Глава 1. Первое превращение духа

Глава 1. Первое превращение духа

Семь долгих лет провисел человек на дереве, помнящем смех юных богов. Семь лет глаза его не видели света. Семь лет петля стягивала его шею. Семь лет ветра раскачивали его обнаженное тело. Семь лет несли стражу около дерева горный орел и снежный барс.

И в день, когда закончилась седьмая зима, человек вдруг вздохнул и открыл глаза. Он смотрел прямо на восходящее солнце, как в глаза лучшему другу.

Огромный орел вынырнул из белоснежных облаков и мягко опустился на сук. Ударом клюва он перерубил веревку, на которой висел человек.

Снежный барс подставил спину, чтобы человек не рухнул на острые камни.

Человек медленно поднялся и посмотрел вокруг. Он вдохнул полной грудью чистый горный воздух и сказал, обращаясь к солнцу:

— Семь лет длился мой путь к горе. Семь лет длилось восхождение к вершине. И семь лет я петля сдавливала мою шею. Семижды по семь раз я умер и родился вновь. Настало время станцевать миру истину, которая открылась мне через боль, смерть и тьму. Ибо счастлив обладающий, но вдвойне счастлив дающий. И если кувшин полон, нужно опорожнить его, чтобы не дать вину скиснуть, а потом наполнить вновь. Я переполненный кувшин. Пришел час излить себя погибающим от жажды.

Так сказал человек. И хотя дрожал он холода, глаза его смеялись и любили все, что видели вокруг.

— Однажды, я встретил уродливую Истину, которая посоветовала мне солгать, чтобы быть услышанным. Но ни лгать не хочу я, ни держать в себе свое знание. Поэтому станцую я миру о нем. Пусть отныне я буду зваться Танцующим! — крикнул человек, подняв голову к небу. — И горе тем, кто слишком серьезен, ленив или труслив для моего танца!

Снежный барс принес шкуру горного барана и положил ее у ног Танцующего, чтобы мог тот прикрыть свою наготу. Орел принес ему ягненка, чтобы Танцующий утолил голод.

— Разделите со мной мясо этого ягненка, — сказал человек орлу и барсу. — Вы единственные мои друзья. И пусть это жертвенное мясо скрепит нашу дружбу навек.

Танцующий помолчал, глядя вниз, туда, где за облаками скрывался мир людей и глаза его сурово блеснули.

— Не знаю, появятся ли у меня друзья среди людей. Но врагов будет достаточно. Я иду вниз чтобы разбивать своим танцем иллюзии. А это самое дорогое, что есть у человека. Как они простят мне это? Но как прощу себе я, если не станцую об истине, открывшейся мне?

Танцующий встал и надел на себя шкуру, и взял в руки посох, подаренный деревом.

— Я ухожу, — сказал он громко, обращаясь к горе, дереву, орлу и барсу. — Я ухожу, но когда-нибудь обязательно вернусь сюда. Даже Танцующему нужно знать, что есть куда вернуться. Если же меня не будет слишком долго… Что ж, помните обо мне, друзья. Ведь даже Танцующему нужно, чтобы его помнили.

Так начал Танцующий свой путь к людям и своей гибели.

О погонщиках верблюдов

Путь Танцующего лежал через пустыню. Много дней и ночей он шел один через пески, и сердце его было переполнено любовью и истиной, которые он не мог излить.

И вот однажды он увидел погонщика верблюдов, который остановился на отдых со своим караваном.

Танцующий приблизился к костру погонщика и сказал ему:

— Ты первый человек, которого я встретил после того, как обрел знание. Я хочу поделиться им с тобой. Оно слишком велико для одного человека.

— Что же это за знание? — спросил погонщик. — Как разбогатеть? Как отыскивать воду в пустыне? Как сделать верблюдов вдвое сильнее, чтобы они могли перевозить больше грузов?

— Нет, — ответил Танцующий. — Ты не станешь богаче, и твои верблюды не станут сильнее… Но дух твой воспарит к звездам, и звезды примут его. Ты научишься лучшему танцу на Земле — танцу свободы, но не свободы от мира, а свободы для мира. Ты будешь волен любить и ненавидеть, но в этом не будет твоего Я. Ты сможешь карать и миловать, но без мук и без сожалений… Весь мир будет лежать перед тобой.

— Зачем мне весь мир? — рассмеялся погонщик. — Подари мне дюжину верблюдов, а мир оставь себе.

Долго молчал Танцующий, удивленно глядя на погонщика верблюдов.

Наконец заговорил он, и голос его был подобен небесному грому и журчанию тихой реки, плачу ребенка и рычанию свирепого тигра.

— Дюжину верблюдов просишь ты? Я станцую тебе о дюжине верблюдов. И не говори потом, что слова Танцующего жалили тебя подобно тарантулу. Жалят не слова, а отражение твоей души в них.

У каждого есть своя дюжина верблюдов. И высшая истина погонщика звучит так: если ты можешь мне что-то дать — дай мне еще одного верблюда. Цель погонщика — сохранить и приумножить свой караван. Страх погонщика — потерять его. Потому что, потеряв караван, потеряет он и самого себя. Ведь не может быть погонщика без верблюдов.

И счастлив он в своей истине и своем страхе, ибо не знает иного счастья. Но в этом счастье сам он уподобляется своим верблюдам. Те тоже рады жесткой траве, потому что не пробовали цветущего клевера.

Счастье погонщика рождает его ненависть. Ненависть к тому, кто говорит: «Познай иное». О, это страшные слова! В них слишком много свежего воздуха с горных склонов. А погонщику милее запах верблюжьей шкуры. Они подобны хрустальной воде лесного ручья. А погонщик радуется кислому молоку верблюдиц. В них отражение света звезд. Но погонщик не любит поднимать глаза к звездам — так можно легко лишиться своих верблюдов.

Поэтому ненавидит погонщик слова «Познай иное». И еще больше ненавидит он того, кто их произносит. Ведь в нем, как в зеркале отражается кривая гримаса Владеющего-Дюжиной-Верблюдов-и-не-Желающего-Ничего-Другого. А кто хочет видеть собственное убожество? Для этого нужно иметь дух, подобный лезвию меча. Но погонщику не ведомо само слово «дух».

