Глава 9
Глава 9
Эли огляделась. Ее новое пристанище, куда привел ее служитель правителя Инаса, поразило высотой сводов и простором. Через овальные огромные разноцветные отверстия проливался яркий свет. Помещение было пустым, лишь в углу стояла широкая лавка, да брошен был около нее небольшой ковер, под стать тем, что видела она у Инаса, но много бледнее и меньше.
Служитель принес еду, еду неведомую, пахнувшую тонкими ароматами, обжегшую ее необычайным вкусом. Эли несмело присела на ковер и притронулась к еде. Но ее смущал служитель, по-прежнему пристально наблюдавший за нею. Эли страстно хотелось есть, ей, никогда не ведавшей ничего подобного, хотелось наброситься на все, что ей принесли, но она не могла — этот пристальный, враждебный взгляд запрещал ей познать неизведанное доселе наслаждение — наслаждение едой. Едва прикоснувшись к еде, она нашла в себе силы отставить блюдо в сторону.
— Почему ты не ешь? — строго спросил служитель. — Тебе надо поесть, ты такая бледная, то и глядишь упадешь без сил. Скажи, что тебе еще принести. Я выполню любое твое повеление.
— Мне нужен большой кусок ткани и яркая краска… — служитель удивленно смотрел на Эли, не понимая смысла ее повеления. — Краска… творить образ животного… краска…
Эли отчаянно водила рукой по воздуху, словно изображая что-то, но по лицу служителя было видно, что он не понимает. Неожиданно он поспешно куда-то удалился, его долго не было. За это время в полном одиночестве Эли успела отведать удивительной еды. Она уже почти успокоилась и была готова приступить к работе. Служителя же всё не было.
Наконец, он явился, но пришел не один, а в сопровождении высокого молодого мужчины. Эли отметила в незнакомце проницательный взгляд и особую манеру держаться, как она теперь уже понимала, свойственную не простолюдину, но человеку благородному, живущему в богатстве и роскоши, привыкшему повелевать.
— Ты Эли? — незнакомец пристально изучал ее взглядом. — Я гудар правителя Инаса, Динас. Правитель послал меня к тебе, дабы я следил за твоею работой, она должна быть выполнена в срок. Все ли есть у тебя для работы?
— Нет, у меня пока что ничего нет, — робко сказал Эли.
— Почему? Почему нет? — строго спросил Динас, обращая свой вопрос не столько к Эли, сколько к служителю. Тот испуганно побледнел и заморгал глазами. — Он отказался снабдить тебя нужными предметами?
— Нет, нет, он пытался, но не смог.
— Не смог? Почему? Да говори яснее!
— Изображение животного должно быть огромным, чтобы все чужеземные воины могли его видеть. Для этого мне нужен большой кусок ткани, очень большой, — Эли руками постаралась показать размер холста. — И надо то, чем изображать. Чем наносить на ткань изображение.
В отличие от служителя гудар прекрасно понял Эли. Он бросил несколько отрывистых слов служителю и они вместе удалились. Впрочем, вскоре они вернулись, с ними пришли и другие люди, видимо, служители дворца. Они разложили на полу зала светлую грубую ткань. Один из пришедших служителей положил к ногам Эли тонкие пруты, должно быть, ветви растений, на концах которых были закреплены круто свернутые небольшие куски шерсти животных, рядом он поставил огромный кувшин с густой жидкостью, имевшей цвет растительности цветущей долины. Увидев все это, Эли обрадовалась, ведь принесенные предметы помогут ей выполнить работу. Странно, но она нисколько не сомневалась в успехе своей затеи, в ее душе поселилась твердая уверенность в том. Она знала, что чем искуснее и правдоподобнее она изобразит чудище, тем большим будет страх среди воинственных чужестранцев. И она немедля приступила к своей непростой работе.
Гудар Динас отослал из зала Эли всех служителей, чтобы они не отвлекали и не мешали творить изображение. Сам же остался. Он расположился на лавке, облокотясь о стену и скрестив руки на груди. Динас неотрывно следил за каждым жестом Эли, сначала настороженно и чуть насмешливо, затем всё более внимательно и заинтересованно. Поначалу гудар стеснял Эли, ей неловко было находиться под постоянным прицелом его придирчивого взгляда, но потом, увлекшись работой, она перестала обращать внимание на благородного надзирателя.
