3

3

За два с лишним года, прошедшие с тех пор, как дон Хуан решил учить меня о силах олли, с того времени, когда он решил, что я готов учиться в прагматической форме, как участник, то есть в той форме, которую он сам называл учением, он постепенно обрисовал мне общие черты двух олли, о которых шла речь ранее. Тем самым он подготовил меня к обязательному итогу всех наших разговоров, закрепляющему суть его учения, — к состояниям необычной реальности.

Сначала он говорил о силах олли очень уклончиво. Первые замечания о них, которые я нашел в своих записях, перемежаются с другими темами разговора.

Пятница, 23 августа 1961 года.

— Трава дьявола была олли моего бенефактора, она могла стать и моим олли, но я не любил ее.

— Почему тебе не нравилась трава дьявола, дон Хуан?

— У нее есть серьезный недостаток.

— Она что, слабее других олли?

— Нет. Не пойми меня неверно. Она так же могущественна, как лучшие из олли, но в ней есть нечто, что мне лично не нравится.

— Можешь ли ты сказать, что это?

— Она ослепляет людей. Она дает им чувство силы слишком рано, не укрепив их сердца, а это побуждает становиться доминирующим и непредсказуемым. Она делает людей слабыми в самом центре их великой силы.

— Есть ли способ избежать этого?

— Есть способ преодолеть это, но не избежать. Всякий, чьим становится олли дурмана, должен заплатить эту цену.

— Как можно преодолеть этот эффект?

— Трава дьявола имеет четыре головы: корень, стебель с листьями, цветы и семена. Каждая из них различна, и всякий, чьим становится олли травы дьявола, должен учиться в этом порядке.

Самая важная голова в корнях. Сила травы дьявола покоряется через корень. Стебель и листья — это голова, которая лечит болезни. Если ее правильно использовать, то эта голова может стать подарком для человечества. Третья голова — в цветах. Ее используют для того, чтобы сводить людей с ума, или делать их послушными, или убивать их. Человек, чьим олли является олли дурмана, никогда сам не принимает цветов, поэтому же он не принимает стебель и листья, за исключением тех случаев, когда у него самого есть болезнь. Но корни и семена принимаются всегда. Особенно семена, они являются четвертой головой травы дьявола, наиболее могущественной из всех.

Мой бенефактор говорил, что семена — это «трезвая голова», единственная часть, которая может укреплять сердца людей. Он часто говорил, что трава дьявола сурова со своими протеже, потому что стремится убить их быстро, что она и делает как правило раньше, чем они доберутся до секретов «трезвой головы». Имеются, однако, рассказы о людях, которые распутали все секреты «трезвой головы». Что за вызов для человека знания!

— Твой бенефактор распутал эти секреты?

— Нет, не распутал.

— Встречал ли ты кого-нибудь, кто это сделал?

— Нет. Они жили в такое время, когда это знание было важно.

— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто видел таких людей?

— Нет, не знаю.

— Знал ли твой бенефактор кого-нибудь из них?

— Он знал.

— Почему он не добрался до секретов «трезвой головы»?

— Сделать траву дьявола своим олли — одна из самых трудных задач, какие я знаю. Со мной, например, она никогда не становилась одним целым, может быть потому, что я никогда не любил ее.

— Можешь ли ты использовать ее, как своего олли, несмотря на то, что она тебе не нравится?

— Я могу. Тем не менее, я предпочитаю не делать этого. Может быть, для тебя все будет иначе.

— Почему ее называют травой дьявола?

Дон Хуан сделал жест безразличия, пожал плечами и некоторое время молчал. Наконец, он сказал, что «трава дьявола» — это ее временное имя. Она имеет и другие названия, но их нельзя использовать просто так, потому что это очень серьезное дело, особенно, когда учишься использовать силы олли.

Я спросил его, почему произнесение имени является серьезным делом. Он ответил, что имена оставляют про запас, чтобы использовать их только когда ищешь помощь, в момент большого напряжения и нужды, он также заверил меня, что рано или поздно такие моменты случаются в жизни любого, кто ищет знания.

Воскресенье, 3 сентября 1961 года.

Сегодня, после обеда дон Хуан выкопал и принес с поля два растения дурмана. Совершенно неожиданно он завел разговор о траве дьявола, а затем предложил пойти с ним в холмы, чтобы поискать ее.

Мы доехали до ближайших гор. Я достал из багажника лопату и пошел за ним в один из каньонов. Некоторое время мы шли, пробираясь сквозь чаппараль, который густо разросся на мягкой песчаной почве. Дон Хуан остановился возле небольшого растения с темно-зелеными листьями и большими беловато-серыми колокольчиковидными цветами.

— Вот она, — сказал он.

Он сразу же начал копать. Я попытался помочь ему, но он отказался энергичным движением головы и продолжил откапывать яму вокруг растения, глубокую с внешнего края и горкой, в виде конуса, поднимающуюся в центре круга. Перестав копать, он опустился перед стеблем на колени и пальцами расчистил вокруг него мягкую землю, открыв примерно около десяти сантиметров большого раздвоенного корневища, толщина которого заметно отличалась от сравнительно тонкого стебля.

Дон Хуан сказал, что это мужское растение, так как корень раздваивается как раз в той точке, где он соединяется со стеблем. Затем он поднялся и отошел в сторону, что-то разыскивая.

— Что ты ищешь, дон Хуан?

— Я хочу найти палку.

Я начал смотреть вокруг, но он остановил меня.

— Не ты. Ты садись вон там, — он указал на кучу камней, метрах в шести, — я сам найду.

Через некоторое время он вернулся с длинной сухой веткой, и, используя ее, как копалку, осторожно расчистил землю вокруг двух ветвей корня. Он обнажил их на глубину приблизительно шестидесяти сантиметров. Когда он стал копать глубже, почва оказалась такой плотной, что было практически невозможно копать палкой.

Он остановился и сел передохнуть. Я присел рядом. Долгое время он молчал.

— Почему ты не выкопаешь его лопатой? — спросил я.