Поэтому закрывает погонщик глаза, чтобы не видеть. И закрывает уши, чтобы не слышать. А стоит связать ему руки, он, кривляясь, как обезьяна, кричит: Дай мне еще дюжину верблюдов, а мир оставь себе, ибо не знаю я большего наслаждения, чем считать и пересчитывать, владеть и приумножать.

Верблюды — вот мой мир, «У меня есть» — вот моя молитва, — вопит погонщик. И смерть он ненавидит только потому, что она отнимет у него верблюдов.

Так закончил свой танец Танцующий и устало опустился на землю.

— Красивы твои слова, — сказал погонщик. — Но теперь ты пойдешь пешком по раскаленному песку, а я поеду на верблюде.

— Вот она — мудрость погонщика! — весело воскликнул Танцующий. — Зато я пойду туда, куда стремится мой дух, а ты — куда тебя повезет верблюд.

Танцующий и прах вождя

И снова Танцующий остался один. Он продолжал свой путь на запад. Вскоре жаркую пустыню сменила сухая степь. Танцующий вдохнул запах степных ветров. Перед ним волновалось серебристое море. Он провел ладонью по густому ковылю и сказал с улыбкой:

— Душа многих людей способна уместиться на острие стрелы. И прочными нитями к ней привязаны сотни безделушек, которые считаются самой жизнью. Такая душа, как паук в центре паутины… Крошечный мохнатый паук, цепляющийся за свое богатство. Стоит оборвать эти нити, жизнь тут же покинет эту душу. Отними у пахаря его поле, кем он будет?!

Но поистине счастливы и живы те, у кого душа достаточно велика для того, чтобы вместить себя это море благоухающих трав, и пески, что лежат позади, и горы, темнеющие на горизонте… Что можно отнять у такой души?.. КАК у нее можно что-то отнять? Она и есть сама жизнь.

Так говорил Танцующий траве, расстилавшейся вокруг, и солнцу, ласково взирающему на него.

И вдруг взгляд Танцующего упал на курган, возвышавшийся впереди. Неспешно подошел к нему Танцующий и увидел, что это могила великого вождя.

На вершине кургана сидел огромный ворон. И крылья его были чернее самой ночи.

Ворон не испугался человека. Лишь посмотрел на него и глухо каркнул.

— Здравствуй и ты, зловещая птица, — сказал Танцующий. — Я не потревожу ни тебя, ни того, чей сон ты оберегаешь. Просто хочу постоять рядом с тем, кто поверг в прах полмира, и сам обратился в прах.

Танцующий оперся на свой посох и долго смотрел на крутые склоны кургана, поросшие изумрудной травой. Полны печали были его глаза. И полно грусти его сердце.

Наконец заговорил он, словно могли слышать и понимать его ворон и тот, кто был погребен тысячи лет тому назад.

— Что вижу я? Тот, от чьего взгляда трепетали народы теперь пялится пустыми глазницами во тьму своей могилы! И лишь ворон хранит твой покой. Но и он с тобой лишь потому, что с высоты кургана удобнее ему высматривать добычу. Когда этот холм растает, он улетит от тебя тоже…

Ты был победителем. Величайшим из всех, когда-либо живших на земле. Но ЧТО побеждал ты?

Ты был храбрецом. И смелость твоя требовала вызвать на бой самых древних и мрачных богов. Но КОГО не убоялся ты на самом деле?

Ты был разрушителем. И одной лишь волей своей превращал города в пепел. Но во имя ЧЕГО разрушал ты?

Ты хотел лишь царствовать над погонщиками верблюдов. Ты был одним из них. И имя твое стерлось из памяти народов, так же как стираются имена других погонщиков.

Ты побеждал погонщиков, не убоялся погонщиков и разрушал во имя власти над погонщиками.

Но становится ли даже самый сильный и храбрый верблюд львом, пусть даже царствует он над тысячами верблюдов?

Неважно, кто ты — червь, копошащийся в прахе или венценосец, у ног которого лежит весь мир. Если от души твоей идут липкие нити, ты остаешься рабом своей паутины.

А раб, властвующий над другими рабами — вдвойне раб.

Твоя рука сжимала меч, но дух страшился свободы. Конь твой был царем коней, но плелся верблюжьей тропой. И огнем горела на твоем щите надпись: «Да смирится сердце мое!» И на каждой пластине твоего доспеха сверкали слова: «Да спит спокойно дух мой!»

Жизнь твоя была борьбой. Каждый новый день подвигом.

Но забыты твои деяния. Ибо ни одного слова не выбил ты на скрижалях. А лишь читал те, что выбили до тебя другие.

Но вечной жизни достоин лишь тот, кто сам созидает новые скрижали!

Сказав это, замолчал Танцующий, и стих на мгновение ветер, словно чтя память того, кто шел к величайшей победе, а пришел к величайшему поражению.

В этой тишине услышал Танцующий громкое шипение. У ног его свернулась клубком черная змея и подняла свою голову, глядя в глаза человеку.

— Я много слышала о тебе, Танцующий. Говорят, что язык твой так же ядовит, как мои зубы. Но изливая лишь яд, ты скорее превратишь землю в пустыню, чем в цветущий сад. Мало пропалывать сорняки. Должно бросить в землю семя и полить его родниковой водой. Где же твоя мудрость, Танцующий? Неужели жалить — твоя мудрость? Или разрушение — высшая истина Танцующего?

— Нет, змея, — грустно ответил Танцующий. — Речи мои — яд только для слабых духом. Для сильных — это противоядие.

— Кого же ты считаешь сильным, Танцующий, — спросила змея. — Если величайший из воинов слаб для тебя?

— Того, кто прошел через три превращения духа.

— Много лет ползаю я по этой земле, но ни разу не слыхала, о трех превращениях. Впрочем, ваши человеческие дела меня не касаются. Одно скажу тебе Танцующий: беги от людей. Они желают слышать лишь ту истину, которая ласкает их слух. Со всем остальным они поступают, как ребенок с нелюбимой игрушкой. Но здесь достанется не только игрушке, но и дарящему ее. Беги от людей Танцующий! Ты зрячий среди слепцов. И хочешь открыть глаза другим. Но хотят ли они видеть свет, который видишь ты? Темнота скрывает много безобразного. Захотят ли они сбросить это покрывало? Много лет ползаю я по этой земле и знаю: куда легче зайцу одолеть тигра, чем человеку прозреть. Тьма для него благо. А посягнувший на нее — враг. Не будь врагом человека, Танцующий. Это говорю тебе я, змея, зубы которой сочатся ядом. Для человека я лютый враг. И знаю, как он поступает с врагами не понаслышке. Но хоть мой род ненавистен человеку, ненависть к тому, кто несет свет стократ сильнее. Беги от людей, Танцующий. Или беги от своей истины.

