§ 3. Смерть и Воскресение

§ 3. Смерть и Воскресение

а. Бездеятельная Ночь духа

?. Вера, темное созерцание, обнажение

Из главы «Темная ночь чувств» нам уже известно, что наступает такой момент, когда у души пропадает вкус к духовным упражнениям и всем земным вещам. Она оказывается в совершенной тьме и пустоте. Кроме веры, у нее не остается ничего, за что она могла бы держаться. Вера показывает ей Христа: бедного, униженного, распятого и оставленного на Кресте самим Божественным Отцом. В Его бедности и оставленности она находит и свою оставленность и бедность. Сухость, ужас и печаль суть «чисто духовный Крест», который ей преподносится. Если она принимает его, то познаёт, что бремя это легко и иго благо. Он станет ее посохом, с которым она быстро взойдет на гору. Если она познает, что Христос именно в глубочайшем унижении и уничтожении на Кресте смог совершить самое великое деяние – примирение и единение человечества с Богом, – тогда в ней проснется понимание того, что и для нее уничтожение, «крестная смерть при живом теле, в чувственном и духовном», также ведет к единению с Богом. Как Иисус в Своей смертельной оставленности предает Себя в руки невидимого и непостижимого Бога, так и она отдаст себя в ночную тьму веры, которая есть единственный путь к непостижимому Богу. Ей откроются мистическое созерцание, «луч тьмы», таинственная Божественная мудрость, темное и всеобщее познание: оно одно соответствует непостижимому Богу, Который ослепляет разум и является ему как полная тьма. Она изливается в душу и может быть тем чище, чем душа свободней от всех впечатлений. Она намного чище, нежней, духовней и глубже, чем все, что известно познанию из естественной духовной жизни, она возносится над временностью, и есть истинное начало вечной жизни в нас. Это не просто принятие услышанной вести веры, не просто обращение к Богу, о котором известно только понаслышке, но внутреннее соприкосновение и опыт Бога, обладающего силой освободить от всех тварных вещей, вознести и погрузить в такую любовь, которая не знает своего предмета.

Может ли это темное любящее познание, в котором Бог на самой глубине прикасается к душе – «из уст в уста», от одной сущности к другой, – может ли оно быть причислено к вере, мы не будем сейчас решать. Это самоотдача души через волю (подобную устам) идущему навстречу, любящему, но все еще сокрытому Богу; любовь, которая есть не чувство, а действие и готовность к жертвенности, включение своей воли в Божью, чтобы быть ведомой Им одним. Если теперь душа получит отдельные определенные откровения, просветления и утешения – как это часто происходит во время долгой Духовной ночи, – то уже не будет желать остановиться на них. Она предоставит Богу совершить в ней то, что Он намеревается сделать с помощью подобных сверхъестественных вестей, сама же останется во тьме веры, поскольку не только выучила, но и узнала на опыте, что все это не есть Бог и не дает ей Бога, но что она имеет в вере все ей необходимое: самого Христа, Который есть вечная мудрость, а в Нем и непостижимого Бога. Она будет тем больше готова к отказу и твердости в вере, чем основательней будет очищена Темной ночью.

Уже неоднократно повторялось, что душа даже после долгих упражнений в духовной жизни остается полна несовершенств и нуждается в глубоком очищении, чтобы быть пригодной к единению. Уже было показано, что эти несовершенства вполне могут оставаться, несмотря на помощь сверхъестественных вестей любого вида, и даже сами эти Божественные дары благодати, изливаемые на не полностью очищенную душу, могут стать поводом к новым несовершенствам, особенно к гордости, тщеславию и потребности в постоянном духовном наслаждении. Все эти слабости Бог излечивает с помощью обнажения, которое происходит в Темной ночи, «в которой Он предает разум тьме, волю сухости, память пустоте, а склонности души совершенному омрачению, горечи и угнетенности…». Здесь дух и чувства вместе познают последнее очищение, после того как в первой Ночи чувства смогли окрепнуть, пройдя через преображение, обуздание похотей и общение с Богом, так чтобы вынести тяжести второй Духовной ночи. И это очищение также является трудом темного созерцания.

До сих пор мы рассматривали созерцание с точки зрения пользы, которое оно приносит душе тем, что направляет духовные силы к Богу и освобождает от всего тварного. Эта польза была ясна уже в размышлениях «Восхождения» о деятельной Ночи духа. Еще раз вкратце святой напишет об этом в новом толковании к вступительной строфе Ночного песнопения, в начале труда о Темной ночи духа: «В нищете и оставленности, когда в моей душе отсутствовало всякое содержание, то есть во тьме рассудка, в подавленности воли, в угнетенности и тревоге памяти, во тьме, я отдался чистой вере, этой Темной ночи для всех естественных сил. Пока воля моя была исполнена боли, беспокойства и тоски по любви Божией, я ушел от себя, то есть от низких способностей своего познания, от своей слабой любви и от той скудости и убогости, с которыми я наслаждался Богом, и мне не препятствовали в этом ни чувственность, ни злой дух. Это было большим счастьем… для меня. Как только я смог укротить и уничтожить способности, страсти, вожделения и склонности души, из-за которых так узко думал о Боге и находил в Нем такое скудное наслаждение, я удалился от скудного и убогого общения и собственных действий и перешел к общению и действию с Богом, то есть мой разум вышел из себя и превратился из человеческого и естественного в Божественный. Он соединился с Богом… и уже не действует по собственной естественной силе, но через Божью мудрость, с которой объединился. И моя воля вышла из себя и превратилась в Божью. Объединенная с Божьей любовью, она уже не любит низкой любовью с помощью естественных сил, но с силой и чистотой Святого Духа… Подобным образом преобразилась и моя память и обратилась к образам вечной жизни… Все силы и склонности души совершенно обновились благодаря этой Ночи и наслаждаются Божественной гармонией и радостью».