Она сосредоточилась на своем сне, переживая заново каждую его деталь. Снова и снова представляла пластинку в своей руке с изображением неведомого животного. Впрочем, она так глубоко была поражена этим видением, что, казалось, помнила каждую черточку на пластине, хранившей его изображение. Эли тонкими штрихами сделала набросок. На ткани проступили очертания двуликого образа, вздыбленной шерсти и застывшего в прыжке гибкого тела. Увидев это, гудар вскочил со своей лавки, пораженный наброском, в его душе возникло ощущение мистического ужаса. А Эли невозмутимо продолжала работу, ей предстояло главное изобразить животное в деталях.
В зале стало темнеть. Служители принесли горящие чаши. Эли предложили еду, но она отказалась. Ей предстояло сделать еще очень много, и потому надо было спешить. Впереди ждала ночь. За одну ночь ей надо было завершить свою картину. От подступавшего волнения и усталости дрожали руки, ноги затекли в коленях, но она старалась не думать о неудобствах, не думать о завтрашнем дне, усилием воли притягивая мысли к полотну. Гудар Динас ни на шаг не отходил от нее. Он не говорил с нею и ни о чем не спрашивал, лишь молча следил за каждым взмахом ее руки. С каждым новым штрихом все явственнее проступало на холсте изображение, казалось, что сей миг животное оживет и в стремительном прыжке покинет полотно, чтобы беспощадно уничтожать все на своем пути.
К середине ночи полотно было готово. Но ему надо было дать просохнуть, и потому Эли не разрешила гудару отнести сей же час картину правителю Инасу. Гудар недовольно нахмурил брови. Он оставил залу и удалился, не сказав Эли ни слова. Впрочем, Эли не нуждалась в словах — она просто валилась с ног от усталости и неимоверного напряжения, пережитого ею. Она тяжело опустилась на лавку, где еще недавно сидел гудар. Испытывая блаженство оттого, что ей можно, наконец, расслабить затекшие ноги, она вытянулась во весь рост и незаметно для себя погрузилась в глубокий сон.
А гудар Динас вскоре возвратился с самим правителем Инасом. Они вошли в залу, ярко освещаемую горящими чашами, и увидели спящую Эли. Инас дал знак Динасу, означающий, что не стоит будить девушку, они и без нее смогут рассмотреть холст с изображением животного. Долго и пристально Инас изучал картину Эли. Динас видел, что лицо правителя не осталось бесстрастным, как не смог сохранить отстраненность и сам гудар. Тени разных чувств скользили по лицу правителя То. Он поднял глаза на Динаса и в его взгляде гудар прочел восхищение, смешанное со знакомым и ему самому мистическим страхом. Они поняли друг друга без слов: это изображение, и в правду, могло вселить ужас и страх в души врагов, и обратить их в бегство.
— Девушку покормили? — осведомился Инас, устремив свой взгляд на спящую Эли.
— Вечером она отказалась от еды, — тихо сказал гудар.
— Почему? С нею плохо обращались?
— Нет, она торопилась, боялась, что не успеет к назначенному сроку.
— С наступлением рассвета холст надо перенести на стены города и развернуть его там перед чужеземцами. Девушка пусть пока останется здесь.
Эли проспала весь день и открыла глаза лишь, когда сумерки начали опускаться на город. В зале по-прежнему горели чаши, на ковре опять стояло большое блюдо и кувшин с питьем. При виде еды Эли почувствовала острый голод, как будто не ела несколько дней. Она жадно набросилась на кушанья, благо, что в зале она была одна, никто не мешал ей насытиться аппетитными ароматными яствами.
И только сейчас Эли увидела, что ее холста нет. Она подскочила в страхе. Поначалу она решила, что холст украли, потом ей подумалось, что его уничтожили. Ей и в голову не могло прийти, что картину унесли на стены города, где она и должна была оказаться. Эли казалось, что она уснула лишь на несколько мгновений. Что же могло за это время случиться?
Ее терзания нарушил худой служитель, которого к ней приставил правитель Инас. Он вошел и почтительно поклонился Эли, словно она была не простолюдинкой. Она удивленно смотрела на него, поражаясь случившейся с ним перемене. Служитель вежливо спросил ее, сыта ли она. Потом он сказал, что Эли приглашает к себе правитель Инас. И тогда она испугалась по настоящему, ее охватил ни с чем несравнимый ужас. Ей вдруг подумалось, что правитель отдаст ее хозяину, ведь она не помогла городу, не сохранила картину, она обманула Инаса.
На подгибающихся ногах, дрожа от страха, Эли плелась вслед за служителем по тому же длинному коридору, которым он вел ее накануне. Несколько поворотов, и перед Эли вдруг распахнулись резные двери, и она оказалась на пороге огромного зала, где звучала красивая музыка. На узорных коврах возлежали благородные мужи в праздничных одеждах с кубками в руках, перед ними стояли бутыли с напитками и кушанья. Все взгляды вмиг обратились к ней. Оказавшись в таком блестящем окружении, Эли совсем растерялась. Она увидела Инаса, вставшего к ней навстречу. Он был весел и улыбался. Инас тепло приветствовал Эли.