— Ты самое мудрое существо на земле, змея. Но поистине плохо ты знаешь Танцующего, если призываешь его отказаться от истины! У меня нет дюжины верблюдов, змея. Я не погонщик. Все, что у меня есть — это истина, которая переполняет меня. Я сам есть истина. Как же можно отказаться от самого себя?

— Не знаю, чего больше в твоих словах — мудрости или наивности. Но и то и другое, приведет тебя к смерти.

Танцующий запрокинул голову и из горла его вырвался звонкий веселый смех.

— Если ты знаешь дорогу, которая не ведет к смерти, покажи мне ее! Каждый прожитый мною год уже принадлежит этой старухе. Смерть не только впереди, но и за плечами у каждого из нас. Как можно ее обойти?

Нет, змея, Танцующий еще не сошел с ума, чтобы жить так, как живут те, кто рядит его в сумасшедшие. Это они пусть встречают каждый новый день так, словно это будет продолжаться вечно. Я же буду готов каждую секунду спуститься в долину теней. Только приняв неизбежность смерти можно найти силы для великих деяний. Она хороший помощник. Так что не пугай меня ее косой.

Дела того, кто лежит сейчас в этом кургане, были делами человека, уверенного, что будет жить вечно. Теперь не осталось даже памяти о нем.

Мой путь будет короток. Но я высеку на скрижалях и в душах людей свою истину.

Прощай, змея. Ты была бы хорошим товарищем Танцующему. Но ты тоже думаешь жить вечно. Поэтому нам с тобой не по пути. Прощай!

И Танцующий пошел, не оглядываясь к темнеющим на горизонте скалам.

О переменах и превращениях

Долго шел Танцующий, но скалы оставались по-прежнему далеки. И тогда сел отдохнуть на берегу быстрой реки. Воды ее были холодны, как зимнее утро и прозрачны, словно горный хрусталь.

После степного зноя приятно было чувствовать прохладу, исходящую от реки и слушать ее веселое журчание. На душе Танцующего было легко и светло, будто встретился он с лучшим другом после долгой разлуки.

И захотел он станцевать для лучшего друга, которым сейчас стала ему река.

— О трех превращениях станцую я тебе, река. И понятен будет тебе танец мой, ибо сама ты претерпеваешь три превращения.

Маленьким ключом выходят на поверхность подземные воды, и впервые встречаются с солнцем. Так происходит первое твое превращение — сокрытое под землей и растворенное в воздухе, встречаясь рождает то, что может увидеть глаз. Жизнь твоя хрупка, и даже ребенок может прервать твой бег своей ладонью.

Но тоненькие ручейки соединяются, принимают в себя влагу, пролитую небом и вот происходит второе превращение. Ручьи становятся рекой. Теперь ты можешь забирать чужие жизни. Но и даешь жизнь многим.

А третье превращение случается, когда твои воды вливаются в море. И уже не берега властвуют над тобой, а ты над берегами.

И хоть вода остается водой, кто сравнит море с ручьем? Сущность остается неизменной. Но суть меняется. И не бросить два раза камень в одну и ту же воду.

Самое естественное, что есть в этом мире — перемены. Живое не может быть застывшим. Твердое дерево — мертвое дерево. Живые деревья гибки. Они каждый год сбрасывают листву, чтобы затем вновь покрыться молодыми зелеными листьями.

День сменяет ночь, утро — вечер. Зима теснит осень, а весна догоняет лето. Морская вода воспаряет к небесам и проливается на землю, чтобы дать жизнь росткам кукурузы…

И лишь человек пытается презреть законы мироздания. Людям противна сама мысль о переменах. Высшая добродетель для них — верность своему слову и своим принципам. И даже если мысли их не что иное, как заблуждения, доблестью будет хранить верность этим заблуждениям.

Прошлое для них — идол, которому они приносят в жертву свое настоящее и будущее. В этом слепом поклонении видят они смысл жизни. В этом все их стремление.

Уверенностью в завтрашнем дне называют они свой страх перед переменами. Великим мужем называют они того, кто ни разу за всю жизнь не усомнился в своей правоте. Святым станет для них тот, кто подобно попугаю повторяет раз за разом одну и ту же истину.

С подозрением смотрят Верные-Своим-Убеждениям на того, кто пытается сегодня сказать «здравствуй» иначе, чем вчера.

Он опасен, ибо непредсказуем. Он страшен, ибо не знаешь, на чьей стороне выступит он завтра.

В косности ищет они защиту от меняющегося. И находят ее. Но слишком большую цену платят они за свой покой. Обречены они быть лишь крошечным ручейком. Но никогда не стать им морем.

Вчерашняя истина должна быть низвергнута истиной нового дня. Так учу я, Танцующий! И благословен будет тот, кто по десять раз на дню вскрывает свои мысли отточенным лезвием, чтобы посмотреть, верно ли срослись слова.

Сомневайтесь, ищите и меняйтесь — говорю я вам, алчущие истины. Ибо дух ваш создан для трех превращений.

Верность своим взглядам хороша для окружающих, но не для вас! Они ищут покоя, а не вы. Ваш удел — не выпускать из рук весы, чтобы ежечасно взвешивать заново свои ценности. Как же иначе истребить в себе все низкое и подняться ввысь?

Мужество нужно для этого. И еще воля к отрицанию себя вчерашнего. Так через «нет» рождается «да».

О трех превращениях духа танцую я. И танец мой полон радости и надежды. Надежды на то, что не будет дремать ваш дух в мутных водах покоя, опускаясь с каждым мгновением все глубже и глубже. Глубина создана для сонных холодных рыб, уверенных в завтрашнем дне. Вам же нужно солнце и соленые ветры. И даже шторм не может испугать вас. Ибо что может быть лучше для духа ищущего, чем буря, обнажающая саму суть вашей души?!