Но очищение – это не только Ночь, но и страдания и боль по двум причинам: «первое – это величие Божьей мудрости, превосходящее все мыслимые способности души, и потому оно представляется тьмой. Второе – низменность и нечистота души, потому оно [очищение. – Прим. пер.] болезненно, тягостно и темно». Особый, сверхъестественный свет «потряс и потушил естественные познавательные способности души». А потому, если Бог «захочет излить светлый луч Своей таинственной мудрости на еще не преображенную душу, то вызовет в разуме беспросветную тьму». Страдание и боль души происходят оттого, что «излитое Божественное созерцание содержит в себе полноту величайших совершенств… Еще не очищенная душа, которая их принимает, попадает в океан страшных бедствий, потому что субъект не может выдержать принятое…». Вот почему именно в этом ярком свете душа чувствует себя «такой нечистой и бедной, что ей кажется, будто Бог против нее, а она… против Бога. Ей действительно представляется, что Бог отверг ее». Душу мучает страх, что она никогда не будет достойна Бога и потеряла все сокровища благодати. Всякий Божественный и темный свет совершенно ясно раскрывает перед ней всю ее греховную нищету, и душа «ясно видит, что она сама по себе не может иметь ничего иного».

Другим способом мучается душа по причине естественной, нравственной и духовной слабости. «Если Божественное созерцание охватит ее с некоторой силой, чтобы укрепить ее и завладеть ею, она по своей слабости так страдает, что почти готова отчаяться. Особенно в те моменты, когда созерцание охватывает ее с особой силой, страдают чувства и дух, как если бы их придавила к земле невыносимо тяжелая ноша…». Она мечтает о смерти как привилегии и облегчении. Удивительно: «душа так слаба и нечиста, что вследствие этого ощущает дружественную и любящую руку как тяжелую и враждебную. Ведь та не собирается угнетать ее или накладывать на нее тяжелое бремя, но лишь хочет прикоснуться к ней из милосердия… не для того, чтобы наказать ее, но чтобы оказать ей милость». Когда оба полюса: исходящее от Бога созерцание и душа – соединятся, «Бог ослабит и уничтожит духовную субстанцию души и покроет ее такой глубокой и беспросветной тьмой, что она… будет считать себя отданной на уничтожение и исчезновение в страшной духовной смерти…». Но что омраченная душа ощущает больнее всего – это «мысль, что Бог, судя по всему, отринул ее и сбросил во тьму, как достойную презрения тварь… она чувствует… смертную тень, смертный вздох и муки ада… Таково чувство пребывания без Бога души, брошенной им в негодовании и гневе… а к этому прибавляется ужасный страх, что, видимо, теперь так будет всегда». В конце концов душа полностью осознает свою глубочайшую нищету и бедность в величии и мощи темного созерцания. Она ощущает глубокую пустоту и бедность временных, естественных и духовных богатств и чувствует себя оказавшейся в противоположном зле, «в нищете своих несовершенств, в сухости, в полной неспособности что-либо представить с помощью своих душевных сил и в темной оставленности духа… У нее возникает ощущение, будто ее подвесили и держат в воздухе, а она не может дышать. Бог очищает душу тем, что уничтожает в ней все склонности и обычные несовершенства, как огонь съедает плесень и ржавчину на металле. Поскольку все это глубоко укоренено в душе, то обычно кроме естественной и духовной бедности и обнажения она претерпевает еще большие страдания, уничтожение и внутренние муки…». Чтобы устранить, истребить ржавчину склонностей, душа должна в определенном смысле «уничтожиться и раствориться, поскольку эти страсти и несовершенства стали ее второй натурой… Она так сильно ощущает на себе это мощное уничтожение… что от собственного убожества умирает… Бог смиряет душу в высшей степени, чтобы затем еще выше вознести». Если бы это состояние длилось дольше, «в скором времени ей пришлось бы покинуть тело. К счастью, эти чувства лишь время от времени охватывают ее с огромной силой. Но иногда она с такой силой воспринимает свое совершенное недостоинство, что ей кажется, будто она видит перед собой разверстый ад. Это те души, которые живыми спускаются в ад, поскольку здесь они смогут так же очиститься, как и там… Так что душа, которая уже здесь так страдает, никогда не попадет в ад или же останется в нем лишь на короткое время, поскольку за один час здесь она приобретет намного больше совершенства, чем там за многие часы».

