11

11

Дон Хуан не отправил меня домой после того, как я выполнил его поручения, как он это делал в последнее время. Он сказал, что я могу остаться, а на следующий день, 28 июня 1969 года, как раз перед полуднем, сообщил, что я буду курить снова.

— Я должен буду снова видеть стража?

— Нет, с этим все. Есть нечто другое.

Дон Хуан спокойно наполнил свою трубку курительной смесью, зажег ее и протянул мне. Я не испытывал опасений. Приятная сонливость сразу же охватила меня. Когда я докурил полную чашечку смеси, дон Хуан взял у меня трубку и помог встать. Мы сидели лицом друг к другу на двух соломенных циновках, которые он положил в центре комнаты. Он сказал, что мы пойдем на короткую прогулку, и предложил мне идти, слегка подтолкнув. Я шагнул, и мои ноги подогнулись. Я не почувствовал никакой боли, когда мои колени ударились о пол. Дон Хуан взял меня за руку и помог встать на ноги.

— Ты должен идти, — сказал он, — тем же самым способом, каким ты вставал в прошлый раз. Ты должен использовать свою волю.

Я, казалось, прилип к земле. Я попытался шагнуть правой ногой и почти потерял равновесие. Дон Хуан поддержал мою правую руку возле подмышки и слегка толкнул вперед, но ноги меня не держали, и я бы упал лицом, если бы дон Хуан не схватил меня за руку и не удержал от падения. Он держал меня под правую руку и наклонял к себе. Я не мог ничего чувствовать, но я был уверен, что моя голова лежит на его плече — комнату я видел в наклонной перспективе. Он протащил меня в таком положении вокруг веранды. С большим трудом мы обошли ее дважды; наконец, я полагаю, мой вес стал таким большим, что он был вынужден опустить меня на землю. Я знал, что он не мог сдвинуть меня. Это было так, как будто часть меня намеренно хотела стать тяжелой, как свинец. Дон Хуан не делал никаких усилий, чтобы поднять меня. Он на мгновение взглянул на меня; я лежал на спине лицом к нему. Я попытался ему улыбнуться и он засмеялся. Затем он наклонился и похлопал меня по животу. У меня возникло необычное ощущение. Оно не было болезненным или приятным, или каким-либо еще. Это было, скорее, толчком. Дон Хуан тут же начал меня переворачивать. Я ничего не чувствовал; я предположил, что он переворачивает меня потому, что вид крыльца изменялся в соответствии с круговым движением. Когда дон Хуан привел меня в положение, которое он хотел, он отступил назад.

— Встань! — скомандовал он мне. — Встань, как ты делал это раньше. Не занимайся пустяками. Ты знаешь, как вставать. Теперь встань!

Я настойчиво пытался вспомнить действия, которые я выполнял в таких случаях, но я не мог ясно думать. Было так, как будто мои мысли хотели своего, как сильно я ни старался контролировать их. Наконец мне пришло в голову, что, если я скажу «вверх», как я делал раньше, то непременно встану. Я сказал: «вверх», громко и отчетливо, но ничего не случилось.

Дон Хуан посмотрел на меня с явным неудовольствием и направился мимо меня к двери. Я лежал на левом боку и полностью видел пространство перед его домом; я был спиной к двери, поэтому, когда он обошел вокруг меня, я немедленно заключил, что он ушел в дом.

— Дон Хуан! — позвал я громко, но он не отвечал.

У меня возникло непреодолимое чувство бессилия и отчаяния. Я хотел встать. Я говорил: «встать», снова и снова, как будто это было магическое слово, которое заставило бы меня сдвинуться. Ничего не случилось. Я расстроился и испытывал раздражение. Мне хотелось биться головой о дверь и плакать. Прошло несколько мучительных моментов, в течение которых мне хотелось двигаться или говорить, но я не мог ни того, ни другого. Я был абсолютно неподвижен, парализован.