О трех превращениях танцую я. О трех превращениях, которые сделают из погонщика верблюдов и глубоководной рыбы созидателя новых скрижалей.

Сначала должны вы превратиться из погонщика верблюдов в охотника. И самой желанной добычей охотника должно все самое низкое в душе его. На самого себя устраивает засаду охотник. На себя он ставит силки и ловушки. Но об этом станцую я на ухо тому, кто готов стать охотником.

Второе превращение, когда воином становится охотник. И меч его обнажается за право быть свободным. Трудна тропа охотника. Но путь воина безжалостен. Но об этом станцую я на ухо тому, кто готов стать воином.

И, наконец, пророком должен стать воин. И переплавить свой меч в зубило, которым будут высечены новые истины на скрижалях. Но об этом станцую я на ухо тому, кто готов стать пророком.

Так танцевал Танцующий на берегу быстрой реки, воды которой были холодны, как зимнее утро и прозрачны, словно горный хрусталь.

И несла река истину Танцующего людям бережно и нежно, как волчица несет в зубах своего волчонка.

О духе охотника

Днем и ночью шел Танцующий, жаждая поскорее увидеть людей. Нетерпеньем было полно его сердце. И ноги сами собой пускались в пляс.

На смену степи пришли холмистые поля. Небольшие рощи постепенно превратились в густые леса. А скалы по-прежнему темнели далеко впереди. Там, за этими скалами лежал город по имени Печальная Собака. Туда стремился Танцующий. Туда он нес свет своего сердца и желчную горечь своей истины.

Однажды, шагая через пышный луг, услышал Танцующий чарующую мелодию, которую кто-то выводил на свирели. Мелодия была проста, но хрупка и чиста, как весенняя капель, как крик перелетных птиц на рассвете… Невольно замедлил шаг Танцующий, прислушиваясь к чудесной музыке. И увидел он чуть поодаль мальчика-пастуха, игравшего на свирели, пока его овцы лениво щипали густую траву.

Приблизился Танцующий к мальчику и опустился рядом с ним на землю.

— Играй, прошу тебя, — мягко сказал он, видя, что мальчик отнял от губ свирель и удивленно смотрит на нежданного гостя.

— Я не могу играть, когда кто-то слушает, — ответил мальчик.

— Почему?

— Сердце перестает подсказывать музыку.

— Что ж, — сказал Танцующий и поднялся с земли — прости, что помешал тебе.

— Не уходи, — попросил мальчик. — Ты ведь Танцующий?

— Откуда знать тебе о Танцующем?

— Твоя истина танцует впереди тебя. Не всем она по вкусу. Многие кривятся услышав ее, словно надкусили червивое яблоко.

— Червивая душа всегда кривится, когда ей попадаются сочные спелые плоды. Везде она видит лишь червоточины. Мир — лишь зеркало нашей души. Но почему ты просишь меня остаться? Зачем тебе Танцующий?

— Мне нужен твой совет.

— Я не люблю давать советы. Советы — удел тех, кто пытается прожить чужую жизнь. Мне же достаточно своей.

— Тогда поделись своим знанием. Я не хочу больше пасти овец, Танцующий… Мне скучно утром выводить их на пастбище, а вечером загонять в хлев. И так изо дня в день. Скучная унылая жизнь без малейшего просвета. Я гожусь на большее. Я не хочу быть погонщиком и с радостью отдам свою дюжину верблюдов. Но не знаю, как изменить свою жизнь. Помоги мне.

Танцующий с грустью посмотрел на мальчика.

— Ты сам не знаешь, о чем просишь, — сказал он. — Идти по пути свободы — что может быть ужаснее!

— Расскажи мне об этом.

— Не слишком ли молоды твои уши для истины Танцующего?

— Я буду слушать не ушами, а сердцем. У него хватит сил вынести твой танец.

— Что ж… Вот тебе мой танец о пути свободы!

Одиноки слепцы, бредущие в ночи. Но стократ одинок зрячий среди слепцов.

Путь его пролегает по лезвию меча, переброшенного через пропасть. И каждый норовит столкнуть его. Ибо ненавидят люди тех, кто возвышается над толпой. И норовят сдернуть его с высоты, чтобы стал он вровень с ними.

Это первая опасность для идущего к свободе. Первая, но самая крошечная.

Куда опаснее ищущий сам для себя. Слишком силен в нем еще погонщик верблюдов. Слишком еще ленив и труслив его дух. А охотник — всего лишь искорка, которой еще только предстоит превратиться в ревущее пламя.

Только одно оружие у охотника — слова «ты должен». Это его меч и щит. Его надежда и его боль. Его победа и его поражение.

Эти слова должны быть твердыми, как алмаз и острыми, как лезвие бритвы. Беспощадность к себе и решимость сделают их такими.

«Ты должен» — молитва и откровение охотника. «Ты должен» — начало начал на его пути к свободе.

Малейшие сомнения, тень страха, призрак лени — должны разбиваться о слова «ты должен», как разбиваются штормовые волны о каменный утес.

Все, что делает охотник, он должен сначала приказать себе, ибо нет для него высшей доблести, чем повиноваться. Даже любовь должен он приказать себе.

Дух охотника вынослив, как мул, чтобы вынести все свои «ты должен». Его рука тверда, как гранит, потому что слишком часто приходится рубить мечом, на лезвии которого горит «ты должен», собственные слабости и страхи.

Ледяной холод одиночества ждет охотника. Мрачные чудовища, которые живут в темных глубинах души… И даже сама смерть лишь избавление от боли и сомнений.

Жестоким должен быть охотник. И прежде всего, жестоким к себе. Сам себе должен он стать смертельным врагом. И быть готовым погибнуть в этой схватке. Потому что гибель его будет торжеством слов «ты должен»!

Преодоление себя и отрицание себя — вот к чему стремится охотник. И едва увидев возможность нового долга, поспешит он туда со всех ног.

Каждому новому испытанию своей воли и решимости радуется охотник, потому что знает — это еще одна ступень вверх. И сам придумывает себе испытания.

Что самое трудное? — вопрошает охотник и отбирает у богов и героев их испытания, чтобы примерить на себя их терновый венец.

