Глава 21. «Великое Братство Азии»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 21. «Великое Братство Азии»

1

Еще в те дни, когда Яков Блюмкин с экспедицией Н. К. Рериха куролесил по горам и пустыням Западного Китая, начальник Иностранного отдела ОГГТУ Михаил Трилиссер позаботился о дальнейшем местоположении суперагента. Через представителя Коминтерна в Монголии Амагаева он выяснял возможность устройства Блюмкина советником Государственной Внутренней Охраны Монголии (ГВО) — местного подобия ОГПУ.

Для резидента место это было чрезвычайно удобным. Оно позволяло отслеживать весь поток сведений, поступавших из сопредельных стран, и держать под контролем Центральную Азию. В переписке с Амагаевым Трилиссер не называл имени Блюмкина, но намекал, что речь идет о «крупном работнике, которому заранее нужно обеспечить положение и авторитет»[150].

И вот, когда в сентябре 1926 года Блюмкин оказался в Урге, у него появилась масса забот с дальнейшей судьбой рериховской экспедиции и агентурной работой. Впрочем, к этому прибавились и личные неприятности. Неуживчивый, заносчивый и истеричный, он сразу же вступил в конфликт с начштаба Монгольской армии, советским инструктором В. А. Кангелари. Тому особенно не понравилось, что вновь прибывший работник на одном из первых заседаний партактива ячейки ВКП(б) поднял вопрос об организации в Монголии Народного университета имени Я. Г. Блюмкина. В кулуарах Кангелари называл резидента ОГПУ склочником и трепачом. Он не раз жаловался на его поведение в Москву— начальнику Разведупра Берзину и в Центральную Контрольную Комиссию. Но судьба берегла Блюмкина. Вскоре не он, а Кангелари был отозван в Союз, а на его место из Москвы прислали товарища Шеко. Советник ГВО Блюмкин был в глазах Трилиссера настоящим профессионалом, знавшим английский, монгольский и другие языки. Кроме того, он имел опыт нелегального пребывания в сопредельных районах Китая, Британской Индии и Афганистана и был если не стержнем всей тибетской интриги с Таши-ламой, то по крайней мере ее генератором и разработчиком — а в этой истории, как думал начальник ИНО Трилиссер, черт голову сломит. Резидент знал все тонкости проводившейся операции, и пусть он даже трижды склочник, считали на Лубянке, не может быть и речи о его переводе и отзыве в Центр. К тому же у Блюмкина сложились неплохие отношения с начальником Государственной Внутренней Охраны Монголии Хаяном Хирвой.

2

Жизнь доктора Рябинина сделала крутой поворот. Впрочем, он привык к таким поворотам. В его жизни их было достаточно. Когда в середине 1926 года он узнал о приезде Рериха в СССР, старые воспоминания унесли его в 1898 год, тогда они впервые встретились в его медицинском кабинете. Их соединил интерес к необычным проявлениям человеческого духа, к таинственным способностям медиумов и к нездоровью Елены Ивановны, жены художника. Рерих обратился к доктору, молодому, но уже известному тогда в столице специалисту, занимавшемуся исследованиями и терапией эпилепсии. Насчет этой болезни были разные мнения. Отдельные авторитеты видели в ней не столько болезнь, сколько дар. Вот так случайно врач и художник стали встречаться в медицинском кабинете. Потом были мистические бдения, вертящиеся столы, странствующие маги, мартинистская ложа и звание розенкрейцера, говорившее о принадлежности обоих к братству тамплиеров.

Столь же приятной, как давняя встреча, стала для Рябинина телеграмма, пришедшая в его ленинградскую квартиру из далекой Урги, от Рериха. Художник предлагал ему присоединиться к экспедиции, направлявшейся в Тибет, страну, запретную для европейцев. И хотя у доктора было много других дел, он все же рискнул и, бросив все, решил стать паломником в страну Востока и влиться в караван, формировавшийся в Урге. Согласно предложению Рериха, доктору сначала нужно было отправиться в Москву для встречи с сотрудниками Музея Рериха в Нью-Йорке — русскими американцами Морисом и Зинаидой Лихтман. Они жили в роскошных апартаментах гостиницы «Метрополь», которую революционная власть переименовала в 1-й Дом Советов. Наблюдая несколько дней жизнь американской пары, Рябинин не переставал удивляться, как вольно те чувствовали себя в Москве, где каждый шорох согласовывался со Старой площадью и Лубянкой. Однажды, накануне отъезда в Ургу, доктор не выдержал и сообщил Лихтманам о своих наблюдениях за ними и тех вопросах, возникавших как бы против его воли. Взять хотя бы их триумфальные посещения различных комиссариатов и Горного отдела.