— Дон Хуан, помоги мне! — сумел я, наконец, промычать.

Дон Хуан вернулся и сел передо мной, смеясь. Он сказал, что я стал истеричным и что все, что я переживаю, не имеет значения. Он поднял мою голову и посмотрел прямо в глаза, сказав, что на меня напал притворный страх. Он велел мне не беспокоиться.

— Твоя жизнь усложнена, — сказал он. — Избавься от всего, что заставляет тебя выходить из себя. Оставайся здесь, успокойся и приведи себя в порядок.

Он положил мою голову на землю. Затем он шагнул через меня, и все, что я мог ощутить, это шарканье его сандалий, когда он уходил.

Моим первым импульсом снова было беспокойство, но я не мог собрать энергию, чтобы втянуться в него. Вместо этого я обнаружил себя пребывающим в состоянии необыкновенной ясности. Я знал, какая сложность была в моей жизни. Это был мой маленький мальчик. Я хотел быть его отцом больше всего на свете. Мне нравилась мысль о формировании его характера и о том, что я брал бы его в путешествия и учил, и все же я не хотел, чтобы его жизнь стала похожей на мою, — но это было именно то, что мне пришлось бы сделать, — подчинить его силой или набором искусных аргументов и поощрений, которые мы называем пониманием.

«Я должен отпустить его, — подумал я. — Я не должен цепляться за него. Я должен оставить его в покое».

Эти мысли вызвали во мне ужасную меланхолию. Я заплакал. Мои глаза наполнились слезами и вид веранды расплылся. Внезапно у меня появилась большая потребность встать и увидеть дона Хуана, чтобы объяснить ему о моем маленьком мальчике, и следующей вещью, которую я понял, было то, что я смотрю на веранду стоя. Я повернулся к фасаду дома и нашел дона Хуана стоящим передо мной. Очевидно, он стоял здесь позади меня все время.

Хотя я не чувствовал своих ног, должно быть я подошел к нему, потому что я двигался. Дон Хуан приблизился ко мне, улыбаясь, и подхватил под руки. Его лицо было очень близко ко мне.

— Хорошо, отлично, — сказал он ободряюще.

В это мгновение я осознал, что происходит что-то необычное. Сначала у меня было чувство, что я только что вспомнил событие, которое случилось годами раньше. Однажды в прошлом я видел дона Хуана очень близко — я курил его смесь, и у меня было чувство тогда, что лицо дона Хуана смотрит на меня из бака с водой. Оно было огромным, светящимся и движущимся. Изображение было таким недолгим, что я не успел «ухватить» его. На этот раз, однако, когда дон Хуан держал меня и его лицо находилось от моего на расстоянии тридцати сантиметров, у меня было время его рассмотреть. Когда я встал и повернулся, то я определенно видел дона Хуана; «дон Хуан, которого я знаю», определенно подошел ко мне и держал меня. Но, когда я сфокусировал глаза на его лице, я не увидел дона Хуана таким, каким привык видеть. Вместо этого я увидел большой предмет перед своим лицом. Я знал, что этот предмет был лицом дона Хуана, но, все же, это знание не вытекало из моего восприятия; это было, скорее, логическое заключение с моей стороны. В конце концов, моя память подтверждала это — мгновением раньше «дон Хуан, которого я знаю», держал меня под мышки. Поэтому необычный, светящийся предмет напротив меня должен был быть лицом дона Хуана; в нем было что-то знакомое, однако, это не походило на то, что я мог бы назвать «настоящим» лицом дона Хуана. То, на что я смотрел, было круглым предметом, который имел свое собственное свечение. Каждая часть в нем двигалась. Я воспринимал сдержанное, волнообразное, ритмическое течение. Это было так, как будто его текучесть заключалась в нем самом и не выходила за его пределы. И, все же, объект перед моими глазами медленно тек в любом месте своей поверхности. Мне пришла в голову мысль, что это медленно текущая жизнь. Действительно, это было таким живым, что я втянулся в разглядывание этого движения. Мерцание было гипнотизирующим. Оно все больше и больше поглощало меня до тех пор, пока я не мог больше различать, что это за феномен был перед моими глазами.

