Глава 8 Растворитесь

Глава 8

Растворитесь

Первый вопрос:

Баулы наслаждаются жизнью в своих телах. Мог бы ты рассказать об этом подробнее. Многие американцы, например, тоже ухаживают за своими телами, лелеют их, практикуют здоровое питание, рольфинг, массаж и так далее. Но мне кажется, что это не одно и то же. Пожалуйста, прокомментируй.

Разница очень большая, можно сказать, принципиальная, качественная. Дело в том, что современный мир, современный ум знает только пустой храм. Говоря «храм», я имею в виду тело человека. Современный человек совершенно не помнит о том, кто одухотворяет этот храм. И он продолжает поклоняться храму, но божественное – забыто. Ничего не зная о центре жизни, мы продолжаем жить периферией и периферийными интересами.

Американец поклоняется телу ради самого тела; баул поклоняется своему телу как алтарю бога. Само по себе тело пусто. Оно наполняется светом, становится сияющим благодаря чему-то, что вне пределов тела. Красота тела не в самом теле – не в доме: красота в госте этого дома. Если вы не помните о госте, все это чистое самопотакание, простой эгоизм. Если вы помните о госте, тогда любить тело, наслаждаться телом – это часть духовного поклонения.

У баула есть определенное видение, понимание, своя картина мира. В этой картине тело – самая низшая ступень, самая видимая часть, самая осязаемая. Но она не все, она – только начало. Через тело мы должны войти; это только врата. Они ведут к более глубоким тайнам. Баул лелеет тело, потому что тело ведет вглубь; посредством тела можно узнать то, что воплощено в теле, но не является телом. Тело – глиняный светильник, бог – горящий в нем огонь. Светильник почитают ради огня. Если огня больше нет, какой смысл поклоняться телу, праздновать тело? Оно пусто; прах к праху – оно возвращается в землю.

Тело пульсирует богом, вибрирует богом. Если вы чувствуете эту пульсацию, даже прах становится божественным. Если вы не чувствуете этой пульсации – это только прах. В нем ничего нет.

Американский культ тела бессмыслен. Здоровое питание, массаж, рольфинг и еще тысяча и одно средство – все это люди придумали для того, чтобы так или иначе придать своей жизни какой-то смысл. Но посмотрите в их глаза; вы увидите в них пустоту, глубокую пустоту. Вы увидите, что в них ничего нет. Аромата нет – цветок не расцвел. Глубоко внутри они как пустыня; они в растерянности, они не знают, что им делать. Они продолжают делать множество вещей, в том числе старательно ухаживают за телом, но главная цель забыта.

Я слышал…

Розенфельд пришел домой, радостно потирая руки.

– Ни за что не угадаешь, что у меня есть, – сказал он жене. – Мне достались на распродаже четыре колеса – алюминиевые диски, полиэстер повышенной стойкости, нестираемый асимметричный рисунок и две продольные канавки. И все – за полцены!

– Ты что, свихнулся? – сказала госпожа Розенфельд. – Зачем тебе колеса? У тебя же нет машины!

– Ну и что! – сказал Розенфельд. – Ты ведь покупаешь лифчики!

Если центра нет, вы можете продолжать украшать периферию. Вы можете обмануть других, но не обманете себя. Иногда вы можете обмануть и себя, потому что ваша собственная ложь, повторенная много раз, начинает звучать как правда. Но она не поможет вам осуществить себя, не принесет удовлетворенности. Американец делает все возможное, пытаясь радоваться жизни, но, кажется, никакой радости не получается. Баул не пытается радоваться жизни. Никаких усилий нет; он просто радуется. Ему нечему радоваться, он только нищий на дороге, – но в нем есть нечто внутреннее; его окружает какое-то мерцание неизвестного. Его песни – не просто песни, в них есть что-то запредельное. Когда баул танцует, движется не только его тело, в движении раскрывается нечто более глубокое. Он не пытается радоваться.

Помните это: каждый раз, когда вы будете пытаться радоваться, наслаждаться, у вас ничего не получится. Само усилие добиваться счастья абсурдно – потому что счастье уже здесь: его нельзя добиваться. С ним ничего не нужно делать; нужно просто позволить ему быть. Оно случается, оно окружает вас; внутри, снаружи – есть только счастье. Ничто другое не реально. Посмотрите глубоко в мир, загляните в глубину деревьев, камней, рек, звезд, луны и солнца, людей, зверей и птиц – посмотрите глубоко: существование состоит из материала счастья, радости, сат-чит-ананда. Оно соткано из блаженства. Ничего не нужно делать. Само ваше «делание» становится преградой. Расслабьтесь, и счастье поспешит к вам; расслабьтесь, и счастье переполнит вас.

Баул расслаблен – американец напряжен. Напряжение возникает, когда вы за чем-то гонитесь; расслабление возникает, когда вы что-то позволяете. Именно поэтому я говорю, что между ними есть огромная разница, и эта разница качественная. Вопрос не в количестве – не в том, что у баулов чего-то больше, чем у американцев, или у американцев меньше. Нет, у американцев нет ничего от счастья баулов; а того, что есть у американцев, – страдания, напряжения, тревоги, – нет у баулов. Баулы существуют в совершенно другом измерении.

Измерение баулов – здесь и сейчас; измерение американцев – где угодно, но только не здесь; где-нибудь, когда-нибудь, но не здесь и сейчас. Американец гонится, гонится изо всех сил, пытается получить от жизни максимум, выжать из жизни все. Из этого ничего не выходит, потому что способ неправилен. Нельзя ничего выжать из жизни. Вы должны ей сдаться. Вы не можете покорить жизнь. Вы должны иметь достаточно мужества, чтобы позволить жизни покорить вас. Здесь поражение – есть победа, а попытки победить не докажут ничего, кроме вашего полного фиаско.

