Глава 1 Это моя молитва

Глава 1

Это моя молитва

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего, направь нас к вершине мистического откровения, вознеси нас превыше всякого света и мысли, где в прозрачной тьме тайно глаголющей тишины скрыты простые, абсолютные и неизменные божественные истины. Ибо, хоть непроглядна и глубока тьма эта, она вместе с тем и кристально ясна. Незримая и неосязаемая, наполняет она наш незрячий разум дивными образами высшей красоты.

Вот моя молитва. Ты же, возлюбленный Тимофей, искренне погрузившись в мистическое созерцание, откажись от чувств, работы ума — всего, что можно ощутить или узнать, всего сущего и несуществующего. Ибо так ты сможешь невольно прийти в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

До сих пор человек жил в глубокой шизофрении. Несложно понять причину произошедшего внутри него раскола. На протяжении многих веков ему твердили, что мир не является единым, что он состоит из двух миров: мира материального и мира духовного. Это совершеннейший вздор.

Мир состоит из одной-единственной истины. Конечно, у истины есть два аспекта, но их нельзя отделить друг от друга. Внешний аспект проявляется в материи, а внутренний — в духе, как центр и периферия круга. Это разделение тысячью и одним способом проникло в ум человека. Разделены тело и душа. Разделено низшее и высшее. Разделены грех и добродетель. Разделены Восток и Запад.

Сегодня внутреннее расщепление человека таково, что мы почти чудом еще способны собирать себя из такого великого множества осколков. Вся наша энергия уходит лишь на попытки сохранять целостность, так как мы все время распадаемся на части.

Избавиться от этой шизофрении, покончив с разного рода разделением, достичь единства внутри человека, который не будет ни тем ни другим, ни Востоком ни Западом, ни женщиной ни мужчиной, — острая необходимость наших дней. Мистики называли целостного человека богом, истиной, мокшей, абсолютом, нирваной, дхаммой, логосом, дао. Различные имена — но указывают на одну и ту же реальность. Прежде мы как-то еще могли позволить себе жить в таком расщепленном состоянии, но сегодня это уже невозможно.

Мы подошли к тому моменту, когда нужно принимать решение. Если мы хотим продолжить свое существование, нам придется осуществить синтез, или, скорее, трансценденцию всего, что носит природу двойственности. Если вопрос о продолжении существования не стоит, то нет и проблем. Если мы намерены совершить глобальное самоубийство, то естественным образом все проблемы будут решены. Но я не думаю, что кто-либо жаждет или желает этого.

Человек, несмотря на все свое безумие, достиг многого, многих вершин: религиозных, эстетических, поэтических, музыкальных. И произошло это вопреки тому сумасшествию, которое мы поддерживаем и питаем, поскольку интересы общества не предполагают внутреннего единства и целостности человека, интересы общества требуют, чтобы люди оставались разделенными.

Редьярд Киплинг как-то сказал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…» — таким образом обозначив их позиции. Обществу нужно, чтобы мир оставался раздробленным на множество религий, философий, политических идеологий — любой способ хорош, лишь бы не допустить появления целостного человека. Почему? Потому что человека, достигшего внутреннего единства и интеграции, невозможно сделать рабом. Ни политики, ни священники не смогут его эксплуатировать. Он практически полностью освобождается от всех форм подавления и эксплуатации. Он обретает индивидуальность и разум, в нем пробуждается бунтарь. Его ум становится таким острым и ясным, что он насквозь видит все предрассудки, какими бы они ни были древними. Он видит ту глупость, которой пронизана человеческая жизнь и, мало того, — которую человечество возвеличивает. Он видит, что существование множества наций и религий глупо и совершенно бессмысленно.

В мире насчитывается около трехсот религий и по меньшей мере три тысячи их ответвлений. Очевидно, что с отделением материи от духа происходит раскол в самом существовании человека, так как тело, материя есть не что иное, как проявленный дух, а дух есть не что иное, как непроявленное тело или материя.

Бог существует не отдельно от мира. Неверно то предположение, что бог является создателем, а мир — чем-то созданным. Бог и мир едины. Они представляют единый процесс созидания. Созидание можно разделить на две части: на создателя и на созданное, однако на самом деле такое разделение чисто условно. Существует лишь единый поток творения. Позвольте мне в который раз вам напомнить, что бог — не создатель, а мир — не создание Существование представляется нам в виде созидательной энергии, текущей подобно реке.

Мои саньясины должны прочувствовать это единство всеми возможными для них способами, чтобы ни в одном уголке их существа не осталось никакой раздвоенности. Запад очень гордится своим материализмом, наукой, технологией. Эта гордость мешает ему прийти к глубокому единению с Востоком, но по сравнению с восточным эго эта гордость просто ничто.

Восточное эго гораздо тоньше, оно куда более опасно, в нем намного больше яда. Восточное эго притворяется духовным, оно размышляет и разглагольствует о духовности. Конечно, тем, кто считают себя духовными, легче осуждать материалистов, чем материалистам нападать на тех, кто считают себя духовными, потому что даже материалисты каким-то образом ощущают, что материя относится к реальности низшего порядка. Возможно даже, что на сознательном уровне материалист не верит в высшую реальность, но его вера обусловливалась с давних времен, и эта обусловленность проникла в его кровь, в его кости, дошла до самого мозга костей. Так что человек может стать материалистом на сознательном уровне, но в глубине души он все равно будет ощущать себя причастным ко всему человеческому наследию. Поэтому западное эго не представляется слишком опасным, а вот восточное эго действительно опасно по той простой причине, что оно более тонко, более скрыто, не выставляет себя напоказ и является более бессознательным.