— Лопата может поранить растение. Я должен был найти палку, принадлежащую этому месту, затем, чтобы, если я ударю корень, растение не сделалось бы таким плохим, как от лопаты или от другого постороннего предмета.

— Что за палку ты нашел?

— Подходит любая палка дерева паловерде. Если нет сухой, приходится срезать свежую.

— Можно ли пользоваться веткой какого-нибудь другого дерева?

— Я сказал тебе — только паловерде и никакое другое.

— Почему, дон Хуан?

— Потому что у травы дьявола очень мало друзей, и паловерде единственное дерево в этой местности, которое дружит с ней. Если ты поранишь корень лопатой, то трава дьявола не вырастет для тебя, когда ты ее пересадишь, но если ты поранишь корень такой палкой, то возможно, растение даже не почувствует этого.

— Что ты теперь будешь делать с корнем?

— Я собираюсь срезать его. Ты должен отойти. Найди другое растение и жди, пока я не позову.

— Ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

— Ты поможешь мне, только если я попрошу тебя об этом.

Я пошел прочь и стал высматривать такое же растение для того, чтобы преодолеть сильное желание подкрасться и подсмотреть за ним. Через некоторое время он присоединился ко мне.

— Теперь поищем женское растение, — сказал дон Хуан.

— Как ты их различаешь?

— Женское растение выше, оно выглядит, как маленькое дерево. Мужское — шире, оно разрастается у земли и выглядит как густой куст. Когда мы выкопаем женское растение, ты увидишь, что оно имеет единое корневище, которое идет довольно глубоко в землю, прежде чем раздвоится. У мужского — корневище раздваивается прямо от самого стебля.

Мы вместе осмотрели заросли дурмана. Затем, показав на одно растение, он сказал:

— Вот «самка».

И он начал выкапывать ее точно так же, как первое растение. Как только он очистил корень, я смог увидеть, что он соответствует его описанию. Я опять его покинул, когда он был готов срезать корень.

Когда мы вернулись домой, он развязал узел, в который положил оба растения, взял более крупное (мужское) и обмыл его в большом металлическом тазу. Очень осторожно он очистил всю почву с корня, стебля и листьев. После этой кропотливой чистки он, при помощи короткого зазубренного ножа, сделал поверхностный надрез по окружности, в месте соединения корня со стеблем, а затем разломил их.

Потом он взял стебель и разложил все его части на отдельные кучки листьев, цветов и колючих семенных коробочек. Он отбрасывал все, что было сухим или испорченным червями, оставляя лишь целые части. Затем он связал вместе две ветви корня, сделал надрез в месте соединения и сломал их пополам. В результате получилось два куска корня одинакового размера.

После этого он взял кусок грубой материи и поместил на нее сначала два куска корня, связанные вместе; на них он положил листья аккуратной стопкой, затем цветы, семена и стебель. Он сложил ткань и связал концы в узел.

То же он проделал и со вторым растением, «самкой», за исключением того, что дойдя до корня, не разрезал его, а оставил развилку целой, как перевернутую букву игрек. Затем он сложил все части растения в другой матерчатый узел. Когда он закончил, было уже темно.

Среда, 6 сентября 1961 года.

Сегодня, в конце дня мы вернулись к разговору о траве дьявола.

— Я думаю, мы опять должны заняться этой травой, — внезапно сказал дон Хуан.

— Что ты собираешься делать с растениями? — спросил я после вежливого молчания.

— Растения, которые я выкопал и срезал — мои, — сказал он. — Это все равно, как если бы это было мной. С их помощью я собираюсь учить тебя пути приручения травы дьявола.

— Как ты собираешься это делать?

— Траву дьявола делят на порции. Каждая из этих порций различна. Каждая имеет свое уникальное предназначение.

Он открыл свою левую руку и отмерил на полу расстояние от конца большого пальца до конца безымянного.

— Это моя порция. Свою ты будешь отмерять своей рукой. Теперь, чтобы установить доминирование над травой, ты должен начать с принятия первой порции — от корня. Поскольку я привел тебя к ней, ты должен будешь принять первую порцию от моего растения. Я отмерил ее для тебя.

Он пошел внутрь дома и принес матерчатый сверток. В нем оказалось мужское растение. Я заметил также, что там была только одна половина корня. Он взял ее и поднес его к моему лицу.

— Это твоя порция. Я даю ее тебе. Я отрезал ее для тебя сам. Я отмерил ее, как свою собственную; теперь я даю ее тебе.

На секунду у меня мелькнула мысль, что я должен буду грызть ее, как морковку, но он убрал ее внутрь небольшого мешка. Затем он направился к задней половине дома, сел там, скрестив ноги, и круглым пестом стал растирать корень внутри мешка. Плоский камень служил ему ступой. Время от времени он промывал пестик и камень, а воду сохранял в плоском деревянном корыте. Работая, он неразборчиво пел какую-то песню, очень тихо и монотонно. Когда он раздробил корень до состояния мягкой кашицы, он положил его вместе с мешочком в деревянный сосуд. Туда же он положил каменные ступу и пестик, наполнил сосуд водой и отнес к забору, поставив во что-то вроде кормушки для свиней.

Он сказал, что корень должен мокнуть всю ночь, он должен быть оставлен вне дома, чтобы его охватил ночной ветер.

— Если завтра будет солнечный жаркий день, то это будет отличным знаком, — сказал он.

Воскресенье, 10 сентября 1961 года.

Четверг, 7 сентября, был очень жарким и ясным днем. Дону Хуану понравился хороший знак, и он несколько раз повторил, что траве дьявола я, видимо, нравлюсь.

Корень мок всю ночь. Около десяти часов утра мы направились к задней части дома. Дон Хуан достал сосуд из кормушки и поставил его на землю. Взяв мешок, он потер его о дно сосуда, затем приподнял над водой, отжал и снова опустил в воду. Эту процедуру он повторил трижды. Отжав мешок в последний раз, он поместил его обратно в кормушку и оставил на жарком солнце.