Жизнь нельзя покорить, потому что часть не может покорить целое. Это все равно, что маленькая капля пыталась бы завоевать океан. Да, маленькая капля может упасть в океан и стать океаном, но она не может победить океан. Фактически, упасть в океан, соскользнуть в океан – это и есть путь к победе.

Растворитесь.

Баул – это тот, кто растворился в жизни. Он сказал жизни абсолютное «да». Он не пытается ничего выжимать из жизни. Он просто ждет – пассивный, бдительный, открытый. Когда бог постучит к нему в двери, двери будут открыты, вот и все.

Он не гонится за богом. Как он может гнаться? Где, как, на каких дорогах он сможет его найти? Либо бог всюду, либо его нет нигде. Вы не можете направить свою жизнь к богу, вы не можете сделать его своей целью. Он – тотальное, целое; целое нельзя сделать целью. Куда бы вы ни смотрели – он там. Что бы вы ни делали – все это в нем. Даже когда вы несчастны, вы несчастны в нем. Даже в своем несчастье вы не теряете его. Его нельзя потерять. То, что можно потерять, – не бог.

Именно поэтому баулы называют бога адхар мануш – сущностный человек, существенное сознание. Оно настолько существенно – сущностно, присуще вам, – что вы не можете его потерять. Это сама ваша почва, само ваше существо. Баул празднует жизнь тела, потому что знает, что кто-то из запредельного – некий гость – обитает в его теле. И тело баула – жилище этого гостя. Это храм, но не пустой. Он полон света, он полон жизни – в нем бог. Сознавая это, баул танцует; сознавая это, он поет; сознавая это, он смеется и плачет, и слезы катятся по его лицу: «Я не заслужил Его, а Он здесь; я даже не видел Его, а Он здесь; я даже не молился, а Он со мной». И приходит величайшая благодарность, огромная благодарность. И баул танцует.

А теперь позвольте мне сказать: американец пытается найти счастье, поэтому он слишком много думает о теле. Это почти одержимость. Он перешел границы «заботы о теле», он стал одержимым: он непрерывно думает о теле, непрерывно что-то делает с ним, мыслимое и немыслимое. Он прилагает невероятные усилия, чтобы при помощи тела коснуться счастья, дотянуться до счастья. Но это невозможно.

Баул достиг счастья. Он уже увидел невидимое у себя внутри. Он проник в тело глубоко не посредством массажа, рольфинга и сауны. Он заглянул в него через любовь и медитацию. И он нашел, что в нем есть сокровище. Поэтому он поклоняется своему телу; поэтому он заботится о теле – тело несет в себе божественное.

Вы когда-нибудь обращали внимание на то, как ходит женщина, когда она беременна? – очень, очень осторожно, потому что она несет внутри себя новую жизнь. Видели вы, как преображается лицо женщины, когда она беременна? Оно сияет, в нем есть надежда, трепет новой жизни, нового счастья.

Посмотрите на Прафуллу: она сейчас беременна. Посмотрите на ее лицо – как она преобразилась, как она счастлива. Она несет сокровище, великое сокровище. Из нее родится новая жизнь. Она ходит осторожно, движется осторожно. Беременность принесла ей новую грацию. Она больше не одна: ее тело стало храмом. Это чтобы вам было легче понять…

Что сказать о бауле? Бог здесь, и баул беремен божественным. Он сияет, он светится, он танцует, он поет. Ничем не владея, он владеет всем; ничего не имея, он самый богатый человек на свете. В одном смысле он нищий на дороге, в другом смысле он император. Благодаря тому, что случилось с ним внутри, он стал осознанным, – он радуется телу, он заботится о теле, он любит тело. Его любовь совершенно иная.

И второе: в американском уме очень много соперничества. На самом деле необязательно, что вы любите свое тело; вполне возможно, вы просто соперничаете в этом с другими. Поскольку другие делают все эти вещи, приходится делать и вам. Американский ум – самый пустой и амбициозный ум, который только существует в этом мире. Это очень грубый, обывательский ум. Именно поэтому в Америке бизнесмен стал превыше всех; остальное ушло на задний план. Бизнесмен – это человек, контролирующий деньги, он стал реальностью первостепенной важности. В Индии реальностью первостепенной важности всегда были брамины – искатели Бога. В Европе реальностью первостепенной важности были аристократы – люди высокой культуры, образованные, пробужденные, сонастроенные с тонкими сторонами жизни: музыкой, искусством, поэзией, скульптурой, архитектурой, классическими танцами, классическими языками, латинским и греческим. Аристократ, который веками воспитывался на высших ценностях, был первостепенной реальностью в Европе. В Советской России первостепенной реальностью был пролетариат – угнетенный, бедный труженик. В Америке же это бизнесмен, вайшья – тот, кто контролирует деньги.

Деньги – это область жизни, в которой больше всего соперничества. Вам не нужна культура, нужны только деньги. Вам ничего не нужно знать о музыке, о поэзии. Вам ничего не нужно знать об античной литературе, об истории, религии, философии – нет, ничего этого не нужно. Если у вас большой счет в банке, вы и так значительное лицо.

Именно поэтому я говорю, что более мелкого ума никогда не было на свете. И этот ум все пересчитывает на деньги. Этот ум живет в постоянном соперничестве.

Даже если вы покупаете произведения Ван Гога или Пикассо, вы делаете это не ради самих картин. Вы покупаете Пикассо потому, что его покупают ваши друзья. У них в гостиной висит картина Пикассо; как же вы можете допустить, чтобы у вас ее не было? Вы должны ее иметь. Вы можете ничего не знать – вы можете даже не знать, как ее повесить… Когда дело касается Пикассо, трудно понять, висит картина правильно или вверх ногами! Вы можете совершенно не знать, действительно ли это Пикассо. Вы можете даже не смотреть на эту картину. Но поскольку она есть у других, и все говорят о Пикассо, вам тоже надо показать свою «культуру». Вы просто демонстрируете свои финансовые возможности. И все, что стоит денег, становится важным; все, что стоит денег, приобретает значительность.