Восток постоянно провозглашает себя источником всей духовности, всего мистицизма. Это откровенная чушь, рассчитанная только на невежд. Если вы спросите любого так называемого восточного махатму о существовавших в других частях света духовных мастерах, то с удивлением обнаружите, что он ничего об этом не знает. Он не слышал ни о Лао-Цзы, ни о Чжуань-Цзы, ни о Ли-Цзы, ни о Ко Шуане. Он не слышал ни о Басе, ни о Бокудзю. Он ничего не знает ни о Пифагоре, ни о Гераклите, ни о Дионисии.

Предметом обсуждения наших бесед будет Дионисий. Это один из самых великих будд. И когда восточному ученому выпадает, если выпадает вообще, редкий случай узнать о таком человеке, как Дионисий, он, естественно, думает, что Дионисий позаимствовал что-то с Востока. Существует нечто вроде молчаливого согласия, что Восток обладает некой монополией на духовность. Ни у кого нет никакой монополии. Для духовного роста неважно, Восток это или Запад. У Иисуса была возможность стать буддой в Иерусалиме, у Лао-Цзы была возможность стать буддой в Китае, у Дионисия — в Афинах. Зачем нужно у кого-то что-то заимствовать?

Совсем недавно ученые столкнулись со странным явлением: каждый раз, когда какой-либо ученый совершает открытие, практически одновременно кто-нибудь на Земле так или иначе его повторяет. Говорят, что Альберт Эйнштейн как-то заметил: «Если бы я не открыл теорию относительности, в течение двух лет это обязательно сделал бы кто-то другой».

Почему ученый, работающий в далекой России, делает открытие почти одновременно со своим английским, американским, индийским или японским коллегой, хотя они друг о друге ничего не знают, даже не подозревают? Они не знают, что где-то вообще есть человек, который работает над той же самой проблемой.

Что касается всех великих открытий, то становится все более и более очевидным, что, хотя сознательный ум и прикладывает первоначальное усилие, окончательный ответ всегда приходит из бессознательного. А глубочайшим слоем бессознательного разума является коллективное бессознательное. Я отличаюсь от вас как личность, вы отличаетесь как личность от меня — в том, что касается сознательного ума. На чуть более глубоком уровне бессознательного между людьми уже меньше различий. А на глубоком уровне коллективного бессознательного мы становимся еще ближе друг другу.

Но мистики утверждают, что существует нечто даже большее, чем коллективное бессознательное. Они называют это вселенским бессознательным — или богом. Это самый центр. В центре мы все встречаемся, образуя единое целое. Все великие догадки приходят к нам оттуда. Разница лишь в том, что тот, кто смотрит в этом направлении, первым и заметит мысль об открытии. Другими словами, такие мысли посещают многих людей, но они не обращают на них внимания и поэтому упускают открытия.

В своей работе, посвященной маленькому, но чрезвычайно красивому трактату святого Дионисия «Theologia Mystica», Алан Уоттс пишет о том, что у него возникло сильное искушение предположить, что Дионисий путешествовал по Востоку. Либо Афины посетил какой-то восточный мистик.

Александр Великий разрушил барьеры и навел мосты между Западом и Востоком. Во времена Дионисия многие западные путешественники побывали в Индии. Процесс этот не был односторонним: восточные мистики также совершали путешествия на Запад. Даже джайнские монахи, не носившие одежды, начали стекаться в Александрию, в Афины и в самые отдаленные уголки известного им мира. А для них западный климат подходил еще меньше, чем для вас климат Пуны. В древнегреческих трактатах джайнов называют гимнософистами. Софист означает: «тот, кто ищет истину», а гимно происходит от слова «джайн». Гимнософистами называли проникших в Афины джайнских мистиков.

Между Индией и Грецией процветали деловые отношения. И конечно же, странствующие купцы способствовали широкому обмену мыслями.

Алан Уоттс полагает, что Дионисий побывал в Индии… поскольку то, что он говорит, понимание, которым он делится, создает впечатление, что он знаком с Востоком. Даже слова его напоминают один из текстов Упанишад как ничто другое. Поэтому Уоттс полагает, что либо Дионисий посещал восточные страны или каким-то иным образом попал под сильное влияние Востока, либо кто-то приехал оттуда в Афины. Но я совсем не склонен так думать.

Собственный опыт и наблюдения привели меня к мысли о том, что великие истины почти в неизменном виде возникают в умах людей повсюду. Лао-Цзы никогда не был в Индии, и оттуда его никто никогда не посещал. Китай и Индию разделяют Гималаи, связи между этими странами тогда не было никакой, деловые отношения отсутствовали. И все же мысли Лао-Цзы так напоминают Упанишады и учение Будды, что возникает огромное искушение предположить наличие какой-то связи: либо Будда позаимствовал учение Лао-Цзы, либо Лао-Цзы позаимствовал учение Будды.

Но я могу сказать, что никто ни у кого ничего не заимствовал, все они испили из одного и того же источника. А когда вы пробуете на вкус океаническую воду, то не важно, на каком берегу — китайском или индийском — вы в этот момент находитесь: вкус ее будет один и тот же, все та же соленая вода. Так и с истиной: ее вкус и аромат повсюду одинаков. Могут существовать определенные языковые особенности выражения истины, но они не играют большой роли. Порой даже и такие различия отсутствуют.

