13 сентября
13 сентября
Сегодня исполнилось бы 26 лет нашей совместной жизни.
Утро серое и дождливое, но сквозь завесу низких и тяжелых облаков просматривается чистое небо.
Природа отражает мое состояние души на текущий момент. Ей сегодня как-то особенно тяжело, но, глядя на все более голубеющее небо, внутри меня что-то говорит: «И в нашей жизни из-за туч еще пробьется солнца луч».
Я знала, что мне придет информация о тебе к нашей дате. Я ждала, я просила дать мне ее. И она пришла сегодня ночью сном на пятницу, на тринадцатое. Есть над чем погоревать и над чем подумать.
Мы с тобой вдвоем в большой и просторной комнате. Ты собираешься куда-то ехать, спешно одеваешься. Я наблюдаю, как ты надеваешь рубашку, застегиваешь пуговицы. Мой взгляд фиксирует каждое твое движение, каждый твой жест. В душе я знаю, что ты не вернешься из этой поездки, что ты уходишь навсегда. Знание неотвратимости неминуемого давит на меня, парализует волю.
Не в силах противостоять этому чудовищному напряжению, я начинаю умолять тебя не ехать, говорю тебе, что ты погибнешь, что не пущу тебя и что десятое число надо просто пережить – пересидеть дома.
Ты слушаешь меня, киваешь головой, но продолжаешь одеваться. Мой голос дрожит, умоляя тебя не уезжать, но ты, страдальчески морщась, пытаешься застегнуть пуговицы на рукавах. Я подхожу к тебе и начинаю помогать, обливая слезами твои руки. Ткань намокает от моих слез, и я никак не могу застегнуть пуговицу на правой манжете. Ты стоишь и ждешь, но все в тебе напряжено. Я ощущаю это напряжение, оно вызывает во мне обреченную слабость. Мои руки немеют, путаются, становясь безжизненными плетьми, но взгляд буквально сканирует каждую венку, каждый капилляр, каждую клеточку твоей руки. Ты все понимаешь, чувствуешь меня всем своим телом и теплой ладонью левой руки накрываешь мои дрожащие руки. Удивительная картина сплетенных рук! Я поднимаю глаза на тебя и вижу твои скулы и сомкнутые губы. Я еще увижу этот кадр, но там будешь уже не ты. Мои руки скользят по твоей шее, застегивая пуговицу на вороте, и я ощущаю бархатистость твоей кожи, биение пульса под пальцами
Я вижу эту вену. Она пульсирует, живет, но я уже знаю, что жить ей осталось недолго.
«Ты будешь надевать галстук?», – спрашиваю я, протягивая тебе его.
«Нет. Неудобно будет лежать», – отвечаешь ты, собирая какие-то бумаги и раскладывая их по карманам, при этом вытягивая и поворачивая шею из стороны в сторону.
Ты накидываешь на плечи пиджак, но, помедлив некоторое время, снимаешь его.
«Нет, не в нем. В нем меня положишь», – говоришь ты и направляешься к двери.
Я кричу тебе вслед дурным от надвигающегося ужаса голосом: «Коля, не уезжай! Там будет большая авария, ты погибнешь!»
Ты оглядываешься и смотришь на меня грустными глазами. Они большие, как небо, и бесконечно печальные. Печаль кажется бездонной. Я буквально тону в этой безмерной печали.
«Надо. Пора», – говорит твой голос где-то внутри меня.
Мгновенно я оказываюсь рядом с тобой, и ты сильно сжимаешь меня в своих объятиях. Нет слов, чтобы выразить всю боль мою в этот миг!
Я одновременно сочетаю в себе и себя вчерашнюю, до твоей гибели, и себя нынешнюю, познавшую боль утраты. Я в твоих объятиях, слышу стук твоего сердца, знаю, что никто и никогда не будет любить меня сильнее, чем это сердце, но я также знаю, что слышу его стук в последний раз. Ничто не изменит предстоящего, и никогда больше эти руки не сожмут меня в своих объятиях.
Ты в последний раз сильно прижимаешь меня к своей груди.
«Смотри». – Твой голос звучит в моей голове поверх боли и страха, мы куда-то плывем вдвоем, и твоя рука проводит по пыльной поверхности огромного зеркала, появившегося в воздухе из ниоткуда.