Я ощутил внезапный толчок. Светящийся предмет стал неясным, как будто что-то трясло его, затем он потерял свое свечение и стал плотным и твердым. Потом я увидел знакомое темное лицо дона Хуана. Он спокойно улыбался. Вид его «настоящего» лица сохранялся мгновение, а затем оно снова приобрело свечение, блеск и переливчатость. Это был не свет, каким я привык ощущать свет, и даже не сияние. Скорее это было движение, неправдоподобно быстрое мерцание чего-то. Светящийся предмет начал подскакивать вверх и вниз снова, и это разрушало его волнообразную целостность. Его свечение уменьшалось как бы толчками до тех пор, пока он снова не стал «плотным» лицом дона Хуана, таким, каким я видел его в обычной жизни. В этот момент я смутно понял, что дон Хуан трясет меня и даже говорит мне что-то. Я не понимал, что он говорит, но так как он продолжал трясти меня, я, наконец, услышал.

— Не смотри на меня. Не смотри на меня, — говорил он. — Отведи взгляд. Убери свой взгляд. Переведи свои глаза.

Сотрясение моего тела заставило меня отвести взгляд; очевидно, когда я не всматривался в лицо дона Хуана, я не видел светящегося предмета. Когда я отвел свои глаза от его лица и видел его только боковым зрением, я мог ощущать его плотность, то есть я мог воспринимать трехмерного человека; практически не глядя на него, я мог воспринимать все его тело, но когда я фокусировал на нем свой взгляд, его лицо сразу же становилось светящимся предметом.

— Не смотри на меня вообще, — сказал дон Хуан серьезно.

Я отвел глаза и посмотрел на землю.

— Не фиксируй взгляд ни на чем, — строго сказал дон Хуан и сделал движение, чтобы помочь мне идти.

Я не чувствовал своих ног и не мог понять, как я переставляю их, однако, с помощью дона Хуана, который держал меня за плечо, мы прошли весь путь к задней стороне его дома и остановились у канавы.

— Теперь смотри на воду, — сказал дон Хуан.

Я посмотрел на воду, но не мог вглядеться в нее. Почему-то ее движение отвлекало. Дон Хуан шутливо убеждал меня упражнять свою «способность пристального вглядывания», но я не мог сосредоточиться. Я снова стал смотреть на лицо дона Хуана, но свечение больше не появлялось.

Я начал испытывать необычайный зуд во всем своем теле, как будто все оно затекло. Мускулы ног начали подергиваться. Дон Хуан столкнул меня в воду, и я упал на дно. Он, по-видимому, держал меня за правую руку, когда толкал, потому что когда я ударился о мелкое дно, он тут же вытянул меня обратно.

Мне потребовалось долгое время, чтобы восстановить контроль над собой. Когда мы вернулись через несколько часов к его дому, я попросил его объяснить мои переживания. Переодеваясь в сухую одежду, я возбужденно описывал ему все, что я пережил, но он отбросил весь мой отчет, сказав, что в этом не было ничего существенного.

— Большое дело! — сказал он насмешливо. — Ты видел свечение. С ума можно сойти.

Я настаивал на объяснении, но он встал и сказал, что должен уйти. Было почти пять часов пополудни.

На следующий день я снова настаивал на обсуждении моего необычного переживания.

— Это было виденье, дон Хуан? — спросил я.

Он был спокоен и таинственно улыбался, в то время как я продолжал требовать ответа.

— Можно сказать, что виденье до некоторой степени подобно этому, — сказал он, наконец. — Ты пристально смотрел на мое лицо и увидел его сияющим, но это было, все же, мое лицо. Так происходит, что дымок заставляет каждого смотреть таким образом. Это пустяки.

— Но каким способом отличить виденье?

