Глава 19. Будущее принадлежит творческому человеку

Глава 19. Будущее принадлежит творческому человеку

Первый вопрос:

Ошо,

Мне шестьдесят лет, но в саньясе я – двухлетний ребенок!

Я счастлив, что я попал в лоно твоей благодати.

Было ли это предопределено судьбой? Тогда почему это случилось так поздно в моей жизни? Может ли ребенок во мне стать зрелым за то время, что мне осталось жить? И как? Прошу тебя, помоги.

Вопрос, который ты задал мне, заключает в себе многое. Это много вопросов в одном вопросе.

Во-первых, ты говоришь, что в возрасте шестидесяти лет ты являешься двухлетним ребенком в том, что касается саньясы. Это напоминает мне о древней восточной традиции. Мы привыкли вести отсчет жизни с того дня, когда человек был посвящен в саньясу, а не со дня его рождения. Ведь рождение необязательно превращается в жизнь; чаще оно превращается просто в растительное существование.

Есть обычная капуста, и есть цветная капуста, но разница между ними невелика. Специалисты говорят, что цветная капуста – это «капуста с университетским дипломом».

Но большинство людей просто ведут растительное существование; они не живут, они не вступают в контакт с живительными водами жизни. Они дышат, они стареют, но никогда не растут. Между их рождением и смертью проходит горизонтальная линия. Нет пиков восторга, нет освещенных солнцем вершин экстаза. Нет глубин любви, покоя, безмолвия. Есть только расположенная в горизонтальной плоскости рутина от колыбели до могилы. Ничего не случается. Они приходят и уходят.

Говорят, что большинство людей осознают, что они живут только тогда, когда они умирают, – поскольку жизнь была такой плоской, такой бесцветной. Она не была танцем, не была красотой, не была благословением; в сердце не было никакой благодарности: «Существование выбрало именно меня, а не кого-то другого. Без меня существованию чего-то недоставало бы. Нет никого, кто бы мог заменить меня; я занимаю уникальное положение, а я никогда не просил об этом, я не заслужил этого. Это настоящий подарок от изобильности существования».

Так случилось, что у Гаутамы Будды была встреча с одним из наиболее разумных императоров того времени. В середине их беседы к ним подошел старый саньясин – ему, должно быть, было лет семьдесят пять, – чтобы коснуться ног Будды. Он попросил императора простить его за то, что он вмешивается в их беседу, но он сделал это по необходимости.

Ни один буддистский монах не может путешествовать ночью; они могут передвигаться между восходом и закатом солнца, а ночью должны оставаться на одном месте.

– Мне велели идти в ближайшую деревню, но я не могу уйти, не коснувшись ног моего мастера. Солнце опускается все ниже, а ваша беседа все продолжается и продолжается – так что, пожалуйста, простите меня.

Гаутама Будда спросил у саньясина:

– Сколько тебе лет?

Император был очень удивлен: что за необходимость спрашивать об этом? Можно просто благословить его и отпустить.

А старый саньясин сказал:

– Простите меня, я пришел слишком поздно. Мне всего лишь четыре года.

Император еще больше удивился и не мог сдержаться. Он сказал:

– Это уж слишком! Этому человеку может быть семьдесят пять лет, или восемьдесят, или семьдесят, но никак не четыре года. Такого просто не может быть!

– Вероятно, вы не знаете, как мы считаем возраст, – сказал Гаутама Будда императору. – Этот человек стал саньясином четыре года назад. Поэтому настоящего брамина, того, кто познал божественное, Брахму, называют двидж, «дважды рожденный». Первое рождение – это лишь возможность для второго рождения. Если второго рождения не случается, то первое рождение бессмысленно.

А саньясину Будда сказал:

– Не беспокойся. У нас есть древняя пословица: «Если человек, который заблудился утром, возвращается к вечеру домой, его не следует считать „сбившимся с пути“». Четыре года – это огромный срок. Даже одна минута осознанности равна вечности.

Так что первое: не беспокойся о пятидесяти восьми годах, которые прошли во сне. Были они или их не было – это не имеет значения; они были подобны надписям, сделанным на воде, – ты продолжаешь их делать, а они продолжают исчезать.

Эти два года, что ты был саньясином, имеют огромное значение – и их значительность зависит не от времени, она зависит от глубины. Можно целую вечность быть поверхностным. А можно за одно-единственное мгновение бездонной глубины или высоты Эвереста достигнуть реализации.

Поэтому первое, что я хочу сказать тебе: не волнуйся о пятидесяти восьми годах, которые были потеряны в странствиях по пустыне. Будь благодарен за эти два года пребывания в саду бога. Теперь от тебя зависит, будет ли каждое мгновение глубоким удовлетворением, глубокой тишиной, радостным танцем… вечностью ликования, ароматом, который не от мира сего… который принадлежит не времени и пространству, а запредельному.

И как я вижу, ты развиваешься в правильном направлении и двигаешься с искренним сердцем… Я слышал твои песни, в них есть сладостная боль, сердечная благодарность. Они сладостны, потому что нет ничего более сладостного, чем вступить в контакт с вечным, безвременным, бессмертным источником жизни.

Быть в контакте с мастером – значит косвенным образом быть в контакте с божественностью существования.

В твоих песнях есть сладость, и в них есть некая боль. Боль – потому, что слова бессильны выразить все то, что тебе хочется выразить. Тебе хочется петь… Твое сердце переполнено этим, но язык не способен это выразить. Твои музыкальные инструменты, какими бы совершенными они ни были, не могут привнести музыку тишины в мир звука. Это два диаметрально противоположных измерения.