Но сидя в яме полной ядовитых гадов, протягивая руку голодному льву, опускаясь в мутную воду истины, кишащую пиявками, он занят одним — внимательно прислушивается он к себе, присматривается, выслеживает малейшую свою слабость, малейшее колебание духа, чтобы тут же навсегда покончить с этим. А если дрогнет рука — он отгрызет и ее.

Вот путь охотника. Возлюбить слова «ты должен» и выжечь каленым железом свои слабости.

Так закончил свой танец Танцующий.

И так нашел своего первого ученика.

О пользе войны

Когда Танцующий приблизился к городу по имени Печальная Собака, его сопровождало множество учеников и последователей.

Не гнал их от себя Танцующий. Но и не радовался такому количеству братьев. Знал он, что лишь каждый десятый сможет подойти близко к краю бездны. И лишь каждый сотый сделает шаг вперед, чтобы вознестись к свету. А высечь новое слово на скрижалях суждено лишь одному из сотен тысяч.

Но знал Танцующий и то, что если сделал человек хоть шаг на пути к свободе, хотя бы даже решился на этот шаг — одним погонщиком верблюдов в мире стало меньше.

Так вел свою войну Танцующий. И был рад он этой войне, ибо дух свободного нельзя взрастить в мире. Дух свободного — дитя войны. И выпестовать его можно лишь в сражениях.

И подумав так, остановился Танцующий и обратился к своим ученикам.

— Братья мои, — сказал он. — Перед стенами этого города хочу станцеваться вам еще одну истину об идущем по пути свободы. И пусть те, у кого слишком нежны уши и легко слезятся глаза, не смотрят на этот танец. Ибо слишком много в нем ярости и силы, для тщедушных.

Оставим мир и уютный покой погонщикам верблюдов, братья мои по оружию. Я призываю вас к войне! И если придется выбирать вам между другом и врагом, выбирайте врага. Друг необходим для услады вашего духа. Враг нужен для того, чтобы дух ваш не терял свою остроту и твердость.

Вложите меч в ножны, и вы лишитесь клинка. Ржавчина разъест его. Для битвы создан меч, и только в битвах сохранит он свой блеск и свою остроту. Ваш дух — ваш меч. И если в дремотном мире проводит он день за днем и год за годом, вялым и податливым станет он, словно мягкая глина. И любой горшечник сможет лепить из него все, что захочет. Но разве свободный — глина для горшков?

Бегите от спокойствия духа, если жаждете высекать новые слова на скрижалях. Бегите от мира и теплого уюта. Пусть путь ваш лежит из благодатных земель в раскаленную пустыню и вечные снега, в неприступные суровые скалы и непроходимые лесные чащи. Там острота и твердость вашего духа будут в безопасности.

С недоверием и опаской смотрите на того, кто призывает вас к миру. Может быть, он лишь хочет сделать вас слабыми. И прежде чем заключить мир, оглядитесь — есть ли поблизости новая война?

Возлюбите врагов своих, танцую я вам. И возлюбите врагов сильных больше, чем слабых.

Так закончил свой танец Танцующий и остановился, чтобы перевести дух. И увидел он, что уже не так много учеников окружает его. Многие отправились по своим домам, ибо не смогли вынести этой истины.

Но у тех, кто остался, глаза горели яростным огнем битвы.

О мире, который носишь в сердце

Не доходя до города по имени Печальная собака, Танцующий попросил учеников оставить ненадолго его в одиночестве. Ему хотелось очистить свои мысли и немного вздремнуть в тишине под сенью платанов. Он шел слишком долго. Настало время отдыха.

Танцующий нашел раскидистое дерево, отбрасывающее густую прохладную тень, и лег под ним, чувствуя под собой приятную упругость травы. Глаза его закрылись и Танцующий погрузился в глубокий сон.

Но длился сон недолго. Вскоре Танцующего разбудили чьи-то шаги. Он открыл глаза и увидел убеленного сединами старца с посохом в руках. Старик не заметил отдыхающего пророка и сел чуть поодаль, чтобы съесть скудный обед.

Но не успел он развернуть свой узелок, к нему подошел молодой человек. Юноша постоял, глядя на стены города, белеющие вдалеке и спросил старца:

— Ты был в этом городе, старик?

— Я живу в нем уже много лет.

— Скажи, какие люди живут в этом городе? Хорошие или дурные, злые или добрые? А может, здесь много охотников до чужих кошельков? Или его населяют одни хитрецы и пройдохи?

— А там, где ты жил, какие были люди? — медленно спросил старец.

— О, это был город бесстыдных лжецов и предателей. Город вымогателей и бездельников, мечтающих только о том, как бы обобрать честного человека. Потому я и ушел оттуда. Я не мог дышать воздухом, отравленным смрадом мелких людей.

— Я огорчу тебя, путник. Здесь ты встретишь точно таких же людей. А быть может, и хуже. Пожалуй, здесь не осталось ни одного честного человека. Все погрязли во лжи и пороке.

— Жаль, — ответил молодой человек. — Очень жаль, что здесь живут одни негодяи. Все же я попробую войти в него. Быть может, мне и повезет…

С этими словами молодой человек направился к воротам города по имени Печальная собака. А старик вернулся к еде.

Но не успел он съесть ячменную лепешку, как к нему подошел еще один путник в дорожном плаще. Он задал старику тот же вопрос:

— Какие люди живут в этом городе?

И снова старик ответил вопросом на вопрос:

— А какие люди были там, где ты жил раньше?

— О, это были добрые, гостеприимные и благородные люди. У меня там осталось много друзей, и мне тяжело было с ними расставаться.

— Ты найдешь таких же и здесь, — коротко ответил старик. — Тут все живут в любви и мире. Каждый спешит прийти на помощь каждому, если случается беда. Они бескорыстны и честны, добры и приветливы. Ступай смело. Ты нашел замечательный город.

— Спасибо тебе, старик, — сказал путник и зашагал к городу.

А старец невозмутимо принялся доедать свою лепешку.

Танцующий слышал весь этот разговор. Он поднялся с земли и подошел к старику.