— Когда видишь, в мире нет больше привычных черт. Все является новым. Ничто никогда не случалось прежде. Мир становится неописуемым.

— Почему ты говоришь «неописуемым», дон Хуан? Что делает его неописуемым?

— Нет больше ничего знакомого. Все, на что ты смотришь, становится ничем. Вчера ты не видел. Ты пристально смотрел на мое лицо и, так как я нравлюсь тебе, ты заметил мое свечение. Я был не чудовищем, подобно стражу, а был красивым и интересным. Но ты не видел меня — я не превратился в ничто. Но ты, однако, добился успеха. Ты сделал первый настоящий шаг к видению. Единственным недостатком было то, что ты сосредоточился на мне, а в этом случае я для тебя ничем не лучше стража. Ты не выдержал в обоих случаях и не видел.

— Вещи исчезают? Как они становятся ничем?

— Вещи не исчезают. Они не пропадают, если ты это имеешь в виду; они просто становятся ничем и тем не менее остаются здесь.

— Как это может быть, дон Хуан?

— Ты чертовски склонен к разговорам! — воскликнул дон Хуан с серьезным лицом. — Я думаю, что мы неправильно определили твое обещание. Может быть, в действительности ты обещал никогда не прекращать болтовни?

Тон дона Хуана был строгим. Выражение лица было озабоченным. Я хотел улыбнуться, но не посмел. Я думал, что дон Хуан говорит серьезно, но это было не так. Он захохотал. Я сказал ему, что если я не говорю, то становлюсь очень нервным.

— Тогда пойдем гулять, — ответил он.

Он привел меня ко входу в каньон у подножия холмов. Это было примерно в часе ходьбы. Мы отдохнули короткое время, а затем он повел меня через густой пустынный подлесок к источнику, то есть к месту, где, как он сказал, находился источник. Место было таким же сухим, как любое другое место в округе.

— Сядь в центре источника, — велел он.

Я послушался и сел.

— Ты тоже собираешься сидеть здесь? — спросил я.

Я увидел, что он устраивает себе место метрах в двадцати от меня, около камней на склоне горы. Я сел, прижав колени к груди. Он поправил мою позу, велев, чтобы я поджал левую ногу под себя, а правую согнул, подняв колено вверх. Моя правая рука должна была упираться кулаком в землю, а левая — лежать наискосок на груди. Он велел мне повернуться к нему лицом и оставаться в этом положении, расслабившись, но не «теряя себя». Затем он вынул беловатый шнур из своего мешка, который выглядел как большая петля. Он обернул его вокруг своей шеи, туго натянул левой рукой и дернул натянутый шнур правой. Тот издал монотонный вибрирующий звук.

Ослабив натяжение, он посмотрел на меня и сказал, что я должен выкрикивать особое слово, если почувствую, что что-то ко мне приближается, когда он дергает шнур.

Я спросил, что должно на меня напасть, но он приказал мне молчать. Он показал рукой, что собирается начать, но не начал; вместо этого, он сделал мне еще одно предостережение. Он сказал, что если ко мне приблизится что-нибудь угрожающее, я должен буду принять боевое положение, которое он показывал мне несколько лет назад; оно заключалось в том, что я танцевал, постукивая по земле носком левой ноги, одновременно энергично хлопая ладонью по своему правому бедру. Боевое положение было частью оборонительной техники, которая использовалась в случае крайней необходимости при большой опасности.

У меня появились серьезные опасения. Я хотел спросить, зачем мы пришли сюда, но он не дал мне на это времени и начал дергать свой шнур. Он делал это разными способами с постоянным интервалом в двадцать секунд. Я заметил, что, когда он дергает шнур, он увеличивает его натяжение. Его рука и шея дрожали от напряжения. Звук стал четче, и я понял, что он каждый раз добавляет какой-то выкрик, когда дергает шнур. Одновременное звучание вибрирующего шнура и человеческого голоса производило странный сверхъестественный звук.