Спустя два часа мы снова пришли туда. Он принес с собой среднего размера чайник с кипящей желтоватой водой. Очень осторожно он наклонил сосуд и слил верхний слой воды, оставив густой осадок, накопившийся на дне. Затем он влил кипящую воду в осадок и опять поставил сосуд на солнце. Эта процедура повторялась три раза с интервалом более часа.

Наконец, он вылил большую часть воды и установил сосуд под таким углом, чтобы его содержимое освещалось вечерним солнцем. Когда через несколько часов мы вернулись, было уже темно. Дно сосуда покрывал слой каучукоподобной субстанции, которая напоминала недоваренную крахмальную смесь, беловатую или светло-серую. Там набралась полная чайная ложка. Я вынул кусочки земли, которые ветер набросал в осадок. Дон Хуан засмеялся.

— Эти маленькие кусочки земли никому не могут повредить, — сказал он.

Когда вода закипела, он налил в сосуд примерно около чашки. Это была та же самая желтоватая вода, которую он использовал ранее. Получившийся раствор напоминал молоко.

— Что это за вода, дон Хуан?

— Отвар из фруктов и цветов того каньона.

Он вылил содержимое деревянного сосуда в старую глиняную чашку, похожую на цветочный горшок. Раствор был все еще горячим, поэтому он некоторое время дул на него, чтобы остудить. Затем он попробовал его сам, после чего протянул кружку мне.

— Пей теперь, — сказал он.

Я автоматически взял кружку и без размышлений выпил всю воду. На вкус она была горьковата, хотя горечь была едва ощутима. Что было очень заметно, так это пикантный запах воды. Она пахла тараканами.

Почти тотчас я начал потеть. Я очень разогрелся, кровь прилила к ушам. Я увидел перед глазами красное пятно и мышцы живота начали сокращаться болезненными спазмами. Через некоторое время, я уже совершенно не чувствовал боли, но мне стало холодно, и я буквально облился потом.

Дон Хуан спросил, не вижу ли я черноты или черного пятна перед глазами, я ответил, что вижу все в красном цвете. Мои зубы стучали из-за неконтролируемой нервозности, которая накатывалась на меня волнами, как бы излучаясь из середины груди.

Затем он спросил, не боюсь ли я. Его вопросы казались мне не имеющими никакого смысла. Я сказал ему, что, очевидно, боюсь. Но он спросил меня снова, не боюсь ли я. Не понимая о чем он спрашивает, я ответил «да». Он засмеялся и сказал, что в действительности я не боюсь. Он спросил также, продолжаю ли я видеть красное. Все, что я видел — это громадное красное пятно перед глазами.

Через некоторое время я почувствовал себя лучше. Нервные спазмы постепенно прекратились, оставив лишь приятную усталость и сильное желание спать. Я не мог держать глаза открытыми, хотя все еще слышал голос дона Хуана. Я заснул. Мое ощущение погруженности в глубокий красный цвет осталось на всю ночь. Я даже сны видел исключительно красного цвета.

Проснулся я в воскресенье около трех часов дня. Я проспал почти двое суток. У меня слегка болела голова, был неспокоен желудок, и были очень острые, перемещающиеся боли в кишечнике. За исключением этого, все остальное было как при обычном пробуждении. Я нашел дона Хуана дремлющим перед своим домом. Он улыбнулся мне.

— Все прошло хорошо позапрошлым вечером, — сказал он. — Ты видел красный цвет, а это единственное, что имеет значение.

— Что было бы, если бы я не увидел красного?

— Ты видел бы черное, а это плохой знак.

— Почему это плохо?

— Когда человек видит черное, это значит, что он не создан для травы дьявола. Его будет рвать черным и зеленым.

— Он умрет?

— Я не думаю чтобы кто-либо умер, но он будет долгое время болеть.

— Что случиться с теми, кто видел красное?

— Их не рвет, и корень дает им приятный эффект. Это значит, что они сильны и имеют насильственную натуру — как раз то, что любит трава дьявола. Таким образом, она принимает. Единственный плохой момент состоит в том, что эти люди становятся рабами травы дьявола, в обмен на силу, которую она им дает. Но тут мы не можем ничего контролировать. Человек живет для того, чтобы учиться, и если он учится использовать силу травы дьявола, то значит это его судьба, безразлично — для хорошего или для плохого.

— Что мне надо делать дальше, дон Хуан?

— Теперь ты должен посадить отросток, который я отрезал от второй половины первой порции корня. Ты принял половину позапрошлой ночью, и теперь вторая половина должна быть посажена в землю. Она должна вырасти и принести плоды прежде, чем ты сможешь предпринять действительные шаги к ее приручению.

— Как я буду ее приручать?

— Трава дьявола приручается через корень. Шаг за шагом ты должен будешь изучать секреты корня, каждой порции корня. Ты должен принимать их так, чтобы изучить секреты и заполучить силу.

— Всякая порция приготавливается так же, как ты готовил первую?

— Нет, каждая порция различна.

— Каков специфический эффект каждой порции?

— Я уже сказал, каждая порция учит разным формам силы. То, что ты принял позапрошлой ночью, было ничто. Каждый может это сделать. Но только брухо может принимать следующие порции. Я не могу сказать тебе, что они делают, так как я еще не знаю, примет ли она тебя. Мы должны подождать.

— Когда ты расскажешь мне?

— Как только твое первое растение вырастет и принесет плоды.

— Если первая порция принимается всеми, то для чего же она используется?

— В разделенном виде она хороша для любых дел человечества. Для стариков, которые потеряли жизненную силу, или для молодых людей, которые ищут приключений, и даже для женщин, которые хотят страсти.

— Ты сказал, что корень используется только для достижения силы, но я вижу, что он используется и для других целей, помимо силы. Прав ли я?

Он очень долго смотрел на меня пристальным взглядом, который раздражал меня. Я чувствовал, что мой вопрос его рассердил, но не мог понять почему.

