Хуэй Нэнг

ХУЭЙ НЭНГ (637—714 г.г.): «Не завися ни от чего, ты должен найти свое соб– ственное сознание». Хуэй Нэнг, неграмотный крестьянский парень, ставший впоследствии шестым патриархом дзэн, как бы подслушал у природы слова, приведенные выше и ставшие для него великим откровением во время абсолютно прозаичного занятия – собирания хвороста. Вмиг его сознание стало светлым и чистым, наполненным пониманием того, что истина не в изменчивых мнениях и взглядах мира, но в единственно реализуемой вещи – нашем собственном существовании. Позже он узнал строки из Алмазной Сутры буддизма – «Все бодхисаттвы (сострадательные существа), великие и менее великие, должны развивать чистое, ясное сознание, не зависящее от звука, вкуса, запаха и других качеств. Бодхисаттва должен развивать сознание, не цепляющееся ни за что вообще».

Ваджра. Алмаз, символизирующий важнейшее положение буддизма, его вечность

Далее ему посоветовали идти в храм пятого патриарха дзэн, которым был знаменитый мастер по имени Хунг-джэн, советовавший всегда, будь то монах или мирянин, читать только Алмазную Сутру. Итак, Хуэй Нэнг отправился в путь и после тридцатидневного путешествия пришел в храм на горе Желтой сливы (Алычевой горе), где со многими другими учениками выразил свое почтение мастеру Хунг-джэну.

Патриарх спросил его: «Откуда ты пришел, и что тебе нужной» На что Хуэй Нэнг ответил: «Я простой человек из южного кантона. А проделал я этот некороткий путь, чтобы выразить тебе, мастер, свое уважение. И еще мне бы хотелось стать буддой, увидеть будду в себе».

Пятый патриарх был изрядно поражен заявлением и решил проверить Хуэй Нэнга: «Ты говоришь, что пришел с юга? А это означает, что ты еще дикий! Как же ты сможешь стать буддой?» Хуэй Нэнг ответил так: «Человек может прийти с севера или с юга, но для состояния просветленного не существует ни севера, ни юга. Плоть дикаря не та, что у аббата, но как отличить мое просветление от твоего?»

Зеркало (санскр, адарка). Символизирует чистую мудрость Дхармы.

С этого момента мастер Хунг-джэн принял к себе учеником Хуэй Нэнга, хотя перед ним встала дилемма. В те времена дзэн был еще под влиянием индийского буддизма, не лишенного схоластических метафизических умствований, затуманивающих идею прямого просветления. Хунг-джэн знал, что начитанные, вышколенные монахи с севера сделают фарш из маленького крестьянина. Таким образом, чтобы спасти Хуэй Нэнга, он отправил его на кухню рабочим, и восемь месяцев Хуэй Нэнг колол дрова и молол рис.

Как-то однажды патриарх собрал всех монахов и сказал: «Вопрос рождения и смерти – один из важнейших вопросов для каждого. Вы ищите награду более чем просветления по поводу рождения и смерти. В то время, как ваши умы введены в заблуждение, награда не способна дать вам спасения. Идите в свои кельи и зрите вашу собственную природу. Каждый, полагаясь на свою изначальную мудрость, составьте по короткой оде и приходите ко мне для прочтения ее. Если кому удастся отыскать великий принцип буддизма, я передам тому свое одеяние и свое управление и посвящу в Шестые Патриархи. Это все срочно. Идите сейчас же, не откладывая. Если вы доверите это мудрости ума, вы не сумеете использовать ее, как надо. Тот, кто способен понять свою собственную природу, видит ее мудрость в момент, когда я говорю о ней. И тот, кто сможет проделать это, реализует ее (природу) даже под звон мечей в великой битве».

Даже, когда зеркало отражает кого-либо, с зеркалом ничего не случается. Зеркало не изменяется никак; зеркало остается прежним. Это и есть отсечение причины.

Тилопа

Шэн Хсиу, старший монах, слыл наиболее образованным из всех и поэтому был первым претендентом на почетное назначение. Сам он понимал, что равных ему не было, хотя и не совсем доходил до понятия своей самости (природы). Итак, он сочинил оду и в полночь написал ее на стене, мимо которой проходил мастер. Она гласила:

Тело подобно дереву мудрости,

Сознание – сияющему зеркалу;

Не переставай вытирать его начисто.