— Почему ты на один и тот же вопрос ответил по-разному? — сурово спросил он старика, но глаза его улыбались. — Может быть, память твоя ослабла настолько, что не помнишь того, что говорил мгновение назад? Или ты просто бессовестный лжец, сбивающий с толку доверчивых путников? Кого из них ты ввел в заблуждение, первого или второго?

— Ни того, ни другого, — спокойно ответил старец. — Сын мой, каждый носит свой мир в сердце. Тот, кто в прошлом не нашел ничего хорошего там, откуда пришел, здесь и тем более не найдет ничего, кроме обид и разочарований. Тот же, у кого были друзья в родном городе, и здесь найдет верных и преданных людей. Ибо окружающие нас люди становятся тем, что мы находим в них.

Танцующий весело засмеялся словам старика.

— Мудры речи твои, старец, — проговорил он, когда смех перестал рваться из его груди. — Вот только ответь мне, кого же встречу там я, несущий в сердце истину и знающий только истину. Неужели и там, в городе по имени Печальная собака, встречу я истину?

Старик промолчал, не в силах найти ответ.

— Молчишь? — усмехнулся Танцующий. — Позволь тогда открыть тебе еще одну мудрость, которая перемудрит твою. Ты прав, мы носим мир в своем сердце. Но лучшие из нас рождены для того, чтобы вырвать свое сердце. Мы живем в мире, заключенном в нашем сердце. Но лучшие из нас рождены для того, чтобы этот мир разрушить. Как тебе нравится такая истина, старый мудрец?

Не заставляет ли тебя мой танец корчиться в агонии, веря, что агония — это подражание мне? Если бы мир был лишь нашим отражением, как бы он был благостен!

Но подойди к бешеному псу с сахарной костью в руках! Неужели и он угостит тебя сахарной костью? Подставь вору свой карман. Неужели подставит тебе и он свой? Ты изрекаешь замшелые истины, старец. Они давно умерли и истлели в земле, а ты выдаешь их за свежий плод.

Мир не хочет больше быть нашим отражением. Он устал от той тьмы, которая смотрит на него из зазеркалья. Ты призываешь верить в то, что окружающие нас люди становятся тем, что мы находим в них. Я в каждом вижу любящее сердце. Но любят ли они меня? Любят ли они меня в себе или себя во мне?

Вот тебе моя истина: окружающие нас люди становятся тем, что сами находят в себе. И ты, если не слепец и не дурак, будешь видеть в них то, что они сумели найти в закоулках своей души. Откуда в пустом колодце взяться чистой воде, если на дне его лишь зловонная лужа да лягушки? Как бы ты не верил в его наполненность — он останется пустым колодцем.

Ты был бы тысячу раз прав, если бы сказал тем путникам: открой пошире глаза и иди своей дорогой. Порой лучше оставить вопрошающего без ответа, чем пичкать его затхлыми истинами.

Так говорил Танцующий под сенью платана седому старику. Тот молчал, хитро глядя на пророка из-под косматых бровей. И когда замолк Танцующий, старец спросил:

— Кого же найдешь ты, провозвестник новых истин?

— Того, кого увидят мои широко раскрытые глаза.

Сказав это, Танцующий подхватил свой посох и зашагал к городу, оставив старика наедине со своими мыслями.

О чувстве собственной важности

Танцующий вошел в город по имени Печальная собака. По-разному встречали его жители города. Кто-то смотрел на него с надеждой, кто-то с любовью, кто-то с любопытством. Но всего больше было тех, в чьем взгляде смешались страх, ненависть и презрение. И не единожды услышал Танцующий себе в спину:

— Возмущаешь ты покой наш, лже-пророк. И лучше тебе уйти в пустыню, если не хочешь ты, Танцующий, отплясывать в петле!

Но невозмутим оставался дух Танцующего. И так отвечал он:

— Что ж, тогда именем моим станет Танцующий-в-Петле. А смерть пророка придает его истине больший вес. И по смерти голос порой становится громче, чем при жизни. Сможете ли вы вынести истину мертвого, если даже истина живого для вас чересчур тяжела?

Так говорил Танцующий, и отводили люди глаза.

И лишь одна старуха вышла из толпы и взяла Танцующего за руку.

— Тебе нужен кров? Можешь пожить у меня, — сказала она. — Я почти слепа и глуха, так что мне твоя истина не причинит вреда. А человеку все равно нужно где-то спать и есть.

— Спасибо тебе, женщина, — ответил Танцующий. — Но не боишься ты навлечь на себя гнев толпы?

— Что мне толпа? Смерть сидит на пороге моего дома и заглядывает в окна мои. Как я могу бояться людей? Теперь я страшусь лишь своей совести. Она всегда жестока к умирающим. И я должна ее хоть чем-то задобрить.

— Спасибо, женщина. Я принимаю твое приглашение. Хоть и пускаешь ты меня в свой дом всего лишь из-за страха. Но разве не половина всех добрых дел делается из-за боязни угрызений совести? И это единственный вид страха, который приветствует Танцующий.

Однажды ранним утром вышел Танцующий с самыми близкими учениками во двор дома, где нашел он приют. И увидел он, как по двору важно вышагивает павлин. Роскошный хвост его горел на солнце и переливался всеми цветами радуги. Поступь его была величава, а взгляд полон гордости и презрения.

— Посмотрите на эту птицу, — сказал Танцующий. — Что вы видите в ней?

Разными были ответы учеников. Кто-то видел красоту, кто-то — пустую чванливость, кто-то — глупость, кто-то — насмешку природы.

Качал головой Танцующий, слушая ответы своих учеников. И когда смолк последний, так сказал Танцующий:

— Вас я вижу в этой пустой напыщенной птице.

Возмутились ученики. Но Танцующий жестом заставил их замолчать.

— Почему возмутились вы? Какой части вашей души пришлось не по вкусу мое сравнение? Какой демон сидит внутри вас и говорит: «Я лучше, чем эта птица! И лучше я, чем покрытый струпьями нищий, просящий милостыню на обочине дороги. И лучше я, чем вор, крадущийся в темноте, лучше, чем трусливый предатель, лучше, чем полый убийца! И уж на голову выше я тех, кого Танцующий называет погонщиками верблюдов!»