— Трава дьявола используется только для достижения силы, — сказал он, наконец, сухим жестким голосом. — Человек, который хочет вернуть себе жизненную энергию, молодые люди, которые ищут испытаний, голода и усталости, человек, который хочет убивать другого человека, женщина, которая хочет разгореться страстью, — все они хотят силы. И трава дьявола дает им ее. Ты чувствуешь, что она тебе нравится? — спросил он после паузы.

— Я чувствую странный подъем, — сказал я, и это было правдой. Я заметил это еще при пробуждении, и это чувство сохранялось и потом. Это было очень выраженное ощущение неудобства и неусидчивости, все тело двигалось и вытягивалось с необычайной легкостью. Мои руки и ноги зудели, мои плечи, казалось, раздались, мышцы моей спины и шеи вызывали желание потереться о деревья или потолкать их. Я чувствовал, что могу разрушить стену, если бодну ее.

Мы больше не разговаривали. Некоторое время мы сидели на веранде. Я заметил, что дон Хуан засыпает. Он несколько раз «клюнул носом», затем просто вытянул ноги, лег на пол, положил руки за голову и заснул.

Я поднялся и пошел за дом, где сжег избыток энергии, очистив двор от мусора. Мне вспомнилось, что дон Хуан как-то сказал, что он был бы рад, если бы я помог ему убрать мусор.

Позднее, когда он проснулся и пришел за дом, я был уже более расслаблен. Мы сели за еду и пока мы ели он трижды интересовался моим самочувствием. Поскольку это было необычно, я наконец спросил:

— Почему тебя так заботит мое самочувствие, дон Хуан? Уж не ожидаешь ли ты, что у меня будет плохой стул оттого, что я выпил сок?

Он рассмеялся. Мне показалось, что он действует, как проказливый мальчишка, который подстроил какую-то каверзу и время от времени проверяет, нет ли уже результата. Все еще смеясь, он сказал:

— Ты не выглядишь больным. Только что ты даже говорил со мной грубо.

— Я не делал этого! — запротестовал я. — Я вообще не помню случая, чтобы я с тобой так разговаривал.

Я был абсолютно уверен на этот счет, так как вообще не помнил, чтобы я когда-нибудь был раздражен доном Хуаном.

— Ты выступил в ее защиту.

— В чью защиту?

— Ты защищал траву дьявола. Ты говорил, как влюбленный.

Я собирался еще более энергично протестовать, но остановился.

— Я действительно не отдавал себе отчета, что защищаю ее.

— Конечно, не отдавал. Ты даже не помнишь что говорил, да?

— Нет, не помню. Признаю это.

— Вот видишь, трава дьявола такая. Она подбирается к тебе как женщина, а ты даже не замечаешь этого. Ты обращаешь внимание только на свое хорошее самочувствие и силу: мышцы наливаются жизненной энергией, кулаки чешутся, подошвы ног горят желанием топтать кого-нибудь. Когда человек узнает ее, он переполняется неистовыми желаниями. Мой бенефактор часто говорил, что трава дьявола держит людей, которые хотят силы, и избавляется от тех, кто не умеет ею владеть. Но тогда сила была более в ходу и ее искали более жадно. Мой бенефактор был могущественным человеком, а его учитель был еще более одарен в смысле преследования силы. Но в те дни было больше причин быть могущественным.

— Ты думаешь, в наши дни нет причин для того, чтобы быть могущественным?

— Для тебя сила сейчас хороша. Ты молод. Ты не индеец. Возможно, трава дьявола окажется для тебя подходящей. Тебе она, как будто нравится. Я все это чувствовал сам. И все же я не смог ее полюбить.

— Можешь сказать, почему?

— Мне не нравится ее сила. Для нее больше нет применения. В другие времена, вроде тех, о которых рассказывал мой бенефактор, был смысл искать могущества. Люди делали удивительные дела, их почитали за их силу, их боялись, их уважали за их знание. Но теперь мы, индейцы, не ищем такой силы. В наши дни индейцы используют траву дьявола чтобы натирать себя. Они используют листья и цветы для других дел. Они даже говорят, что это лечит нарывы. Но они не ищут больше ее силы, силы, которая действует, как магнит, все более мощный и все более опасный для обращения, по мере того, как корень уходит все глубже в землю. Когда доходишь до глубины более трех с половиной метров, — говорят, некоторые это делали, — находишь источник постоянной силы, силы без конца. Очень редкие люди делали это в прошлом, и никто не делает этого теперь. Я говорю тебе, что сила травы дьявола больше не нужна нам, индейцам. Мало-помалу мы потеряли интерес к ней, и теперь сила не имеет больше значения. Я сам не ищу ее, и все же, одно время, когда я был в твоем возрасте, я тоже чувствовал, как она разбухала внутри меня. Я чувствовал себя, как ты сегодня, но только в пятьсот раз сильнее. Я убил человека одним ударом руки. Я мог бросать валуны, огромные валуны, которые даже двадцать человек не могли поднять. Раз я подпрыгнул так высоко, что сорвал листья с верхушки самого высокого дерева. Но все это было не нужным. Все, что я делал, это пугал индейцев. Остальные, те кто ничего не знал, не верили этому. Они видели либо сумасшедшего индейца, либо что-то движущееся у верхушек деревьев.

Мы долгое время молчали. Мне нужно было что-то сказать.

— Все было по-другому, — продолжал он, — когда люди знали, что человек может стать горным львом или птицей, или что человек может просто летать. Так что теперь я больше не пользуюсь травой дьявола. Для чего? Чтобы пугать индейцев?

Я видел его печальным и глубокое сочувствие наполнило меня. Я хотел что-то сказать ему, даже простую банальность.

— Дон Хуан, может быть, это судьба всех людей, которые хотят знать?

— Может быть, — ответил он спокойно.

Четверг, 23 ноября 1961 года.

Я не увидел дона Хуана сидящим на своей веранде, когда подъехал к его дому, и подумал, что это странно. Я громко позвал его. Из дома вышла его невестка.

