2

2

Несколько лет спустя, следуя советам Флоринды, я наконец вернулась в Венесуэлу — туда, где родилась. На первый взгляд я собирала антропологические данные о знахарской практике. В действительности я исполняла здесь, по наставлению Флоринды, необходимые уловки, чтобы обнаружить, обладаю ли я скрытыми резервами, без которых невозможно оставаться в мире нагваля.

Согласие на то, что моя поездка будет предприниматься в одиночестве, было вытянуто из меня почти силой. Строго и решительно Флоринда заметила, что ни при каких обстоятельствах я не должна советоваться с кем-либо во время поездки. Зная, что я учусь в колледже, она порекомендовала мне не пользоваться привилегиями академической жизни. Я не могла просить о стипендии, имея научного руководителя, не могла даже просить помощи у родных и близких. Я должна была позволить обстоятельствам диктовать путь следования, и приняв только его, я бросилась в это с неистовством женщины на пути нагваля.

Я договорилась поехать в Венесуэлу с неофициальным визитом. Мне можно было видеться с родственниками. Я думала и собирала сведения о любой возможности для будущего исследования в культурной антропологии. Флоринда хвалила меня за быстроту и тщательность, хотя мне кажется, она забавлялась со мной. Хвалить меня было не за что. Я напомнила ей, что меня волнует отсутствие её инструкций. Снова и снова я просила её более детально раскрыть мою роль в Венесуэле. Чем ближе подходила дата моего отъезда, тем больше я беспокоилась об исходе всего этого. Я настаивала, правда, не в очень ясных выражениях, на необходимости более определённых инструкций.

Мы сидели в плетёных креслах, удобно подбитых мягкими подушками, в тени фруктовых деревьев, растущих в её огромном дворе. В своём длинном кисейном платье, в своей широкополой шляпке, обмахиваясь разрисованным веером, она выглядела человеком другой эпохи.

— Забудь об определённой информации, — сказала она нетерпеливо, — она не принесёт тебе никакой пользы.

— Она обязательно даст мне массу полезного, — настаивала я, — я действительно не понимаю, почему ты не сделаешь этого для меня, Флоринда.

— Вини в этом тот факт, что я нахожусь в мире нагваля; тот факт, что я женщина, и что я принадлежу другому настроению.

— Настроению? Что ты подразумеваешь под настроением?

Она посмотрела на меня далёким беспристрастным взглядом.

— Хотела бы я, чтобы ты слышала свои слова. Какое настроение? — передразнила она меня. Её лицо выразило презрение, — видишь ли, аккуратная расстановка мыслей и дел не для меня. Для меня порядок отличается от аккуратной расстановки вещей. Я не проклинаю глупость и не имею терпение.

Это является настроением.

— Это звучит ужасно, Флоринда. Я была уверена, что в мире нагваля люди стоят выше мелочности и не ведут себя нетерпеливо.

— Быть в мире нагваля значит ничего не делать со своим настроением, — сказала она, сделав смешной, безнадёжный жест, — ты же видишь, я безупречно нетерпима.

— Мне действительно хочется знать, что означает быть безупречно нетерпимой.

— Это означает, например, что я полностью сознаю, как ты надоела мне со своей глупой настойчивостью, выспрашивая подробные инструкции. Моя нетерпимость говорит мне, что я должна остановить тебя. Но моя безупречность заключается в том, чтобы заставить тебя замолчать немедленно.

Всё это выльется в следующее, — продолжала она, — если ты, несмотря на моё предупреждение, будешь упорствовать в просьбе о подробностях, что вызвано только твоей дурной привычкой иметь всё разжёванным, я ударю тебя, чтобы ты остановилась. Но я никогда не буду сердита или обижена на тебя.

Несмотря на её серьёзный тон, я засмеялась.

— Ты действительно будешь меня бить, Флоринда? Хорошо, лупи меня, если тебе это нужно, — добавила я, рассматривая её решительное лицо, — но мне надо знать, что я буду делать в Венесуэле. Я схожу с ума от волнения.

— Всё верно! Если ты настаиваешь на знании деталей, которые я считаю важными, я расскажу тебе. Я надеюсь, ты понимаешь, что мы разделены бездной, и через эту бездну нельзя перебросить мост с помощью болтовни.

Мужчины могут строить мосты из своих слов, а женщины не могут. Сейчас ты подражаешь мужчинам. Женщины делают мост из своих поступков. Ты знаешь, что мы даём рождение. Мы создаём людей. Я настаиваю на твоём отъезде для того, чтобы ты в одиночестве определила, что является твоими сильными сторонами, а что — слабостями.

— Я понимаю, о чём ты говоришь, Флоринда, но прими во внимание моё положение.

Флоринда смягчилась, отбросив резкий ответ, уже готовый сорваться с её губ.