Но твоя боль не разрушает красоты этой сладости; она делает ее еще более прекрасной, придает ей глубину. Она свидетельствует о твоем переживании и одновременно о неспособности выразить его. То, что может быть выражено, является мирским. То, что не может быть выражено, – священно.

И все художники – музыканты и поэты, живописцы и танцоры – миллионы лет пытались выразить невыразимое. Даже если они могут дать непрямой намек – просто палец, указывающий на Луну, – это уже большой успех. И тебе это удается.

Пой без всяких сомнений, не беспокойся о том, что тебя сочтут безумцем. Если мир не считает певца безумцем, значит, он вовсе не певец; если танцора не помещают в сумасшедший дом, значит, мир не дал ему свидетельство о таланте.

Все гении кажутся миру безумцами: «Что-то не так с этими беднягами».

Винсент Ван Гог, один из голландских художников, за всю свою жизнь не мог продать ни одной своей картины. Сейчас из тысяч написанных им картин сохранилось только двести, потому что никто не заботился о них. Ван Гог просто раздавал их своим знакомым; никто бы не стал покупать их. Люди боялись даже повесить его картины в своих гостиных, потому что их гости могли бы подумать, что хозяева дома сошли с ума: «Что за картины вы здесь повесили?» Люди брали его картины – чтобы не обидеть его, – благодарили его и бросали его картины в подвал, чтобы их никто не видел.

Теперь каждая его картина стоит миллион долларов. Что случилось за эти сто лет?

Самого Ван Гога посадили в сумасшедший дом, когда ему было всего тридцать два года. И посадили его туда за его картины – от него не было никакого вреда, он не был буйным, он никому ничего плохого не делал. Но всякий, кто видел его картины, был абсолютно уверен в том, что этот человек безнадежно болен. Ему место в сумасшедшем доме. Если он мог написать такие картины, он способен на что угодно…

Например, он всегда писал звезды в виде спиралей. Даже другие художники говорили ему: «Звезды – не спирали!»

Он отвечал: «Я тоже вижу звезды. И я вижу, что они – не спирали, но когда я начинаю писать их, что-то во мне говорит, что звезды – это спирали. Расстояние до них так огромно… Вот почему невозможно увидеть, какая у них форма. И этот голос во мне так силен. Я просто не могу не сделать того, что мне велит мое внутреннее существо».

А сейчас физики узнали, что звезды – это спирали. В мире художников это вызвало шок, потому что только один художник за всю историю человечества имел некую внутреннюю связь со звездами – и этого человека считали сумасшедшим. И именно потому, что его считали сумасшедшим, никто не хотел заказывать у него картины.

Его брат каждую неделю давал ему ровно столько денег, чтобы ему хватило на семь дней. Но он три дня в неделю ничего не ел – потому что, только сэкономив деньги на еде, он мог купить холст, краски и кисти. Живопись для него была важнее жизни.

Когда ему было тридцать три года, он покончил с собой. После того, как его выпустили из сумасшедшего дома, он написал только одну картину, которую там ему не давали писать. Он хотел написать солнце. На эту картину у него ушел один год. Он испортил себе глаза… Палящее солнце, горячее солнце… Целыми днями он смотрел на него – с утра до вечера, от восхода до заката. Он хотел, чтобы его картина заключала в себе все о солнце, всю биографию солнца.

Каждый, кто относился к нему с сочувствием, говорил ему: «Это уж слишком. Достаточно поизучать его один день, – солнце всегда одинаково».

Ван Гог отвечал: «Вы не знаете. Оно никогда не бывает одинаковым. Вы просто не смотрели на него. Я никогда не видел два одинаковых восхода, никогда не видел два одинаковых заката. И я хочу, чтобы моя картина была биографией солнца».

Целый год… с утра до вечера он наблюдал за солнцем… Он испортил себе глаза, но он продолжал писать свою картину.

И когда картина была завершена, он написал своему брату короткое письмо: «Я совершаю самоубийство не от отчаяния – ведь я один из самых счастливых людей в мире. Я делал то, что я хотел делать, несмотря на то, что весь мир осуждал меня. Моим последним желанием было отобразить всю биографию солнца в одной картине. Сегодня картина завершена. Я очень рад, и мне теперь незачем жить. Я жил, чтобы писать картины; моей жизнью была живопись, а не дыхание».

И он застрелился.

Его нельзя отнести к числу обычных самоубийц. Это не самоубийство – он сделал это не от отчаяния, не от тоски, не потому, что потерпел неудачу. Он сделал это потому, что достиг потрясающего успеха, тотальной реализации и увидел, что теперь ему незачем продолжать жить и просто ждать смерти… «Я сделал работу, которую хотел сделать».

Каждому творческому человеку необходимо понимать, что как только люди начинают думать, что с его головой что-то не так, он должен радоваться тому, что перешел границу мирского и посредственного. Теперь у него выросли крылья, которых у других нет.

И я вижу в тебе эту возможность, потенциал.

Медитируй и позволь музыке стать твоей медитацией. Пой и позволь пению стать твоей жизнью, самим твоим дыханием, биением твоего сердца.

В мире господствует очень глупая идея, что религиозны только святые. На самом деле почти девяносто девять и девять десятых процента святых не религиозны. Настоящих религиозных людей можно найти среди творцов – танцоров, поэтов, художников, певцов, музыкантов, скульпторов. Будущее принадлежит творческому человеку.

Прошлое принадлежало праведникам, которые не были творческими людьми. Они ничего не создали, их единственным достоинством было самоистязание. На самом деле все они были мазохистами. В более разумном мире их бы лечили, а не поклонялись им. Они были не святыми, а психически больными людьми. Но поскольку нетворческие люди доминировали, творцам приходилось очень много страдать. Их считали больными.

