13. Ходжа Насреддин и путь суфия

13. Ходжа Насреддин и путь суфия

На бухарском базаре один приезжий араб громко проклинал жадного торговца, заломившего несусветную цену за кусок шелка: «Есть ли у тебя хоть крупица совести?»

Проходивший мимо Ходжа Насреддин воскликнул: «Дорогой мой, сразу же видно, что ты чужеземец. У нас в Бухаре таким товаром не торгуют.

Двадцать четыре Насреддина. Сказки и мифы народов Востока

Ходжа Насреддин – знаменитый фольклорный герой стран мусульманского Востока, Средней Азии и Балканского полуострова. Его едко сатирические шутки, остроты и поступки, подчас противоречащие здравому смыслу, запоминаются почти сразу. В народном эпосе других стран нет ни одного такого персонажа равного ему по яркости и выразительности…

Многими утверждается, что Насреддин не только действующее лицо различных историй и анекдотов, но и вполне реальный человек. Считают, например, что он родился в 1206 году в городке Акшехир на юге Турции и умер в месте своего рождения в 1285 году. В Акшехире до сих пор сохранилась его гробница, которую чтят местные жители. И это, пожалуй, является самым весомым доказательством.

В свою очередь азербайджанские ученые пришли к выводу, что реальный Насреддин является их земляком – и тоже не без оснований. Сохранились документы, подтверждающие, что в XII веке в Южном Азербайджане проживал энциклопедически образованный ученый Хаджи Насиреддин Туси. При этом добавим, что персидская приставка «ходжа» к имени человека первоначально использовалась как обозначение его принадлежности к роду исламских суфиев, но со временем она стала просто почетным титулом, знаком уважительного обращения к человеку, известного своей мудростью и различными познаниями…

Но если говорить честно, то и в большинстве других мусульманских стран Среднего Востока также считают Ходжу Насреддина своим. Об этом говорит такой факт, что Насреддин много путешествовал, нигде подолгу не жил на одном месте, а его имя – Насреддин, означающее в переводе с арабского – «тот, кто верой побеждает», до сих пор является популярным в странах Ближнего Востока. Именно поэтому большинству ученых вопрос исторической достоверности этого лица или его прототипа, а также места его рождения представляется второстепенным. Дело в том, что Насреддин – сын эпохи средневековья, в равной степени принадлежащий культуре и этносу большинства мусульманских народов…

В России первые анекдоты о Ходже Насреддине появились в XVIII веке, когда молдавский господарь Дмитрий Кантемир, желая избавить свою родину от турецкого владычества, принял российское подданство и, хорошо зная восточные языки, написал книгу «История Турции», в которой разместил несколько ходивших там анекдотов о Ходже Насреддине. Впоследствии интерес к этому легендарному герою был у нас утрачен и возобновился лишь в советское время, когда на прилавках появилась книга Л.В. Соловьева «Возмутитель спокойствия», написанная на основании фольклорных материалов о Ходже Насреддине.

Однако было бы большой ошибкой утверждать, что Ходжа Насреддин – это только лишь юморист, высмеивающий людские пороки, хотя большинство читателей считают его именно таковым. Эту же точку зрения поддерживают и художественные кинофильмы, созданные в разные годы в Советском Союзе, где Ходжа Насреддин в духе господствующей тогда коммунистической доктрины представлен исключительно как защитник нищих и обездоленных с помощью своих экстравагантных поступков и едких острот…

Разумеется, все это было у Ходжи Насреддина – и обличение жадных богачей, и помощь беднякам, и восстановление попранной справедливости. Но все это лежит на поверхности событий. Было и другое в глубине повествования, отразить которое средствами кинематографа было бы затруднительно, если вообще возможно, и не только по причине сложности темы, но и из-за засилья марксистско-ленинской догмы в нашем сильно политизированном государстве, где эта скрытая линия поведения нашего героя просто не нужна…

А между тем такая линия существует. Проще всего, конечно, представить Насреддина в виде весельчака и фигляра, но это, как говорится выше, только первое о нем впечатление. Многие истории о Насреддине на первый взгляд не имеют смысла, другие совсем не смешны, а третьи вообще представляют Насреддина каким-то недоумком, но если задуматься над всем этим всерьез, то многие увидят в каждом повествовании некий потаенный смысл…

Ходжа Насреддин нес домой только что купленный им кусок печени. В другой руке он держал рецепт пирога с печенкой, который дал ему приятель. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел коршун и утащил печенку. «Ну и дурак, – крикнул ему вслед Насреддин, – мясо-то я всегда достану, а вот рецепт остался у меня!»

Насреддин часто оказывается на грани нарушения им общественных норм и общечеловеческой морали, но, тем не менее, всегда выходит без потерь из любой самой неприятной ситуации.

Победа его чаще всего не материальна, а моральна или интеллектуальна. Он всегда побеждает в споре и разряжает проблемную ситуацию парадоксальным, неожиданным решением. В других случаях он, говоря нашим языком, просто «притворяется валенком», что также позволяет ему одержать моральную победу…

Насреддин поступил работать к богатому, но очень скупому человеку. На обед подали похлебку. Обнаружив, что в ней ничего, кроме кружочка моркови, нет, Насреддин встал и начал раздеваться.

– Друг, что ты делаешь? – удивился скупой.