Что заставляет ваше сердце чувствовать обиду? Что толкает вас на нелепые поступки, лишь затем, чтобы другие думали о вас хорошо? Что делает вас погонщиками верблюдов, даже если вы не считаете себя таковыми?

Ученики не нашлись что ответить. И тогда снова заговорил Танцующий:

— Демон этот — чувство собственной важности. Внутри себя вы ходите высоко задрав голову, как этот павлин. И затаенно гордитесь тем, что вы не такие как все. Вы — нечто особенное. Ибо нет ни одной одинаковой песчинки в пустыне, и нет одинаковых людей в этом мире.

Даете вы каждому явлению свое название, и ставите его на ступень выстроенной в вашем сердце лестницы. И самое лучшее — стоит на самом верху.

Но истина моя шепчет мне на ухо, что все в этом мире имеет одинаковую цену. И солнце равно песчинке! Все пришло из небытия и уйдет в небытие. Не равны дела наши, но не мы сами лучше или хуже других.

Предостерегаю вас: не позволяйте чванливому павлину распускать хвост в душе вашей. Эта птица желанная добыча каждого охотника.

Не к смирению я вас призываю, но к единению с этим миром и со всей тысячей вещей этого мира.

Каждый раз, когда павлин закричит в душе вашей, вспомните о главном судье — смерти. Перед ее лицом едины глупцы и гении, нищие и цари, воры и праведники.

Пускай мерилом будут дела ваши, а не чувство собственной важности.

И когда кто-то вдруг назовет вас чванливыми павлинами, должны рассмеяться радостно вы. Или пожать плечами. Или просто пройти своей дорогой. Но не роптать возмущенно: Да как он посмел сравнить меня с павлином?!

Оставьте обидчивость погонщикам. У них не так много дел. И они всегда с удовольствием побудут центром мироздания.

Проходите мимо. У вас иная цель. И пусть вы будете мишенью для их острот. Но каждая стрела пройдет сквозь вас, не причинив вреда.

О том, что ищем

Однажды ночью Танцующего разбудил стук в дверь. Он встал с охапки шкур, служившей ему постелью, чтобы впустить нежданного гостя.

На пороге стоял человек с масляной лампой в руке. Огонек весело плясал внутри лампы, освещая измученное лицо незнакомца.

— Кто ты? — спросил Танцующий. — Зачем тревожишь меня в ночной час? Даже тому, для которого танец есть жизнь, нужно иногда спать.

— Прости меня, добрый человек, — сказал незнакомец. — Но сил нет терпеть. Не найдется ли у тебя огнива? Весь вечер я мечтаю о том, как закурю, наконец, свою трубку. Но никак не могу найти огня. Отчаявшись, я стал ходить по домам соседей. Вот зашел и сюда. У тебя есть огниво?

Рассмеялся Танцующий. И сон тут же слетел с него. Таким бодрым и веселым он не бывал даже ранним утром.

— За то, что ты так рассмешил меня, прощаю я твое ночное вторжение. И открою тебе маленькую, но обжигающую хитрость. Посмотри на свою руку. Ты весь вечер держишь в руках огонь, и не можешь его найти. И коль прошел мой сон, станцую я тебе о том, как слепые погибают от жажды, сидя на бочке с вином.

Смотри вдаль, проникай в глубины, стремись ввысь — так учат нас проповедники старых истин. Протяни руку и возьми все, что тебе нужно, — танцую я. Ищи, где лучше, — вот их мудрость. Посмотри под ноги и подними свое счастье, — вот моя истина.

Они хотят добежать до горизонта. И в этом стремлении проходит их жизнь. Но много ли можно увидеть на бегу? Они жаждут добыть все богатства мира. Но много ли можно добыть с завязанными глазами? Они хотят найти счастье, но можно ли увидеть счастье, если все время ходишь с задранной вверх головой?

Все, чем ты можешь и хочешь владеть — рядом с тобой. Вдалеке лишь то, что принадлежит дальнему твоему.

Но своя сума кажется им недостаточно полной. Свой сад кажется им недостаточно цветущим. Свой океан кажется им недостаточно глубоким. А свой огонь — не таким ярким и горячим, как хотелось бы.

Смотри под ноги, учу я. Иначе, как ты сможешь протанцевать свою жизнь? Лучшее — всегда есть дальнее. Возьми ближнее, и сума твоя будет полна.

— Ты хочешь сказать, что лучше синица в руках, чем журавль в небе, — спросил человек.

— Нет, глупец. Если ты перестанешь вглядываться в даль, то увидишь, наконец, что и синица, и журавль — и так в твоих руках.

И Танцующий прогнал со своего порога человека, ищущего огонь с огнем в руке.

Что с него взять, подумал Танцующий, он даже не видит истины, которая лежит перед его носом. Зато пытается разглядеть журавля там, где его нет.

Танец одиночества

После того, как ушел человек, ищущий огня с огнем в руках, Танцующий вышел из дома и направился к городским воротам. Ему хотелось покинуть хотя бы на час душный город, чтобы остаться наедине со своей подругой, которая приходила к нему каждый раз, когда солнце устало опускалось за горизонт. Ночь была его подругой. И с ней он хотел поговорить сегодня.

Танцующий вышел из города и приблизился к одинокой горе, возвышавшейся в стороне, словно суровый молчаливый страж. Пророк поднялся на ее вершину и поднял лицо к далеким звездам. Они равнодушно смотрели на него. И их холодный взгляд наполнил сердце Танцующего горьким вкусом одиночества.

У его ног дремал город по имени Печальная собака. Дремал, как старый пес, устало положив мохнатую голову на лапы. Но и город был сам по себе. Что ему до человека, который даже не хочет стать его хозяином?

И тогда Танцующий, глядя на безразличные звезды и равнодушный город, начал тихонько танцевать. Так, чтобы не потревожить мирный сон горы, которая тоже была безучастна к нему.

Здравствуй, ночь. Сегодня одиноки мы с тобой. Но никто не отнимет у нас право излить друг другу свое одиночество.

Неизбывно оно. И нет ничего, с чем мы делились бы охотнее. И нет ничего, от чего так настойчиво бы отказывались те, кому мы предлагаем свою долю.