В январе вечереет рано. Из номера, где шел этот разговор, был виден Большой театр. Вот по площади промаршировал отряд красноармейцев. Морис Лихтман смерил доктора взглядом, полным превосходства, и изложил то, что, наверное, говорить был не должен. Рассказанное американцем не просто ошеломило Рябинина, оно открыло ему то, что раньше казалось несерьезной игрой в тайны. Теперь, после рассказа Лихтмана, эта «игра» как бы обрела плоть, превратилась в серебристую паутину тайных обществ, лож и центров, покрывших земной шар. Речь Мориса вначале была сумбурной и прерывалась многозначительными взглядами, но в целом она свелась к следующему:

В 1922 году в Америке, а точнее, в Нью-Йорке, Рерих организовал тайное общество «Всемирный Союз Западных Буддистов» (ВСЗБ) и встал во главе материнской ложи «Орден Будды Всепобеждающего», или иначе «Майтрейя сангха» — что одно и то же. Он сделал это как обладатель одного из высших посвящений, как мартинист-розенкрейцер. Среди членов ордена оказались крупные американские бизнесмены, физики и политики, чье влияние на положение в США было весьма сильным. Образовавшееся общество успешно установило связь с подобными организациями в СССР и Красной Монголии. В Советской России это прежде всего «Единое Трудовое Братство», включившее в свои ряды как блестящих мистиков, так и крупных функционеров ВКП(б) и ОГПУ Доказательством могущества ЕТБ и является все то, что удивляло Рябинина. В Монголии «Всемирный Союз…» благодаря ЕТБ вступил в контакт с «Великим Братством Азии», во главе которого стоит начальник секретной службы ГВО — Хаян Хирва. Когда-то этот незаурядный человек был посвящен в оккультные тайны в одном из мистических монастырей Монголии и вошел в тибетское тайное общество «Братья и друзья тайного», основанное поэтом и мистиком Миларепой несколько столетий назад. Впоследствии даровитый интеллектуал Хаян Хирва много путешествовал, даже состоял членом международного эсперантистского общества «Верба Стелла» — «Зеленая звезда» и причислял себя к ученикам автора идеи международного языка Заменгофа. Хирва был известен многим духовидцам России, прекрасно знал его и Рябинин, так как еще до русской революции Хирва, изучая эсперанто, прибыл в Санкт-Петербург и вошел в общество мартинистов, достигнув степени розенкрейцера.

«Великое Братство Азии» — самая могучая организация на Востоке. Его центры находятся не только в Монголии, но и в Сиккиме, Непале, Ладакхе и Афганистане, где некоторые главы общин секты исмаилитов посвящены в его тайну.

Члены этого братства присутствуют в ближайшем окружении главных жрецов Тибета — Далай-ламы и Таши-ламы. Кроме того, братство находится в прямом диалоге с еврейскими хасидами, русскими сектантами — кержаками и голбешниками, проживающими в Западном Китае. Далее следуют бенгальские мистики-террористы из «Белого лотоса» и китайские «Общество старшего брата» и «Красные пики».

Многие в Британской Индии знают о существовании просоветской подпольной организации «Ассоциация борцов за признание Западного Тибета». Колониальные власти считают ее за серп, молот и прялку в гербе порождением Коминтерна. Но мало кому известно, что это всего лишь одно из детищ «Великого Братства Азии».

Обладая такой колоссальной мощью, «Единое Трудовое Братство» и «Великое Братство Азии» всерьез заинтересованы в успехе посольства «Всемирного Союза Западных Буддистов» и будут способствовать тому, чтобы оно достигло Лхасы и вело там переговоры с Далай-ламой. Причем реально представляя, что Далай-лама будет вынужден считаться с их силой, тайные общества предлагают Рерихам идти в запретный для европейцев Тибет открыто, не скрываясь, и стать первой делегацией белых буддистов, которая достигнет столицы горной страны. На экспедицию станет работать вся техническая и интеллектуальная мощь обществ — это будет что-то невиданное.