Будущее будет совершенно иным. Сейчас никто не может быть святым только потому, что он способен себя истязать. Такому человеку место в цирке.

У Тургенева есть прекрасный рассказ.

В одном цирке работал человек, все мастерство которого заключалось в том, что он мог голодать на протяжении сорока, пятидесяти дней – столько, сколько цирк оставался в одном городе. Все то время, пока цирк находился в городе, он голодал. Его проверяли доктора, люди следили за ним – он не принимал пищи.

Цирк переезжал из города в город, и затем он приехал в столицу, где оставался более сорока дней. И что такого в человеке, который голодает? На него можно посмотреть один раз – после этого он уже не вызывает никакого интереса. И через несколько дней люди забыли о нем.

Рядом с цирком было много палаток, но поскольку в палатку с голодающим человеком никто не приходил, ее поместили в самом конце. Так что о нем совсем забыли. Даже дирекция цирка забыла о нем, потому что он оказался никому не нужен. И он продолжал свое голодание после того, как прошло сорок дней, так как он забыл, что надо считать дни. Он знал только то, что, когда цирк переезжал из одного города в другой, в дороге ему давали еду.

Он умирал. И тогда кто-то вспомнил: а как там великий голодающий? Хозяин бросился к нему. Этот человек был на грани смерти, его голодание продолжалось девяносто дней. Девяносто дней – это предел продолжительности голодания для человека, если он здоров.

Его спросили:

– Ты что, с ума сошел? После сорока дней тебе нужно было сообщить об этом, нужно было позвать кого-нибудь.

Он ответил:

– Тому было две причины. Первая: я никогда не считаю дни. Вторая: постепенно я осознал, что, похоже, на этот раз времени прошло больше, чем обычно, но голодание стало привычкой. Теперь прием пищи создает для меня трудности. И когда вы переезжаете из одного города в другой, мне приходится очень тяжело. Сорок дней я голодаю… а в течение семи дней, пока вы переезжаете в другой город, прием и переваривания пищи становятся для меня ужасной пыткой. Я почувствовал облегчение от того, что срок голодания оказался длиннее.

В отношении голода нужно запомнить несколько вещей. Если вы голодаете, вы будете испытывать голод только первые три дня. Через три дня чувство голода начнет исчезать, потому что в организме есть аварийный механизм: в течение трех дней он ждет пищи – больше он ждать не может. Через три дня ваш организм начинает поедать самого себя. Именно поэтому вы худеете.

Вы когда-нибудь задавались вопросом, куда девается этот вес?

Голодание – это своего рода каннибализм, самоедство. Это наихудший вид каннибализма. Съесть кого-нибудь другого – это еще можно понять, но есть самого себя!

Но таковы были ваши святые. Их достоинства были на службе смерти, а не на службе жизни.

Я хочу, чтобы мои саньясины стали святыми с новым качеством – качеством, которое служит жизни, питает жизнь, утверждает жизнь, делает жизнь более прекрасной, привносит в нее больше цветов.

В прошлом медитация была жизнеотрицающей: отрекись от жизни и всего, ради чего стоит жить.

Для меня медитация – это нечто противоположное тому, чем она была до сих пор.

Медитация – это безмолвное сердце, спокойный ум, который может сделать жизнь более привлекательной, более приятной, более богатой во всех отношениях.

Я не хочу, чтобы вы от чего-то отказывались.

Я хочу, чтобы вы наслаждались всем, что вы делаете.

Ты – музыкант. Позволь музыке быть твоей медитацией. Это и есть твоя религия – не ислам, не индуизм, не христианство. Твоя религия – музыка. Если кто-то является танцором, то его религия – танец.

Второй вопрос:

Ошо,

Почему каждому хочется притворяться тем, кем он не является? Что за психология скрыта за этим?

С самого раннего детства каждого человека осуждают.

Все, что он делает сам по себе, по своему собственному желанию, оказывается неприемлемым. У людей, у толпы, в которой ребенок вынужден расти, есть свои собственные идеи и идеалы. Ребенку приходится приспосабливаться к этим идеям и идеалам. Ребенок беспомощен.

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что человеческое дитя – самый беспомощный детеныш во всем животном мире? Все животные могут выжить без поддержки родителей и окружения, но человеческое дитя выжить не может, оно сразу же погибнет. Оно самое беспомощное существо в мире – такое беззащитное перед смертью, такое нежное.

Естественно, те, у кого сила, могут вылепить из ребенка все что угодно.

Поэтому каждый против своей воли стал тем, кем он является. Это и есть та психология, которая скрыта за фактом, что каждый человек притворяется тем, кем он не является.

Каждый человек находится в состоянии шизофрении. Ему никогда не позволяли быть самим собой, его заставляли быть кем-то другим, так что его натура не позволяет ему быть счастливым.

И когда ребенок вырастает и становится на собственные ноги, он начинает претендовать на то, что не является частью его существа, но что он хотел бы иметь в себе. В этом безумном мире он оказывается сбитым с толку. Из него делают кого-то другого, он не таков. И он знает это. Каждый это знает – его заставили стать врачом, инженером, политиком, преступником, нищим.

Вокруг много разных сил.

В Бомбее есть люди, чей бизнес заключается в том, что они похищают детей, делают из них калек, слепых, хромых и заставляют их просить милостыню и каждый вечер приносить все деньги, которые они собрали. Да, им дают еду, дают кров. Но к ним относятся как к товару, а не как к человеческим существам. Это – крайний случай, но то же самое происходит с каждым, в большей или в меньшей степени. Никто не чувствует себя легко и непринужденно с самим собой.