Страдания еще более увеличиваются по сравнению с предыдущим счастливым состоянием, поскольку обычно такие души «перед вступлением в ночь находят в Боге большую сладость и многое делают, служа ему», теперь же они удалены от этого блага и не могут более получить его. Кроме того, созерцание погружает душу в такое одиночество и оставленность, «что она не может найти утешения и поддержки ни в наставлении, ни в духовном руководителе. Даже когда ей говорят об обилии причин для утешения… ей кажется, другие не видят того, что видит и чувствует она, или же просто говорят, сами не ведая о чем. И вместо утешения она исполняется новой скорби, поскольку, по ее мнению, никто в ее ужасном состоянии не способен ей помочь. И поистине это так. Пока Господь не совершит очищения так, как Ему угодно, она не найдет никакого лекарства и никакого средства, чтобы смягчить свою боль». Это длится до тех пор, «пока душа не станет нежной, смиренной и очищенной в духе и такой проницательной, простодушной и тонкой, что сможет стать одним целым с Духом Божьим, в зависимости от степени любовного единения, которое ей уготовило Его милосердие…». От этого зависят и сила и длительность очищения. Как правило, оно длится годами, но с перерывами, «в которых темное созерцание по Божьему плану действует на душу не очищающе, а освещающе и благодатно. Душа, будто вырвавшись из оков подземельного плена, вздохнув свободно и непринужденно, чувствует и наслаждается высшим блаженством мира и любящей дружбой с Богом в легком, изливающемся духовном послании». Тогда ей кажется, что все тяготы уже закончились, как раньше казалось, что страданиям не будет конца. Это связано с тем, «что в духе обладание каким-либо содержанием исключает одновременно обладание и ощущение чего-то прямо противоположного. В чувственной части души это происходит иначе из-за слабой способности восприятия. Но поскольку дух все еще не до конца очищен от склонностей, которые привлекла к себя низшая часть, то может претерпеть в своих страданиях еще какое-то изменение… даже если дух не изменится сам по себе». Но мнение, будто все тяготы остались позади, не часто возникает у души. «Пока духовное очищение еще не совершилось до конца, сладчайшие Божественные послания редко будут посещать ее в такой полноте, чтобы совершенно скрыть оставшиеся несовершенства. В глубине души все еще остается чувство, что ей чего-то не хватает… И это чувство не дает ей полностью насладиться той отрадой до тех пор, пока она ощущает какого-то врага в своей глубине. Он покуда спокоен и спит, но она боится, что он может подняться и продолжить свою работу. И это воистину так: когда душа совершенно уверена и неосторожна, он снова пытается схватить ее и погрузить в еще более тяжелые, темные и болезненные страдания, чем раньше…». И снова ей кажется, что предшествующее счастье потеряно навсегда, так как «то, чем на данный момент наполнен дух… совершенно уничтожает то, что ему противоположно». По этой же причине души в чистилище сомневаются, наступит ли конец их мукам. Они обладают Божественными добродетелями и понимают, что любят Бога, но не находят в этом никакого утешения, «потому что не могут поверить, что Бог их любит и что они могут быть достойны этой любви… И даже если душа в очищении понимает, что любит Бога и готова отдать за него тысячу жизней… это не доставит ей утешения, а, скорее, еще большее расстройство. Она так сильно любит Бога, что ничто иное не беспокоит ее… Но поскольку она видит себя такой убогой, то не может поверить, что Бог любит ее или что у Него есть причины любить ее. Она, скорее, убеждена, что к ней совершенно справедливо испытывает отвращение не только Он, но и все творение, и, исполненная боли, она видит в себе множество причин, по которым заслуживает быть оставленной Тем, Кого так сильно любит и в Ком испытывает такую большую потребность».

Ослабление сил в этом болезненном состоянии приводит еще и к тому, что душа не может, как раньше, вознести сердце и душу к Богу. Когда она молится, «это происходит с такой сухостью, без сока и силы, что она не может избавиться от ощущения, будто Бог не слышит ее и не заботится о ее молитве… И на самом деле это неподходящее время для разговора с Богом… Скорее, следует сомкнуть уста… и терпеливо переносить очищение. Бог совершает в душе эту работу, поэтому она ничего не может… ни молиться, ни исполнять с должным вниманием богослужебные действия, еще менее – отдавать свое время другим вещам и временным потребностям. И не только это. Она часто страдает от того, что отсутствует духом и предается глубокой забывчивости, так что могут пройти часы, а она не вспомнит, что она в это время делала или думала или же что делает и что хотела делать…». Это связано с тем, что и память должна очиститься от всех мыслей и познаний. Духовное отсутствие и холод происходят от большой внутренней собранности, в которой во время созерцания уничтожается также все достояние души, чтобы отвратить ее от всех склонностей к творению и всех представлений о сотворенном. В зависимости от степени созерцания это может длиться больше или меньше. Чем чище и прозрачней падает Божественный свет на душу, тем сильнее он ее затемняет, опустошает и уничтожает. «И когда душа оказывается такой опустошенной и блуждающей во тьме, ее очищает и просвещает» Божественный луч света созерцания, а она и не замечает этого принятого Божественного света. Она остается во тьме, подобно солнечному лучу, «когда он чист и не находит предмета, от которого мог бы отразиться, и остается невидимым, даже если бросает свой свет в середину комнаты. Но если этот духовный свет, которым пронизана душа, находит что-то, что он может осветить, как, например, духовное познание совершенства… или же суждение о нем, будь оно верно или ложно, его видно намного ясней и оно познается намного четче, чем до вступления во тьму. И с этой же четкостью духовная душа принимает свет, чтобы с легкостью опознать проявившееся несовершенство… Поскольку… этот духовный свет так прост, чист и универсален и не распространяется ни на какие частные умопостижения… душа с большой легкостью и универсальностью постигает все высшее и низшее, что ей предлагается… “Дух все проницает, и глубины Божии” (1 Кор 2, 10), а “мудрость по чистоте своей сквозь все проходит и проникает” (Прем 7, 24), потому что не ограничивается отдельными познаниями и отдельными склонностями. Духу, разрушенному и очищенному в отношении единичных умопостижений и склонностей, свойственно не наслаждаться и не познавать что-либо единичное, но оставаться в пустоте, темноте и мраке, тогда он может все охватить с большой готовностью…».