Я не чувствовал ничего, что приближалось бы ко мне, но вид напряжения дона Хуана и жуткий звук, который он производил, привели меня почти в состояние транса.

Дон Хуан ослабил натяжение шнура и посмотрел на меня. Когда он играл, он был спиной ко мне, и его лицо было обращено на юго-восток, как и мое; расслабившись, он повернулся лицом ко мне.

— Не смотри на меня, когда я играю, — сказал он. — Но не закрывай глаз. Ни за что! Смотри на землю перед собой и слушай.

Он снова натянул шнур и начал играть. Я смотрел вниз и концентрировался на звуке, который производил дон Хуан. Никогда в жизни я не слышал ничего подобного. Я очень испугался. Жуткий звук наполнил узкий каньон и начал возвращаться ко мне эхом со всех сторон. Дон Хуан, должно быть, заметил это и увеличил натяжение своего шнура. Хотя он и увеличил высоту тона, эхо, казалось, стало тише, а затем оно словно сфокусировалось в одной точке на юго-востоке.

Дон Хуан постепенно уменьшал натяжение своего шнура до тех пор, пока я не услышал заключительный глухой звук. Он положил шнур в мешок, подошел ко мне и помог встать. Только тогда я понял, что мои мышцы одеревенели и я был буквально пропитан потом. Я не подозревал, что вспотел так сильно. Капли пота попали мне в глаза, и их защипало.

Дон Хуан практически поволок меня оттуда. Я пытался что-то сказать, но он зажал мне рот.

Вместо того, чтобы покинуть каньон тем же путем, каким мы сюда пришли, дон Хуан пошел в обход. Мы поднялись по склону горы и вышли к холмам очень далеко от устья каньона. К его дому мы шли в полном молчании. Когда мы пришли, было уже темно. Я попытался заговорить снова, но дон Хуан опять зажал мне рот.

Мы не ели и не зажигали керосиновой лампы. Дон Хуан положил мою циновку в своей комнате и указал на нее подбородком. Я понял это, как указание лечь спать.

— Я хочу предложить тебе сделать одну полезную вещь, — сказал мне дон Хуан, как только я проснулся на следующее утро. — Ты начнешь прямо сегодня. Времени не так уж много, ты знаешь.

После очередной долгой неловкой паузы я почувствовал себя обязанным спросить:

— Что ты проделывал со мной в каньоне вчера?

Дон Хуан захихикал, как ребенок.

— Я просто коснулся духа того источника, — сказал он. — Духа такого типа можно вызвать, когда источник высох и дух удалился в горы. Вчера я, можно сказать, пробудил его ото сна. Но он не имел ничего против и указал тебе удачное направление. Его голос исходил из этого направления. — Дон Хуан указал на юго-восток.

— Что это был за шнур, на котором ты играл, дон Хуан?

— Это был ловец духов.

— Могу я посмотреть на него?

— Нет. Но я сделаю тебе такой же. Или, еще лучше, ты сам сделаешь его для себя когда-нибудь, когда научишься видеть.

— Из чего он сделан, дон Хуан?

— Мой — из дикого кабана. Когда у тебя будет свой, ты поймешь, что он живой и может научить тебя различным звукам, которые ему нравятся. Постепенно ты узнаешь своего ловца духов так хорошо, что вместе вы сможете издавать звуки, имеющие силу.

— Почему ты взял меня к духу источника, дон Хуан?

— Ты скоро узнаешь это.

Около 11.30 того же дня мы сидели под его рамадой, где он приготовил для меня свою трубку.