— Он внутри, — сказала она.

Оказалось, что несколько недель назад он вывихнул ногу. Он сам сделал себе «гипсовую повязку», смочив полосы материи в кашице, изготовленной из кактуса и толченой кости. Материя, туго обернутая вокруг щиколотки, высохла в легкий и гладкий панцирь. Повязка имела твердость гипсовой, но не имела ее громоздкости.

— Как это случилось? — спросил я.

Его невестка, мексиканка из Юкатана, которая за ним ухаживала, ответила мне:

— Это был несчастный случай. Он упал и чуть не сломал себе ногу.

Дон Хуан засмеялся и подождал, пока женщина выйдет из дома, прежде чем ответить.

— Несчастный случай, как бы не так. У меня есть враг поблизости. Женщина. Ла-Каталина! Она толкнула меня в момент слабости, и я упал.

— Зачем она это сделала?

— Она хотела убить меня таким образом, вот зачем.

— Она была здесь, с тобой?

— Да.

— Но зачем ты позволил ей войти?

— Я не позволял. Она влетела.

— Извини, я не понял.

— Она — черный дрозд. И очень ловка в этом. Я был застигнут врасплох. Она пыталась покончить со мной в течение долгого времени. На этот раз она действительно близко подошла.

— Ты сказал, что она — черный дрозд? То есть она что, птица?

— Ну вот, ты опять со своими вопросами. Она — черный дрозд. Точно так же, как я — ворона. Кто я, человек или птица? Я человек, который знает, как становиться птицей. Но возвращаясь к Ла-Каталине, она — враждебная ведьма. Ее намерение убить меня столь сильно, что я еле-еле отбился от нее. Черный дрозд ворвался прямо в мой дом, и я не смог остановить его.

— Ты можешь стать птицей, дон Хуан?

— Да, но это нечто такое, к чему мы подойдем с тобой позднее.

— Почему она хочет тебя убить?

— О, это старые раздоры между нами. Она вышла из рамок, и теперь дело обстоит так, что мне следует покончить с ней прежде, чем она покончит со мной.

— Ты собираешься покончить с ней колдовством?

— Не будь дураком. Никакое колдовство на нее не подействует. У меня есть другие планы. Как-нибудь я расскажу тебе о них.

— Может ли твой олли защитить тебя от нее.

— Нет, дымок только говорит мне, что делать. А защищать себя я должен сам.

— А как насчет Мескалито? Может он защитить тебя от нее?

— Нет, Мескалито — учитель, а не сила, которую можно было бы использовать в своих интересах.

— А как насчет травы дьявола?

— Я уже сказал, что должен защищаться, следуя указаниям своего олли — дымка. И, насколько я знаю, дымок может сделать все. Если ты хочешь узнать что-либо о возникшем вопросе, дымок расскажет тебе об этом. И он даст тебе не только знание, но и средства для его применения. Это самый чудесный олли, какого только может иметь человек.

— Является ли дымок лучшим олли для каждого?

— Он не одинаков для каждого. Многие его боятся и ни за что не станут даже и приближаться к нему. Дымок, как и все остальное, создан не для всякого.

— Что это за дымок, дон Хуан?

— Дымок волшебников.

В его голосе было заметное почтение, — то, чего я до сих пор ни разу в нем не замечал.

— Я начну с тех слов, — сказал он, — которые произнес мой бенефактор, когда начал учить об этом. В то время, я, так же как и ты теперь, не мог их понять. «Трава дьявола для тех, кто ищет силу. Дымок для тех, кто хочет наблюдать и видеть». По моему мнению, дымок не имеет равных. Если однажды человек вступил в его владения, то любая другая сила оказывается под его контролем. Это чудесно! Конечно, это потребует всей жизни. Уходят годы только на знакомство с двумя его частями: трубкой и курительной смесью. Трубка была дана мне моим бенефактором, и после столь долгого обращения с ней, она стала моей. Она вросла в мои руки. Передать ее в твои руки будет задачей для меня и действительным достижением для тебя, если ты добьешься успеха. Трубка будет чувствовать напряжение оттого, что ее держит кто-то другой; если один из нас сделает ошибку, то не будет никакого способа предотвратить то, что трубка сама по себе расколется или выскользнет и разобьется, даже если упадет на кучу соломы. Если это когда-нибудь случится, это будет означать конец для нас обоих. В особенности для меня. Невообразимым образом дымок обратится против меня.

— Но как он может обратиться против тебя, если это твой олли?

Мой вопрос, казалось, прервал поток его мыслей. Долгое время он ничего не отвечал.

— Трудность составных частей, — внезапно продолжил он, — делает курительную смесь одной из самых опасных субстанций, какие я знаю. Никто не сможет приготовить ее без серьезной подготовки. Она смертельно ядовита для каждого, кроме протеже дымка. Трубка и смесь требуют самой трепетной заботы. Человек, пытающийся учиться, должен подготовить себя, ведя усердную и спокойную жизнь. Действие дымка столь масштабно, что только очень сильный и подготовленный человек может выдержать даже небольшую затяжку. Все пугает и запутывает сначала, но каждая следующая затяжка проясняет вещи. И внезапно мир открывается заново. Невообразимо! Когда это случится, дымок становится олли этого человека. Он открывает любые секреты и позволяет входить в непостижимые миры. Это величайшее качество дымка, его величайший дар. И он делает свое дело, не причиняя ни малейшего вреда. Я называю дымок истинным олли.

Как обычно, мы сидели перед его домом, где земляной пол был всегда чистым и хорошо утоптанным; внезапно он поднялся и вошел в дом. Через несколько минут он вернулся с узким свертком и сел снова.

— Это моя трубка, — сказал он.

Он наклонился ко мне и показал трубку, которую вытащил из чехла, сделанного из зеленой парусины. Она была приблизительно двадцати пяти сантиметров в длину. Чубук ее был изготовлен из красноватого дерева, гладкий, без украшений. Чашечка трубки тоже казалась деревянной, но была довольно громоздкой по сравнению с тонким чубуком, — отполированная до блеска, темно-серого цвета, почти как каменный уголь.