У американцев деньги и соседи кажутся единственным критерием, определяющим все: их машины, их дома, их картины, их украшения. Люди строят сауну не потому, что любят свое тело, это необязательно – просто это в моде, это есть у всех. Если у вас этого нет, вы кажетесь бедным. Если у каждого есть дом в горах, вам тоже придется его иметь. Вы можете даже не любить горы; вам может быть там просто скучно. Или вы можете взять с собой телевизор или радио и слушать там то же самое радио, что и дома, и смотреть те же программы по телевизору, что и дома. Какая разница, где вы сидите – в горах или в своей комнате? Но у других это есть. Нужно иметь гараж на четыре машины; у других он есть. Может быть, вам даже не нужны четыре машины…

Американский ум находится в состоянии постоянного соперничества. Баул вне соревнования. Он не играет в эти игры. Он говорит: «Меня больше не заботит, что делают другие, меня заботит только то, что делаю я. Меня не заботит, что есть у других, меня заботит только то, что есть у меня». Как только вы видите этот факт и понимаете, что жизнь может быть безмерно блаженной без множества вещей, – они перестают быть нужны.

Это одно из главных различий между другими отрекающимися в Индии и баулами. Баулы – нищие, джайнские монахи – тоже нищие, но между ними есть огромная разница: у джайнских монахов американский ум. Они покинули мир с огромным усилием, они отреклись от мира огромным усилием – потому что они решили, что это поможет достичь другого мира, заслужить добродетель. Но внутри они остались бизнесменами. Джайны – лучшие бизнесмены в Индии. Именно поэтому я говорю, что у них американский ум. Их саньясины остаются прежними.

Отречение баула – совершенно другое. Он отрекается не ради какого-то другого мира. Он отрекается потому, что видит глупость вещей, видит, что владеть вещами бессмысленно и утомительно. Он отрекается, потому что видит тот факт, что можно быть счастливым почти без вещей. Так стоит ли носить их с собой? Вам приходится о них думать, а это обременительно и разрушает блаженство. Джайнский монах думает о другом мире: о своей мокше, о себе на небесах…

Баул не заботится ни о каком другом мире. Он говорит: «Этот мир – единственный». Но он увидел факт, знает простую истину: чем больше у вас вещей, тем меньше вы наслаждаетесь, тем меньше остается у вас времени наслаждаться. Вы все время заняты вещами. Если у вас слишком много вещей, вы заняты этим множеством вещей; ваше внутреннее пространство занято. Чтобы наслаждаться, нужно немного пространства; чтобы наслаждаться, нужно быть свободным от бремени; чтобы наслаждаться, нужно забыть о вещах и просто быть.

Баул любит жизнь, поэтому он отрекается. Джайнский монах отрекается потому, что ненавидит жизнь. Иногда жест может быть одним и тем же, но иметь противоположное значение. Внутреннее значение может быть совершенно другим.

Я слышал…

Старый Люк и его жена на всю долину прославились своей скупостью. Но Люк умер, а через несколько месяцев при смерти лежала уже и его жена. Когда ей стало совсем плохо, она позвала соседку и слабым голосом проговорила:

– Рути, – сказала она, – похорони меня в черном шелковом платье, но прежде отрежь от него спинку и выкрой из нее новое платье. Это хороший материал. Ужасно жаль тратить его попусту…

– Этого нельзя делать! – воскликнула Рути. – Когда вы с Люком будете подниматься по золотым ступенькам, что скажут ангелы, когда увидят, что у тебя голая спина?

– Пустяки, – сказала та, – на меня никто даже не взглянет – я похоронила Люка без штанов.

Вас всегда интересуют другие – Люк будет без штанов, а потому все будут смотреть на него.

Американца интересуют другие. Баула интересует он сам. Баул очень себялюбив; он не думает о вас, его не волнует, что у вас есть, или что вы делаете. Его совершенно не интересует ваша биография. Он живет на этой Земле так, будто он один на свете. Конечно, вокруг него огромный простор – потому что он живет так, будто он один на свете. И он ходит по этой Земле, не заботясь о чужих мнениях, живет своей жизнью, занимается своими делами и создает свое бытие. Конечно, он счастлив как ребенок! Его счастье очень просто, сущностно, фундаментально – как счастье ребенка.

Вы когда-нибудь смотрели на ребенка? Он просто бегает, кричит, танцует, и все это безо всякой причины – ведь у него ничего нет. Если вы его спросите: «Чему ты так радуешься?» – он не сможет вам ответить. Он просто не поймет вопроса и удивится. Разве нужно, чтобы у счастья была причина? Его удивит, что вам нужны какие-то причины, какие-то «почему». Он пожмет плечами и пойдет дальше – и будет продолжать петь и танцевать. У ребенка ничего нет. Он еще не премьер-министр, не президент Соединенных Штатов, не Рокфеллер. У него ничего нет – кроме, может быть, нескольких ракушек или камешков, которые он собрал на берегу моря.

То же самое есть и у баула: несколько раковин и камешков – из камешков и раковин они делают малу, и они носят ее с собой; небольшой инструмент, чтобы петь песни, и колокольчики, чтобы звонить своему внутреннему богу. У него есть эктара, инструмент с одной струной – струна только одна, потому что одной достаточно; и дугги, маленький барабан. Вот и все.

Баул спит спокойно, его не тревожит мир. Он живет и действует, не заботясь о мире. Его бог всегда внутри него, поэтому, где бы он ни был, его алтарь с ним. Баул никогда не ходит в храм – и не потому, что он противник храмов. Он пришел в настоящий храм, и теперь ему не нужно никуда идти. Он поклоняется, он молится, он любит. Но его любовь, его молитва, его поклонение обращены к сущностной реальности, которая есть он сам.