Дионисий — христианин, и христианин настоящий. Похоже, что Фридрих Ницше не был знаком с личностью Дионисия и его трактатом, иначе он не заявил бы, что первый и последний христианин умер на кресте две тысячи лет назад. В действительности в христианской традиции кроме Иисуса было еще несколько «христов», и Дионисий — один из самых замечательных. К их числу относятся также Майстер Экхарт, святой Франциск, Якоб Беме и другие. Их, разумеется, было немного, поскольку христианство превратилось в столь организованную религию, что в нем не осталось места для мистиков. И даже если они и существовали, то уходили в «подполье». Им приходилось это делать, другого выхода просто не оставалось.

В России сегодня сложилась такая же ситуация: там сейчас невозможно быть мистиком и не скрываться от властей. Быть мистиком в России значит быть сумасшедшим, нуждающимся в госпитализации, в инсулиновой и электрошоковой терапии.

Будде, Лао-Цзы, Иисусу и Махавире повезло, что они не родились в Советском Союзе. Да, Иисуса бы там не распяли, это так, но ему пришлось бы претерпеть куда более изощренные пытки. Распятие примитивно: вас просто убивают и все. Электрошок вас не убьет, но разрушит вашу красоту, лишит вас всякого великолепия, всего вашего разума. Вас насильно превратят в растение. Вашу жизнь сделают совершенно безвкусной. Вы не умрете, но ваша деятельность сведется к растительному существованию, одному только выживанию. Ваше достоинство будет растоптано.

Иисус умер с достоинством. Он умирал с немыслимой радостью, исполнив свое предназначение. Но если бы он появился на свет в нынешней России, ему пришлось бы либо принять недостойную смерть, либо жить, но жить недостойной жизнью.

Сегодня в России все истинно религиозные люди вынуждены уходить в подполье. К примеру, мои саньясины. Они работают под землей, собираясь по ночам в подвалах. Какой уродливый мир мы сотворили, если в нем нельзя открыто медитировать, если запрещены открытые дискуссии о любви и истине. Если человек, который медитирует, вынужден чувствовать себя преступником, это говорит о том, что человечество достигло не прогресса, а, наоборот, во многих областях опустилось на более низкий уровень.

На Западе христианство преследовало прогресс в течение двух тысяч лет. Коммунизм отпочковался от христианства. Все то, что сейчас делают коммунисты, было перенято от христианских священников. Христианство разрушило все условия для развития мистицизма.

Существовало лишь два способа избежать преследований. Во-первых, можно было уйти от людей, в пустыню или горы. Во-вторых, казаться обычным христианином и, пользуясь христианским лексиконом, тайно продолжать внутреннюю работу. Именно этот путь и выбрал Дионисий.

Удивительно, но он был первым афинским епископом. Должно быть, он отличался незаурядным умом. Чтобы проникнуть в глубочайшие тайны жизни подобно Будде, Лао-Цзы или Заратустре, оставаясь при этом афинским епископом, нужен незаурядный ум Дионисий притворялся, одурачив организованное христианство.

При нем его трактат не был опубликован. Наверное, такова была его воля. Если бы он выпустил книгу при жизни, его отлучили бы от церкви, подвергли пыткам и преследованиям. Понимающий, не склонный к самоубийству человек не станет лишний раз напрашиваться на преследования. Если страданий не избежать, он воспримет их как вызов, но никогда не будет искать их специально, мечтая заслужить славу мученика. Он не самоубийца и не хочет, чтобы к нему применялось насилие.

Дионисий уникальный человек. Будучи епископом, он жил в самом центре тупого, жестко организованного христианства и, несмотря на это, сумел достичь высочайших вершин сознания. Это достойно восхищения.

Прежде чем мы приступим к чтению прекрасных сутр Дионисия, необходимо, чтобы вы кое-что поняли. Во-первых, эти сутры были адресованы Тимофею, ученику Дионисия. Все поистине великое, высокое и трансцендентное можно поверять только ученикам. Необходимо обращаться к тем, кто тебя любит, чье сердце бьется в гармонии с твоим. О важном нельзя говорить массам, толпе, своим противникам или тем, кому это будет безразлично. К великим истинам можно приобщиться лишь тогда, когда есть любовь. Истина передается только от мастера ученику.

Ученик — это тот, кто открыт, кто готов к восприятию. Быть учеником — значит испытывать настолько полное доверие, что не остается никакого места для спора, поскольку о глубоких истинах невозможно спорить. Либо вы их познали, либо не познали, но о них невозможно спорить. Нет никакого другого доказательства, кроме вашего доверия мастеру. Конечно, если вы доверяете ему, он может подвести вас к окну, из которого вы увидите бескрайнее небо во всем его великолепии… миллионы звезд. Но вам придется доверять ему хотя бы настолько, чтобы позволить взять себя за руку и подвести к окну. Если вы начнете спор об окне и станете сомневаться в его существовании, вас ни в чем не удастся убедить.

Доказательств существования бога нет, не было и никогда не будет. Познавшие истину — познали, и познали лишь благодаря глубокой близости, влюбленности в мастера. Это не убеждение или обращение в определенную идеологию, это просто бесконечная любовь. Вы сталкиваетесь с таким человеком, как Дионисий, и одного его присутствия достаточно: само его присутствие становится доказательством того, что в жизни случается многое такое, о чем вы даже не подозревали. Присутствие этого человека проникает в самую глубину вашего сердца. Оно обнаруживает в вас нечто, задевает в вашей душе такие оруны, существование которых вы прежде не осознавали. Вы начинаете слышать песню, вы начинаете видеть красоту, оказавшись в новом, приподнятом, экстатичном расположении духа безо всякой видимой на то причины. И вы можете сдать эго такому человеку.

Когда вы сдаетесь мастеру, мастер служит лишь поводом. Вы сдаетесь не мастеру, а богу. На самом деле вы просто сдаетесь. Неважно кому, дело не в том, кому вы сдаетесь, а в том, что вы сдаетесь. Как только вы сдаетесь, у вас появляется шанс на объединение.