— Дорогие мои гости, — сказал он, обращаясь к окружающим, — я хочу представить вам девушку, которая спасла наш То своим искусством. Видимо, ей помогал сам Творец, раз он послал ей этот удивительный пророческий сон, Но и ее заслуга высока, ведь она не побоялась во всеуслышанье рассказать о нем, она не побоялась предложить нам помощь.
— Милая Эли, — продолжил Инас, уже обращаясь к ней, — ты так крепко спала, что не знаешь ничего из того, что произошло. Мы сей час как раз празднуем нашу победу. Чужеземцы с раннего утра готовились завладеть То. Но, увидев изображение животного, они остолбенели, на их лицах изобразился неописуемый ужас, спустя мгновения, они устремились прочь от животного, пред которым они, видимо, действительно, испытывали ужас и страх.
Слова Инаса перемешались с восторженными возгласами гостей, не умевших скрыть своей великой радости перед чудесным спасением. И только одна Эли, подобно чужеземным воинам, находилась в состоянии оцепенения. Ей казалось все происходящее продолжением ее сна.
— Мы в долгу у тебя, Эли, — продолжал, между тем, Инас, — проси любой награды и ты ее получишь. Скажи, чего ты хочешь!
До Эли, наконец, дошло, что от нее ждут ответа, все ждут ее слов. Правитель Инас сказал, что он выполнит любое ее желание. Но что же, действительно, ей нужно? Ей вдруг вспомнилось ее житие за перевалом, вспомнилась та холодная равнина, где остались ее сородичи. Слезы подступили к ее глазам. Как она может что-то просить для себя, если те, кто ее вырастил, и кто был рядом с нею все это время, замерзают на пронизывающем ветру? Нет, ей нечего желать для себя, для себя ей ничего не нужно.
— О, достославный правитель Инас, — в великом волнении начала говорить Эли, — я пришла в То из-за перевала.
— О-о-о! Из-за перевала! — послышались восхищенные возгласы. — Смелая девушка!
— Я едва нашла дорогу в То. Там за перевалом в холодной равнине обитает много людей. Там люди живут впроголодь, выращенного с большим трудом урожая едва хватает, чтоб кормить детей раз в день. Они не смеют искать другой доли, ибо знают, что прокляты навсегда. Живущие по эту сторону перевала не хотят видеть тех, кто живет за ним. Даже дорогу из-за этого вырастили с гору. О, достославный Инас, будь милостив к этим людям, разреши им вернуться в этот мир! Я смиренно прошу тебя об этом на коленях.
Эли опустилась на колени и склонила голову в ожидании гнева или милости Инаса. Наступила тишина. Инас переглядывался со своими гударами.
— Твоя просьба, — сказал Инас, поднимая Эли с колен, — еще раз подтверждает то, что ты удивительный, непростой человек. Любой бы, окажись он на твоем месте, просил бы камней и дорогих тканей, а не милости для бедных сородичей. Но будь по-твоему! Я повелеваю снять запрет для возращения в наш мир людей из-за перевала, чьи предки много веков назад прогневали тогдашнего правителя То, и о которых мы давно забыли. Гудар Динас, подготовь указ, разрешающий открыть дорогу через перевал для жителей тех мест.
Инас опять обратил свой взор к Эли. Она низко поклонилась в знак своей благодарности, которую словами выразить ей было невозможно. Правитель То смотрел на Эли, словно ожидая чего-то, ожидая еще каких-то ее слов, но она молчала. Она чувствовала себя полностью вознагражденной, желать большего она и не могла, так как никогда бы и подумать не смела о том, что ей доведется стать спасительницей для людей, томящихся за перевалом.
— Мне ясно, что лично для себя ты ничего не попросишь, — сказал, наконец, Инас. — Тогда я скажу сам, за тебя. Нам не доводилось видеть людей, умеющих так искусно творить картины, и потому мы не можем отпустить эту девушку без того, чтобы не предложить ей возможности заниматься этим здесь у нас в То.
Эли не верила своим ушам. Как, она будет заниматься этой увлекательной работой, самой лучшей из всех! Ей не придется больше делать то, чему всегда противилась ее душа, ее внутренняя сущность!? Эли хотелось упасть к ногам великодушного Инаса и целовать то место, где он стоял. Она не умела выразить то, что чувствовала, она лишь тихо плакала, закрыв лицо руками.