Рябинин был поражен услышанным. Но лишь позднее, прибыв в Ургу, он понял — Лихтман не знал всей правды. Она принадлежала только Рериху.

3

Двадцать восьмого февраля 1927 года в Министерство иностранных дел Монголии поступила Вербальная нота из полномочного представительства СССР. Ее текст звучал как руководство к действию:

«Полномочное представительство Союза ССР просит почтенное Министерство иностранных дел не отказать в любезности в выдаче охранной грамоты академику Рериху Николаю Константиновичу, с супругой и сыном Юрием Николаевичем Рерихом, на право беспрепятственного перехода границы Монгольской Народной Республики в пограничном пункте Юм-Бейсе и провоза без досмотра всего имущества художественно-археологической экспедиции Н. К. Рериха, в том числе экспедиционного оружия и валюты в размере 25 000 мексиканских долларов, необходимых для продолжения работы экспедиции за пределами Монгольской Народной Республики.

Отдел Дальнего Востока Н.К.И.Д.

13/4-1927»[151].

Народный комиссариат иностранных дел в пространном документе не указывал ни гражданство Рерихов, ни причину своих забот, ни конечный пункт путешествия. Он просто просил «не отказать в любезности» и не досматривать «всего имущества». Подобного рода просьбы и раньше поступали в Монгольский МИД из СССР. Но во всех остальных случаях они касались только дипломатов. На языке протокола подобный документ был не чем иным, как заявлением НКИД о дипломатической неприкосновенности своего сотрудника и о придании ему дипломатического иммунитета. Впрочем, в Москве зря беспокоились о судьбе художника. В Урге он нашел самый горячий прием.

Охрана каравана была собрана из граждан Монголии: бурят и монголов. Они были военнообязанными и «были освобождены от службы ввиду их отправки с миссией»[152]. Целыми днями этих монгол муштровал Юрий Рерих, проводя с ними многочасовые занятия, где изучались приемы боя и отражение атак противника. Так создавалось и крепло ополчение Шамбалы. Знаком его стал — акдорже, древний мистический символ. «Все служащие прикрепили маленькие значки акдорже на шапки и такими ополченцами ходят по Улан-Батор-хото»[153], — с удовлетворением записывал Рерих в свой дневник. Помимо мобилизованных, Хаян Хирва, как начальник ГВО, предложил каравану двух надежных людей— ламу Ламаджана и монгольского красноармейца Даву Церемнилова.

Здесь же членами каравана стали несколько граждан СССР— бурятских буддистов, возглавлявшихся доверенным лицом Агвана Доржиева, ламой ленинградского дацана Малоновым. Этот монах вез в Лхасу секретное послание от своего патрона и его рекомендательное письмо о Рерихе.

По плану экспедиция вначале должна была пересечь территорию Монголии и китайскую провинцию Ганьсу на автомобилях. Далее уже в пределах границы Большого Тибета, население которого лишь номинально подчинялось Далай-ламе, предполагалось встать базовым лагерем. За время стоянки намечалось закупить провиант и вьючных животных для дальнейшего следования в Лхасу, так как дороги в горах в это время года для автомобилей непроходимы. Заведующим транспортом миссии стал врач из Харбина Портнягин Павел Константинович, молодой человек, прекрасно знавший степь и нравы местных жителей. В дальнейшем на нем лежала миссия связного, посылавшего сообщения о ходе экспедиции в Торгпредство СССР в Урге, имевшие приписку для «Я. Г Б.», то есть Якову Григорьевичу Блюмкину.

Среди множества забот Рериха в Урге особое место занимали книги «Община» и «Основы буддизма». Последняя была написана его женой. Они должны были выйти в местной монгольской печатне.

Ургинская типография находилась за Народным университетом имени Я. Г Блюмкина. Прежде чем пройти в нее, Яков Григорьевич устроил Рериху экскурсию по учебному заведению. Почти у каждого кабинета висел его портрет с короткой справкой о нем — выпиской из первой советской энциклопедии.

«Как фотография? — спрашивал резидент. — Ничего? Сам вешал. Они не додумались. С трудом осваивают азбуку классовой борьбы».