Итак, сутры — это письма Дионисия своему самому любимому ученику Тимофею.

Во-вторых, важно помнить то, что, превратившись в религию, повествующую об Иисусе, христианство утратило нечто очень важное. Поскольку оно стремилось стать религией об Иисусе, оно не смогло стать религией Иисуса. А религия об Иисусе — это не религия Иисуса. На самом деле такая религия противоречит религии Иисуса, потому что, когда религия начинает повествовать вам о человеке, вы теряете контакт с внутренней реальностью этого человека, интересуясь, прежде всего, его внешними проявлениями.

Христианство слишком усердно стремилось следовать примеру Иисуса. Это задало неверное направление. Никто не может следовать примеру Иисуса, его жизнь никому не может послужить примером, поскольку любая жизнь существует в определенном контексте. Чтобы стать в точности таким же, как Иисус, вам потребуется восстановить всю ту ситуацию, весь тот контекст, в котором протекала его жизнь. Где вы сможете сейчас найти такой контекст? Жизнь все время меняется; проходит всего одна секунда — и все уже выглядит иначе. Вы не сможете стать Иисусом из Назарета, это невозможно; Назарета больше не существует. Вы не сможете стать Иисусом, потому что иудейского ума евреев, распявших Иисуса, больше нет.

Среди моих саньясинов тысячи евреев. Иисус не поверил бы своим глазам, если бы их увидел! Он был евреем — родился евреем, говорил на их языке, верил всем основным принципам иудаизма — и все же не смог собрать стольких последователей. Я не еврей — я не говорю на языке евреев, я не верю в иудейские принципы — и все-таки я смог найти тысячи евреев. Контекст изменился, мир стал совершенно другим. Прошло двадцать столетий.

Кроме того, всякий раз, когда вы пытаетесь следовать какому-либо человеку, приняв его за образец, вы начинаете подражать, имитировать, фальшивить, утрачиваете свою подлинность, перестаете быть собой. Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что на протяжении двух тысяч лет христианство утверждало крайне абсурдные вещи. Абсурд заключается в том, что, с одной стороны, христианство говорит: «Следуйте за Иисусом, подражайте Иисусу! Пусть вашим примером будет Иисус!» — ас другой стороны, то же христианство вечно твердит: «Иисус есть Бог, Его единственный Сын, и вы не можете рассчитывать на такие же отношения с Господом». Видите, какой абсурд? Сначала вы говорите: «Следуйте за Иисусом, будьте как Иисус!» — а затем вы лишаете себя всякой возможности уподобиться ему, потому что он находится в особых отношениях с богом, а вам самим в таких отношениях отказано, они для вас недоступны.

Поэтому, проповедуя подобный абсурд, христианство создало невозможную религию. Столь абсурдный подход будет создавать в людях лишь чувство вины. Они пытаются подражать И исусу, но не могут стать такими же, как он. Отсюда возникает чувство вины, они чувствуют себя виноватыми. Ни одна религия в мире не вызывала такого чувства вины, как христианство. Оно оказалось настоящим бедствием по той простой причине, что религия не должна вызывать чувства вины. Если это происходит, то человек впадает в депрессию, чувствует неудовлетворенность и начинает в душе даже желать самоубийства.

Истинная религия возвышает, расширяет, обогащает ваше бытие, делает вашу жизнь более радостной, дает вам больше возможностей для праздника и веселья. Сам Иисус постоянно говорил своим ученикам: «Возрадуйтесь! Возрадуйтесь! Говорю вам, возрадуйтесь!» А что сделало христианство? Оно совершило как раз противоположное. Дионисий этот факт прекрасно осознавал.

В-третьих, учтите вот что. Истина переживается как музыка — да, скорее всего как музыка, чем что-либо другое, поскольку музыку невозможно описать словами. Вы можете сказать, какая прекрасная музыка, но это только ваша оценка, ваше суждение. При этом вы описываете не музыку, а настроение, ею навеянное. Красота музыки неописуема.

То же верно и в отношении религиозного переживания. Поэтому истинная религия всегда находится под покровом тайны. «Тайной» я называю то, что можно ощутить, пережить, но невозможно описать словами. Даже если вы что-то и знаете, вы не можете сделать так, чтобы об этом узнали другие. Вы словно лишаетесь дара речи. Чем больше вы знаете, тем в большей степени вы лишаетесь дара речи. И когда вы достигаете абсолютного знания, вы становитесь практически абсолютно незнающими.

Для этого у Дионисия существовало особое слово — «агнозия». Вы наверняка слышали слово «агностик» — так называл себя Бертран Рассел. Когда атеист утверждает, что бога нет, и говорит об этом, как будто он знает, — это «как будто» всегда присутствует. Он говорит об этом, как будто он исследовал все сущее и обнаружил, что бога нет. Утверждая, что бога нет, он утверждает свое знание. Он — гностик, он знает. «Гнозис» значит знание. Теист говорит, что бог есть, как будто он это знает, как будто он достиг абсолютного знания, познал истину. Он тоже гностик: он обладает гнозисом, знанием.

Термин «агностик» относится к тому, кто говорит: «Я не знаю, так это или нет. Я не знаю, есть бог или его нет. Я пребываю в полнейшем неведении». Поэтому Бертран Рассел и говорит: «Я — агностик». Он, должно быть, натолкнулся на слово «агнозия» у Дионисия. Но Дионисий вкладывает в это слово гораздо больший смысл, наделяет его гораздо большим потенциалом. Бертран Рассел использовал его лишь в качестве логического утверждения. Он был логиком, математиком, но никогда не медитировал, никогда не погружался внутрь себя. Он говорит, что он — агностик, но он никогда не пробовал выйти за рамки агностицизма, как будто агностицизм — это последнее, чего можно достичь, и нет ничего за его пределами.