Таким образом, через погружение духа во тьму блаженная Ночь не преследует ничего иного, кроме «просвещения его в отношении всех вещей», она «только затем погружает его в нищету и убожество, чтобы поднять и возвысить… лишь для того отнимает у него всякое достояние и естественные склонности и опустошает его, чтобы он мог расшириться по образу Божию и почувствовать и насладиться всеми Божественными и земными вещами, в совершенной свободе духа». Поскольку естественный разум не способен познать Божественный свет, он должен быть введен во тьму с помощью созерцания. «Тьма остается до тех пор, пока того требует удаление и разрушение глубоко и давно укоренившегося поведения духа при познании…». Разрушение естественной способности познания глубоко, ужасно и исключительно болезненно. «Оно ощущается на самой глубине духа и представляется тьмой, охватившей его». Воля тоже должна быть очищена и уничтожена, а через любовное единение она должна достичь той совершенно чистой, Божественной, духовной и возвышенной любви, которая превышает любую естественную склонность, ощущение и стремление воли. «Она должна оставаться в сухости и скорби столько, сколько того требует ее продолжительный настрой в отношении естественной склонности к Божественному и человеческому». Таким образом, «она должна иссохнуть, опустошиться и совершенно освободиться в огне темного созерцания… от всех злых влияний, чтобы ее восприятие стало чистым и прозрачным, а ее уста очищены и здоровы для того, чтобы принять возвышенные, необычные прикосновения Божественной любви… Для общения с Богом душа должна обладать определенным просветленным величием, ибо это общение включает в себя в преизбытке бесконечные сокровища и блаженства, которые душа может охватить и естественным образом. Но нечистая и слабая природа не может принять их… Потому душа должна сначала стать бедной и пустой в духе… чтобы затем… отрешившись от ветхого человека, начать жить новой, блаженной жизнью в единении с Богом… Душа должна приобрести совершенно возвышенное представление и благодатное Божественное познание о всех Божественных и человеческих вещах… Она рассматривает вещи совсем другими глазами, чем раньше; разница настолько же велика, как между светом и благодатью Святого Духа и чувственным познанием, между Божественным и человеческим». Для этого необходимо освободить также и память, «способность восприятия должна стать более глубокой и более настроенной на то, чтобы оставить все вещи, хотя ей все кажется иным и непривычным, чем раньше. Эта Ночь выводит дух из его привычного и низшего образа мышления о вещах, чтобы наполнить его Божественной проницательностью. Этот процесс представляется душе настолько чуждым и отличным от любого человеческого мышления, что она совершенно выходит из себя. Иногда ей кажется, что она околдована или очарована, восхищается вещами, которые видит и слышит. Они кажутся ей совсем чужими и необычными, хотя это те же самые вещи, с которыми она встречается в повседневности».

«Душа должна испробовать все эти тяготы и очищения духа, чтобы… заново родиться к жизни духа. В таких муках она рождает дух спасения… Кроме того, при помощи Ночи созерцания душа готовится к тому покою и миру, который так глубок и упоителен, что… превосходит всякое понимание (ср. Флп 4, 7). Значит, всякий преждевременный мир, который был исполнен несовершенств, а потому и не был настоящим миром, должен быть полностью удален из души… хотя он казался душе миром в двойном размере». Она уже успела достичь чувственного мира и духовного познания и видела себя, со всеми чувствами и духом, окруженной полнотой этого мира. Но и его тоже необходимо подвергнуть очищению. Душа должна оставить его, уничтожить, чтобы пережить исполнение сказанного: «И удалился мир из души моей» (Плач 3, 17). Душа в это время страдает от страхов, внутренней борьбы и воображения. Из-за чувства, что она навсегда потеряна, «в глубине духа возникает такая боль и такой глубокий вздох, который вызывает громкие духовные крики и стоны. Иногда он выходит наружу словами и потоками слез, если есть необходимая для этого сила. Однако душе редко дается подобное облегчение». Как вода, переливающаяся через край, «так велики этот крик и боль души, что совершенно заливают ее, пронизывают насквозь и наполняют духовными страхами и болью все ее глубинные склонности и силы превыше всякой меры. Таковы действия, которые вызывает эта Ночь в душе, скрывая всякую надежду на дневной свет». Эти боль, сомнения и страхи, не имеющие конца, пронизывают также и волю. «Борьба и сражение очень глубоки, потому что ожидаемый мир также должен быть глубок. А духовная боль глубока, тонка и обнажена, потому что и любовь, к которой душа стремится, должна быть глубокой и обнаженной. И чем глубже и тоньше что-либо должно быть отточено, тем глубже, аккуратней и чище должна быть работа… Поскольку душа в состоянии совершенства, которое она обрела в Ночи, должна овладеть и наслаждаться бесчисленными сокровищами даров и добродетелей», она должна сначала обнажиться, «чувствовать и видеть себя пустой и нищей… эти сокровища должны казаться ей такими недосягаемыми, чтобы она даже представить себе не могла, что когда-нибудь сможет завладеть ими…».