Он подержал трубку перед моим лицом. Я подумал, что мне следует ее взять, но он этого не позволил.

— Эта трубка была дана мне моим бенефактором, — сказал он. — В свою очередь я передам ее тебе, но сначала ты должен узнать ее. Каждый раз, когда ты будешь приезжать сюда, я буду давать ее тебе. Начнешь с прикосновения, поначалу очень короткого, пока ты и трубка не привыкнете друг к другу. Затем ты положишь ее в карман или, скажем, за пазуху и, наконец, медленно и осторожно ты поднесешь ее ко рту. Все это должно делаться мало-помалу. Когда связь установится, ты будешь курить из нее. Если ты последуешь моему совету и не будешь спешить, дымок может стать и твоим предпочитаемым олли.

Он вручил мне трубку, но не выпуская ее из своих рук. Я протянул правую руку.

— Обеими руками, — сказал он.

Я коснулся трубки обеими руками на очень короткий момент. Он протянул мне ее так, чтобы я не смог ее взять, а мог лишь коснуться. Затем он спрятал ее обратно.

— Первый шаг в том, чтобы полюбить трубку. Это требует времени.

— Может трубка невзлюбить меня?

— Нет. Трубка не может тебя невзлюбить, но ты должен научиться любить ее, чтобы к тому времени, когда ты будешь курить, трубка помогала тебе не бояться.

— Что ты куришь, дон Хуан?

— Это. — Он расстегнул воротник и показал скрытый под рубашкой небольшой мешочек, который висел у него на шее наподобие медальона. Он вынул его, развязал и очень осторожно отсыпал на ладонь немного содержимого.

Насколько я мог судить, смесь выглядела как тонко натертые чайные листья, варьирующие по окраске от темно-коричневого до светло-зеленого с несколькими пятнышками ярко-желтого.

Он ссыпал смесь обратно в мешочек, завязал ремешком и опять спрятал под рубашку.

— Что это за смесь?

— Там много всего. Добыча составных частей — очень трудное дело. Нужно далеко путешествовать. Маленькие грибы, необходимые для приготовления смеси, растут только в определенное время года и только в определенных местах.

— У тебя есть разные виды смеси для разных видов помощи, в которой у тебя может быть нужда?

— Нет. Есть только один дымок, и нет другого, подобного ему.

Он показал на мешочек, висевший у него на груди, и поднял трубку, которая была зажата у него между колен.

— Это и это — одно целое. Одно не может быть без другого. Эта трубка и секрет этой смеси принадлежали моему бенефактору. Они были переданы ему точно так же, как он передал их мне. Смесь, хотя ее и трудно приготовить, восполнима. Ее секрет — в составных частях, в способе их сбора и обработки. Трубка же — на всю жизнь. За ней следует следить с бесконечной заботой. Она прочна и крепка, но ее никогда не следует ни обо что ударять. Ее нужно держать сухими руками. Никогда не браться за нее, если руки потные и пользоваться ею следует находясь в одиночестве. И никто, абсолютно никто не должен видеть ее, разве что человек, которому ты намерен ее передать. Вот чему учил меня мой бенефактор, и именно так я обращался с трубкой всю свою жизнь.

— Что случится, если ты потеряешь или сломаешь трубку?

Он очень медленно покачал головой и посмотрел на меня.

— Я умру.

— Все трубки магов такие же, как твоя?

— Не все имеют трубки, подобные моей, но я знаю некоторых, у кого они есть.

— Можешь ли ты сам сделать трубку, подобную этой, дон Хуан? — настаивал я. — Предположим, что ты не имел бы ее. Как бы ты передал мне трубку, если бы хотел это сделать?

— Если бы у меня не было трубки, то я бы не мог, да и не захотел бы передать ее тебе. Я дал бы тебе что-нибудь другое.

Казалось, что он почему-то мной недоволен. Он положил свою трубку очень осторожно в чехол, который, должно быть, имел вкладыш из скользкого материала, потому что трубка, которая едва входила в чехол, скользнула внутрь очень мягко, и пошел в дом, чтобы убрать ее.

— Ты не сердишься на меня, дон Хуан? — спросил я, когда он вернулся.

Дон Хуан удивился.

— Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Никто из людей не может сделать ничего достаточного для этого. На людей можно сердиться, когда чувствуешь, что их поступки важны. Ничего подобного я больше не чувствую.

Вторник, 26 декабря 1961 года.

Специальное время для пересадки «саженца», как дон Хуан назвал корень, не было установлено, хотя предполагалось, что именно это будет следующим шагом в приручении силы травы дьявола.

Я прибыл в дом дона Хуана в субботу, 23 декабря, сразу после обеда. Как обычно, некоторое время мы сидели в молчании. День был теплый и облачный. Прошли уже месяцы с тех пор, как он дал мне первую порцию.

— Время вернуть корень земле, — сказал он внезапно. — Но сначала я собираюсь сделать для тебя защиту. Ты будешь хранить и беречь ее, и никто, кроме тебя одного, не должен ее видеть. Поскольку делать ее буду я, то я тоже ее увижу. Это нехорошо, потому что, как я тебе уже говорил, я не любитель травы дьявола, тут мы с тобой непохожи. Но моя память долго не проживет, я слишком стар. Ты должен охранять ее от чужих глаз — на то время, пока длится их память об увиденном, сила защиты подпорчена. Он пошел в свою комнату и вытащил три узла из-под старой соломенной циновки. Затем он вернулся с ними на веранду и снова сел.

После длительного молчания дон Хуан открыл один узел. Это было женское растение дурмана, которое он нашел вместе со мной. Все листья, цветы и семенные коробочки, сложенные им ранее, были сухими. Он взял длинный кусок корня в форме игрек и вновь завязал узел.

Корень высох и сморщился, складки коры широко отставали и топорщились. Он положил корень себе на колени, открыл свою кожаную сумку и вынул нож. Затем он поднес сухой корень к моему лицу.