Я смотрю в него, чувствуя, как ты подталкиваешь меня к этой огромной зеркальной поверхности. Не в силах отвести взгляд от его завораживающего, манящего мерцания, я вхожу в его глубину, пересекая какую-то невидимую черту. Одна. Без тебя.
Я стою в большой комнате возле огромного зеркала, висящего на стене, и, прихорашиваясь, смотрюсь в него долгим пытливым взглядом. Я что-то силюсь вспомнить, но что?!
На меня смотрит чужое лицо женщины, но я точно знаю, что это я.
Мои светлые прямые волосы оттеняют полное красивое, но какое-то усталое лицо, на мне дорогая одежда, придающая всему образу элегантный и роскошный вид. Рукой с золотым браслетом я поправляю челку, которая тут же снова падает на подкрашенные глаза. Обнаженными руками, очень белыми на фоне темного меха, я накидываю на плечи дорогое норковое манто. Живые струи волос, переливаясь золотом и смешиваясь с темно-коричневым ворсом мехового манто, рождают игру света и тени, завораживают, надолго приковывают мой взор. Нет сил, чтобы оторвать взгляд от чудесного сочетания красок, фактуры, таинственного мерцания.
Я вижу себя в полный рост и чувствую, что эта женщина очень сильна и уверена в себе, но неизбывная печаль живет в ее сердце.
Из комнат в глубине дома выходит мужчина, подходит ко мне и протягивает сначала одну, а потом другую руку, подставляя манжеты. Я застегиваю на его запястьях золотые запонки, а потом мои руки защелкивают дорогой замочек на стойке воротника темного шикарного пальто.
Я смотрю в его карие глаза и вижу, как от зрачка в стороны бегут золотистые волны – «цвета побежалости». В них какая-то магия и опять игра света и тени. Я смутно хочу что-то вспомнить, вглядываясь в их темный омут. В нем столько всего, но все непрозрачно и непостижимо.
Я отвожу взгляд от этих глаз и снова вижу себя в зеркале на стене комнаты, но в глубине его проема, в его Зазеркалье, вдруг различаю другое зеркало, далекое и туманное. Из небольшого его сегмента, как будто обтертого чьей-то рукой, на меня смотрят лучистые, полные любви, такие родные твои глаза.
Я вспомнила!
Слезы людские, о слезы людские,
Льетесь вы ранней и поздней порой…
Льетесь безвестные,
Льетесь незримые,
Неистощимые, неисчислимые, —
Льетесь, как льются струи дождевые
В осень глухую, порою ночной.
А. Хомяков
В последнее время много пою, вкладывая в переливы голоса как можно больше чувств. Хочу вылить из себя всю грусть-печаль.
Вот «наши даты».
10 сентября – 4 месяца как тебя не стало.
11 сентября – мне исполнилось 47 лет.
13 сентября – было бы 26 лет со дня нашей свадьбы.
Ты стал приходить по ночам то в своем строгом черном костюме, при жизни так контрастировавшем с твоей седой головой, то в светлой ветровке, в которой погиб, застегнутой на липку по вороту, то снятся одни твои глаза.
А то я просто просыпаюсь с чувством, что всю ночь моя душа была с тобой, где-то летала, общалась, много видела и все-все про меня знает.
Чувство такое, что за ночь она наговорилась с другими душами обо всем на свете, перемыла все косточки родственникам и друзьям, а днем молчок.
Словно заглушку ставят в голову, чтобы не давать «лишнюю» информацию.
Но все равно я чувствую, почти знаю, что по ночам мы бываем ВМЕСТЕ!
И это удивительное чувство!
Разве я раньше чувствовала такое?!
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь.
В. Шекспир
Гиппократ писал: «Когда тело засыпает, тогда дух бодрствует и переносится всюду, где тело могло бы познавать и видеть, если бы бодрствовало. Оно прикасается ко всему, к чему можно прикасаться, и даже производит все операции, какие в состоянии было бы исполнить при своем пробуждении».
Много сижу за своей будущей книгой, много работаю с книгами моих родителей, Ли Кэрролла, Майкла Ньютона и другими, обдумывая и осмысливая прочитанное и пережитое. Хожу на работу с удовольствием, много общаюсь с подругами и коллегами, принимаю гостей, сама хожу в гости. Словом, веду активный образ жизни.
Люди и книги – мое лекарство. Сын – мое спасение.
Кирилл учится в новой школе, в новом классе, строит отношения с новым коллективом. У него это неплохо получается. Знал бы ты, какой у нас с тобой замечательный парень!