?. Сгорание в любви и преображение

В смертельных страхах духовной ночи выгорают в душе все несовершенства, так же как древесина освобождается в огне от всякой влаги, чтобы затем и самой сгореть в ярком пламени. Огонь, который сначала накаляет душу, а затем и воспламеняет ее, есть любовь. Так исполняется то, что написано во втором стихе Ночного песнопения: «сжигаема любовью и тоской». Это страстная любовь, которая ее сжигает, но это и горение в духе, столь же отличное от того, что раздувается в чувственной части, сколь сама духовная часть отлична от чувственной. Это излившаяся любовь, которая выражается скорее в претерпевании, нежели в действии. «В ней есть нечто от единения с Богом, а потому ей свойственны и некоторые качества этого единения», то есть в душе теперь «намного больше делания Бога, чем ее собственного, оно присутствует в ней пассивно, а душа только дает свое согласие. Но тепло и силу, настроение и страсть любви или горение… вызывает исключительно любовь Бога, которая соединяется с душой». Через очищение во тьме душа удивительным образом приготовилась к единению. В этом состоянии «она должна любить со всей силой всех ее способностей и духовных и чувственных склонностей». Это мощное пламя любви, потому что «Бог сковал все силы, наклонности и предрасположенности души, как духовные, так и чувственные, чтобы все они в полной гармонии были заняты только этой любовью и в полном смысле слова исполняли первую заповедь… (см. Втор 6, 5)». Если душа ощущает себя настолько воспламененной и пронзенной любовью и все же пребывает во тьме и сомнениях, не обладая ею, тогда в душе просыпается тоска, которая со всей силой устремляется к Богу. «Во всех вещах и мыслях, которые она обнаруживает в себе, во всех делах и событиях, которые с ней происходят, она исполняется любовью и тоской, страдает от тоски… в любое время и в любом месте и ни в чем не может найти покоя… Все кажется душе слишком тесным, она не выдерживает саму себя и не находит себе места ни на земле, ни в небесах. Она вся пронизана болью вплоть до полной тьмы… то есть испытывает страдания без утешения и без какой-либо твердой надежды на свет или духовное благо…». Ее тоска и боль постоянно растут, с одной стороны, из-за духовной тьмы, в которой она оказалась, с другой стороны, из-за любви Бога, которая сжигает ее. И все же среди этой муки она чувствует в себе силу, исчезающую по мере отступления тяжести тьмы. А причина этого в том, что сила «даруется и сообщается душе без ее содействия темным огнем любви, который охватил ее. Когда пламя любви утихает, с ним вместе исчезает и тьма, сила и тепло любви в душе».

Очищение души в любовном, темном, духовном огне соответствует очищению духов в ином мире через темный материальный огонь. Таким образом, она достигает чистоты сердца, которая есть не что иное, как Божья благодать и любовь. Именно Божественная мудрость через темное созерцание очищает и просвещает души – та же самая мудрость, что освобождает ангелов от незнания. Это тот же Божественный свет, который освещает ангелов, снисходя от высших чинов до самых низших, и в конце концов доходит до человека. Но человек должен принимать пронизанное любовью созерцание «определенным, соответствующим ему образом, ограниченно и с болью. Божественный свет, освещающий ангела, сияющего любовью и исполненного мягкого покоя, как то и соответствует чистому, готовому к подобному влиянию духу, освещает человека, поскольку он нечист и слаб, таким образом, что… приводит его во тьму, боль и тяготы, подобно солнцу, которое, падая на больные глаза, раздражает их и причиняет боль. И длится это до тех пор, пока огонь любви не одухотворит и не отточит человека своим очищением, и человек сможет, подобно ангелам, принять изливающееся, исполненное любовью сияние в мягком покое».