— Эта часть для головы, — сказал он, сделав первый надрез на хвосте игрека, который в перевернутом виде напоминал человека с расставленными ногами.

— Эта — для сердца, — сказал он и надрезал корень вблизи соединения игрека. Затем обрезал концы, оставив от каждого отростка примерно по 7–8 сантиметров, затем медленно и терпеливо вырезал фигурку человека.

Корень был сухой и волокнистый. Дон Хуан сделал два надреза, разворошил и уложил между ними волокна, как раз на глубину надреза, потом придал форму рукам и кистям рук. Получилась вытянутая фигурка человека со сложенными на груди руками и кистями, сплетенными в замок.

Затем он поднялся и пошел к голубой агаве, которая росла неподалеку от дома, рядом с верандой. Он взял твердый шип одного из центральных мясистых листьев, нагнул и повернул три раза. Круговое движение почти отделило шип от листа, он повис. Дон Хуан взял его между зубов и выдернул. Шип вышел из мякоти листа, таща за собой хвост белых нитевидных волокон, сросшихся с деревянным шипом, длиной около шестидесяти сантиметров. Все еще держа шип между зубами, дон Хуан скрутил волокна между ладонями и сделал шнур, который он обернул вокруг ног фигурки, чтобы свести их вместе. Он обматывал нижнюю часть фигурки, пока шнур не кончился. Затем он очень ловко приделал шип, как копье, к передней части фигурки, под сложенными руками так, что острый конец выступал из сцепленных ладоней. Он вновь использовал зубы и, осторожно потянув, вытащил почти весь шип, который теперь выглядел, как длинное копье, выступающее из груди фигурки. Не глядя больше на фигурку, дон Хуан положил ее в свою кожаную сумку. Усилия, казалось, вымотали его. Он растянулся на веранде и заснул.

Было уже темно, когда он проснулся. Мы поели из тех припасов, что я привез ему, и еще немного посидели на веранде. Затем дон Хуан пошел за дом, взяв с собой все три узла. Там он нарубил веток и сучьев и развел костер. Мы удобно уселись перед огнем, и он открыл все три узла. В одном были сухие части женского растения, в другом — все, что осталось от мужского, а в третьем оказалась стопка зеленых свежесрезанных частей дурмана.

Дон Хуан пошел к кормушке и вернулся с каменной ступкой, очень глубокой, похожей скорее на горшок, с мягко закругленным дном. Он сделал небольшое углубление и твердо установил ступку на земле. Затем он подбросил сучьев в костер, взял два узла с сухими частями мужского и женского растений и сразу высыпал их в ступку. Он встряхнул материю, чтобы убедиться, что все остатки попали куда нужно. Из третьего узла он извлек два свежих куска корня дурмана.

— Я хочу приготовить их специально для тебя, — сказал он.

— Что это за приготовления, дон Хуан?

Одна из этих частей происходит от женского растения, другая — от мужского. Это единственный случай, когда их следует положить вместе. Это части корня с глубины одного ярда (91,4 см.).

Он растер их в ступке равномерными ударами пестика. Делая это, он пел тихим голосом, который звучал, как монотонный гул без всякого ритма. Слов я не мог разобрать. Он был полностью погружен в работу.

Когда корни были окончательно раздроблены, он вынул из свертка немного листьев, свежесрезанных и очищенных, без единой дырочки или щербинки, проеденной гусеницами, и побросал их в ступку по одному. Затем он взял горсть цветов дурмана и тоже добавил их в ступку по одному. Я насчитал по 14 единиц каждого компонента; затем он достал свежие зеленые семенные коробочки, еще не раскрывшиеся, со всеми своими шипами. Я не мог сосчитать их, так как он бросил их в ступку все сразу, но я думаю, что их тоже было 14. Потом он добавил три стебля дурмана без листьев. Они были темно-красными и, казалось, принадлежали большим растениям, судя по многочисленным ответвлениям.

Когда все это было положено в ступку, он равномерными ударами растер содержимое в кашу. В определенный момент он наклонил ступку и рукой переложил всю смесь в старый горшок. Затем он протянул свою руку мне и я решил, что он просит ее вытереть. Вместо этого он схватил мою левую кисть и очень быстрым движением развел средний и безымянный пальцы по сторонам, после чего уколол меня кончиком своего ножа между пальцами и глубоко надрезал кожу вниз по безымянному пальцу. Он действовал с такой ловкостью и быстротой, что когда я отдернул руку, из нее уже обильно лилась кровь. Он опять схватил мою руку, поднял ее над горшком и помассировал, чтобы выпустить побольше крови.

Моя рука онемела. Я был в состоянии шока: странно холодный и напряженный, с давящим ощущением в груди и ушах. Я почувствовал, что куда-то соскальзываю с места, где сидел. Я падал в обморок. Он отпустил мою руку и перемешал содержимое горшка. Когда я очнулся от шока, я был действительно зол на него. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы полностью прийти в себя.

Он положил в костер три больших камня и поставил на них горшок. К этой своей смеси он добавил еще что-то, что я принял за большой кусок столярного клея, и влил большой ковш воды, после чего оставил все это кипеть. Растения дурмана сами по себе имеют довольно специфический запах. Вместе с «клеем», который начал издавать сильнейшую вонь, они распространяли столь насыщенное испарение, что я с трудом сдерживал позывы рвоты.

Смесь кипела довольно долго в то время, как мы сидели неподвижно перед ней. Временами, когда ветер гнал испарения, вонь обволакивала меня, и я задерживал дыхание, всеми силами стараясь ее избежать.

Дон Хуан открыл свою кожаную сумку и вытащил фигурку. Он осторожно передал ее мне и велел положить в горшок, но не обжечь пальцев. Я дал ей мягко соскользнуть в кипящую воду. Он вынул свой нож и я, на какую-то секунду, подумал, что он снова собирается меня резать; но вместо этого он кончиком ножа подтолкнул фигурку и утопил ее. Еще некоторое время он наблюдал, как кипит вода, а затем начал чистить ступку. Я помогал ему. Когда мы закончили, он прислонил ступку и пестик к ограде. Мы вошли в дом, а горшок оставался на камнях всю ночь.