Я слышал об одном великом хирурге, которого провожали на пенсию; он был очень известным. Собрались все его студенты и коллеги – танцевали, пели и пили, а он с печальным видом стоял в темном углу.

Один из его друзей подошел к нему и спросил:

– Что с тобой? Мы веселимся, а ты стоишь здесь такой грустный – тебе не хочется уходить на пенсию? Тебе уже семьдесят пять лет, ты должен был уйти на пенсию пятнадцать лет назад. Но ты такой великий хирург, что даже сейчас, когда тебе семьдесят пять, никто не может сравниться с тобой. Так что выходи на пенсию и отдыхай!

Он сказал:

– Именно об этом я и думал. Мне грустно от того, что мои родители заставили меня стать хирургом. Я хотел быть певцом, я так любил петь. Даже если бы я стал просто уличным певцом, я бы, по крайней мере, нашел себя. Сейчас я всемирно известный хирург, но я не нашел себя. Когда люди хвалят меня как хирурга, я слушаю так, как будто они хвалят кого-то другого. Я получал награды, ученые степени, но ничто не вызывало радости в моем сердце – потому что это не затрагивало меня. То, что я был всю жизнь хирургом, убило меня, уничтожило меня. Я хотел просто играть на флейте, даже если мне пришлось бы просить милостыню на улицах. Но я был бы счастлив.

В этом мире есть только одно счастье – быть самим собой.

И поскольку никто не является собой, каждый пытается как-то скрыть это – отсюда маски, притворство, лицемерие. Люди стыдятся того, кем они являются.

Мы сделали из мира рыночную площадь, а не прекрасный сад, где каждому дозволено быть тем цветком, которым он является. Мы же заставляем ноготки быть розами – как ноготки могут стать розами? Эти розы будут искусственными, и в глубине сердца ноготки будут плакать и испытывать стыд: «Мы оказались недостаточно отважными, чтобы восстать против толпы. Она заставила нас стать искусственными цветами, но мы родились настоящими цветами, в которых текут наши соки, – но мы не можем проявить себя как настоящие цветы».

Вас учат всему, но не учат быть самим собой. Это самая отвратительная форма общества, которая только возможна, потому что такое общество делает всех несчастными.

Я слышал еще об одном великом человеке, известном профессоре литературы, который уходил на пенсию. Собрались все университетские профессора, все его друзья – всем было весело. Но внезапно они заметили, что профессора нет среди них. Один из его друзей, адвокат, вышел из дома… и обнаружил его в саду. И что же он там делал? Он сидел под деревом.

Адвокат был его ближайшим другом, другом детства. Он спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Профессор ответил:

– Что я делаю? Помнишь, пятьдесят лет назад я признался тебе, что хочу убить свою жену. А ты сказал: «Не делай этого, иначе получишь пятьдесят лет тюрьмы». Я думаю, что, если бы я не послушал тебя, сегодня я уже вышел бы из тюрьмы и был бы свободен. Меня это так бесит, что появляется желание – почему бы мне не убить хотя бы тебя! Сейчас мне семьдесят пять лет. Даже если меня посадят в тюрьму на пятьдесят лет, меня не смогут продержать там весь этот срок. Лет через пять-семь я умру. Ты не был мне другом, ты оказался моим злейшим врагом.

Быть тем, кем вы не хотите быть, жить с тем, с кем вы не хотите жить, делать то, что вы не хотите делать, – вот основа всех ваших несчастий.

И с одной стороны, обществу удалось сделать всех несчастными, а с другой – то же самое общество ожидает от вас, что вы не будете показывать свое несчастье – по крайней мере, не на людях, не открыто. Потому что ваше несчастье – это ваше личное дело.

Все это создается обществом – в действительности это общественное, а не личное дело. Та же самая толпа, которая создала все причины вашего несчастья, в конце концов говорит вам: «Ваше несчастье – это ваше личное дело, но когда вы выходите из дома, вы должны улыбаться и не показывать свое несчастье другим».

Общество называет это этикетом, хорошими манерами, культурой. На самом деле, это лицемерие.

И пока человек не решит: «Чего бы это ни стоило, но я хочу быть просто самим собой. Пусть меня осуждают, не принимают, пусть я потеряю респектабельность – но я не могу больше притворяться кем-то другим…» Это решение и это заявление – заявление о свободе, свободе от гнета толпы, – дают рождение вашему естественному существу, вашей индивидуальности.

Тогда вам не нужны никакие маски. Тогда вы можете быть просто самими собой, такими, какие вы есть.

И в тот момент, когда вы сможете быть такими, какие вы есть, вы ощутите величайший покой, который превосходит понимание.

Третий вопрос:

Ошо,

Пожалуйста, объясни разницу между доверием к существованию и фатализмом?

Разница между доверием и фатализмом очень тонкая.

На поверхности кажется, что они означают одно и то же, но в действительности это два диаметрально противоположных явления.

Вера в судьбу – это утешение. Вы бедны и видите, что другие становятся все богаче и богаче – необходимо какое-то утешение. Вы делаете все, что в ваших силах, и вы делаете это честно, искренне, следуя законам морали. Вы никогда не используете неправедные средства, но тем не менее остаетесь неудачником. И вы видите, что другие ведут себя нечестно, остаются хитрыми, неискренними, безнравственными, совершают преступления, используют всевозможные неправедные средства – но они преуспевают, становятся богаче, достигают власти, престижа. Как это объяснить?

