Вопль в ночи, или Кровавый прут душегубицы Улицы Забелина и Кузнецкий Мост, № 20/6/9
Вопль в ночи, или Кровавый прут душегубицы
Улицы Забелина и Кузнецкий Мост, № 20/6/9
Вотще! В огне своих страданий,
В кипеньи низменной крови
Они не ищут оправданий
И не нуждаются в любви
Игорь Северянин.
Афоризмы…
Что ж, встреча с призраками красавицы царицы Марии Шуйской и кроткой мученицы тайных интриг Досифеи не сулят ничего страшного. Чего не скажешь о еще одном известнейшем призраке Ивановской обители – призраке душегубицы Дарьи Салтыковой, кроваво знаменитой Салтычихи.
…Ночь на 7 октября 1768 года весь Ивановский монастырь провел в коленопреклоненной покаянной молитве. Ночная служба перешла в заутреню, та – в обедню. И только когда в три часа пополудни 7 октября несколько молоденьких монахинь упали в обморок от нервного истощения и непомерности молитв, служба закончилась. Всем велено было разойтись по своим кельям и носа не высовывать до особого распоряжения. Значит, опять ожидали приезда таинственной узницы. Божьи сестры, привычные к послушанию, конечно, сделали все, как приказывала матушка-игуменья, двери келий закрылись, общение сестер прекратилось. Но все равно уже на другой день произошедшее не удержалось в секрете. И сестры-монахини тайком шептались:
– В обитель привезли саму душегубицу! И спустили ее в земляной мешок!
Душегубицей вот уже шесть лет в Москве и окрестностях называли страшную помещицу Салтычиху. Конечно, было у нее и православное имя. В родительском доме была она Дарьей Николаевной Ивановой, в мужнином стала Салтыковой. Замуж вышла в двадцатилетнем возрасте в 1750 году. Род Ивановых слыл худородным – не богатым, не знатным. А вот Глеб Александрович Салтыков, ротмистр лейб-гвардии конного полка, принадлежал к одному из знатнейших и богатейших семейств России. Один из его родственников стал фаворитом будущей императрицы Екатерины II, по слухам, даже настоящим отцом первенца-наследника Екатерины – будущего императора Павла I. Не потому ли, овдовев через шесть лет после замужества, московская богачка-дворянка Дарья Салтыкова сочла, что ей все дозволено в этой жизни?
Она закатывала балы, сама пила-кутила, устраивала охоты в подмосковных имениях. Но в одночасье обнаружила, что, оказывается, даже ее дворовые девки подчас счастливее ее – у девок ведь мужья имеются, и спят они не в холодных кроватях, а у мужа под теплым бочком. А на саму Дарью даже на роскошных балах-охотах никто из мужчин не смотрит, а скоро и вообще ездить перестанут – она же неотвратимо стареет.
Вот с этого сексуального голода и начались чудачества московской дворянки. Сначала она била юных и красивых девок по щекам, отсылала на конюшню пороть кнутом замужних молодух. Потом этого показалось мало – Салтычиха стала собственноручно избивать несчастных женщин то утюгом, то поленом, то топором – и все до крови, а часто и до смерти. Вид крови распалял, и помещица приказывала подручным забивать жертву помедленнее. Сама она при этом закатывала глаза, кусала губы, а часто и вскрикивала, держась то за собственную грудь, то за женское место. И всем становилось видно – душегубица получала от пыточной крови жертвы истинное наслаждение.
И все это происходило в самом центре Москвы! Усадьба Салтыковой находилась на Кузнецком Мосту, начиная с того места, где он подходит к Лубянской площади, и кончая углом, где его пересекает Рождественка. Сейчас на том месте находятся строения № 20/6/9 по Кузнецкому Мосту (или по Рождественке, № 8/20/9, а по Пушечной улице № 9/20/6). А вот специальный пыточный домик, где Салтычиха получала свои удовольствия, находится как раз на том месте, где сейчас выход из метро «Кузнецкий Мост». Представляете, какая там энергетика? Недаром эскалатор этой станции – один из самых протяженных. Видно, метростроевцам инстинктивно хотелось зарыться поглубже от ужасов прошлой эпохи.