На следующее утро, на рассвете, дон Хуан велел мне вытащить фигурку из клея и подвесить ее к крыше, лицом к востоку, так чтобы она сохла на солнце. К полудню она стала твердой, как проволока. Жара высушила клей и зеленый цвет листьев смешался с ним. Фигурка имела жутковатый стеклянный блеск.

Дон Хуан попросил меня снять фигурку. Затем он вручил мне кожаную сумку, сделанную из старой куртки, которую я когда-то привез ему. Сумка выглядела точно так же, как и его собственная. Единственное отличие состояло в том, что его сумка была из мягкой желтой кожи.

— Положи свое «изображение» в сумку и закрой ее, — сказал он. Он не смотрел на меня, намеренно отвернув голову. Когда я спрятал фигурку в сумку, он дал мне сетку и велел положить в нее глиняный горшок. Затем он подошел к моей машине, взял у меня из рук сетку и укрепил ее в машине в висячем положении.

— Пойдем со мной, — сказал он.

Я последовал за ним. Он обошел вокруг дома по часовой стрелке, сделав полный круг, постоял у веранды и еще раз обошел дом, на этот раз в обратную сторону, против часовой стрелки, и снова вернулся на веранду. Некоторое время он стоял неподвижно, потом сел. Я уже привык верить, что все, что он делает, имеет значение. Я гадал о том, какое значение имеет кружение вокруг дома, когда он сказал:

— Хм. Я забыл, куда я его положил.

Я спросил его, что он ищет. Он сказал, что забыл, куда положил саженец, который я должен пересадить. Мы еще раз обошли дом, прежде чем он вспомнил. Он показал мне маленькую стеклянную кружку на дощечке, прибитой под крышей. В кружке была вторая половина первой порции корня дурмана. Саженец пустил отростки листьев на своем верхнем конце. В кружке было немного воды, но земли не было.

— Почему там совсем нет земли?

— Не все почвы одинаковы, а трава дьявола должна знать только ту землю, на которой она будет расти. Пришло время вернуть ее земле прежде, чем ее успеют испортить гусеницы.

— Может, посадим ее здесь перед домом? — спросил я.

— Нет, не поблизости. Ты должен будешь найти место, которое тебе понравится и посадить ее там.

— Но где мне искать место, которое мне понравится?

— Этого я не знаю. Ты можешь посадить ее в любом месте, в каком захочешь. Но за ней надо смотреть и ухаживать, потому что она должна жить, чтобы ты имел ту силу, в которой нуждаешься. Если она погибнет, это будет означать, что она тебя не хочет и ты не должен больше ее беспокоить. Это будет означать, что ты не сможешь иметь над ней власти. Поэтому ты должен ухаживать за ней и смотреть за ней, чтобы она росла. Однако, ты не должен надоедать ей.

— Почему?

— Потому что, если она не захочет расти, то бесполезно с ней что-либо делать. С другой стороны, ты должен показать, что заботишься о ней. Это следует делать регулярно, пока не появятся семена. После того, как первые семена опадут, мы будем уверены, что она не против иметь с тобой дело.

— Но, дон Хуан, это ведь невозможно для меня, смотреть за ней так, как ты говоришь.

— Если ты хочешь ее силы, тебе придется это сделать. Другого способа нет.

— Может быть, ты посмотришь за ней, пока я отсутствую?

— Нет! Я не могу этого сделать. Каждый должен сам выращивать свой росток. У меня есть свой. Ты будешь иметь свой. И не раньше, чем он даст семена, можешь считать себя готовым к учению.

— Как ты думаешь, где все-таки мне следует посадить ее?

— Это уж тебе самому решать. Никто не должен знать это место, даже я. Только так можно делать посадку. Никто, совершенно никто не должен знать, где ты его посадишь. Если незнакомец пойдет за тобой и увидит тебя, бери росток и беги в другое место. Он может причинить тебе невообразимый вред, манипулируя ростком. Он может искалечить или убить тебя. Вот почему даже я не должен знать, где находится твое растение.

Он вручил мне кружку с ростком.

— Бери его теперь.

Я взял кружку, и он почти силой потащил меня к машине.

— Теперь тебе надо уезжать. Выбери место, где ты посадишь росток. Выкопай глубокую яму в мягкой почве, неподалеку от воды. Копай яму только руками, пусть хоть до крови их раздерешь. Помести росток в центр ямы и сделай вокруг него пирамиду. Затем полей его водой. Когда вода впитается, засыпь яму мягкой землей. Следующее место выбери в двух шагах от ростка в юго-восточном направлении. Выкопай там вторую яму, тоже руками, и вылей в нее все, что есть в горшке. Затем разбей горшок и глубоко закопай его в другом месте, далеко от своего ростка. Похоронив горшок, возвращайся к своему ростку и еще раз полей его. Затем достань свое изображение и, держа его между пальцами там, где у тебя свежая рана, и стоя на том месте, где ты похоронил клей, слегка тронь росток кончиком иглы, который торчит из фигурки. Четыре раза обойди росток, каждый раз останавливаясь на этом месте, чтобы коснуться его.

— Следует ли мне придерживаться какого-то определенного направления?

— Любое направление годится. Но ты должен все время помнить, в каком направлении ты закопал клей и в каком направлении ты пошел вокруг ростка. Касайся ростка острием каждый раз, кроме последнего, — тогда ты должен уколоть его глубоко. Но делай это осторожно. Встань на колени, чтобы рука не дрогнула, потому что нельзя сломать острие и оставить его в ростке. Если ты сломаешь острие — с тобой покончено. Корень тебе не пригодится.

— Надо ли мне говорить какие-нибудь слова, когда буду ходить вокруг ростка?

— Нет. Я сделаю это за тебя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.