Это не ново. С самого начала человек ломал над этим голову. И ему пришлось в качестве утешения создать некую идею. Рок, кисмет[12], судьба, предопределение, Бог – все записано в линиях на вашей руке, в линиях на вашем лбу; все предопределено расположением звезд в момент вашего рождения, вы ничего не можете сделать с этим. Силы, которые определяют вашу жизнь, слишком велики. Вы обречены на неудачу; лучше уж принять неудачу как свою судьбу. Если все свалить на судьбу, то становится не так больно; это дает утешение. Тогда нельзя сказать, что это ваша неудача, что к этому привели ваши поступки – что вы можете сделать против звезд? Вы же не можете выбирать год, день и час вашего рождения.

Вы приходите в мир точно так же, как актер выходит на сцену с готовой ролью. Он ничего не может изменить.

Время от времени актеры могут что-то изменять, ведь спектакль есть спектакль…

Я слышал, что в одной деревне… Каждый год в это время по всей Индии, в каждой деревне, разыгрывается спектакль из жизни Рамы, индуистского бога. И в начале… это совсем как в любом кинофильме: треугольник – одна женщина и двое влюбленных в нее мужчин. Сита – эта женщина, а Рама и Равана – двое влюбленных в нее мужчин. Рама очень молод. Равана обладает огромной силой.

В те времена царские дочери имели право пользоваться любыми уловками для выбора мужа. Сита потребовала… В ее семье хранился лук, который когда-то принадлежал богу Шиве. Это был такой большой и тяжелый лук, что не каждый мог поднять его, для этого был нужен великий борец. Сита поставила условие: тот, кто сможет поднять лук, и не только поднять, но и сломать его голыми руками, – это был стальной лук, – тот будет ее мужем.

Сотни царей, великих борцов, лучников… Рама тоже был среди них. Но никто не думал, что от него может быть какой-то прок, он был слишком молод. Все боялись, что победит Равана – грозный десятиголовый гигант. Все были обеспокоены – отец и родственники Ситы боялись, что она попадет в лапы этого идиота. Ее надо было как-то спасать.

Итак, участники состязания выходили вперед – и никто из них не мог даже сдвинуть лук с места, а о том, чтобы поднять его, не могло быть и речи; они вызывали лишь насмешки…

И вот перед тем, как подошла очередь Раваны, прибежал какой-то человек… Это была уловка, чтобы заставить Равану вернуться в свое царство. Он был царем Шри-Ланки. И тот человек закричал: «Что ты здесь делаешь? Шри-Ланка горит! Все твое царство охвачено огнем!»

Равана забыл о том, что собирался жениться на Сите. Он умчался, чтобы выяснить, что же происходит в его царстве. Это была хитрость; на самом деле на Шри-Ланке все было в порядке. Но к тому времени, когда Равана вернулся, Рама уже сломал лук, женился на Сите и уехал с ней.

Это был сговор, и Равана не мог этого простить. Он отправился на поиски Ситы, чтобы завладеть ею. В конце концов он похитил ее и три года держал в заточении. Вот так разворачивается эта история.

Каждый год эту историю разыгрывают во всех деревнях.

В одной деревне человек, который играл роль Раваны, был в самом деле влюблен в девушку, которая играла роль Ситы. Но они принадлежали к разным кастам, брак был невозможен.

Это происходило каждый год: как только подходила очередь Раваны, появлялся человек, который кричал: «Шри-Ланка горит!»

На этот раз человек, исполнявший роль Раваны, решился – ведь за пределами этой сцены никакая женитьба была невозможна. Они были из разных каст, а в Индии нельзя жениться на девушке из другой касты. Человек, игравший Равану, был из низшей касты; девушка была из касты браминов. На этот раз он решил что-то предпринять.

Прибежал человек и закричал:

– Шри-Ланка горит!

Равана сказал:

– Ну и пусть. В этом году я не поеду туда!

Все засмеялись, никто не мог поверить в это.

Суфлер, стоящий за занавесом, шептал ему:

– Что ты говоришь?

А он сказал:

– В этом году я собираюсь жениться на Сите!

И он подошел к луку – а это был просто обычный лук, все только притворялись, что он такой тяжелый, что никто не мог поднять его; он был сделан из обыкновенного бамбука. Он поднял его, показал его публике, сломал его, бросил обломки на землю и сказал отцу Ситы:

– Приведи свою дочь! Всему должен быть конец и этой истории – тоже!

Даже те, кто спал, проснулись: «Что случилось? Что-то новое!» Режиссер не знал, что делать. На мгновение воцарилась тишина.

И Равана закричал:

– Где Сита? Выполняй обещание!

И никто не мог сказать ему: «Ты не следуешь роли, которая была тебе поручена», – ведь нельзя же говорить такое перед публикой.

Но царь – отец Ситы – был очень мудрым человеком. Он сказал своим слугам:

– Идиоты, это же не лук Шивы, этим луком играют мои дети. Заберите его. Принесите настоящий лук.

Слуги унесли обломки. Занавес опустился, и все набросились на Равану.

– Ты – идиот, ты разрушаешь всю историю.

Он сказал:

– На этот раз я не отступлюсь.

Пришлось вызвать полицию и отправить Равану в полицейский участок, сказав полицейским:

– Заберите его, а то он разрушает весь наш спектакль.

В спектакле еще можно что-то изменить. Но в жизни вы не знаете, что именно предначертано вам судьбой, поэтому приходится принимать все, что происходит с вами: «Должно быть, такова моя судьба».

Вера в судьбу – это просто утешение, мы не можем признать нашу неудачу неудачей.

И мы не можем признать нашу неудачу еще по одной причине – это затрагивает все наши моральные ценности: «Мы были честны, мы были моральны, мы использовали только праведные средства, мы были правдивы, и все же мы потерпели неудачу. А другой человек был нечестен, хитер, неискренен, аморален, не чист перед законом, и он добился успеха».