По моему мнению, он не настоящий агностик. Атеист говорит: «Я знаю, что бога нет»; теист говорит: «Я знаю, что бог есть»; а агностицизм Бертрана Рассела можно выразить фразой: «Я знаю, что ничего невозможно узнать». Но знание, неявное знание здесь присутствует.

Дионисий говорит, что познать бога, божественное, можно лишь тогда, когда вы не будете ничего знать: состояние незнания открывает перед вами дверь в божественное. Под агнозией он подразумевает то же, что и Упанишады. Как написано в одних из наиболее известных Упанишад, Кена-Упанишадах

Его постигает тот, кто не постигает.

Постигшему его — оно неизвестно.

Непонятное тем, кто его понимает,

Оно понятно тем, кто прекращает понимать.

Это также напоминает мне «Песню просветления» одного из мастеров дзэн, Юнг-чья:

Его не постичь,

От него не избавиться;

Его узнаешь в неспособности знать —

То, что говорит, когда ты безмолвен;

То, что безмолвно, когда ты говоришь.

Или это также напоминает великое утверждение Сократа: «Я знаю лишь то, что ничего не знаю».

Агнозия означает состояние незнания. Это и есть самадхи, это и есть медитация — состояние незнания.

Медитация создает это состояние — агнозию. Когда медитация помогает вам сжечь все ваше знание, снимая с вас громадное бремя обусловленности, когда она приводит вас к абсолютному молчанию, и вы начинаете походить на маленького ребенка, исполненного изумления и благоговейного трепета, — это состояние в Индии называют самадхи. Самадхи означает освобождение от всех проблем: нет больше ни вопросов, ни ответов; внутри наступает полная тишина. Нет больше ни веры, ни сомнения. Дионисий называет это состояние агнозией. Именно агнозия рождает понимание.

В этом и заключен величайший парадокс мистицизма: познание зависит от вашего незнания, а тот, кто знает, упускает суть. Незнание ценится гораздо выше любого вашего знания. В университетах вам дают знания, но, когда вы попадаете в «поле будды» мастера, вы оказываетесь в антиуниверситете. Обучаясь в университете, вы накапливаете все больше и больше информации, знаний. В антиуниверситете мастера вы мало-помалу разучиваетесь, забывая все, чему вас прежде учили… и однажды наступает такой момент, когда вы уже ничего не знаете.

Это очень странный момент. Дионисий дает ему чрезвычайно красивое название — «прозрачная тьма». Многие мистики пытались описать это явление, но Дионисий, похоже, их всех превзошел. Прозрачная тьма… тьма, ставшая чистым светом. Он также называет это явление doctrina ignorantia, доктрина неведения. Вы можете сравнить ее со знанием тех, кто знает. Дионисий называет подобных знающих людьми, которые обладают «незнающим знанием». Итак, он делит людей на две категории: те, кто принадлежат миру невежественного знания, — они все знают, но ничего не знают, и вторая категория — это те, кто относятся к миру знающего неведения, — они ничего не знают, поскольку знают все. А теперь сутры:

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего, направь нас к вершине мистического откровения, вознеси нас превыше всякого света и мысли, где в прозрачной тьме тайно глаголющей тишины скрыты простые, абсолютные и неизменные божественные истины. Ибо, хоть непроглядна и глубока тьма эта, она вместе с тем и кристально ясна. Незримая и неосязаемая, наполняет она наш незрячий разум дивными образами высшей красоты.

Очевидно, Дионисий говорит так, чтобы скрыть свое мистическое откровение за христианской терминологией. Сначала он говорит:

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего…

В слове «Троица» нет необходимости. Но оно помогает одурачить христианскую организацию, так как ее люди живут в мире слов. Достаточно произнести одноединственное слово «Троица», и все в порядке: если вы христианин и полагаетесь на христианскую доктрину, то кажетесь безопасным. Поэтому Дионисий начинает со слов:

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего…

Но состояние, которое он приписывает Троице, сразу же наносит удар по христианской доктрине: «пребывающая за пределами всего сущего». Ни один мистик еще не осмеливался сказать, что бог пребывает за пределами всего сущего. Многие говорили, что бог пребывает за пределами познания, но Дионисий, похоже, был единственным, кто сумел сказать, что бог не только за пределами познания, но и за пределами всего сущего. Нельзя сказать: «Бог есть», нельзя сказать: «Я знаю». Как вы можете знать, есть бог или его нет?

Но вы видите эту ясность, остроту его ума? Он прибегает к слову «Троица». Он начинает со слов «Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего…». Если нечто находится за пределами всего сущего, как к нему можно обращаться на «ты»? Это просто видимость, фасад, чтобы одурачить тех, кто живет исключительно в словах. Те, кто хотят шагнуть за пределы слов, смогут разобраться и отсеять ненужное.

Ты, о Троица, пребывающая за пределами всего сущего, направь нас к вершине мистического откровения…

Эта сутра требует глубокого понимания:

…направь нас к вершине мистического откровения…

На Востоке все Упанишады начинаются со следующей молитвы: «Направь нас, веди нас, будь нашим поводырем на пути из тьмы к свету. Тамсо ма джиотиргамайя. Мы обретаемся во тьме: О Боже, веди нас, направь нас, будь нашим поводырем, чтобы мы могли прийти к свету. Направь нас, веди нас, будь нашим поводырем из мира лжи в мир истины: асто ма садгамай. Мы живем в смерти, мы окружены ею — смерть окружает нас со всех сторон, как океан маленький остров. О Боже, веди нас от смерти к бессмертию, от времени к вечности: мритьор ма амритамгамай».