Он велел мне встать, когда мое тело совершенно оцепенело. Я поднялся с большой легкостью. Он предложил мне пройтись. Я удивился своему контролю — я дважды обошел вокруг рамады сам. Дон Хуан находился рядом, но не руководил мною и не поддерживал меня. Затем он взял меня под руку и отвел к канаве. Он усадил меня на край канавы и велел пристально смотреть на воду и ни о чем больше не думать. Я пытался сфокусировать взгляд на воде, но ее движение отвлекало. Мои мысли стали блуждать, взгляд перескакивал на другие предметы. Дон Хуан потряс мою голову и снова велел пристально смотреть только на воду и не думать вообще. Он сказал, что смотреть на движущуюся воду трудно, но нужно продолжать попытки. Я пробовал три раза и каждый раз отвлекался. Дон Хуан каждый раз терпеливо тряс мою голову. Наконец, я заметил, что мои глаза и ум сфокусировались на воде — несмотря на ее движение я погрузился в наблюдение ее текучести. Вода несколько изменилась. Она была однообразно бледно-зеленой. Казалось, она стала тяжелее. Я мог видеть рябь на ней. Рябь была чрезвычайно отчетливой. А затем, внезапно, у меня появилось ощущение, что я смотрел не на массу движущейся воды, а на картину — я видел перед своими глазами застывший фрагмент текущей воды. Рябь была неподвижной. Я мог разглядеть каждую ее деталь. Затем она начала приобретать зеленое свечение, из нее медленно заструился какой-то густой туман зеленого цвета. Туман расходился волнами и одновременно с этим рябь начинала светиться все сильнее, до тех пор, пока в это ее ослепительное сияние не оказалось погружено все вокруг.

Я не знаю, как долго я находился у канавы. Дон Хуан не мешал мне. Я был погружен в зеленое сияние ряби. Я чувствовал его повсюду. Оно успокаивало меня. У меня не было ни мыслей, ни чувств. Все, что у меня было, это беспристрастное осознание сияющей зелени.

Чрезвычайный холод и сырость были следующим, что я ощутил. Постепенно я понял, что погружен в канаву. В этот момент вода попала мне в нос, и я закашлялся, проглотив ее. В носу стало зудеть, и я несколько раз чихнул, а когда встал на ноги, то чихнул так сильно, что одновременно выпустил газы. Дон Хуан захлопал в ладоши и расхохотался.

— Если тело пердит, значит оно живое, — сказал он.

Знаком он предложил мне следовать за ним, и мы пошли к его дому.

Я следил за тем, чтобы сохранять молчание. Я ожидал, что буду в отрешенном и мрачном настроении, но в действительности я не чувствовал ничего подобного. Я чувствовал, скорее, жизнерадостность, и очень быстро переоделся в сухую одежду. Я стал насвистывать. Дон Хуан посмотрел на меня и притворился удивленным; он широко открыл рот и выпучил глаза. Его фигура была очень забавной, и я смеялся несколько дольше, чем требовалось.

— Ты кривляешься, — сказал он и громко рассмеялся сам.

Я объяснил ему, что не хочу привыкать к мрачному настроению после употребления его курительной смеси. Я сказал ему, что после того, как он вытаскивал меня из канавы во время моих попыток встретить стража, я убедился, что могу видеть, если пристально смотрю на вещи вокруг себя достаточно долго.

— Виденье — это не смотрение и не сохранение покоя, — сказал он. — Виденье — это техника, которую нужно изучать. Или, может быть, это техника, которую некоторые из нас уже знают.

Он посмотрел на меня, явно давая понять, что я и есть один из тех, кто уже знает эту технику.

— Достаточно ли ты хорошо себя чувствуешь, чтобы прогуляться? — спросил он.

Я ответил, что чувствую себя прекрасно, и это было правдой. Я не был голоден, хотя не ел весь день. Дон Хуан положил хлеб и несколько кусков сушеного мяса в рюкзак, вручил его мне и движением головы велел следовать за ним.

— Куда мы идем? — спросил я.

Он кивнул в сторону холмов. Мы направились к тому же каньону, где был источник, но не вошли в него. Дон Хуан полез на скалы справа, у самого устья каньона. Мы стали подниматься вверх. Солнце опустилось почти до самого горизонта. Был прохладный день, но мне было жарко и я задыхался. Я едва мог дышать.