Вся система морали учит тому, что истина восторжествует, что моральность восторжествует, что честность восторжествует. Но в жизни мы видим, что все честные люди терпят неудачу, а аморальные люди добиваются успеха. Хитрые и коварные становятся могущественными. А простых и невинных подавляют. Вся наша система ценностей поставлена на карту.

Поэтому священникам и пророкам было необходимо найти способ, благодаря которому ваша неудача не была бы вашей неудачей. «Вы ничего не можете сделать, это предначертано вам судьбой. Вы являетесь неудачником не потому, что вы искренни, моральны, честны. А другой человек добивается успеха не потому, что он аморален, нечестен и хитер – такова его судьба. Что касается судьбы, то ничто не может изменить ее: ни честность, ни нечестность. Да, раз вы были честным, у вас будет более счастливая судьба в вашей будущей жизни. А судьба другого человека будет более горькой, поскольку он был нечестным.

Так что это было прекрасное утешение, и это была прекрасная защита – рациональная – для нашей системы морали. Но все это – надувательство.

Правда в том, что человек достигает успеха благодаря нечестности, а не благодаря судьбе. Он преуспевает благодаря аморальности, благодаря тому, что его не заботит, какие средства он использует.

Когда вы появляетесь в существовании, вы появляетесь как tabula rasa, чистый лист. Никакой судьбы вам не предначертано; нет никакого рока, благодаря которому случается то, что предопределено. Существование – это свобода. Судьба – рабство.

Свобода означает, что вы сами решаете, что именно должно случиться. Судьба – это гипотеза, придуманная для того, чтобы обманывать вас.

Но доверие – это нечто совершенно иное.

Доверие – не фатализм. Доверие просто означает: «Что бы ни случилось, я – часть существования, и существование не может быть намеренно враждебным ко мне. Если иногда кажется, что оно враждебно, то за этим, должно быть, стоит мое неправильное понимание».

Я люблю вспоминать суфийского мастера Джуннаида. Он был мастером Аль-Хилладжа Мансура. У него была одна привычка: после каждой молитвы… а мусульмане молятся по пять раз в день… после каждой молитвы он говорил, обращаясь к небу: «Твое сострадание так велико. Ты так прекрасно заботишься о нас, а мы этого не заслуживаем. У меня даже нет слов, чтобы выразить мою благодарность, но я надеюсь, что ты поймешь невыразимую благодарность моего сердца».

Однажды Джуннаид и его ученики совершали паломничество, и случилось так, что в течение трех дней они проходили через деревни, где ортодоксальные мусульмане не позволяли им останавливаться на ночлег, а уж о том, чтобы получить у них еду и воду, и речи быть не могло.

Три дня без еды, без воды, без сна – они очень устали, выбились из сил… Ученики не могли в это поверить, но Джуннаид, их мастер, продолжал, обращаясь к небу, говорить то же самое. Раньше это можно было понять – но он и теперь говорил: «Ты велик, ты сострадателен, и у меня нет слов, чтобы выразить мою благодарность».

На третий день вечером, когда он завершил свою молитву, его ученики сказали:

– Сейчас пришло время для объяснений. Три дня мы голодаем, у нас нет воды, нас мучает жажда, мы не спали, нас постоянно оскорбляли, нас не пускали на ночлег. По крайней мере сегодня тебе не следовало бы говорить: «Ты велик, ты сострадателен». За что ты благодаришь?

Джуннаид рассмеялся. Он сказал:

– Мое доверие к существованию безусловно. Я благодарен существованию не потому, что оно обеспечивает мне то-то и то-то. Я существую – этого достаточно. Существование принимает меня – этого достаточно. Я не заслужил и этого, я не достоин того, чтобы быть. Более того, эти три дня были потрясающе прекрасны, потому что у меня была возможность понаблюдать, возникнет ли во мне гнев, и гнев не возник. У меня была возможность понаблюдать, почувствую ли я, что Бог оставил меня, и эта идея не возникала.

В моем отношении к существованию ничего не изменилось. Моя благодарность осталась неизменной, и это наполнило меня еще большей благодарностью. Это было испытание огнем, и я вышел из него необожженным. Чего же еще вы хотите? Я буду доверять существованию в моей жизни, и я буду доверять существованию в моей смерти. Такова история моей любви.

Дело не в том, что кто-то богат, а кто-то беден, кто-то преуспевает, а кого-то преследуют неудачи. Это никак не связано с другими. Это мой личный, интимный контакт с реальностью. И в этом великая гармония. Я абсолютно свободен и чувствую себя дома.

Доверие – это результат глубокой медитации.

Вера в судьбу – это результат ваших неудач и утешение для ума. Они совершенно различны.

Четвертый вопрос:

Ошо,

Почему мне нравится критиковать людей и жаловаться на жизнь?

Это всем нравится.

Критиковать людей, жаловаться на людей – это создает в тебе приятные переживания. Критикуя других, ты чувствуешь себя выше, чем они; жалуясь на других, ты чувствуешь, что ты лучше. Это очень большое удовлетворение для эго.

И я говорю, что почти каждый делает это. Некоторые люди делают это открыто, некоторые люди делают это про себя, но удовольствие – одно и то же.

Очень редко встречаются люди, которые не критикуют и не жалуются; это люди, которые отбросили свое эго. Тогда нет смысла критиковать – зачем вам беспокоиться об этом? Это не ваше дело, это вам больше ничего не дает. Это было поддержкой и питанием для эго.