Как хотел бы я всей душой полюбить свое одиночество! Но для этого должно быть оно хоть немного ласковее со мной. Сейчас же еще слишком остры его зубы и слишком длинны когти. Опасным зверем оно подходит ко мне. И чувствую я его горячее дыхание на своем лице. Вижу, как заглядывает оно мне в лицо, и жестоки его глаза.

На мои попытки отогнать его факелом дружбы, презрительно фыркает оно. Что ему свет и жар! Даже усы не опалит ему мой факел.

Самое жестокое одиночество испытывал я как раз в кругу друзей.

Ловушки любви обходит оно далеко стороной. Что ему эти ловушки! Оно само мастер их мастерить.

И в них попадаю я снова и снова.

На базарной площади и дружеском пиру, воспаряя к самым облакам и опускаясь на самое дно самой глубокой бездны — всегда чувствую я за своей спиной его когтистую лапу.

Не я властвую над ним, а оно надо мной. Оно входит в мой дом, как хозяин и господин мой. Тень его ложится на стены, и нету в мире тени страшнее.

Довольно урчит оно, видя тоску в моих глазах. И пока не насытится оно этой тоской, не уйдет на отдых. И даже когда показывает оно свою спину, рано вздыхать с облегчением. Вскоре я снова услышу, как оно царапает мою дверь.

Не прогнать и не одолеть его. Одиночество можно лишь полюбить и приручить через эту любовь. Но как много времени должно пройти, прежде чем эта кошка начнет есть из моих рук!

Так танцевал Танцующий на исходе ночи. И позади него танцевало его одиночество.

О пустоте и пустотах

Однажды Танцующему сказали, что его учеником хочет стать один торговец.

— Почему же он сам не пришел ко мне, чтобы сказать это? — удивился Танцующий.

— Он не может оставить свою лавку. Придет, когда наступит вечер и можно будет прекратить торговлю.

Действительно, когда сгустились сумерки, пришел торговец. Он увидел, что Танцующий сидит на земляном полу и ест похлебку из черепка большого кувшина. Комната была пуста, лишь в центре был сложен из камней небольшой очаг. Поразился торговец такой бедности пророка, слава о котором бежала далеко впереди него самого.

— Почему ты живешь в такой нищете, Танцующий? Неужели у тебя нет друзей, которые подарили бы тебе хотя бы циновку, чтобы не сидел ты на земле?

Танцующий доел похлебку и выбросил черепок в окно.

— А почему ты пришел без своей мягкой кровати, без своих богатых товаров, без десятка овец, стоящих в твоем хлеву? Почему ты не взял с собой великолепные ковры, покрывающие стены и полы в твоем доме? Почему не приволок с собой всю кухонную утварь и дорогие кубки и блюда? Почему?

— Ты шутишь, Танцующий? Зачем мне тащить все это, если я пришел к тебе лишь на один вечер? Я гость…

— А я пришел в этот мир всего на одну жизнь, — сказал Танцующий. — И могу покинуть его в любое мгновение. Видишь, я тоже гость. Все мы гости в этом мире.

Ты хочешь встать на путь свободного, но путь свободного заключается в слове «нет». А ты цепко держишься за свое «да». Ты хочешь быть охотником, но добыча твоя — добыча погонщика, а не охотника.

Потерять нужно все, чтобы обрести новое. И если кувшин полон, нужно опорожнить его, а потом наполнить вновь свежим вином. В твой кувшин не поместится ни капли новой истины.

Сердце твое и дом твой должны опустеть, прежде чем сделаешь ты следующий шаг вперед. Охотник твой должен сначала взять в руки метлу и вымести вон весь сор лишних вещей в доме твоем и сердце твоем. И лишь потом настанет время взять в руки лук и стрелы, чтобы начать настоящую охоту. Ведь самые мерзкие гады живут под замшелыми камнями и гнилыми бревнами.

Пусть отрицание будет твоей метлой. И пустота — твоей целью.

Подойти к самому краю бездны должен ты в своем отрицании. И когда даже свое «Я» станешь отрицать ты, значит готов твой дух к новой истине. И примет сердце ее, не потеряв ни капли.

О пустоте и пустотах танцую я, ибо это начало начал. Лишившись всего, ты обретаешь свободу идти по пути свободного. Тогда и путь твой будет легок. Ведь покорить неприступную вершину, можно лишь идя налегке. Если же несешь на своих плечах тяжкий груз забот и волнений, вещей и убеждений, веры и неверия, оценок и сомнений, привязанностей и привычек — не приблизишься ты и на волос даже к подножью горы. Лишние вещи в сердце твоем и доме твоем делают тебя лишним в этом мире.

Пустотой в пустоте должен стать ищущий свободы. Бежать в пустыню и там взрастить пустоту духа. А потом открыть сердце словам «ты должен».

Иди налегке, так танцую я! И пусть дух твой будет легче пуха.

Танец на базарной площади

Однажды к дому Танцующего подошла большая толпа жителей города по имени Печальная Собака. Они кричали и смеялись, пели и изрыгали проклятия… Не разобрать было ни одного слова в этом гомоне.

Наконец из толпы вышел один из старейшин города и поднял руку, призывая людей к тишине.

И так сказал он, обращаясь к Танцующему:

— Смуту ты принес, Танцующий, в наш город. Истина твоя родная сестра хаосу. Речи твои будоражат людей, но не просветляют их умы. Во мраке бродят те, кто слышал тебя. И в страхе перед мраком живут те, кто слышал о тебе и о твоей истине.

Но не призываю я тебя покинуть город Печальная Собака. Прошу я тебя лишь выйти на площадь и донести до многих свою истину, дабы прекратить кривотолки и смуту в сердцах.

И толпа закричала:

— Выйди на площадь, Танцующий! Донеси до нас свою истину! Станцуй нам на подмостках! И может быть, заработаешь ты несколько медяков!

— Зрелищ хотите вы? — спросил Танцующий. — Хорошо. Я буду танцевать на базарной площади. Но не об истине моей будет танец, ибо слепы останетесь вы к нему. А что толку танцевать для слепых! О вас, обещающие мне медяки, станцую я! И плакать заставлю я вас кровавыми слезами. И может быть так выйдет из вас дурная кровь!

Но утонул в реве толпы голос Танцующего. Тысячи рук подхватили его, и потекла толпа к базарной площади, что была в центре города по имени Печальная Собака.