Сжигающая любовная тоска не всегда наполняет душу и, как правило, не сразу в начале очищения, а лишь тогда, когда Божественный огонь уже некоторое время согревает ее. Порой разум «так блаженно и божественно освещается через таинственную и горящую любовью Божественную мудрость, что воля, поддерживаемая этим, чудесно сгорает. Сама ничего не предпринимая, она превращается в яркое пламя, зажженное Божественным огнем любви, так что кажется, будто душа принимает живой огонь с живым познанием… Подобное горение любви в обоих объединенных силах… прекрасно и блаженно для души, поскольку это и есть уже соприкосновение с Божеством, начало совершенного единения любви, о котором она мечтает». Но при таких сообщениях благодати нередко бывает, «что воля любит, а разум не познаёт, или же, наоборот, разум познаёт, а воля не любит. Ибо Темная ночь созерцания заключает в себе Божественный свет и Божественную любовь, подобно огню, заключающему в себе тепло и свет. Возможно, любовный свет… иногда больше касается воли и воспламеняет ее любовью, а разум, напротив, оставляет во тьме… В другой раз наполняет разум любовью… в то время как воля остается в сухости… Так действует Господь, Который сообщает Себя как хочет». Он не привязан к законам естественной жизни души. Поскольку в соответствии с этими законами «невозможно любить то, что прежде не было познано. Но Бог может сверхъестественным образом излить на душу любовь и увеличить ее, не передав ей, однако, никаких познаний и не увеличив их… Таков опыт многих людей духа…». Некоторые «не очень далеко продвинулись в познании Бога, но тем более востребована их воля. Вместо науки разума им достаточно веры, через которую Бог изливает любовь и дает ей возрастать, не увеличивая при этом познания». Последнее, однако, не должно быть понято так, будто вера всегда возбуждает только любовь, не давая разума. Напротив: сама по себе она прежде всего обращается к разуму и открывает ему Божественную мудрость. Но это происходит в скрытой форме, а не в виде естественного познания. Поэтому вере нет необходимости приводить отдельные определенные истины. «Верить» может также означать обращение к реальности, о которой говорят все истины веры, – к Богу, и обращение именно такое, чтобы не рассматривать Его в свете какой-либо одной отдельной истины, но совершенно отдаться Ему, непостижимому, Который является воплощением всех истин веры и все же находится выше их всех, в своей непостижимости, тьме и неопределенности. Если душа познает в этой самоотдаче, что ее охватил темный и непостижимый Бог, – это и есть то «темное созерцание», которое Бог Сам сообщает душе, одновременно как свет и как любовь. Оно «темно и неопределенно для разума… И как познание, которое изливает Бог, для разума темно и непонятно, так и воля любит в общем, не различая ничего конкретного». Иногда «Бог сообщает Себя с особой деликатностью больше какой-то одной способности… Часто заметно только познание, а не любовь, в другой раз любовь, а не познание… Бог может воздействовать на какую-то одну силу души и не затрагивать другой. Так, Он может зажечь прикосновением Своего любящего тепла волю, а разум при этом не сможет прийти к познанию, подобно тому как кто-то может быть согрет огнем, который остается невидим».

Когда таинственное познание проникает в разум, душа «посреди тьмы оказывается исполненной света, “и свет во тьме светит” (Ин 1, 5)… Чувства души пребывают при этом в таком мягком, любовном и радостном покое и простоте, для которых невозможно подобрать слов, ощущая Бога то одним, то другим способом».

То, что одновременно с очищением разума и воли созерцание, как правило, уже ощущается волей как любовь, тогда как разум еще не пришел к познанию, объясняется противоречием любви как состоянием претерпевания страданий (passion) и свободным актом воли. Каждое «пламя любви – это скорее “страсти”, чем свободный акт воли». Оно «ранит душу в ее глубочайшей основе и таким образом вызывает пассивные движения души. Поэтому подобное горение вернее будет назвать претерпеванием любви, чем свободным актом воли: ибо актом воли оно может быть лишь только, когда оно действительно свободно. А поскольку страсти (passionen) и склонности сводятся к воле, то они и приписываются воле, если душу охватывает какое-либо чувство. И это воистину так, ибо подобным образом волю удается взять в плен и она теряет свою свободу, вследствие чего неудержимая сила страсти влечет ее за собой: поэтому мы можем утверждать, что горение любви происходит в воле, то есть воспламеняет потребности воли. И, как уже было сказано, называется оно скорее претерпеванием любви, чем свободным актом. Но поскольку восприятие разума только обнажает познание и способно принимать его пассивно (а это может произойти только когда разум очистится), душа часто познаёт любовные страдания раньше, чем прикосновение познания. Воле пока еще нет необходимости очищаться от страстей, потому что страсти даже помогают ей познать страстную любовь. Но поскольку это воспламенение и потребность в любви уже исходят от Самого Святого Духа, они очень отличаются от того, что говорилось о Ночи чувств». Они ощущаются духом, даже если чувства и принимают в этом участие. При этом то, что чувствуется, и то, чего не хватает, будет ощущаться так, что вся боль чувств по сравнению с этим будет казаться абсолютно ничем, хотя она была намного сильней, чем боль первой Ночи чувств. «Душа на глубине познаёт отсутствие большого блага, которое ничем не заменить». Уже в начале этой Духовной ночи, «когда душа только чувствует пламя любви… Бог дарует… ей такую огромную любовь к Себе и такое понимание ее ценности, что даже мысль о том, что душа потеряла Бога и покинута Им, представляется самым ужасным, что она может испытать и почувствовать из тягот этой Ночи… И если бы она в этом положении могла знать наверняка, что не все кончено и потеряно, что ее страдания, напротив, служат к лучшему… и что Бог не сердится на нее, она бы ни во что не ставила свои тяготы и даже была бы рада тем самым послужить Богу. Поскольку любовь к Богу так велика в ней, что она… с великим удовольствием и неоднократно умерла бы за Него, чтобы быть Ему угодной. Если огонь любви однажды зажег душу и соединился с живущей в ней любовью к Богу, она обретает такую силу и такое мужество и исполняется такой огромной тоской по Богу, что с большой смелостью, не обращая ни на что внимания и ничего не боясь… в опьянении любовью и желанием она готова исполнить самое невозможное, чтобы только найти Того, Кого любит».