Правда, массовые убийства творила Кровавая Барыня (как прозвали Салтычиху) все же не в московской усадьбе, а в Троицком (сейчас это Троицкий парк в Теплом Стане). Весьма символично, что усадьба Салтычихи с левой (Лубянской) стороны примыкала как раз к бывшему пыточному приказу, преобразованному к XVII веку в Канцелярию тайных дел; в ХХ же веке на том же месте возникли строения Лубянки – НКВД СССР. А в Троицком Теплого Стана в ХХ веке прямо в усадьбе Салтычихи разместилось… опять же управление НКВД. Видно, во все века кровь – к крови…
Впрочем, и в жизни Дарьи Салтыковой случались просветы, когда она охладевала к садистским игрищам. В 1751 году в своем имении в Теплом Стане Кровавая Барыня познакомилась с молодым соседом-помещиком Николаем Андреевичем Тютчевым (будущим дедом знаменитого поэта Федора Тютчева) и стала его любовницей. В Москве Николай Андреевич жил в Трехсвятском переулке и был прихожанином храма Трех Святых на Кулишках (опять – Кулишки!) – опять же не столь далеко от Кузнецкого Моста. Так что помех для встреч не существовало. Однако Николай Андреевич отчего-то появлялся в доме Дарьи довольно редко. Видно, он чувствовал что-то ужасное в душе своей любовницы. Вот тогда-то и наступали снова черные дни для ее крепостных.
А однажды вообще наступил день «девятого вала» и навсегда накрыл Салтычиху непроницаемым покровом сатанинской злобы и ненависти: Тютчев заявил ей, что намерен прервать все отношения, поскольку женится, и по большой любви, на малоимущей, но кроткой девушке Пелагее Денисовне Панютиной. Говорят, несколько дней Дарья выла в пыточном сарае на Кузнецком Мосту. Не пила, не ела. Однако собралась с силами и приказала отслужить по Николаю и его невесте Пелагее… заупокойную мессу. Конечно, мало кто из священнослужителей отважился бы на такое богохульство – отпевать живых людей. Но у Салтычихи имелся собственный священник, служивший в сельце Троицком и подвизавшийся еще в какой-то церкви на Кулишках. Не злой ли гений того места подбивал попа на бесовские игры, когда он вместе с Салтычихой с воодушевлением смотрел, как та приказывала забивать до смерти или вспарывать животы беременным бабам?.. И не дьяволовыми ли игрищами бывало посещение Салтычихи крестьянских хибар в Троицком, когда она, выстроив в ряд детей, отсчитывала каждого шестого и приказывала священнику отпеть младенца, после чего бедное дитя бросали в кипяток?.. В конце концов, Бог же не дал Кровавой Барыне своих детей, чего же жить чужим-то?!
Тютчева она тоже решила не щадить. Сначала заманила Николая в один из сараев и приказала подпереть дверь поленом и спалить сарай. Пусть коварный любовник сгорит заживо! Но вышло непредвиденное: одна из крепостных девок, пожалев беднягу, выпустила его, открыв оконце. Девку, конечно, сгубили. Ну а в имение Панютиных, родителей Пелагеи, были посланы крепостные с наказом завалить дымоход, чтобы вся семья угорела насмерть. Но опять Салтычихе не повезло – крепостные не выполнили ее наказ. Они просто сбежали, спрятавшись от гнева барыни.
И в третий раз замысел Салтычихи не удался. Прознав, что молодые собираются поехать на медовый месяц в имение Николая в Брянской губернии, Кровавая душегубица послала верных крестьян, чтобы убить обидчиков в дороге под видом разбойников. Но кто-то известил Тютчевых. И нападавших скрутила почтовая охрана.
В доме Салтычихи началась воистину дьяволова жизнь. Отрываясь за неудачу с Тютчевыми, Салтычиха мучила крепостных. Она приказывала жечь на живых девках волосы, выжигать лобки. Потом изобрела и самое «лакомое»: приказав телохранителям-мужикам держать жертву по рукам и ногам, вырезала половые органы у мужчин и женщин. Кто-то же должен был ответить за ее унижение. Пусть не Тютчев с женой, но тогда другие мужчины и женщины!
Тютчев же в ужасе и ярости подал докладную записку Екатерине II. В тот, 1762, год она только что вступила на трон и лично разбирала жалобы. Выяснилось, что на Салтыкову в Тайный приказ поступило уже около двадцати слезных жалоб, да и на имя прежней императрицы Елизаветы Петровны они приходили. Екатерина обнаружила и две поданные лично на ее имя бумаги. Оказывается, беглые крепостные Салтычихи Савелий Мартынов и Николай Ильин сумели-таки добраться до Петербурга и подали челобитную, которая и попала новой властительнице прямо на стол.
Екатерина пришла в ужас от прочитанного. Она, вступив на российский престол, желала ввести гуманные порядки, переписывалась с учеными-энциклопедистами Европы – и вдруг такая кровавая азиатчина! И где – не в зачуханной провинции, а в центре Москвы!
Следствие началось немедленно, но длилось больше шести лет. Опросили сотни свидетелей. Выяснили о 139 загубленных жизнях, но доказать сумели только страшные убийства 30 крепостных. Каждый день следствию ставились палки в колеса, ведь род Салтыковых был влиятельнейшим, а у самой Дарьи имелись миллионы, которые она могла потратить на подкуп. Вот только фаворит Салтыков к тому времени уже давно не интересовал Екатерину II, так что государыня, невзирая на нажим Салтыковых, предпочла довести дело до суда.
