также способность управлять его сюжетом растёт, тогда и возникает ощущение, что это не сон, а какая-то другая реальность.

Вероятно, я в тот момент как-то странно улыбался, потому что, посмотрев на меня, они оба засмеялись.

— Ты тоже почувствовал, что увиденное тобой захватывающе и напоминает скорее какую-то другую реальность, похожую на рай или какую-то загробную жизнь, — продолжала она, — но понял ты это не в момент своего присутствия там, а уже проснувшись. То есть тогда, когда осознанность вернулась к тебе.

— То есть вы хотите сказать, что во снах человек может воспринимать себя так же, как и во время бодрствования? Но тогда он, находясь там, должен знать, что на самом деле он лежит на кровати и спит. — Сказал я. — Возможно ли такое?

— Именно так он себя и воспринимает, только спит не он, а тело. — Ответила Ольга.

Мне решительно нечего было добавить. Я лишь отметил некоторую заторможенность своих реакций. В моём компьютере явно намечался сбой. Преодолев грядущее зависание, я понял, что качество полученной информации явно превышает мои ожидания.

— Но как же в отношении моего сна? — спросил я, желая перейти на более предсказуемую тему, хотя и ощущая некоторую свою туповатость.

— Я думала, что ответила на вопрос. — Ольга улыбнулась и добродушно хохотнула. — Ты сказал, что хотел бы снова попасть в обстановку и окружение этого сна. Именно поэтому я заговорила об осознанных снах. Именно практика осознанных сновидений может стать единственным способом побывать в любом месте и испытать совершенно любые ощущения. Никаким иным из известных мне способов это осуществить невозможно.

— То есть вы хотите сказать, что я снова смогу попасть туда? — спросил я, внутренне замирая от таких возможностей.

— Я лишь сказала, что это возможно. Получится ли у тебя, совсем другой вопрос.

— Значит это вопрос способностей. — С сожалением в голосе сказал я. — И надо полагать эта способность сравнима лишь с редким даром.

— Сейчас трудно говорить о возможностях для тебя и о теоретических предпосылках в целом. — Скороговоркой сказала Ольга. — Можно лишь сказать, что эта возможность открыта для всех и не является даром свыше для избранных. Можно сказать, что это дар для всех. Несколько различаются лишь способы, направленные на попадание в те миры. Я, например, придерживаюсь взглядов на эту тему, описанных Кастанедой. Если хочешь, то запомни фамилию. Своеобразное чтиво. А вообще на сегодняшний момент практикующими наработана большая практическая база. Поэтому сейчас для успеха не обязательно поселяться на десяток лет в каком-нибудь ашраме. Важно лишь соблюдение некоторых правил, связанных с образом жизни.

В этот момент в разговор вмешался её знакомый Максим, молчавший до этого момента.

— Кастанеда для практикующих осознанные сны, как Маркс для коммунистов. — Отчеканил он. — Только способности его современных последователей редко достигают хотя бы приблизительно близкого уровня. Всё замирает где-то на уровне первых врат. Почитаешь, поймешь, о чём я.

— Кстати, я тоже не могу сказать о себе ни как о строгом последователе этого учения, ни как о виртуозе во владении осознанностью во снах. — Сказала Ольга. — Чтобы стать этим самым строгим последователем требуется изменить образ жизни. Да и не только в образе жизни дело. Менять придётся всё. — Она вдруг замолчала, а через мгновенье заговорила, но тоном человека, желающего подытожить разговор. — Впрочем, для неподготовленного человека это всё тёмный лес. Рекомендую сначала взяться за первоисточники.

Я понял, что разговор заканчивается, и уже начал было благодарить за потраченное на меня время, как тут вмешался Максим.

— Я подошёл к этой теме с другой стороны. В этом смысле, я думаю, мне повезло. — Сказал он. — Я ещё и не слышал ни о каком Кастанеде, когда мне в руки попала книга Роберта Монро «Путешествия вне тела». Хотя в чисто практическом смысле книжка малополезна, но описания этих путешествий действительно захватывают дух. Причём свои внетелесные путешествия этот автор совершал из состояния бодрствования, а не из сна, как в случае с осознанными снами. К тому же это описание личного опыта человека, который совсем не считал себя духовным или религиозным. Он был бизнесменом, когда эта способность вдруг свалилась на него, и остался бизнесменом после. Особой необходимости в личной трансформации для успеха этой практики, которая обязательна у Кастанеды, он не заметил. Я думаю, практикующие люди ошибочно говорят, что внетелесный опыт и осознанные сновидения это разные вещи. Просто каждый подступает к этому со своего конца, от туда, где у него лучше получается или больше соответствует как человеку.