Жизнь баула не кончается с концом его жизни; жизнь американца кончается вместе с жизнью. Когда кончится тело, кончится и американец. Поэтому американец очень боится смерти. Из страха смерти американец пытается продлить жизнь, иногда доходя в этом стремлении до полного абсурда. Сейчас многие американцы живут как «овощи», как растения, в больницах, в приютах для умалишенных. Они не живут; они давно умерли. Но врачам при помощи лекарств и современного оборудования удается поддерживать в них жизнь. Кое-как, но они продолжают существовать.

Американцу умирать очень страшно: если он умрет, он умрет навсегда, ничто от него не останется жить – потому что американец знает только тело, ничего больше. Если вы знаете только тело, вы будете очень бедны.

Во-первых, вы будете бояться смерти – а тот, кто боится смерти, боится жить, потому что жизнь и смерть очень близки; и если вы боитесь умереть, вы будете бояться жить. Именно жизнь приносит смерть; вы не сможете жить тотально. Если за смертью ничего нет, если таково ваше понимание, тогда ваша жизнь будет спешкой и гонкой. Смерть подходит ближе; вы не можете быть терпеливым. Отсюда американская мания скорости: все должно делаться быстро, потому что смерть подходит ближе. Постарайтесь успеть как можно больше, пока вы живы. Постарайтесь затолкать в свое существо как можно больше опыта, пока вы живы, – потому что, когда вы умрете, умрет все.

Это создает глубокое ощущение бессмысленности – и, естественно, тревогу, борьбу, агонию, боль. Если нет ничего, что будет жить после тела, – тогда все, что бы вы ни делали, не может быть глубоко. Тогда все, что бы вы ни делали, не способно удовлетворить вас. Если в конце смерть и ничто не остается жить, значит, в жизни не может быть никакого смысла и никакой важности. Тогда все это – «сказка дурака, где много шума и страстей, но смысла нет».

Баул знает, что он в теле, но он не тело. Он любит тело как свое жилище, как свой дом. Он не против тела – глупо быть против собственного дома; но он и не материалист. Он земной, но не приземленный. Он реалист, но не материалист. Он знает, что в смерти ничто не умирает. Смерть приходит, но жизнь продолжается.

Я слышал…

Похоронная служба кончилась, и Дезмонд, распорядитель похорон, оказался рядом с пожилым джентльменом.

– Вы родственник усопшего? – спросил Дезмонд.

– Да, – ответил пожилой джентльмен.

– Простите, а можно поинтересоваться, сколько вам лет?

– Девяносто четыре.

– Гм, – сказал Дезмонд, – тогда, может, вам уже не стоит возвращаться домой?..

Все представление о жизни сводится к телесной жизни: если вам девяносто четыре года… значит, пора! Вряд ли вам стоит ехать домой, лучше умереть сразу. Какой смысл ехать домой? – все равно скоро возвращаться. Это бессмысленно…

Если смерть – единственная реальность, какая разница, сколько вам лет, девяносто четыре или двадцать четыре? Разница только в нескольких годах. Тогда очень молодой человек начинает чувствовать себя очень старым. Если вы воспринимаете это тело как единственную возможность жизни – единственно возможную жизнь, – какой вообще может быть смысл? Зачем тащить его дальше? Зачем продолжаться?

Камю говорил, что единственная и основная метафизическая проблема человека – тяга к самоубийству. Я согласен с ним. Если тело – единственная реальность и внутри вас нет ничего, выходящего за пределы тела, тогда, конечно, это самый важный вопрос для размышлений, созерцания, медитации. Почему не совершить самоубийство? Зачем дожидаться девяноста четырех лет? Зачем в ожидании смерти страдать от всех возможных проблем и несчастий? Если надо умереть, почему не сегодня? Зачем вставать завтра утром?

Все бессмысленно.

Так что, с одной стороны, американец всегда мчится из одного места в другое, чтобы успеть поймать новый опыт, а с другой стороны, он упускает этот опыт. Он бегает по всему миру, из одного города в другой, из одной страны в другую, из одной гостиницы в другую. Он бегает от одного гуру к другому, от одной церкви к другой, он ищет и ищет. Потому что смерть подходит к нему все ближе. С одной стороны – постоянная, сумасшедшая гонка, с другой – глубокое ощущение, что все бесполезно, что смерть положит конец всему. Жили вы в богатстве или в бедности, были вы умны или глупы, стали вы героем и любовником или все упустили, – по большому счету, какая разница? В конце будет смерть, а она уравнивает всех: мудрых и глупых, святых и грешников, просветленных и глупцов, – все они возвращаются в землю и исчезают.

Какой тогда во всем этом смысл? Будете вы Буддой, Иисусом или Иудой – какая разница? Иисус умирает на кресте, Иуда совершает самоубийство на следующий день – и оба исчезают в земле.

С одной стороны – страх упустить то, чего смогут достичь другие, с другой стороны – глубокая безысходность, ощущение, что даже если вы что-то получите, то не получите ничего. Даже если вы к чему-то придете, то не придете ни к чему. Смерть разрушит все.

Баул живет в теле, любит тело, празднует тело, но он – не тело. Он знает сущностного человека, адхар мануша. Он знает о себе что-то, что будет жить после всех смертей. Он знает, что в нем есть что-что, что вечно и не может быть разрушено временем. Он чувствует это в медитации, в любви, в молитве. Он нашел это чувство внутри своего существа. Он не боится. Ему не страшно умирать, потому что он знает, что такое жизнь. И он не гонится за счастьем, потому что знает, что бог посылает ему миллионы возможностей; нужно только позволить.

Видите эти деревья? Они растут из земли, их корни в земле. Они никуда не могут пойти, но все же они счастливы. Разумеется, они не могут гнаться за счастьем; они не могут пуститься в поиски счастья. Их корни в земле, они не могут сдвинуться с места, – но разве вы не видите их счастья? Разве вы не видите их радости, когда идет дождь; их глубокой удовлетворенности, когда дует ветер? Разве вы не чувствуете их танца?