— Всё верно, всё верно, — сказала она устало, жестом приказав мне поставить свой стул рядом с ней, — я дам тебе подробные детали того, что я считаю важным для твоей поездки. К счастью для тебя, это не будет подробной инструкцией, за которой ты гоняешься. Ты хочешь, чтобы я точно расписала тебе, что делать в будущей ситуации и когда это делать. То, о чём ты просишь, совершенно глупо. Как я могу дать тебе инструкции о том, чего ещё не существует? Лучше я дам тебе взамен инструкции, как привести в порядок свои мысли, чувства и реакции. Используя их, ты справишься с любой возможностью, которая может представиться.

— Ты это серьёзно, Флоринда? — спросила я недоверчиво.

— Я смертельно серьёзна, — уверила она меня. Наклоняясь вперёд на своём стуле, она продолжала говорить, сопровождая всё улыбкой и смехом, — первым подробным пунктом считается проведение инвентаризации самой себя.

Видишь ли, в мире нагваля мы должны отвечать за свои поступки.

Она начала напоминать мне то, что знала о пути воина. За то время, что я была с ней, говорила она, я прошла обширную практику в тяжёлой психологии мира нагваля. Поэтому любые детальные инструкции, которые она могла мне сейчас преподнести, фактически были подробным напоминанием о пути воина.

— На пути воина женщина не чувствует себя важной, — продолжала она, словно декламируя что-то заученное наизусть, — так как важность смягчает неистовство. На пути воина женщины свирепы. Они остаются неистово беспристрастными при любых условиях. Они не требуют ничего, но готовы дать себе всё, что угодно. Они неистово ищут сигнал из души вещей в виде доброго слова, уместного жеста; и когда они находят его, то выражают свою благодарность, удваивая своё неистовство.

На пути воина женщины не рассуждают. Они неистово стушёвываются для того, чтобы слушать и наблюдать, поэтому они могут покорять и быть покорными своим победителям, или быть побеждёнными возвеличены поражением.

На пути воина женщины не сдаются. Они могут быть побеждены тысячи раз, но они никогда не сдаются. И превыше всего, на пути воина женщины свободны.

Не смея перебивать её, я продолжала очарованно смотреть на Флоринду, хотя и не совсем понимала то, о чём она говорит. Я почувствовала острое отчаяние, когда она остановилась, будто ей нечего было больше мне сказать.

Совершенно не желая того, я бесконтрольно расплакалась. Я знала, что то, о чём она говорит, не поможет мне решить свои проблемы.

Она позволила мне поплакать немного, а затем рассмеялась.

— Ты на самом деле плачешь! — недоверчиво воскликнула она.

— Ты самая бессердечная и бесчувственная из всех, кого я встречала, — сказала я сквозь рыдания, — ты готова отправить меня бог знает куда, и даже не говоришь, что мне там делать.

— Но я уже сделала это, — сказала она, спокойно улыбаясь.

— То, что ты сказала, не имеет значения в реальной жизненной ситуации, — сердито возразила я, — а сама ты выглядишь, как диктатор, который выкрикивает с трибуны лозунги.

Флоринда весело смотрела на меня.

— Ты будешь удивлена, как много пользы можно извлечь из этих глупых лозунгов, — сказала она, — но сейчас давай придём к соглашению. Я никуда не гоню тебя. Ты женщина на пути воина, ты вольна делать всё, что пожелаешь, и ты знаешь это. Ты ещё не поняла, что мир нагваля повсюду. Я не учитель для тебя; я не наставник для тебя; я за тебя не отвечаю. Только ты за себя в ответе. Самой трудной вещью, которую следует понять о мире нагваля, является то, что он предлагает полную свободу. Но свобода не освобождает.

Я взяла тебя под своё крылышко из-за того, что у тебя есть естественная способность видеть всё так, как оно есть, ты можешь убрать себя из ситуации и увидеть в этом нечто удивительное. Это дар; ты была рождена такой. Для обычных людей требуются годы, чтобы убрать себя из своих затруднений с самим собой и обрести способность видеть в этом нечто удивительное.

Не считаясь с её похвалой, я продолжала беспокоиться. В конце концов она успокоила меня, пообещав, что перед моим отъездом даст мне подробную информацию, какую я только пожелаю.

Я ждала её в зале ожидания аэропорта, но Флоринда не пришла.

Удручённая и переполненная жалостью к себе, я дала волю своему отчаянию и разочарованию. Под любопытными взорами прохожих я села и заплакала. Я не чувствовала себя такой одинокой никогда раньше. Всё, о чём я могла думать тогда, так это только о том, что никто не пришёл проводить меня, никто не помог мне нести мои чемоданы. Я всегда пользовалась услугами родственников и друзей, провожавших меня.

Флоринда предупреждала меня, что любой, кто выбрал мир нагваля, должен быть готов к неистовому одиночеству. Она ясно выразилась, что для неё одиночество означает не уединённость, а физическое состояние уединённости.