Пройдя через страдания Духовной ночи, душа обновляется, как орел обновляет свою юность (ср. Пс 102, 5 или Еф 4, 24). Человеческий разум, объединенный в сверхъестественном просвещении с Божественным, становится Божественным. То же происходит и с волей в единении с Божественной волей и Божественной любовью, и с памятью, и со всеми склонностями и желаниями, измененными и преображенными Богом. «Душа уже здесь становится небесной душой… более Божественной, чем человеческой». Поэтому, оглядываясь на Ночь, она может воскликнуть: «О жребий мой блаженный!» Она «незаметно исчезла, поскольку дом ее уже был исполнен покоя». Ее дом – это обычные действия души, ее желания и страсти, все душевные силы. Все это ее домашняя прислуга, которая должна находиться в покое, чтобы не мешать любовному соединению. Теперь она познаёт, что «была скрыта во тьме». Все ошибки «душа совершала из-за своих страстей или склонностей, размышлений или познаний… Теперь, когда все эти действия и порывы утихли, становится понятно, что, обладая ими, душа не может не впасть в заблуждения. А потому она освобождается не только от себя самой, но и… от мира и сатаны, которые после того, как все склонности и действия души пришли в покой, больше не могут подступиться к ней со своими кознями ни с какой стороны и никоим образом». Душа больше не растрачивает свои страсти и способности на ненужные и опасные вещи, но чувствует себя защищенной от «суетной ревности и самонадеянности, от суетной и ложной радости и многих других вещей…», то есть «вследствие преображения во тьме веры ей не только не грозит погибель в опасности, но… она… наоборот, обретает в этом состоянии многие добродетели». То, что Темная ночь лишает душу наслаждения прекрасными вещами, даже сверхъестественными и Божественными, связано с тем, что неочищенные душевные силы способны принять сверхъестественные вещи только обычным и естественным образом. Через «отвыкание, очищение и уничтожение… они теряют низший, человеческий способ действия и восприятия, все способности и страсти души оказываются таким образом подготовлены и укреплены, чтобы принять Божественные и сверхъестественные вещи чистым и возвышенным образом, почувствовать их и насладиться ими. Но это невозможно, если перед тем не умрет прежний человек. Потому, если духовные вещи не приходят, как весть свыше, от Отца света, к воле и желаниям человека, человек не может наслаждаться ими Божественным и духовным образом, как бы он… ни обращал свои силы к Богу и какое бы наслаждение ни находил в Нем. Он сможет испытать Бога только человеческим, естественным образом, как и все прочие вещи. Дары благодати не исходят от человека к Богу, но от Бога к человеку».

Многие находят большое наслаждение в Боге и духовных вещах и «считают это чем-то сверхъестественным и духовным, в то время как это совершенно естественные человеческие действия и страсти». Потому душа может считать сухость и тьму счастливым знаком – знаком того, что Бог хочет освободить ее от нее самой. Он вырывает у нее из рук ее душевные силы. Она наверняка могла бы многого добиться благодаря им, но никогда не смогла бы действовать ими так совершенно и точно, как теперь, когда Бог берет ее за руку. Он ведет ее, как слепого, темными путями, а она не знает, куда и зачем, – теми путями, которые она даже в лучшем случае, используя собственные глаза и ноги, не смогла бы найти. При этом она значительно продвигается вперед, даже не подозревая об этом, уверенная, что погибла. Она еще не знает нового состояния и только видит, «что теряет все, что ей было знакомо и приносило наслаждение». Лишь оборачиваясь назад, она познаёт, что «была рождена во тьме». Это был надежный путь, потому что он был путем страдания. «Путь страдания намного надежней и плодотворней, чем путь радости и действия… поскольку в страданиях человек получает силы от Бога, в деятельности же и наслаждении на первое место выступают слабости и несовершенства… В страданиях душа также упражняется в добродетелях и обретает новые, она очищается, становится мудрей и осмотрительней». Главной причиной надежности является самая темная мудрость. «Темная ночь созерцания окружает и окутывает душу и приводит ее так близко к Богу, что Он Сам принимает ее под Свою защиту и освобождает от всего, что не есть Бог. Душа подвергается лечению, которое должно принести ей здоровье, и это здоровье есть Сам Бог, потому она упражняется в диете и воздержании в отношении всех вещей и изгоняет из себя всякое желание чего-либо». Она под покровом лица Божия «укрывается… от мятежей людских» (ср. Пс 30, 21), то есть через темное созерцание «укрепляется против всех неожиданностей, которые могут встать на ее пути со стороны людей». Уверенность дает ей также «силу, которая сразу же снабжает душу… темной и приносящей мучение водой Бога. Хоть она и темна, все же это вода, а потому может напоить душу и укрепить ее там, где ей наиболее тяжело… И тотчас душа обнаруживает твердую решимость не делать ничего… что ей видится как оскорбление Бога, и не упускать ничего, чем она могла бы Ему послужить. Темная любовь влагает в душу исключительно чуткую заботливость и тщательное внимание к тому, что она может и чего не должна делать для Бога, чтобы получить Его благоволение… Теперь все напряжение, все желания и способности души, после того как освободились от прочих вещей, во всей своей силе обращаются на службу Богу». Так душа уходит от себя и всех тварных вещей и направляется, «рожденная во тьме», к сладчайшему и блаженнейшему любовному единению с Богом: «Скрыта ночью и вуалью, я лестницей спешила потайною».