Сейчас исследователи говорят, что, когда приходит садовник, который любит дерево, дерево счастливо и радуется. Если вы любите дерево, оно радуется вам, как будто к нему пришел лучший друг. Есть научные инструменты, которые улавливают, счастливо дерево или нет. Оно вибрирует в особом ритме. Когда приходит враг – дровосек, плотник, – дерево пугается, дрожит. А когда вы рубите дерево… сейчас ученые говорят, что, когда вы рубите дерево, другие деревья плачут. И так не только с деревьями: если вы убьете птицу, все деревья заплачут – невидимыми слезами, – и распространится глубокая боль, ощущение агонии. Но их корни в земле; они никуда не ходят. И все же жизнь приходит к ним.

Это понимание баула: не нужно никуда идти. Даже если вы сидите под деревом, как это было с Буддой… Бог сам пришел к нему. Он никуда не пытался прийти – он просто сидел под деревом.

Все случается само – вы только создаете способность; все приходит само – вы только позволяете. Жизнь готова случиться с вами. Вы создаете множество препятствий, и величайшее препятствие, которое вы можете создать, – это погоня. Из-за этой погони и суеты жизнь, когда она приходит и стучится в ваши двери, никогда не может вас застать. Вас никогда нет дома. Когда жизнь пришла к вам, вы уже куда-то делись. Вы были в Катманду; когда жизнь пришла в Катманду, вы уже в Гоа. Когда вы в Гоа, и жизнь наконец добирается до Гоа, вы уже в Пуне. А пока жизнь доберется до Пуны, вы будете уже в Филадельфии. Так вы гоняетесь и гоняетесь за жизнью, а она гоняется за вами, и вы не можете друг друга поймать.

Будьте… просто будьте, и ждите, и имейте терпение.

Второй вопрос:

Ошо, до того как прийти к тебе, я практиковал буддийскую медитацию, которая называется «майтри бхавана». Она начинается с того, что человек говорит себе: «Пусть мне будет хорошо, пусть я буду счастлив, пусть я буду свободен от вражды, пусть я буду свободен от злой воли». Когда устанавливается хорошее состояние, произведенное этими мыслями, начинается следующая фаза медитации: распространить эти мысли на других – сначала на тех людей, которых ты любишь, и передать им это хорошее чувство; потом пожелать то же самое людям, которых любишь меньше; и наконец – почувствовать сострадание даже к тем, кого ненавидишь.

Раньше мне казалось, что это хорошая медитация. Так или иначе, она помогла мне стать открытым к людям. И до сих пор я чувствую, что в ней есть нечто действительно глубокое и важное. Но я прекратил свои занятия, приехав сюда, к тебе, потому что увидел в этой медитации опасность самогипноза, самовнушения. Мне по-прежнему нравится эта медитация, но я никак не могу решить, стоит ли мне возвращаться к ней? Или, может быть, делать, но с другим внутренним настроем? Или просто отбросить? Не мог бы ты разъяснить, что мне делать, я был бы очень благодарен.

Майтри бхавана – одна из самых красивых и глубоких медитаций. Не бойся самогипноза, самовнушения, такой опасности нет; это не самогипноз. Наоборот: это своего рода дегипнотизация. Это похоже на гипноз, потому что это обратный процесс.

Когда ты пришел сюда из дома, ты шел по определенной дороге; если теперь ты пойдешь обратно, отсюда – домой, нужно будет идти той же дорогой. Единственная разница будет в том, что тогда ты был повернут лицом сюда, а теперь ты повернешься лицом в обратную сторону. Дорога та же, ты тот же, – но ты идешь в другую сторону, в обратную сторону, по той же дороге, по которой пришел сюда.

Человек уже живет под гипнозом. Суть не в том, что вас кто-то гипнотизирует или не гипнотизирует. Вы уже живете под гипнозом. Весь процесс организации общества, социума – это своего рода гипноз. Кому-то говорят, что он христианин, и повторяют так часто, что его ум становится обусловленным, и он считает себя христианином. Кто-то думает, что он индуист, кто-то, что он мусульманин – все это виды гипноза. Вы уже под гипнозом. Если вы считаете себя несчастным, это гипноз. Если вы думаете, что у вас слишком много проблем, – это гипноз. Кем бы вы ни были – это своего рода гипноз. Общество дает вам эти идеи, и теперь вы наполнены этими идеями и обусловленностью.

Майтри бхавана – это дегипнотизация: это работа над тем, чтобы вернуть себя в естественное состояние ума; это работа над тем, чтобы снова вернуть себе изначальное и подлинное лицо; это работа над тем, чтобы привести себя в точку, где ты был, когда только родился, пока общество не развратило тебя.

Когда рождается ребенок, он пребывает в майтри бхаване. Майтри бхавана – значит глубокое чувство дружбы, любви, сострадания. Когда рождается ребенок, он не знает ненависти – только любовь. Ему свойственна любовь; ненависти он учится позже. Ему свойственна любовь; гневу он учится позже. Ревности, собственничеству, зависти он учится позже. Всему этому он учится у общества: как быть завистливым, ревнивым, как соперничать, как ненавидеть, как быть полным гнева и агрессии. Этим вещам учит общество.

Когда ребенок рождается, он просто любовь. Он не может быть ничем другим, потому что он не знает ничего другого. В животе матери он не встречал никаких врагов. Девять месяцев он жил в глубокой любви, окруженный любовью, питаемый любовью. Он не знает никого, кто был бы к нему враждебным. Он знает только мать, он знает материнскую любовь.

Когда он рождается, весь его опыт – опыт любви; как можно ожидать от него, чтобы он что-то знал о ненависти? Эту любовь он принес с собой, она – его изначальное лицо. Позже его ждут беды и несчастья, он многому научится из опыта. Он потеряет доверие, он начнет сомневаться в людях. Новорожденный ребенок рождается с доверием.