Поэтому я настаиваю на том, чтобы вы отбросили эго. Отбросив эго, вы обнаружите, что почти весь мир исчезает. Весь мир, который был сплетен вокруг эго, полностью отпадает, и вы начинаете видеть людей в новом свете. Возможно, тот же самый человек, которого вы критиковали, в такой же ситуации… Вместо того, чтобы критиковать его, вы почувствуете великое сострадание, великую любовь, глубокое желание помочь. Человек тот же самый и та же самая ситуация, в которой вы жаловались бы, – но теперь у вас иное видение, вы видите вещи по-иному. Может быть, вы увидите, что на его месте в такой же ситуации вы вели бы себя точно так же и здесь не на что жаловаться.

Ваше восприятие станет более человеческим, более дружелюбным… глубокое принятие людей такими, какие они есть.

Вы знаете только часть их жизни, вы не знаете всю их жизнь. И нехорошо на основании маленького фрагмента судить обо всем человеке. Этот маленький фрагмент может быть абсолютно уместным и подходящим во всем контексте.

Но так уж получается: критиковать очень легко. Для этого не надо большого ума.

Я часто рассказываю притчу Тургенева «Дурак». В одной деревне жил юноша, который очень сильно страдал из-за того, что вся деревня считала его дураком. Как-то через деревню проходил некий мудрый человек, и юноша обратился к нему за советом:

– Помоги мне! Двадцать четыре часа в сутки меня ругают; что бы я ни делал, меня ругают. Если я ничего не делаю, меня ругают. Если я говорю, меня ругают, если я не говорю, меня ругают. Я не знаю, что мне делать.

Мудрец сказал:

– Не беспокойся. – Он прошептал ему на ухо один секрет. – Через месяц я вернусь. Мы встретимся, и ты расскажешь, как идут твои дела.

Юноша отправился на рынок и стал все делать так, как научил его мудрец.

Кто-то произнес:

– Какой прекрасный закат!

А юноша сказал:

– Что в нем прекрасного? Докажи, что он прекрасен!

Человек, который сказал, что закат прекрасен, был потрясен. Это действительно был прекрасный закат, но как это доказать? Есть ли этому какое-либо доказательство? Вы знаете, что такое красота? Каждый знает, но никто не может доказать ее.

Человек промолчал. Все засмеялись.

Кто-то сказал:

– Странно, мы думали, что этот парень дурак. А он, оказывается, большой умник.

Совет, который дал ему старик, был таков: критикуй все, просто ходи по деревне, присматривайся и если кто-то скажет что-нибудь или сделает что-нибудь, критикуй это. И особенно критикуй то, что считается само собой разумеющимся и не вызывает вопросов. Кто-то произносит слово «Бог» – сразу же прицепись к этому: «Где Бог? Что за вздор вы несете?» Кто-то говорит о любви – прицепись к этому: «Что такое любовь? Где она, эта любовь? Покажите ее всем!»

Кто-то мог ответить:

– Любовь находится в сердце.

Тогда юноша говорил:

– Нет, в сердце ничего нет. Можешь пойти и спросить у любого хирурга – в сердце нет ничего, похожего на любовь. Есть только система кровообращения, которая просто перекачивает кровь и очищает ее. Какое отношение это имеет к любви?

Через месяц старик вернулся. К тому времени дурак стал мудрецом. Он поклонился старику и сказал:

– Ты великий человек! Этот прием сработал, теперь вся деревня считает меня мудрым человеком.

Старик сказал:

– Запомни только одно: сам ничего не утверждай, чтобы никто не мог тебя критиковать. Пусть другие что-то утверждают, а ты только критикуй и выражай недовольство. И всегда нападай, никогда не защищайся. Не занимай оборонительную позицию. Нападай, будь агрессивным, критикуй всех и каждого, и они будут тебе поклоняться.

И дурак стал мудрецом.

Чтобы критиковать или выражать недовольство, не требуется много ума. Вы очень легко можете стать мудрыми и разумными.

Один из моих профессоров… Он преподавал мне логику. Через несколько дней я обнаружил, что если я упоминал название несуществующей книги вымышленного автора, он тут же начинал критиковать ее: «Я читал эту книгу, в ней ничего нет».

Я пошел к проректору и все ему рассказал.

– Это просто чистый обман, – сказал я. – Сначала он критиковал тех, кто действительно написал книги. И видя его позицию, – что он критикует всех, – я заподозрил, что он не читал их книги, а просто пытается показать, что он очень эрудирован, очень мудр и разумен. Тогда я решил проверить его и назвал несколько вымышленных имен авторов, а он стал критиковать и их тоже. Он сказал: «В этих книгах нет ничего особенного. Эти авторы ничего не знают». А этих авторов вообще не существует. Этих книг не существует!

– Это странно, – сказал проректор. – Я всегда думал, что он ответственный человек.

Я сказал:

– Вызовите его, а я загляну к вам как бы случайно.

Я написал на листке бумаге три или четыре названия книг, которые никогда не существовали и не будут существовать, имена авторов тоже были вымышлены. Я отдал этот листок проректору и сказал:

– Я зайду, когда он будет здесь, и мы побеседуем. А вы как бы между прочим упомянете эти названия и посмотрите, какой будет его реакция.

Проректор упомянул эти названия, и профессор сразу же сказал:

– Не тратьте зря время. Это посредственные авторы, и книги, которые они написали, не содержат ничего оригинального.

Проректор не мог поверить своим ушам. Он сказал:

– Вы знаете, что этих четырех книг вообще не существует? Ни один из этих четырех авторов тоже никогда не существовал. Зачем вы критикуете их?