?. Потайная лестница

Потайная лестница – это темное созерцание. Тайная, подобно Божественной мудрости, которая таинственным образом изливается в любви. Как это происходит, «не знает ни сама душа, ни кто-либо еще, даже злой дух не знает этого. Учитель, который обучает душу, Сам сущностно находится в душе, куда не могут проникнуть ни злой дух, ни естественные чувственные познавательные способности, ни разум». Таинственна, или сокровенна, эта мудрость и в своем действии: во тьме и тяготах очищения, как и в последующем просвещении. Душа не может «ни познать ее, ни объяснить, ни назвать по имени». У нее «даже нет потребности дать ей отдельное имя… и она не находит средств, чтобы достаточным образом выразить столь возвышенное познание и столь тонкое духовное ощущение… ибо эта глубокая мудрость так проста, огромна и духовна, что ее невозможно познать разумом, уложить в какое-либо понятие или представить в виде чувственного образа… подобно тому, как если кто-то сможет вдруг увидеть то, чего доселе не видел и подобного чему также никогда не видел… Несмотря на все попытки, он не сможет дать этому имени и сказать, что это такое, даже если воспринял это чувствами. Насколько же меньше он сможет сказать о чем-то, чего он не смог принять даже чувствами?» Поскольку Бог говорит с душой только на глубине и исключительно духовно, это превосходит внешние и внутренние чувства, и они замолкают. Чувства не понимают этого языка, не могут передать его словами и не имеют потребности слушать его.

Мистическая мудрость называется тайной еще и потому, что «обладает способностью скрывать в себе душу… Она овладевает душой таким образом и так затягивает ее в сокрытую глубину, что душа четко познаёт, насколько она удалена от всех творений. Ей мнится, что она оказалась в глубоком и огромном одиночестве, куда не может проникнуть ни одно человеческое существо, в безмерной пустыне, не имеющей границ. И эта пустыня тем приятней, благодатней и милей для нее, чем она более одинока, более далека и глубока. Душа чувствует себя тем сокровенней, чем более она возвышена над всяким творением. Эта пропасть мудрости возвышает и обогащает душу сверх всякой меры: она включает ее в науку любви и дает ей познать, насколько далеко отстоит творение по сравнению с возвышенным Божественным познанием и ощущением, а также приводит ее к пониманию, как низки, недостаточны и совершенно непригодны все определения и слова, которыми в этой жизни говорят о Божественных вещах, и насколько невозможно естественным образом познать их такими, каковы они есть». Это знание может прийти только через просвещение мистической Божественной мудростью. Поскольку «эти вещи не могут быть познаны человеческим путем, к ним нужно прийти через человеческое непонимание и Божественное незнание. Мистически говоря… эти Божественные вещи и совершенства не будут познаны и поняты как они есть, если их будут желать исследовать и упражняться в них, но только после того, как они уже найдены и в них упражняются… Пути и следы, по которым блуждает Бог в душах, которые Он хочет привести к Себе и наградить единением со Своей мудростью… не должны быть узнаны».

В Ночном песнопении темное созерцание называется лестницей. «Как поднимаются по лестнице в крепость во время бури, чтобы иметь под рукой запасы, ценности и прочие вещи, так и душа поднимается, сама не зная как, посреди этого сокровенного созерцания, чтобы покорить небесные блага и сокровища, познать их и овладеть ими». Далее: «Как одни и те же ступеньки лестницы служат для подъема и спуска, так и сокровенное созерцание унижает душу через те же самые знаки, которые… возведут ее к Богу. Все знаки, которые действительно исходят от Бога, имеют одно и то же свойство – они одновременно унижают и возвышают душу». На этом пути душа постоянно подвержена перемене состояний. После благополучия всегда следуют «бури и тяготы, так что каждое благополучие, кажется, дается только для подготовки и укрепления души перед новыми страданиями. Но после страданий и напастей следует наслаждение и благополучие в полноте. Душе кажется, что перед каждым праздником для нее приготовлена вигилия (пост). И таков обычный порядок… в состоянии созерцания. Невозможно задержаться на одном месте, чтобы достичь покоя, но все время приходится либо подниматься наверх, либо спускаться вниз. Причина этого такова: поскольку совершенство состоит в совершенной любви души к Богу и презрении к самой себе, то оно невозможно без этих двух частей – без познания Бога и самопознания. Душе необходимо упражняться сначала в одном, а затем в другом, она должна сначала испробовать одно и тем самым возвыситься, а затем быть испытанной и униженной в другом, чтобы достичь совершенства в добродетелях. И только тогда прекращается движение вверх и вниз, ибо она пришла к Богу и соединилась с Ним. Он стоит на вершине лестницы, на Него опирается лестница и к Нему прислоняется».

Но прежде всего созерцание называют лестницей, потому что «это наука любви, излитое любящее познание Божье, которое одновременно просвещает душу и зажигает любовью, пока она не поднимется со ступени на ступень к Богу, ее Творцу. Ибо только любовь объединяет и сочетает душу с Богом». Ступени лестницы различают по их влияниям (вслед за св. Бернардом и св. Фомой). «Поскольку эта лестница любви… так сокровенна, что только Бог может ее взвесить и измерить, невозможно познать ступени естественным путем, как они есть».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.