Я слышал…

В парикмахерскую пришел мужчина с маленьким мальчиком. Получив полный комплекс услуг: бритье, мытье головы, маникюр, стрижку и так далее, – он посадил ребенка в кресло к мастеру и сказал:

– Пусть тебя постригут, а я пока схожу и куплю себе галстук. Вернусь через пару минут.

Мальчика уже постригли, а мужчина все не возвращался. Парикмахер сказал:

– Кажется, твой папа совсем забыл о тебе.

– Это был не мой папа, – сказал мальчик. – Он просто подошел, взял меня за руку и сказал: «Пойдем, сынок, пострижемся бесплатно!»

Дети доверчивы, но постепенно у них накапливается опыт – их будут обманывать, их будут обижать, у них появятся враги, – и они начинают бояться. Мало-помалу они учатся всем фокусам этого мира. Так или иначе это происходит с каждым.

Майтри бхавана возвращает все на свои места – это дегипнотизация. В своей медитации ты работаешь над тем, чтобы отбросить ненависть, гнев, жадность, зависть и вернуться в тот мир, в который ты однажды вошел. Если ты будешь продолжать эту медитацию, ты начнешь любить себя – потому что ты к себе ближе всех. Потом ты начнешь распространять свою любовь: свою дружбу, свое сострадание, свои чувства, свою доброжелательность, свои благословения, свое блаженство – это распространяется на всех людей, которых ты любишь: друзей, близких, любимых. Потом ты распространишь это на тех людей, которых любишь меньше; потом – на тех людей, к которым равнодушен, которых ты не любишь и не ненавидишь; и потом – на тех людей, которых ты ненавидишь. Постепенно ты выводишь себя из-под гипноза. Постепенно ты снова создашь вокруг себя материнское лоно любви.

Когда Будда медитирует, он покоится в существовании, как будто все существование снова стало лоном матери. Нет никакой вражды. Он достиг своей изначальной природы, свабхавы. Он узнал сущностного человека. Теперь вы можете даже убить его, но не можете разрушить его сострадания. Даже умирая, он останется полным сострадания к вам. Вы можете его убить, но не можете разрушить его доверия. Теперь он знает, что доверие – нечто бесконечно важное, а с потерей доверия вы теряете все. А если вы теряете все, кроме доверия, – не теряете ничего. Вы можете отнять у Будды все, но не можете отнять доверия.

Майтри бхавана – это прекрасно; ты можешь ее продолжать. Не стоит ее отбрасывать. Она будет очень и очень полезной. Она деструктурирует тебя.

Эго состоит из ненависти, агрессии, враждебности и борьбы. Если ты хочешь отбросить эго, тебе придется создать больше любви, больше теплого чувства. Когда ты любишь, эго исчезает. Если ты любишь бесконечно и безусловно, и любишь все, – тогда твое эго не может существовать. Эго – самая глупая вещь, которая только может случиться с мужчиной или женщиной. Как только оно случается, очень трудно даже увидеть его, потому что оно умеет пустить пыль в глаза.

Я слышал…

Мулла Насреддин и двое его друзей обсуждали, кто из них на кого похож.

Первый друг сказал:

– Я немного похож на Уинстона Черчилля. Иногда меня даже принимают за него.

Второй сказал:

– А про меня люди думают, что я президент Никсон. У меня часто просят автограф.

Мулла сказал:

– Все это ерунда. А вот меня – меня как-то приняли за самого господа Бога!

– Как это?! – спросили друзья хором.

– После суда, когда меня в четвертый раз отправили в тюрьму, тюремщик увидел меня и воскликнул: «Господи боже! Ты опять здесь!»

Как только эго возникло, оно продолжает собирать все, отовсюду – важное, неважное, – но оно продолжает чувствовать себя важным. В любви вы говорите другому: «Ты тоже важен, не только я». Когда вы кого-то любите, что вы говорите? Вы можете говорить или не говорить, но что в глубине вашего сердца? Вы говорите другому, словами или молчанием: «Ты тоже важен, настолько же, что и я». Если любовь становится глубже, вы скажете: «Ты даже важнее меня. Если бы случилось так, что только один из нас смог бы остаться в живых, мне захотелось бы умереть за тебя, мне захотелось бы, чтобы жил ты». Другой стал важнее.

В этом смысл «Возлюбленного»: вы готовы отдать даже жизнь ради того, кого вы любите.

И если это идет дальше и дальше, как в майтри бхаване, постепенно ты начнешь исчезать. Будут возникать моменты, когда тебя не будет, – абсолютное молчание, без всякого эго, без всякого центра; только чистое пространство. Будда говорит: «Когда это пространство достигнуто, и оно стало постоянным, когда ты интегрируешь себя в это чистое пространство, ты становишься просветленным».

Когда эго совершенно теряется, человек становится просветленным – когда эго исчезает настолько, что вы не можете даже сказать «я есть», не можете даже сказать: «Я – это я». Будда называет это состояние словом анатта: не-существо, не-бытие, не-я. Вы не можете даже произнести слово «Я»; само слово становится святотатственным. В глубокой любви «Я» исчезает. Вы расструктурированы.

Когда ребенок рождается, он приходит в мир безо всякого «Я»; он просто есть – чистый лист, на котором ничего не написано. Общество начинает писать, и общество суживает его сознание. Общество выделяет ему роль: «Вот твоя роль; это – ты»; и человек учится держаться в рамках этой роли. Эта роль никогда не позволит ему быть счастливым, потому что счастье возможно только тогда, когда вы бесконечны. Когда вы сужены, вы не можете быть счастливым. Счастье не есть функция узости; счастье есть функция бесконечного пространства. Лишь когда вы так просторны, что в вас может войти целое, вы можете быть счастливы.

Майтри бхавана может принести огромную пользу.

Третий вопрос:

Ошо, на днях ты сказал, что ложное верование подобно светильнику в руках слепого. Но помоги понять, что же такое вера?