У меня есть опора в жизни, пока еще молоденькая. Подросток, но уже опора!
«Мам, не переживай так сильно. Ты дай мне только подрасти немного, и я все сделаю, чтобы ты была счастлива».
Хочется плакать одновременно и от счастья, и от горечи, слыша такие слова от сына, потерявшего отца и мужающего буквально на глазах.
Мы с ним учимся жить без тебя, с этой утратой в сердце, учимся смирению.
«Мама, что это за чувство такое, когда мне и больно, и жалко себя, и хочется побить кого-нибудь, и плакать – все одновременно».
«Сынок, чувство это зовется ГОРЕМ. Мы потеряли с тобой папу, мужа, настоящего друга, нашего духовного учителя, а такие потери невосполнимы, но мы должны жить дальше.
Ведь все, что не убивает нас, делает нас сильнее».
Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе,
Высший подвиг в терпеньи,
Любви и мольбе.
А. Хомяков
В сентябре исполнилось 45 лет человеку, появление которого в моей жизни было связано с сыном. Наши дети вместе ходили в одну группу детсада и дружат с 6 лет.
Когда они были еще маленькими, мы с Ириной поочередно забирали их из садика, а когда ребята подросли и пошли в одну школу и в один класс, то до третьего класса мы выходили с ними утром – к занятиям и вечером – после продленки.
У Родиона волосы черные, глаза темно-карие, а у Кирилла медные волосы и серо-голубые глаза. Когда они шли вдвоем, люди поворачивали шеи, оглядываясь на таких ребят. Сейчас это два парня ростом за метр восемьдесят, крепкие, плечистые.
Общительный, коммуникабельный и очень добрый человек, Ирина прочно поселилась в моем сердце. Она, Родион и муж Женя стали частью нашей семьи.
В те страшные майские дни она была со мной неразлучно, разделяя мое горе, жалея и утешая, при этом четко руководя всеми похоронными делами.
Такие люди просто так в жизни не появляются. Это – подарок Небес.
И вот ей исполняется 45. Конечно, я должна была прийти на Иринин праздник, однако, если бы я не пришла, она поняла бы все как надо. Но жизнь продолжается, и я за столом вместе со старыми знакомыми праздную хорошую женскую дату, когда баба опять становится «ягодкой».
Чудесный стол, блюда – пальчики оближешь! Хозяйка отменно готовит, ей, что называется, дан Божий дар, который не спутаешь с яичницей.
Народ за столом заводной, всем весело. Я позволила себе быть остроумной, красивой, много плясала.
Одна из женщин принесла диск с очень интересной восточной музыкой, от которой народ, а там были в основном женщины, пришел в полный восторг, буквально «отрываясь» в танцах. Наряду с динамичными песнями на этом диске было несколько песен, удивительно мелодичных, пронзительно щемящих, с какой-то светлой грустью.
Под одну из этих песен, кружась сама с собой в танце, я вдруг каким-то иным зрением увидела твое лицо, появившееся передо мной. Черты лица были размыты, скорее угадывались, но глаза! Они смотрели на меня и смеялись! Они буквально светились, изливаясь на меня светом любви, они искрились от смеха!
Это типичный для тебя смех и выражение, характерное только для твоих глаз, но более концентрированное. Люди Земли не могут так искрометно смеяться, а их глаза не умеют так светиться. Слишком много печали в здешней жизни.
Я никогда не видела тебя таким! Ты так был рад, даже счастлив, что я с друзьями, что не утонула в тоске и печали, что хорошо выгляжу и стараюсь держаться.
И пока звучала эта музыка, ты был со мной!
Когда музыка прекратилась, видение исчезло, но энергия твоего присутствия осталась во мне.
«Это невозможно», – говорит мне рассудок. «Это истинно», – говорит сердце.
В дни великой веры в чудо
Чудеса вершат и люди.
В невозможное поверив,
Невозможное свершишь.
И. Гете
Хожу в церковь к своей иконе Николая Чудотворца и каждый раз пристально всматриваюсь в его очи, стремясь увидеть в них твои глаза.
Но сколько не всматриваюсь, на меня неизменно строгим взглядом смотрят лишь глаза Великого Старца.
А дома возле твоего портрета, который Ирина сделала с фотографии годичной давности, часто сижу со свечкой. Кирилл приносит гитару, и мы с ним поем твои любимые песни, вспоминаем разные эпизоды из жизни, твои любимые изречения, смотрим фотографии, а то просто сидим молча, обнявшись. Видишь ли ты нас в такие минуты?