Все Упанишады начинаются с этой молитвы; она содержит в себе нечто особо важное. Дионисий также говорит:

…направь нас к вершине мистического откровения…

Хотя бога как личности, как живого существа нет, тем не менее молитва является предметом особой важности. Необходимо понять одну деталь. Люди ошибаются, полагая, что лишь услышанная молитва имеет смысл. Молитва обладает важностью для самого молящегося, и не важно, слышит ее кто-нибудь или нет. Молитва предназначена не для того, чтобы изменить бога, она меняет вас самих. Молитва помогает измениться тому, кто молится, а не тому, кому адресована молитва.

Она учит вас смирению. Когда вы молитесь, вы капитулируете. В молитве вы принимаете свою агнозию. Вы говорите: «Я не знаю, куда идти, как Тебя найти. Я не знаю, с чего начать. Направь меня, пожалуйста». Но смысл не в том, что существует бог, который вас направит, будет вас вести, исполнит вашу молитву. Достаточно уже одной только способности молиться; она вам поможет. Достаточно уже того, что вы можете глубоко поклониться существованию: вы теряете свое эгоистичное упрямство. Молитва помогает вам расслабиться, молитва дает вам шанс быть свободными.

И вот, освобожденные, вы начинаете двигаться в правильном направлении без какого бы то ни было руководства. Само освобождение помогает вам находить нужную дорогу, поскольку, когда вы свободны, вы всегда движетесь в правильном направлении. Но если вы напряжены, то, даже двигаясь в правильном направлении, в итоге вы все равно ошибетесь, так как что-то неверно внутри вас. Вопрос не в направлении, а в вашей правильности или неправильности.

Когда вам легко, когда вы расслаблены, когда вы чувствуете себя как дома, когда вы доверяете и любите существование, ничто не может пойти в неверном направлении. В этом предназначение молитвы. Это не требование. Не нужно кричать изо всех сил, чтобы бог вас расслышал.

Великий индийский мистик Кабир проходил мимо мечети и услышал маулви, священника, который кричал изо всех сил, вознося утреннюю молитву.

Кабир вошел, схватил священника, встряхнул его и сказал: «Зачем ты кричишь? Ты думаешь, твой бог оглох? Зачем кричать? Даже простого шепота достаточно! На самом деле не нужно даже и шепота — все дело в твоем отношении».

Молитва — это отношение. Молитва не обязанность, а скорее качество. Назовите это «молитвенностью», и вы окажетесь ближе к истине. Молитва означает «молитвенность».

…направь нас к вершине мистического откровения, вознеси нас превыше всякого света и мысли…

Мистики всегда утверждали, что бог пребывает за пределами всего мыслимого, размышлять о боге невозможно. Размышляя о нем, вы постоянно его упускаете. Стоит вам только подумать, и вы обязательно что-то упустите, поскольку мышление означает использование ума, который содержит только уже вам известное. Если вы уже познали бога, размышления не требуется. Если же вы его еще не познали, размышлять о нем бесполезно, так как ум находится в узких рамках, он ограничен миром того, что вы уже знаете. Он только снова и снова повторяет уже известное, лишенный способности отыскать дорогу к неведомому.

Ум лишен способности воспарять к неизвестному, следовательно, мышление еще никогда не оказывалось полезным. Оно мешает, очень мешает, оно еще никогда никому не помогало. Всякое мышление необходимо отбросить. Нужно прийти к такому моменту, когда мысли исчезнут.

Но Дионисий — явление действительно уникальное. Он говорит:

…превыше всякого света и мысли…

…потому что те, кто утверждал, что бог находится за пределами мысли, всегда говорили также, что он есть свет. Английское слово divine (божественный) образовано от санскритского корня div. Английское слово day (русское «день») имеет тот же корень. От него образованы санскритские слова devata, deva. Все они обозначают свет: divine означает свет, day означает свет, div означает свет, devata означает свет. Свет всегда считался синонимом бога.

Дионисий говорит, что это тоже проекция мысли. Вы боитесь тьмы и из-за этого страха представляете себе бога в виде света. Но свет — это тоже мысль, проецируемая разумом. Выходя за пределы мысли, вы выходите также и за пределы света.

Тогда что есть бог? Является ли он тьмой? Это положение также неверно: бог — не свет и не тьма. Тогда что есть бог? Это — прозрачная тьма, светящаяся тьма.

Таким образом, Дионисий пытается помочь вам преодолеть двойственную природу слов. Бог — это жизнь вместе со смертью, свет вместе с тьмой, материя вместе с сознанием, мужчина вместе с женщиной. Поэтому не задавайте мне снова этот вопрос: бог — это мужчина или женщина? Он — и то и другое, и в то же самое время ни то и ни другое. Вот почему в Упанишадах бога называют «оно». Конечно, слово «Оно» пишется с большой буквы, чтобы не путать его с вещью, с предметом потребления. Но бог — это «оно».

Западные феминистки с жаром настаивают на том, что к богу следует обращаться как к женщине, а не как к мужчине: обращаться к богу «он» — не что иное, как проявление мужского шовинистского свинства. Но называть бога «она» — значит проявлять женский шовинизм. Абсолютно никакой разницы, все остается прежним. Какую бы часть этой пары вы ни выбрали, она будет недостаточной, поэтому следует использовать оба обращения.

…где в прозрачной тьме тайно глаголющей тишины скрыты простые, абсолютные и неизменные божественные истины.