Вера подобна глазам: вы видите себя. Верование подобно светильнику в руках слепого. Слепой не может видеть, ему нет никакой пользы от горящего светильника. Даже этот зажженный светильник будет для него бессмысленным грузом. И если свет погаснет, он никогда этого не узнает. Верование – это когда ты веришь в то, что говорят другие. Это не вера; вера – это когда ты знаешь. Вера экзистенциальна, верование интеллектуально.

Будда что-то говорит, я что-то говорю; вы слушаете меня, и это привлекательно для вашего интеллекта. Вашей логике это кажется убедительным, и вы начинаете в это верить. Но это будет светильником в руке слепого. Если же вы слушаете меня, и вас что-то привлекает, и вы не останавливаетесь на уровне интеллектуального понимания, а пытаетесь сделать это собственным опытом…

Если я говорю о любви, и, услышав меня, вы не цепляетесь за мои слова, а движетесь в любовь, принимаете риск любви, опасность любви, – тогда вы придете к пониманию, и это понимание даст вам собственные глаза. Если вы просто слушаете меня, это очень дешево. Просто слушая меня, вы можете накопить информацию, можете сказать: «Да, я много знаю о любви». Ваше знание будет обманчивым.

Я слышал…

Мулла Насреддин с женой поехали отдыхать в Израиль и посетили ночной клуб в Тель-Авиве. В программе было выступление комика, и все представление он говорил на иврите. Жена Насреддина просидела весь вечер в гробовом молчании, а сам Насреддин то и дело заливался смехом.

– Вот не знала, что ты так хорошо понимаешь иврит, Мулла, – сказала жена, когда представление кончилось.

– Совсем не понимаю, – сказал Мулла.

– Но почему же тогда ты так смеялся над шутками этого комика?

– Я верил! Наверное, он говорил что-то смешное, если все кругом хохотали.

Вы можете смеяться над шуткой, не понимая ее, но что это будет за смех? Этот смех не возникнет внутри вас, смех будет притворный, будет просто упражнение для губ и лица. У этого смеха нет центра в вашем существе, ему неоткуда взяться: нельзя понять шутку, не понимая языка, – как вы можете смеяться? Но Мулла говорит: «Я ему верю. Должно быть, он говорит что-то хорошее; иначе бы другие не смеялись».

Должно быть, Будда говорит что-то хорошее – в него верит очень много людей, верите и вы. Но вы не поняли шутку, этот смех – не ваш. Вы от него устаете. В нем нет свежести.

Когда приходит смех, он приходит из самой глубины вашего существа, распространяется от центрального ядра к поверхности. Все ваше тело вибрирует им, пульсирует, трепещет. Это как своего рода душ, он освежает, обновляет. Но если вы просто верите, это не поможет. Многие люди обманывают себя верованиями во многие прекрасные вещи. Вы думаете, что верите в бога, вы думаете, что верите в душу, вы думаете, что верите в то или другое, но ничего этого вы не знаете из собственного опыта. Тогда лучше ни во что не верить – потому что, если вы не верите, если вы знаете, что не знаете, есть возможность, что вы начнете исследовать, искать. Ваше верование не позволит вам даже искать и исследовать, потому что вы думаете, что уже знаете.

Верование опасно. Лучше даже быть скептиком, быть агностиком лучше. Быть искренним, когда вы не знаете, лучше, потому что тогда вам поможет эта честность, с которой вы признаете, что не знаете. Эта честность даст вам возможность расти. Рано или поздно вы начнете искать, потому что никто не может долго оставаться в глубоком невежестве. Каждый хочет знать. Желание знать свойственно человеку настолько, что вы не можете его избежать, если будете искренни.

Пожалуйста, выбросьте свои верования, суеверия, чтобы ваш ум стал ясным, чтобы он не был завален старой трухлявой мебелью, – и тогда вы сможете увидеть, что вы знаете, а чего не знаете.

Ясно понимать, что вы знаете и чего не знаете, – первый шаг к знанию. Абсолютная ясность: вот то, что вы знаете, а вот все, чего вы не знаете. Вы не сможете долго оставаться в этом состоянии. Вы начнете двигаться к неизвестному, потому что искать знания свойственно человеческой природе.

Каждый ребенок рождается с бесконечной любознательностью; именно поэтому дети до ужаса утомляют вас своими вопросами. Они спрашивают и спрашивают. Их не интересует, хочется ли вам отвечать, они продолжают спрашивать. Вам хочется, чтобы они помолчали, но они продолжают спрашивать снова и снова, их распирает от новых и новых вопросов. Что происходит? Откуда берется столько вопросов? Из глубокого желания знать.

Но у взрослого человека это желание знать искалечено его верованиями.

Верования дают вам видимость, ощущение, что вы как будто знаете. И это «как будто» дорогого стоит.

Я слышал…

Нервный пассажир стоял рядом с капитаном речного парохода, глядя, как тот крутит штурвал налево-направо.

– Ни о чем не беспокойтесь, – сказал капитан, – я вожу эти пароходы так долго, что знаю здесь каждую отмель и каждую корягу.

И тут же пароход натолкнулся на корягу, да с такой силой, что содрогнулся от носа до кормы.

– Вот видите! – сказал капитан торжествующе. – Это одна из них!

Что это за знание? Какой от него толк? Ваше так называемое знание точно такое же: оно бесполезно. Оно просто дает вам определенное эгоистическое чувство, что вы знаете, но не помогает вам в жизни; не помогает вам в пути; не помогает вам избежать ям и ловушек; не помогает вам двигаться в правильном направлении; не помогает вам избежать проблем и трудностей. И все же вы продолжаете думать, что знаете. Отбросьте это так называемое знание. Это бесполезный груз; не носите его больше на голове. Как только вы его бросите, вы почувствуете себя свежим, чистым.