Чтоб ни одна пылинка не села.

Мастер благодушно похвалил ученика, но сказал Шэну, что его ода не выражает спонтанности, и, более того, – он не нашел до сих пор свою собственную природу, и ему следует пытаться снова и снова. Хуэй Нэнг в то же время сочинил свою оду, но ему надо было повременить с тем, чтобы кто-нибудь написал ее за него, так как он был неграмотен. Она появилась на утро следующего дня, написанная на той же стене:

По существу, нет мудрости дерев,

Как нет зеркал, чтобы сиять;

И коль все изначально есть великое Ничто,

К чему тогда пылинке той пристать?

Хотя написанное восхитило мастера, но, опять-таки, опасаясь за Хуэй Нэнга, он стер все со словами: «Сие также написано человеком, не нашедшим свою изначальную природу». Но в полночь патриарх призвал к себе Хуэй Нэнга и передал ему знаки отличия, патриаршьи одежды и чашу, определяя его тем самым как преемника. Далее он сказал: «Если ты не проник в свое собственное сознание, изучение буддизма окажется для тебя пустым занятием. Если же ты овладел собственным сознанием и узрел свою изначальную природу, ты именно тот, кого почтенно нарекают мастером, учителем, буддой. Но ты должен скрывать свет своего понимания до лучших времен». Затем, взяв весла, он посадил Хуэй Нэнга в маленькую лодку и переправил его через реку. Хуэй Нэнг двинулся к югу.

Но когда дело касается личного опыта, собственных переживаний, тогда все, что может сделать учитель, – это дать ученикам понять, что они во тьме лабиринта, и единственное, на что они могут уповать, это то, что лежит гораздо глубже интеллекта и у других не занять.

Дзягю Тадзима

Мастер не появлялся к ученикам пять дней, но потом был вынужден признаться в том, что Хуэй Нэнг исчез с патриаршьими одеждами и чашей. Он надеялся, что Хуэй Нэнг уже добрался до своих мест, но ревнивые монахи его монастыря твердо намерились вернуть одежды и чашу. Они рыскали в поисках Хуэй Нэнга два месяца и, наконец, обнаружили его на вершине одной горы. Заправилой у них был ученый монах Минг, который практиковал медитацию и читал сутры в течение двадцати лет, но так ничего и не понял. Для него это было слишком – обладание кухонным рабочим после восьми месяцев пребывания в монастыре всеми отличительными знаками патриарха. Он направился к Хуэй Нэнгу с одним желанием – убить его. Когда Хуэй Нэнг увидел это, он расстелил одежды на плоском камне и поставил рядом чашу. Затем он обратился к Мингу: «Эти одежды есть свидетельство веры. Никто не может взять их силой».

Рисунок пустоты

Рисунок пустоты, заполненой всеми вещами

Минг рванулся было к камню, думая, что сможет взять то, что было на нем. Но стоило ему протянуть руки к рясе, которую носил, как утверждали, сам Будда, его сознание (ведь он все же был по природе добрым и честным человеком, как и все монахи его времени) проснулось и пробудило в нем ощущение низкого, плохого и злого деяния, творимого им. И он сказал: «Истины желаю, а не рясы. Пожалуйста, брат, помоги мне избавиться от невежества». «Коль хочешь ты истины, – отвечал Хуэй Нэнг, – перестань гнаться за вещами. Прекрати думать о том, что правильно, а что неправильно, но в сей момент постарайся увидеть свое изначальное лицо до рождения твоих отца и матери».

Внезапно Мингу открылась истинная суть вещей, которая существовала до того лишь в его воображении. Он почувствовал себя так, как будто отпил прохладной воды и утолил жажду. Ответ Хуэй Нэнга воспринялся им прямо и непосредственно, он не имел ни философского, ни интеллектуального, ни образного применения. Интеллект Минга, теперь открытый его сознанием, дозрел, как готовая упасть от спелости слива, и учение в течении долгих лет увенчалось успехом в один миг.

Там, где вечное пребывает в состоянии небытия, мы видим тайну бытия; там, где вечное в состоянии бытия, мы можем видеть пределы небытия.