– Не мешай. Я хочу нырнуть в миску и посмотреть, нет ли там на дне кусочка мяса…

Самые частые приемы Насреддина – деланное незнание и логика абсурда, называемая в современной науке альтернативной логикой. Органической чертой такого подхода к ситуации является неоднозначность ее понимания. Известно, что мышление и поступки обычного человека в большинстве случаев стереотипны и предсказуемы. Именно такой стиль поведения, выработанный каждым в результате воспитания и жизненного опыта, считается многими наиболее правильным. Если простой человек выходит из самого щекотливого положения каким-то одним, в большинстве случаев изначально понятным путем, то Насреддин – с помощью парадокса, который для него так же естественен и обыкновенен, как для обывателя – трюизм…

Поступки и высказывания Насреддина поначалу многими воспринимаются как нелепость. Но такое представление является кажущимся хотя бы потому, что у Насреддина все это никогда не приводит к ухудшению обстоятельства, как это может случиться у обыкновенных глупцов или психически больных людей. Напротив, Насреддин выходит из любой, самой, на первый взгляд, безвыходной ситуации, победителем.

Опыт Насреддина обычно имеет более многозначное значение, чем он, поначалу, кажется, и не может не шокировать обывателей. Однако именно в большинстве его историй демонстрируется, что успеха можно достичь именно потому, что отвергаешь стереотипы и утверждаешь относительность истины…

Перевозя мудреца через бурную реку, Насреддин сказал что-то такое, что показалось тому грамматически неправильным.

– Разве ты никогда не изучал грамматику? – спросил высокомерным тоном ученый.

– Нет, – ответил Насреддин.

– Значит, ты потерял полжизни.

Через несколько минут Насреддин обратился к своему пассажиру:

– Учился ли ты когда-нибудь плавать?

– Нет, а что?

– Значит, ты потерял всю жизнь – мы тонем…

Суфизм в исламе – это мистическое течение, а также практическая деятельность, отрицающая возможность получения истины с помощью формального подхода к вещам.

Мышление суфия нестандартное и для обыкновенного человека порой выглядит нелогичным. Но это только на первый взгляд, поскольку суфий использует для доказательства не отдельные, лежащие на поверхности данные и факты, а, по возможности, информацию с других, не используемых обыкновенным человеком уровней. Такого рода суждение возникает в мозгу у суфия чисто интуитивно, как озарение.

Несмотря на то, что ни в одной из историй не говорится о принадлежности Ходжи к этому мистическому направлению – сам характер его высказываний и поступков говорит о том, что он являлся настоящим суфием. Его непривычные многим суждения и дела осуществляются не посредством интеллектуальной работы, а легко и раскованно как акт озарения или просветления. Именно такая способность восприятия действительности является для него средством увидеть ситуацию в других ипостасях. Ну, а поскольку вся мыслительная деятельность людей сводится к поверхностным суждениям, Насреддин, будучи суфийским учителем, раз за разом демонстрирует ложность или ограниченность подобных выводов.

Насреддин как-то сказал жене: «С каждым днем я все больше и больше удивляюсь той целесообразности, с которой устроен этот мир, где все сделано для пользы человека».

– Что ты имеешь в виду?

– Возьмем, например, верблюдов. Как ты думаешь, почему у них нет крыльев?

– Не имею представления.

– Хорошо, тогда представь себе, что у верблюдов выросли крылья. Тогда они смогли бы постоянно нарушать наш покой, садясь на крыши домов и донимая нас сверху плевками.

Отсюда видно, что суфии как бы конструируют свою особенную реальность, в которой на первый взгляд вполне обычные предметы и явления приобретают какой-то иной, зачастую неожиданный смысл. Это мистическое постижение реализуется не с помощью интеллектуальных рассуждений, а только как озарение, которое с позиций обычного здравого смысла вообще может не иметь познавательной ценности и какой-нибудь практической пользы. Кроме того, суфизм демонстрирует, что никакого канонического, официально узаконенного пути к озарению не существует. Здесь не требуется длительной медитации, как, допустим, в традиционном буддизме и не нужно принимать какие-либо психоактивные вещества, как это имеется в тольтекской магии – просветление наступает сразу, но для этого, как и везде требуется опыт, в данном случае опыт подобных парадоксальных рассуждений и поступков…

Сами по себе истории о Насреддине не могут привести читателя к просветлению, они только демонстрируют, как это у него происходит, поскольку суфизм есть нечто такое, что нужно не просто понять, но и самому пережить.

Однако подготовка ума суфия в отличие от постижения каких-либо дисциплин заключается не в запоминании закостеневших истин либо логических умозаключений, а только в том, что для суфия всегда есть вещи, которые он должен научиться делать самостоятельно, не полагаясь на чей-то опыт…

В этом смысле рассуждения суфиев могут находить нечто общее с коанами дзен-буддизма, где точно так же ценится все то, что показывает несостоятельность обычной логики и ограниченность рассудочного мышления.

Однако если для суфиев парадоксальные решения, приводящие к озарению и просветлению, обнаруживаются в самой их жизни, и на первый взгляд они представляют вполне обыкновенные ситуации, то для дзен-буддистов эти не имеющие логического разрешения парадоксы составляются специально их учителями для тренировки ума.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.