Дон Хуан намного опередил меня и был вынужден остановиться, чтобы я мог догнать его. Он сказал, что я в ужасном физическом состоянии и что, пожалуй, идти дальше неразумно. Он позволил мне отдохнуть около часа. Выбрав гладкий, почти круглый валун и велев лечь на него, он расположил мое тело так, чтобы мои руки и ноги свободно свисали вниз. Моя спина слегка изогнулась и шея расслабилась, так что и голова тоже свободно повисла. Он оставил меня в этом положении примерно на пятнадцать минут. Затем он велел мне оголить среднюю часть, тщательно отобрал какие-то ветки и листья и наложил их на мой голый живот. Я почувствовал мгновенную теплоту во всем теле. Затем дон Хуан взял меня за ногу и поворачивал до тех пор, пока моя голова не оказалась на юго-востоке.

— Теперь давай позовем духа того источника, — сказал он.

Я попытался повернуть свою голову, чтобы посмотреть на него. Он с силой удержал меня за волосы и сказал, что я нахожусь в очень уязвимом положении и ужасно слаб физически, поэтому должен оставаться спокойным и неподвижным. Он сказал, что все эти особые ветки и листья он положил на мой живот, чтобы защитить меня, и собирается оставаться рядом на случай, если я не смогу позаботиться о себе.

Он стоял у меня за затылком, и я мог видеть его, закатывая глаза. Он взял свой шнур и натянул его, но затем понял, что я смотрю на него, закатив глаза. Он легко стукнул меня по голове костяшками пальцев и приказал смотреть в небо, не закрывая глаз и концентрируясь на звуке. Он добавил, как бы подумав, чтобы я не стеснялся прокричать слово, которому он меня научил, если почувствую, что на меня что-то нападает.

Дон Хуан и его «ловец духов» начали с низкого звука. Он медленно увеличивал натяжение, и я начал слышать какой-то отзвук, а затем ясное эхо, которое все время приходило с юго-востока. Натяжение увеличилось. Дон Хуан и его «ловец духов» совершенно соответствовали друг другу. Шнур производил низкую ноту, и дон Хуан менял тон, усиливая его натяжение до тех пор, пока нота не становилась пронзительным криком, воющим зовом. Вершиной был жуткий вопль, невообразимый с точки зрения моего опыта.

Звук отражался в горах и эхом возвращался назад. Мне показалось, что он приходит прямо ко мне и, должно быть, что-то делает с температурой моего тела. Перед тем, как дон Хуан начал все это, мне было очень тепло и удобно, но когда звук достигал высшей точки я начинал замерзать; мои зубы непроизвольно стучали, и у меня действительно было ощущение, что что-то ко мне приближается. В какой-то момент я заметил, что небо сильно потемнело. До этого я не воспринимал неба, хотя и смотрел на него. Со мной случился приступ сильного страха, и я выкрикнул слово, которому меня научил дон Хуан.

Дон Хуан немедленно начал понижать напряжение своих жутких зовов, но это не принесло мне никакого облегчения.

— Зажми уши, — шепотом велел дон Хуан.

Я закрыл их руками. Через несколько минут дон Хуан совсем прекратил играть и подошел ко мне сбоку. Убрав ветки и листья с моего живота, он помог мне встать и осторожно положил их на камень, где я лежал. Затем он сложил из них костер и, пока тот горел, он растер мой живот другими листьями из своей сумки.

Я хотел сказать, что у меня ужасная головная боль, но он зажал мне рот ладонью.

Мы оставались там, пока все листья не сгорели. К тому времени стало совсем темно. Мы спустились с холма, и у меня сделалось нехорошо с желудком.