В присутствии проректора профессор перепугался.

– Никогда не существовали? – переспросил он. – Как же у меня возникла идея, что…

Я остановил его:

– Не пытайтесь одурачить нас, ведь я спрашивал вас и о других несуществующих книгах. Это была всего лишь проверка. Я хотел показать проректору, что профессор по крайней мере должен быть искренним и признавать, что он не читал какой-то книги.

А проректору я сказал:

– На какое уважение со стороны студентов рассчитывает этот человек? Мне кажется, что он вообще ничего не читал; он прочитал только рассказ Тургенева «Дурак».

У меня была с собой книга Тургенева, и я прочитал этот рассказ проректору. Я сказал ему:

– Этот человек похож на того дурака из рассказа. Вы должны заставить его понять, что если подобное случится еще раз, мы объявим ему бойкот. Или он должен будет найти книгу и доказать… Он даже никогда не ходит в библиотеку!

Прежде чем пойти к проректору, я навел справки. Этот профессор никогда не был в библиотеке. На его имя – а он преподавал в университете десять лет – не было выдано ни одной книги. И этот человек был готов критиковать кого угодно.

Я сказал:

– Мудрый человек, разумный человек всегда скромен.

Твой вопрос о том, почему мы так любим критиковать и жаловаться, очень прост. Вся психология, стоящая за этим, заключается в том, что это – самый простой, самый дешевый способ доказать, что ты какой-то особенный, что ты знаешь больше других. Но на самом деле ты просто доказываешь, что ты – дурак из рассказа Тургенева, и ничего больше.

В мире мудрости надо быть скромным.

Прежде чем кого-то критиковать, нужно рассмотреть факт со всех сторон, под всеми углами, со всех точек зрения, и ты будешь удивлен: в жизни очень немногое заслуживает критики, да и жаловаться особенно не на что. И если ты уделишь этому должное внимание, то твою критику будут принимать, и принимать с благодарностью, потому что ты будешь критиковать не ради удовлетворения своего эго; а только ради того, чтобы помочь другому человеку на пути. Но для этого тебе придется немало потрудиться.

Один из моих преподавателей написал докторскую диссертацию о Шанкаре и Брэдли. Я сказал ему:

– Я прочитал вашу диссертацию, но прежде чем сказать что-либо о ней, я должен изучить все, что связано с Шанкарой и Брэдли.

– Вы странный человек, – удивился он. – Я давал свою диссертацию многим профессорам, и все они дали свои заключения.

Я сказал:

– Я не могу так запросто дать вам свое заключение. Я просмотрю все источники, которые вы изучили; я просмотрю другие источники, которые вы не изучали.

И мне потребовалось почти полгода, чтобы изучить Шанкару и Брэдли.

Когда я дал ему свое заключение, он сказал:

– Боже мой, хорошо, что ты не являешься экспертом, иначе я никогда бы не получил докторской степени. Я работал над диссертацией шесть лет, а ты за шесть месяцев изучил все источники, на которые я ссылался. Ты изучил и другие источники, о которых я даже не слышал…

– Ваша диссертация довольно примитивна, она написана дилетантом, – сказал я. – Шанкара и Брэдли – это два очень зрелых философа Востока и Запада. Вы не воздали должного этим двум гениям. Вы проделали канцелярскую работу. Вы просмотрели несколько книг Шанкары, несколько книг Брэдли, взяли несколько кусков отсюда и оттуда – и диссертация готова. В вашей диссертации нет ни одной оригинальной мысли. А если в диссертации нет ни одной оригинальной мысли, за нее нельзя присуждать докторскую степень; самое большое, ее можно считать хорошим эссе. Вы можете опубликовать ее как книгу, но для присуждения докторской степени она не годится.

Но он был скромным человеком, он принял все, что я ему сказал.

– Ты прав. Я и сам чувствовал, что не воздал им должного. Шести лет было недостаточно, чтобы охватить всю жизнь Брэдли и всю жизнь Шанкары. Эти двое – высочайшие вершины человеческого гения, шести лет недостаточно. Но никто не указал мне на это, даже мои эксперты. Они и не могли указать, ведь для этого им пришлось бы прочитать диссертацию, пришлось бы изучить весь этот вопрос. А кому это надо? Вполне возможно, что сами эксперты даже не заглядывали в мою диссертацию, а просто попросили кого-то из своих студентов сделать отзывы.

Никто не заинтересован в том, чтобы хвалить кого-то, находить те качества, которые есть у каждого… Никто не готов помогать этим качествам расти; каждый боится: если все будут расти, то что же будет с ним самим? Каждого заботит только то, чтобы его эго продолжало становиться все больше, и самый лучший способ – это критиковать всех, на все жаловаться, быть отрицающим, сделать отрицание сутью вашего подхода ко всему. Для этого вам не надо быть разумным, любой идиот может сделать это. Но чтобы критиковать по-настоящему, человек должен быть очень сострадательным, очень любящим. И он должен быть готов отдавать этому время, энергию и свои умственные силы. Тогда это не критика, тогда в этом нет ничего враждебного, антагонистического; это просто дружеский совет, сочувствующий подход. Здесь каждый должен научиться быть сочувствующим. Ваша медитация должна помогать вам оценивать людей по достоинству, а не критиковать их. И если вы достаточно разумны, вы сможете оценивать все таким образом, что все, что вы хотите подвергнуть критике, будет понято без слов.

Пятый вопрос:

Ошо,

Будда во мне осуждает Зорбу, а Зорба завидует Будде. Как могут эти двое возлюбленных во мне стать друзьями?

Просто позволь им повоевать еще один день. А завтра мы с этим разберемся!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.