Я слышал…

У Олдоса Хаксли были очень большая библиотека и превосходная коллекция произведений искусства, которые он собирал в течение всей жизни. Он собрал много редких книг и вещей. Но однажды случился пожар. Вся библиотека сгорела, сгорели ценные рукописи, картины. Хаксли был истинным ценителем и коллекционером прекрасного, но все сгорело дотла. Он стоял рядом и смотрел, но ничего нельзя было сделать.

Кто-то спросил его:

– Наверное, вы очень несчастны?

Он ответил:

– Я сам удивлен тем, что чувствую. Я сам удивлен. Я чувствую себя чистым, как будто я освободился от тяжести, которая мне мешала. Я никогда не чувствовал такой чистоты и легкости. Мне самому это странно, потому что я думал, что мне будет жаль, что я буду очень несчастным, что многие годы я не смогу забыть свою библиотеку и все эти вещи, которые я собрал; но вдруг, видя, как все это горит в огне, я почувствовал себя свободным от тяжести, невесомым, чистым.

Когда вы бросите свои верования в огонь, вы почувствуете себя чистым. Они обременяют вас. Они не ваши. Они бесполезны.

Обидно, мы знаем, что правильно, – а делаем все равно то, что неправильно. Мы знаем, что злиться – неправильно, но снова и снова злимся. Мы знаем, что надо делать, но никогда этого не делаем, а делаем противоположное. Что это за знание? Мы знаем, где дверь, но всегда пытаемся пройти сквозь стену. Мы спотыкаемся и падаем, раним свое существо, но снова и снова пытаемся пройти сквозь стену. Мы говорим, что знаем, где дверь. Возможно ли, – если вы знаете, где дверь, – возможно ли, чтобы вы все же пытались пройти сквозь стену, ушибаясь, разбивая об нее голову? Нет, это невозможно. Дело в том, что вы только слышали про дверь, и эта дверь существует лишь в вашем воображении, но ее нет в реальности.

Когда вы что-то знаете, вы всегда ведете себя соответственно. Именно об этом говорит Сократ в своем знаменитом изречении: «Знание есть добродетель», – но это не о вашем знании. Он говорит: «Тот, кто знает, что что-то правильно, тот так и делает. Он не может иначе». Когда вы знаете, что два плюс два будет четыре, вы не можете получить пять – или можете? Попытайтесь как-нибудь – просто сядьте, напишите два плюс два и попробуйте получить пять. Это будет невозможно. Даже если вы напишете, то рассмеетесь; вам покажется, что вы валяете дурака. Если вы уже узнали, что два плюс два будет четыре, забыть это невозможно. Самое главное – знать, и это знание должно быть вашим опытом. Иначе вы можете сколько угодно находить предлоги, рациональные объяснения…

Я слышал анекдот…

Хористка из небольшого города мечтала о театральной карьере. В конце концов родители согласились отправить ее в Нью-Йорк попытать счастья, но с двумя условиями: во-первых, в ее квартире не должно быть мужчин, и, во-вторых, каждую неделю она должна звонить домой.

– Помни, – сказала ей мать, – я буду о тебе беспокоиться. Не забывай звонить.

Вооружившись рекомендательными письмами, она приехала в Нью-Йорк и пришла к агенту, который согласился ей помочь и подыскать работу. В конце недели она позвонила домой. Было поздно, и мать уже беспокоилась.

– Милая, – сказала мать, – ты же помнишь, как мы договаривались: никаких мужчин в квартире, а я слышу где-то поблизости мужской голос.

– Пустяки, это мой парень, – ответила девушка. – Но не беспокойся, – поспешно прибавила она, – мы в его квартире. Пусть его мать волнуется.

Мы всегда умеем найти способы, объяснения, чтобы избежать того, чего мы не хотим, и сделать так, как нам хочется. И если ваше знание только интеллектуальное, только словесное, оно не поможет в реальной жизни. Реальная жизнь требует реального знания. Если вы хотите написать книгу, ваше знание пригодится. Если вы хотите прочитать лекцию, оно пригодится. Если вы хотите поговорить с друзьями, оно пригодится – потому что словесного знания достаточно, чтобы написать книгу, прочитать лекцию, пообщаться с друзьями. Но если вы захотите перевести его на язык реальности, на язык своей жизни, у вас ничего не получится.

Жизнь не верит в то, что досталось вам так дешево. Жизнь верит только в то, что вы заработали тяжелым трудом.

Я слышал о суфийском мистике, Баязиде… Много лет он медитировал, и говорят, Бог был к нему очень, очень сострадателен. Баязид проделал огромную работу. Его поиск был тяжким, а его молитва была истовой. И Бог послал к нему ангела, который пришел и сказал Баязиду:

– Бог доволен тобой, и он готов дать тебе все, что ты пожелаешь. Только попроси. Дни твоих поисков подошли к концу.

Но Баязид сказал:

– Нет, я так не могу. Я не хочу, чтобы что-то досталось мне даром, потому что я хорошо знаю… в жизни я часто гонялся за легкими путями. Теперь меня нельзя ими соблазнить. Скажи ему, что все свое я заработаю своим трудом.

– Ты делаешь глупость! – сказал ангел. – Он готов зажечь внутренний свет твоего существа! Только попроси!

– Я благодарю тебя, – сказал Баязид, – и передай ему мою благодарность, но я должен отказаться, потому что это будет чужое; даже взятое у Бога – это будет чужое. Пусть он позволит мне найти самому.

Ангел сказал:

– Ты оскорбишь его своим отказом. Такого никогда не бывало: Ему не говорят «нет».

Тогда Баязид оглянулся – в его комнате был небольшой светильник, в котором почти кончилось масло. Он сказал:

– Если он непременно хочет подарить мне свет, скажи ему, пусть он зажжет свет в моем светильнике. В нем почти не осталось масла. Ночь темна, а мне нужно медитировать. Этого достаточно. Попроси его оказать мне эту милость: пусть в моем светильнике никогда не кончается масло, чтобы я мог медитировать всю ночь.

Вот все, что он попросил. И говорят, Бог был очень доволен, и он сказал:

– Так и надо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.