Бога можно познать, только погрузившись в полную тишину. Но это будет не мертвая тишина. Это не тишина кладбища, но тишина сада, где поют птицы, гудят пчелы и распускаются цветы, где все наполнено жизнью.

Та тишина, к которой можно прийти через медитацию, через агнозию, это живая тишина. Она исполнена песен и музыки, радости и любви и совершенно лишена мыслей. Отсутствуют даже мысли о любви, радости и тишине. Но радость и любовь в ней присутствуют. Мысли о любви нет, ведь мысль о любви присутствует лишь тогда, когда отсутствует сама любовь. Вы думаете о радости в безрадостные минуты. Когда вам и вправду весело, вы о радости не думаете.

Ум предлагает вам заменители. Поэтому, когда вы безрадостны, ум подсовывает вам мысль о радости. Когда вы не знаете, что такое любовь, ум подсовывает вам тысячу и одно описание любви. Но если вы познали, что такое любовь, уму тогда нечего делать, он просто умолкает. Настоящая тишина — это не пустота, отсутствие чего бы то ни было. Как раз наоборот — это обилие. Она наполнена, наполнена с избытком, она переполнена и источает, но не мысли, а реальные переживания. Так тишина глаголет о тайне.

Ибо, хоть непроглядна и глубока тьма эта…

Она «непроглядна» в том смысле, что вы не можете понять, существует ли нечто на самом деле или нет. «Непроглядна» в том смысле, что вы не можете дать ей определение или ее описать. Но она…

…вместе с тем и кристально ясна. Незримая и неосязаемая, наполняет она наш незрячий разум дивными образами высшей красоты.

В ней есть красота, но нет идеи красоты. Вы слышите музыку, но не можете ее описать, не можете описать ее даже самому себе.

Дионисий описывает два вида языка. Первый — «катафатический», то есть позитивный язык, который говорит о боге как об отце, свете, духе, силе и бытии; он говорит о том, на что похож бог. Но помните, что это только палец, указывающий на Луну. Ведь палец это не Луна. Катафатический язык полезен по крайней мере для тех, кто разделяет детское отношение к жизни. Ребенок может понять бога только как отца, следовательно, все религии, говорящие о боге как об отце, детские. По достижении зрелости религия окончательно отбрасывает эту идею.

Джайнизм не говорит о боге как об отце. На самом деле джайнизм вообще не говорит о боге. Буддизм решительно отказывается говорить о боге, поскольку при этом вам придется прибегать к катафатическому языку, а катафатический язык — это в лучшем случае приближение. Да, но когда речь идет об истине, приблизительная истина непригодна: либо вы правы, либо неправы.

Можете ли вы кому-нибудь сказать: «Я тебя почти что люблю» или «Я тебя приблизительно люблю»? Это будет выглядеть крайне глупо, смешно! Либо вы любите, либо нет. Вы не можете сказать: «Я люблю тебя на пятьдесят процентов, на шестьдесят процентов, на семьдесят». Здесь невозможно применить понятие процентного соотношения: либо все сто процентов, либо ничего.

Приблизительно описать истину невозможно. Поэтому, называя бога «светом», вы помогаете его понять, если речь идет о детях, но это определение неверно, потому что при этом отрицается тьма. Если вы называете бога «сознанием», тогда что вы будете делать с материей? Если вы называете бога «духом», тогда тело становится чем-то нечестивым, безбожным, дурным.

Именно катафатический язык ввел в заблуждение миллионы людей. Они стали отрицать тело, жизнь, любовь, радость, удовольствие и все с ним связанное! И все это из-за привычки использовать катафатический язык.

Дионисий утверждает, что катафатический язык — как музыкальная грамота: музыку невозможно описать, но вы можете проинструктировать музыкантов, дав им ноты. И тот, кто понимает нотную грамоту, тот, кто может ее расшифровать, сможет воссоздать музыку. То, что невозможно было описать, будет услышано. Но это окольный путь. Если человек ничего о нотах не знает, он может начать поклоняться им, как будто бы это и есть сама музыка. Он может попытаться услышать ее, поднеся партитуру к уху, и удивится: «Музыки-то нет! Этот дурак говорил, что в нотах заключена прекрасная музыка, но я вообще ничего не слышу!»

Посреди оживленной улицы на коленях стоит сумасшедший, прижав ухо к асфальту. Его замечает прохожий. Весьма заинтересовавшись этой сценой и не в силах сдержать любопытство, он тоже становится на колени и прикладывает ухо к дороге.

Ничего не услышав, он обращается к сумасшедшему: «К чему вы прислушиваетесь? Я ничего не слышу».

«Да, и вот так с самого утра», — отвечает сумасшедший.

Вы не сможете услышать музыку, взглянув на ноты, — это было бы глупо — но вы сможете ее воспроизвести. Ноты не описывают — они инструктируют. Эти два слова: «описательный» и «инструктивный» — очень важны.

Все великие мастера не описывают, а инструктируют. Они не описывают бога, они только обучают вас тому, как вызвать состояние агнозии, состояние незнания, чтобы могло произойти познание.

Второй вид языка Дионисий называет «апофатическим». Это негативный язык, который применяется, чтобы говорить о том, чем бог не является. Он ближе к истине, поскольку при этом ничего не утверждается, ничего не говорится о самом боге. Это не via positiva (путем утверждения), это via negativa (путем отрицания). Вы просто говорите: «Бог не есть это. Бог не есть то». Вы только отрицаете.

Дионисий приводит этот язык в сравнение с человеком, который хочет высечь статую из мрамора. Он бьет по глыбе, откалывает от нее куски и отбрасывает камень за камнем. Так постепенно рождается статуя.