Как-то вечером мы особо долго с чувством пели дорогие сердцу песни. А потом мы сидели молча, объятые чувством высокой грусти. Вдруг на том месте, где ты любил сидеть, в середине между нами, мы оба одновременно увидели боковым зрением огромную сверкающую ослепительным белым светом бабочку или что-то в этом духе. Секунду это что-то сверкало и пульсировало, но так сильно и ярко! Казалось, что эта гигантская бабочка хлопала крыльями. Не сговариваясь, мы оба повернули головы друг к другу.
– Мам, ты видела?
– И ты видел?
– Это был папа?
Это был не оптический обман зрения и не коллективная галлюцинация. Это был ты!
Ты пришел к своей семье, был с нами, и сидели мы на диване так же втроем, как раньше. Мы по бокам, ты в центре, как при жизни. Очень сильное ощущение ПРИСУТСТВИЯ твоей энергии!
Потом мы с сыном всматривались в твое лицо на портрете, и мне показалось, что твои глаза тоже посмотрели на нас внимательным долгим взглядом. Но все это так быстро исчезло! Господи!
Мне иногда кажется, что все, что произошло с нами за эти месяцы, сон или бред. Я продолжаю жить, но, может, это только иллюзия жизни?
Какая-то часть меня все время стремится туда, к тебе. Говорят, что со смертью любимого человека что-то умирает в душе. Нет! Не умирает, а уходит вместе с дорогим человеком. Я постоянно стремлюсь к тебе, но не могу уйти навсегда. Не знаю, что будет потом, но сейчас такое чувство, что я не только не боюсь смерти, но считала бы благом уйти вслед за тобой. Я прочитала у Крайона, что каждый может в любой момент, забрав свой «чемодан» с приобретенным опытом этого воплощения, уйти «домой». Мы никому ничего не должны!
Каждый приходит в этот мир по своей воле, каждый соглашается на свою судьбу еще до рождения на земле.
Да, мы можем уйти в любой момент, но у нас есть обязательства перед людьми, которые рядом с нами, и перед Богом.
Все это время я была похожа на тот воздушный шарик из своего сна, который удерживался только рукой моего сына. Мне пора полностью принять перемены в жизни, встать двумя ногами на землю и продолжить свой путь дальше.
Я это понимаю, и это будет со временем, но пока я веду какую-то двойную жизнь, находясь одновременно в разных реальностях. Я должна «заземляться». Надо работать, деньги зарабатывать, сына воспитывать, дома дел всегда полно – да мало ли забот у женщины, но моя душа! Она рвется в небо, на простор, ей тесно в рамках своего земного тела и больно от невозможности соединиться с тем, кого она потеряла.
А любовь к сыну?
Я буквально разрываюсь между вами! Может быть, именно в этом испытание для моей души? Во всяком случае, на данном этапе это так.
В этом сентябре я много общаюсь с людьми, хожу в гости и принимаю у себя, но чувствую, что накопилась огромная ментальная усталость, что надо взять тайм-аут, чтобы восполниться и восстановить свою целостность.
С другой стороны, такой бурный сентябрь – это анестезия! Мне надо перестроить свою жизнь, и я ее перестраиваю, как умею, но без дозы обезболивающего можно и не выдержать.
Продолжаю работу над книгой, погружаясь все глубже в мир духовной литературы, эзотерики, нумерологии и прочего. Это позволяет мне черпать силы для той бурной, жизни, которой я живу сейчас, где твои проблемы не очень волнуют других, потому что у всех их хватает с избытком, где не рекомендуется ходить с постной физиономией, потому что такая подача себя миру отвернет от тебя людей. Надо быть сильным и интересным, чтобы иметь право на внимание и уважение людей.
Ничего, мы выстоим, мы с сыном будем жить и жить хорошо! Ведь «нет такой мысли, направление которой нельзя было бы изменить. Нет такой ситуации, которую нельзя было бы превратить в выигрышную. И нет такого страха, вместо которого не мог бы воцариться мир». Я помню это наставление Крайона.
«Счастье – это состояние ума, это спокойное и очень-очень умиротворенное состояние».
Может быть, об этом говорил поэт, когда писал:
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жит, и глядь – как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля…
А. С. Пушкин
Покой и воля! Это то, что нужно мне сейчас, а потом поглядим…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.