Когда мы шли вдоль канавы, дон Хуан сказал, что я сделал достаточно и не должен больше здесь оставаться. Я попросил его объяснить, что такое этот дух источника, но он жестом показал мне молчать. Он сказал, что мы поговорим об этом в другое время, а затем умышленно сменил тему и долго рассказывал мне о видении. Я выразил сожаление, что не могу писать в темноте. Он, казалось, был этому рад, пояснив, что большую часть времени я не уделяю внимания тому, что он говорит, потому что принял решение все записывать.

Он говорил о видении, как о процессе, не зависящем ни от олли, ни от техники магии. Маг — это человек, который может командовать олли, то есть он манипулирует силой олли в своих целях, но тот факт, что он командует олли, не означает, что он может видеть. Я напомнил ему, что он говорил мне раньше, что невозможно видеть, если ты не имеешь олли. Дон Хуан очень спокойно ответил, что пришел к убеждению, что можно видеть и все же не командовать олли. Он чувствовал, что нет причины, почему бы не так. Виденье не имеет ничего общего с манипуляционной техникой магии, которая служит только для того, чтобы воздействовать на окружающих нас людей. Техника виденья, с другой стороны, не предназначена для воздействия на людей.

Моя голова была очень ясной. Пока мы шли, я не испытывал усталости или сонливости и не имел больше неприятного ощущения желудке. Я был ужасно голоден, и когда мы добрались до дома, очень плотно поел.

Потом я попросил его рассказать мне еще о технике виденья. Он широко улыбнулся и заметил, что я снова стал собой.

— Как это так, — спросил я, — что техника виденья не воздействует на окружающих нас людей?

— Я уже говорил тебе, — сказал он. — Виденье — это не магия. И все же их легко спутать, потому что человек, который видит, может сразу же научиться управлять олли и стать магом. С другой стороны, человек может научиться определенной технике для того, чтобы командовать олли и таким образом стать магом, но, тем не менее, он может никогда не научиться видеть. Кроме того, виденье противоположно магии. Виденье заставляет понять незначительность всего этого.

— Незначительность чего, дон Хуан?

— Незначительность всего.

Мы больше не говорили. Я чувствовал себя очень расслабленным и не хотел разговаривать. Я лежал на спине на соломенной циновке. Подушкой служила моя свернутая куртка. Я чувствовал себя удобно и счастливо и писал свои заметки в течение нескольких часов при свете керосиновой лампы.

Внезапно дон Хуан снова заговорил.

— Сегодня все получилось очень хорошо, — сказал он. — Ты добился успеха с водой. Духу источника ты нравишься, и он помогал тебе все время.

Тогда я понял, что забыл рассказать ему о своем переживании. Я начал описывать, как я воспринимал воду, но он прервал меня сказав, что знает — я видел густой зеленый туман.

— Как ты узнал это, дон Хуан?

— Я видел тебя.

— Что я делал?

— Ничего, ты сидел и пристально смотрел на воду, а потом ощутил зеленый туман.

— Это было виденье?

— Нет. Но это было очень близко. Ты приближаешься.

Это очень взволновало меня. Я захотел узнать побольше об этом. Он засмеялся и пошутил над моим рвением. Он сказал, что любой может ощутить зеленый туман, потому что это нечто вроде стража, нечто неизбежно встречающееся там, поэтому, в том, чтобы это увидеть нет большого достижения.

— Когда я говорил, что ты добился успеха, я имел в виду, что ты не беспокоился, как тогда, когда имел дело со стражем. Если бы ты стал беспокоиться, я должен был бы встряхнуть твою голову и привести тебя назад. Когда человек идет в зеленый туман, его бенефактор должен находиться рядом на случай, если туман начнет заманивать его. Ты можешь выскочить за пределы досягаемости стража сам, но ты не сможешь сам выбраться из зеленого тумана. По крайней мере, не вначале. Позже ты сможешь научиться этому. Теперь нас будет интересовать другое.

— Что?

— Можешь ли ты видеть воду.

— Как я узнаю, что я видел ее, или что я вижу?

— Ты узнаешь. Ты путаешься, только когда говоришь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.