Когда вы рядом с мастером, который знаком с использованием апофатического языка… А без него мастер не может быть мастером. Все мастера выбирали via negativa, нети-нети, ни то ни другое. Если порой они все же и применяют описательный язык, то речь их тогда рассчитана на новичков, на начинающих, а не на более зрелых и сосредоточенных адептов. Обращаясь к ним, мастера всегда используют язык отрицания. Они всегда говорят: «Это не, это не, это не…» Они последовательно избавляются от ненужного. И в конце концов, когда они отбросили все лишнее, они говорят: «Вот теперь — то, что нужно!» Но и тогда они не станут ничего описывать, они только лишь произнесут: «Вот оно! Здесь, сейчас… эта тишина… эта агнозия… вот оно!» Дионисий говорит:

Это моя молитва. Ты же, возлюбленный Тимофей, искренне погрузившись в мистическое созерцание, откажись от чувств, работы ума — всего, что можно ощутить или узнать, всего сущего и несуществующего. Ибо так ты сможешь невольно прийти в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

Это нечто невероятно красивое. В письме к своему ученику Тимофею Дионисий говорит:

Это моя молитва.

Настоящий мастер не может сказать ничего большего. Он не может вам приказывать. Он не может вам говорить: «Делай это! Ты должен это сделать!» Он не говорит слов «тебе следует» или «тебе не следует». Он ни в коей мере не пытается вам ничего навязать. Он просто за вас молится. Дионисий говорит:

Это моя молитва.

«Я хотел бы увидеть, что это в тебе происходит. Это мое желание, моя молитва. Поэтому не воспринимай ее как приказ, обязательство, которое ты должен исполнить. И если ты ее не исполнишь, не последует никакого наказания, тебя не бросят за это в ад на вечные муки. Не нужно мне подчиняться, не нужно мне следовать. Это всего лишь моя молитва, потому что посредством агнозии я пережил встречу со столь совершенной красотой, что желал бы разделить это с тобой, любимый Тимофей. Я хотел бы разделить это с тобой. И если ты готов, это может произойти».

А вот и способ обрести такую готовность: искренне приложить все свои усилия — не серьезно, но искренне. Есть люди, которые всегда все делают без полной отдачи, и их жизнь протекает вяло. Они никогда ничего не достигают, потому что всегда себя берегут. Они никогда ничем не увлекаются с жаром, всем существом. Они всегда стоят на одном берегу и думают о том, как далек другой берег. А когда они порой все же и предпринимают что-то, то сразу берут двух лошадей: если одна падет, под рукой всегда есть другая. Они плывут в двух лодках. Они живут двойной жизнью, и это раздвоение отражается во всех их поступках. Но сознание способно распуститься как цветок лишь при условии внутренней органической цельности. Поэтому будьте искренни:

…в мистическом созерцании, откажись от чувств…

Дионисий говорит: «Наблюдай за своими чувствами. Ты не глаз, но сознание, находящееся за глазом. Глаз — это только окно, не отождествляй себя с ним. То же относится и к остальным чувствам: они только окна. За окном стоите вы — не превращайте себя в окно! Не начинайте думать: „Я — оконная рама”.

А ведь именно этим все и занимаются. Вы начинаете отождествлять себя с чувствами, с умом, с тысячами разных вещей. И совершенно забываете при этом, что вы едины и что это единство — свидетельствование, сознание, осознанность».

…откажись от чувств, работы ума…

Не вовлекайтесь в работу ума. Наблюдайте за тем, как мысли появляются и исчезают. Постепенно работа ума прекратится.

…всего, что можно ощутить или узнать…

И продолжайте отрекаться от всего, что можно ощутить и узнать, чтобы впасть в агнозию.

…всего сущего и несуществующего.

И не привязывайтесь к позитивному или негативному, к теизму или атеизму.

Дионисий — редкая личность. Он высказывает мысли под прикрытием христианства, скрывая свой мистический подход, достойный Будды или Лао-Цзы, за обложкой Библии. Потому ему и удалось выжить: все было хорошо продумано. Христиане ею никогда не осуждали. В противном случае его могли бы заживо сжечь или как минимум уничтожить все его письма.

Тысячи великих трактатов были уничтожены и сожжены, а те, которые удалось спасти, лежат в подвалах Ватикана. Тысячи непрочтенных манускриптов, которые никогда не поднимут наверх! Их не разрешено трогать никому.

На самом деле освобождение всех манускриптов, заключенных в «ватиканскую тюрьму», должно стать одной из задач Организации Объединенных Наций. Ведь их там миллионы, не один и не два! Это величайшее преступление! Многовековой опыт прозрений о просветлении лежит арестованный, и к нему нет никакого доступа. Католики присваивают таким книгам особую категорию. После того как они попадают в черный список, ни одному христианину не позволяется их читать: это считается греховным поступком.

Дионисий, должно быть, был очень умным человеком, он хорошо все продумал. Он обманул Ватикан, обманул священников. В конце концов, он и сам был епископом и знал всю эту кухню со всеми ее трюками! Его трактат считается христианским, но в нем нет ничего христианского. Он не имеет никакого отношения к христианству. С ним согласился бы Иисус, но не организованное христианство.

Ибо так ты можешь невольно прийти…

Обратите внимание на слова «невольно прийти». К богу невозможно прийти, заведомо зная путь, так как еще до встречи с богом знающий пропадает. Тогда как же к нему можно прийти намеренно? Бог всегда приходит нежданно. Он приходит в тот момент, когда вас нет. Когда вас нет, он вдруг вас собой наполняет. Он присутствует, когда вы отсутствуете.

…в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.