Лао-Цзы

С тех пор это заявление Хуэй Нэнг используется как вопрос – коан, задаваемый начинающим – «как выглядело твое изначальное лицо до рождения твоих отца и матери?» В китайских судах коаны представляли собой «ортодоксальные писания мудрецами и почтенными людьми, воспринимаемые за принцип». Коаны никогда не представляли собой чье-либо приватное мнение, но довольно высокий принцип, который почитался и принимался как простыми смертными, так и бодхисаттвами «в трех мирах и десяти измерениях». Этот принцип соответствует духовному истоку, совпадает с таинственным значением, разрушает рождение и смерть и уводит от страсти. Его нельзя понять логически или передать словами; его нельзя объяснить в письме или причинно обосновать. Он подобен оглушительному барабану или великому огню, пожирающему всех, кто к нему приблизится.

Бесконечный узел (санскр, криватса). Геометрическая фигура, символизирующая благополучие, единство всех вещей и переменчивый характер времени

Коан Хуэй Нэнга служит как бы указателем на собственную природу человека, он прекращает всякие блуждания и рассуждения ума о реальности сущего. Когда ученик настраивается на концептуальный ответ, наступает своеобразный шок оттого, что нельзя найти концепцию, подходящую к вопросу подобного рода. И вот как раз этот шок создает причину для сомнения в сознании ученика по поводу его восприятия, а это и есть момент начала «пробуждения».

Каково изначальное лицо самого Хуэй Нэнга – пустота, лишенная признаков? Его ода также пустота. Что есть пустота Хуэй Нэнга? Он говорил так:

«Когда вы слушаете меня, говорящего о пустоте, не привязывайтесь сознанием к этому, в особенности – к какой-либо идее об этом. Просто, сидя спокойно с пустым рассудком, вы впадаете в воображаемую пустоту.

Безграничная пустота неба охватывает десять тысяч сущностей всех форм и размеров – солнце, луну и звезды; горы и реки, кусты и деревья; плохих людей и хороших; умные и глупые учения; рай и ад. Все это составные пустоты».

Пустота вашей изначальной природы такая же, как и любая пустота. Она также охватывает все, потому что она «великая» пустота. Все и вся заключены в вашу собственную изначальную природу. Ничто нельзя удержать или уничтожить: «Вечная земля ни на секунду не отделима от обычного мира феноменов, – говорил Хуэй Нэнг. – Если же смотреть на нее иначе, вы отсекаете себя от родственного вам мира, который также является вашей собственной реальностью, как и все другое».

После пятнадцати лет жизни инкогнито, Хуэй Нэнг объявил себя законным преемником пятого патриарха, доказав это всеми имеющимися у него атрибутами патриаршего статуса. Он стал известен как величайший мастер дзэн, и после смерти его труды были собраны воедино и классифицированы, как еще одна буддийская сутра. Именно он установил традиционную практику дзадзэн и определил ее следующим образом:

«В центре всего доброго и дурного ни единой мысли не возникает в сознании – это мы называем дза. Видение вашей самостной природы вне всякого состояния движения – это мы называем дзэном».

Он утверждал, что такая форма медитации должна практиковаться всегда, а не только во время формального сидения. Таким образом, он был глубоко убежден в том, что именно такое состояние сознания является важным для человека, меньше уделяя внимания физическому положению (позе). Он вообще считал, что продолжительное сидение не лучше состояния умершего, именно потому, что, по его мнению, истина не является результатом стояния, хождения и лежания. Он говорил: «Живой, который сидит и не лежит; мертвый, который лежит и не сидит! И тот и другой – лишь тлеющие трупы».

Когда ему исполнилось семьдесят семь лет, он сказал своим ученикам: «Соберитесь возле меня. Я решил покинуть сей мир». Когда монахи услышали эти слова, они рыдали, не скрывая слез. «По ком плачете? – спросил их мастер, – вы беспокоитесь обо мне, думая, что я не знаю, куда я иду? Если бы я не знал, я не был бы просто в состоянии оставить вас подобным образом. О чем вы плачете в действительности, так это о том, что вы не знаете, куда я иду. Если бы вы знали, вы бы не плакали, ибо не плачет знающий, что Истинная Природа вне рождения и смерти, что она не уходит и не приходит».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.