Прочтя же все бумаги расследования, Екатерина долго мыла руки чуть не в кипятке, приговаривая:
– Это не женщина, не человек, это урод рода человеческого!
Суд в лице юрколлегии вынес «уроду» смертный приговор. Интересно, что Тайная канцелярия, рассматривающая дело, располагалась на Лубянке, практически… через забор с имением Салтыковой на Кузнецком Мосту. Так что при расследовании далеко ходить не надо было. Но…
Сенат, в котором было множество Салтыковых и их родственников-свойственников, заменил смертную казнь на «битие кнутом и 10 лет каторжного жития на поселении». Против Сената Екатерина не пошла, но вынесла свое решение: позорная «гражданско-сословная казнь» на Красной площади у позорного столба и пожизненное заключение без всякого права общения с кем бы то ни было. В переводе на современный язык это означало, что Кровавую Барыню привяжут к позорному столбу на Красной площади, сломают над ее головой шпагу, показывая, что она лишена дворянства, и заточат в монастырь.
И вот 7 октября 1768 года Салтычиху в холщовом саване привезли на Лобное место, привязали к позорному столбу, дали в руки зажженную свечу, а на шею повесили дощечку: «Мучительница и душегубица». Потом под одобрительное улюлюканье толпы над ней сломали шпагу. Казалось, вся Москва собралась в тот час на Красной площади. Люди сидели на крышах близлежащих домов, забирались на деревья. Стоящие ближе плевали в Кровавую Барыню, кричали бранные слова, проклинали, рыдали от жалости к ее загубленным жертвам. Крики и рыдания смешались в жутком гуле, но вдруг и его перекрыл дикий вопль – орала Салтычиха. Страшно, исступленно, но никак не покаянно.
Толпа смолкла. Что бы это значило?! Оказалось, что к ногам душегубицы бросили первого из ее подручных, которых по постановлению суда предстояло бить кнутом. Удар, второй – на плечах наказуемого показалась первая кровь, – и Салтычиха завопила в экстазе…
Потом и другие подручные Салтычихи падали под кнутами, им выдирали ноздри, их клеймили раскаленным железом. Под конец клеймили и били священника с Кулишков. Смешалось все: вопли, крики боли и ужаса. Но тот вой, что прозвучал вначале, остался самым ужасным воспоминанием всех, кто оказался в то время на Красной площади.
Прямо с Лобного места душегубицу привезли в Ивановский монастырь. Вот отчего еще в ночь накануне монахиням было приказано усердно читать покаянные молитвы. Императрица Екатерина повелела посадить Кровавую Барыню в земляной мешок навечно. Все ее подручные отправились по этапу в Сибирь, где и сгинули. Салтычиха же должна была замаливать свои грехи на хлебе и воде в глубокой узкой земляной темнице, прозванной покаянной ямой. Свет она видела, только когда раз в день ей опускали кружку с куском хлеба. Тогда к кружке привязывали свечной огарок, который очень быстро выгорал.
Однако и Салтыковы не успокоились. Они все-таки выхлопотали послабление душегубице. Салтычиху перевели в кирпичную подклеть – полуподвал с крошечным зарешеченным окошком. Но на ведьму это не оказало усмиряющего действия. Напротив! Теперь она дни и ночи выла, билась головой о стену, завидев кого, ругалась самым грубым матом, плевалась, стараясь попасть в человека.
И в таких условиях, на хлебе и воде, при дождях и снеге, попадавших в ее камеру, она протянула еще одиннадцать лет! Больше того – сумела каким-то изощренным образом совратить часового, дежурившего у ее двери. Родила от него ребенка! Солдата, конечно, прогнали сквозь строй и отправили в штрафную роту. Ребенка отдали в воспитательный дом. Но что можно было сделать с самой ненормальной дьяволицей?! Практически ничего…
Умерла Салтычиха 27 ноября 1801 года. Ей шел семьдесят второй год.
Неудивительно, что, даже когда ее не стало на этой земле, в полнолуние из камеры доносились жуткие звуки. Монахини только крестились. Не обретя в смерти покой, душегубица вопила по ночам, вгоняя всех в холодный пот. Иногда эта ведьма выла на два голоса из двух мест – из покаянной ямы и подклети одновременно. Зло множилось…
Говорят, и до сих пор в окрестностях нынешней улицы Забелина можно встретить странную тень с железным прутом в руке. Приглядевшись, встречные видят, что с прута капает кровь. Да и как же иначе, ведь это тот самый любимый железный прут, коим Кровавая Барыня обожала драть крепостных…
Встреча с «уродом рода человеческого» не сулит ничего хорошего. Не дай бог, встретите – бегите! Главное, не попасть под удар ее ржавого от крови прута… Ну а коли не повезет, идите в церковь – скорее и в любую. В Первопрестольной множество храмов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.