— Значит не всё так безнадёжно, — спросил я с надеждой.

— Конечно. — Ответил Максим. — Просто здесь надо быть увлечённым так, как люди обычно увлекаются своим хобби. Сильная увлечённость — залог успеха. Но я, как и Ольга не могу назвать себя продвинутым практиком способным давать советы. Ольга права, начинать действительно нужно с первоисточников. Но я не рекомендую начинать с Кастанеды.

— Как вы понимаете, я совсем не понял чем один метод отличается от другого. — Подытожил я, вызвав общий смех. — Но главное…

— Главное, — прервал меня Максим, — что этим стоит заниматься. Когда эта возможность для меня открылась, я понял, в какой тюрьме до сих пор жил. Ведь это не путешествия по снам. Это путешествия по другим мирам, которых бесконечное количество, не считая тех, которые ты можешь создать сам. Хотя я ещё не достигал такого состояния, когда реальность там не отличается от реальности здесь по чёткости и незамутнённости образов и событий, но у нас есть друзья, достигшие этого.

— Если качество восприятия там может быть таким же, как и здесь, то это конечно более чем интересно. Но скажите вкратце, как открыть эту дверь? — Сказал я, будучи уже крайне заинтересованным обсуждаемой темой.

— Никакого вкратце не получится. — Присоединилась Ольга. — Тут действительно потребуется время не изучение. Вопрос даже не в трудности, а в понимании, а возможно в принятии. И это понимание не совсем интеллектуального уровня.

Наш разговор закончился. Я потом ещё долго жалел, что не попросил их телефонных номеров. Потом я даже два раза приезжал в этот клуб, в надежде увидеть их или расспросить о них. Но поиски были бесполезны.

С Алёной мы расстались в вестибюле общежития её института. Это было уже глубокой ночью. Слова прощанья гулко раздавались в спящем здании. Мне не хотелось торопить события. И, обменявшись телефонами, и невинными поцелуями мы расстались. Выходя из здания, я видел повисший у охранника в глазах вопрос или скорее реплику. Казалось, он еле сдерживается, чтобы не спросить: «ну чё, облом?»

Домой я возвращался на пойманной машине какого-то бомбилы, в которой не давало ему уснуть радио с блатняком и песнями, что называется, «за жизнь». Первое, что бросилось в глаза, когда я сел в салон, это было совершенно грязное переднее стекло машины, через которое я ровным счётом ничего не видел. Отчаянно работающие дворники, лишь усугубляли дело.

— Вы что-нибудь видите впереди? — спросил я водителя.

— Я вижу всё, — ответил он, явно сдерживая раздражение.

Было видно, что я не первый, кто задаёт ему этот глупый вопрос. Мы тронулись. Единственное, что я различал впереди — это стоп сигналы передних машин. Вероятно, по ним он и ориентировался. Он явно стремился догнать рванувшую вперёд машину, чтобы не остаться без поводыря, что в условиях ночной езды было непросто.

— Синоптики гады объявили, что морозов не будет. Залил воду в этот … бачёк омывателя, она и … замёрзла. — Рассказал он мне о своей проблеме.

Я уже слишком устал, чтобы смеяться. В голову пришёл лишь старый лозунг, что, мол, такой народ победить нельзя. Я закрыл глаза и от усталости, и потому, что всё равно смотреть особо было некуда.

Мгновенно куда-то схлынула и донжуанская бравада и азарт. Вдруг зачем-то подумал, что утром надо как-то оказаться на работе, и эта мысль вызвала ощущение, грозившее перейти в тошноту. Да тут ещё Владимир Семёнович поёт, что, мол, нет ребята, всё не так, что всё не так, ребята. Сам знаю, что не так. Делать то что? Куда бежать? Ну никак не могу я себя всерьёз заинтересовать всеми этими играми. Депрессия нарастала с гигантской скоростью. «Господи, да когда же я уже сдохну?» — Повторил я довольно часто посещавший меня риторический вопрос, удивившись, что даже он прозвучал как-то устало и скучно.

«А может, правы эти Оля и Максим? Ведь что-то в этом есть. Что-то…» Меня неудержимо тянуло в сон. И уже засыпая, я стал вспоминать фамилии писателей, книги которых должен был прочитать. Одного я точно запомнил. У него такая же фамилия, как и у американской актрисы. А вот по поводу другого, память отказала, хотя в голове и всплывали какие-то кастаньеты.