Типография представляла собой небольшой мрачный барак. Одна из его комнат была отдана под отделы, во всех остальных находились машины. Столы здесь были завалены протоколами съездов, бланками, удостоверениями. Возле новенькой машины обсервер-пресс, работавшей от электродвигателя я привезенной только что из Берлина, шныряли трое печатников. Главным был сердитый русский, отдававший какие-то неразборчивые команды. Двое остальных — китаец и монгол — юрко бегали с высунутыми языками вокруг типографского станка, создавая иллюзию какой-то адской работы.

«Литографы у нас в основном из монахов, ламы» — сказал Рериху начальник обсервер-пресса.

Николай Константинович наугад взял несколько несброшюрованных листов из печатавшейся здесь «Общины» и прочитал, поглаживая бородку: «Монолитность мышления бесстрашия создавала Ленину ореол и справа и слева. Даже в болезни не покинуло его твердое мышление. Его сознание как в пещеру сосредоточилось, и вместо недовольства и жалоб он удивительно использовал последнее время. И много молчаливой эманации воли посвятил на укрепление дела. Даже последний вздох он послал народу.

Видя несовершенство России, можно многое принять ради Ленина, ибо не было другого, кто ради общего блага мог бы принять большую тяготу. Не по близости, но по справедливости он даже помог делу Будды»[154].

— Что, хорошо вышло? — не унимался начальник обсервер-пресса.

Но Рерих не ответил. Он рассматривал литографию со своей картины «Будда Всепобеждающий», выполненную типографским ламой. Николай Константинович уже собирался уходить, как вдруг взгляд его задержался на еще одной странице — странице с приветом друзьям из «Единого Трудового Братства». Это была обычная строчка: «Чуткость аппарата В. Б. позволяет читать волны неосторожных мыслей мира»[155].

В «Общине» Рерих изложил принципы построения государства, основанного на элементах коммунизма и «очищенного» Николаем Константиновичем буддизма. Образ этого идеального во всех отношениях мира должен был, по мысли автора, вдохновить его новых знакомых из «Единого Трудового Братства» и «Великого Братства Азии». Выход книги и путешествие в Лхасу к Далай-ламе Николай Константинович рассматривал как два равноценных этапа паломничества, паломничества под флагом Америки и «Всемирного Союза Западных Буддистов».

Тибет был закрыт для европейцев. Только паломники, отправлявшиеся помолиться святыням буддизма, могли получить пропуск в загадочную страну. Для этого они обращались к тибетскому консулу Лобсангу Чолдену, находившемуся в Урге, и он выдавал специальный документ. Все богомольцы, приходившие в консульство, были либо монголами, либо тувинцами, либо бурятами, калмыками и алтайцами. Каково же было удивление тибетского дипломата, когда в ноябре 1926 года в миссии появились европейцы и — больше того — русские. Правда, посетители называли себя американцами. Один из них прекрасно говорил по-тибетски, но не на лхасском диалекте, а на том, что свойствен уроженцам Сиккима. Оба европейца были родственниками— отец и сын. Тот, что постарше, назвался художником, младший — ученым. Посетители просили выдать им разрешение на переход тибетской границы как буддистам-паломникам.

«Наше знание буддизма дает нам право пользоваться тем же вниманием»[156],— обратился к консулу пожилой европеец. Этот человек с клинообразной бородкой еще больше поразил дипломата, когда заявил, что является Главой и послом «Всемирного Союза Западных Буддистов» и что эта организация, штаб-квартира которой находится в Нью-Йорке, уполномочила его встретиться с Далай-ламой XIII для сообщения ему конфиденциальной информации — ее он сможет открыть лишь Его Святейшеству лично.

Консул был чрезвычайно обескуражен таким заявлением, но согласился помочь с разрешением на въезд в Тибет. Он сообщил, что, так как дело сложное, ему придется связаться с Далай-ламой и передать информацию о миссии «Всемирного Союза Западных Буддистов».

В феврале 1927 года консулом был отправлен специальный представитель в Пекин с поручением: связаться по телеграфу с Лхасой и запросить ее об отношении к «западным буддистам». В марте посланец вернулся в Ургу с известием о положительном решении, и консул оформил документы миссии, снабдив Рериха письмом к Далай-ламе. При вручении документов в консульстве присутствовали Лихтманы и Рябинин. Теперь оставалось решить транспортные проблемы и двинуться в путь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.