Глава 5 ТВЕРДЬ РОССИИ (Эпоха Московского царства)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

ТВЕРДЬ РОССИИ

(Эпоха Московского царства)

Бог благословит тебя и распространит

город этот паче всех других городов;

и будет род твой обладать местом сим

во веки; и руки его взыдут на плещи

врагов ваших…

Св. митрополит ПЕТР

…Два Рима падоша, а третей стоит,

а четвертому не быти.

Старец ФИЛОФЕЙ

Мой взор мечтанья оросили:

Вновь — там, за башнями Кремля, —

Неподражаемой России

Незаменимая земля.

Игорь СЕВЕРЯНИН

В истории России можно обнаружить названия семи городов, которые в разное время так или иначе являлись столицами государства. Первым стольным градом, согласно легендарной истории, стал Словенок Великий, построенный праотцем Словеном на берегах Волхова. Неподалеку его брат Рус воздвиг другой древний город — Русу (нынешняя Старая Русса), которая столицей не стала. Как мы помним, это случилось в 2409 году до новой эры. Сколько простоял процветающий град Словенок на Русской земле — про то мы теперь не знаем. Известно лишь одно: город погиб в огне пожара, сгорел дотла, и на его месте вскоре был построен другой город, названный Новым, Новоградом (нынешний Новгород Великий). Случилось это, скорее всего, уже в новое время, но столицей он сделался — причем очень не надолго — лишь в 862 году, когда сюда был призван князь Рюрик, положивший начало первой царской династии Рюриковичей.

Но до Новгорода у Рюрика уже была столица: как сообщает Ипатьевская летопись, князь срубил ее в Старой Ладоге, город, и по сей день сохранившийся на карте России. Но и это еще не все: по глухому упоминанию в летописях, у Рюрика до того была еще одна столица. Название ее не сохранилось, но известно, что она располагалась на одном из островов Ладожского озера. Карамзин считал, что это был остров в устье реки Воксы, где первоначально находился древний русский город Корела, переименованный после шведской аннексии в Кексгольм, а после временного захвата буржуазной Финляндией — в Какисалми, но в 1940 году после советско-финской войны вернувшийся в состав Ленинградской области под названием Приозерск. Действительно, здесь на острове в устье Вуоксы сохранились развалины древней крепости, но можно ли их считать останками первой столицы Рюрика, сказать трудно. А островов на Ладоге (поименованной так в честь древнеславянской языческой богини любви Лады) более чем достаточно — в их числе и Святой остров Валаам (по имени другого языческого божества — Ваала-Велеса).

Так или иначе, с именем Рюрика связано две или три столицы. Дальнейшая история известна. После захвата Киева Олегом Вещим столица Древней Руси была перенесена с берегов Волхова на берега Днепра, оттуда переместилась во Владимир-на-Клязьме и, наконец, — в Москву. Известны две попытки дальнейшего перенесения столиц. Сначала царь Иван IV Грозный на несколько лет (с 1568 по 1576 год) объявил главным городом России Александровскую слободу, но в роли столицы она продержалась всего несколько лет. Царь Петр I построил новую столицу на берегах Невы, но в качестве стольного града Санкт-Петербург просуществовал чуть более двух столетнй, к тому же разделяя свое звание с прежней столицей — Москвой, — пока не потерял его окончательно.

Возникает вполне естественный вопрос — почему? Почему именно Москва на протяжении вот уже более полутысячелетия остается центром притяжения не только всех российских земель и народов, но и концентрацией государственности, культуры, пассионарности и несгибаемого духа? Случайно это или не случайно? Безусловно — не случайно.

Начиная с XIV века полюс российской пассионарности постепенно перемещается в Москву. Москве просто на роду было написано стать ноосферным и геополитическим центром Русского государства, что обусловлено ее географическим, геофизическим и космопланетарным положением. Все остальное — производное от данного факта и сопутствующих ему обстоятельств.

Еще в XIX веке естествоиспытатели Московского университета выдвинули идею: само географическое положение Москвы, связанное с котловинообразным характером природного ландшафта, сыграло решающую роль в превращении ее в столицу — сначала княжества, а затем царства и империи. Наибольший вклад в обоснование данной концепции, к которой благосклонно отнеслись историки, внес известный биолог-эволюционист, еще при жизни прозванный русским Кювье, Карл Францевич Рулье (1814–1858). В начале своей блестящей научной и профессорской карьеры он занимался геологическими и палеонтологическими исследованиями Подмосковного бассейна и пришел к выводу, что Московская геологическая котловина, расположенная между Валдайской возвышенностью и началом Черноземной зоны, когда-то являлась дном обширного древнейшего моря. Характер ландшафта, горизонтальных пластов, залегающих здесь однородных пород и иные естественные и социальные причины и обусловили появление на этой территории Московской державы и ее столицы, уже тогда называемой «сердцем России».

В XX веке эту идею развил и наполнил «энергетическим содержанием» известный геолог и планетолог Геннадий Григорьевич Кочемасов. На основе скрупулезного анализа современных геологических данных и использования метода волновой тектоники он показал, что Москва является центром восточноевропейской платформы, а также местом пересечения геофизических полей и тектонических линий, неразрывно связанных с энергетикой космоса (см.: Кочемасов Г.Г. Москвы священные пределы // Наука и религия, 1998, № 8). На языке геологии, усиленном публицистическим дарованием автора, это звучит следующим образом:

«Откройте карты Земли, взгляните на глобус — и вы увидите, что наша планета не есть некое безликое творение. Она — со своей неповторимой изюминкой, явной печатью космических сил. Земля, как, впрочем, и другие небесные тела, пребывая в извечном движении, принимает на себя могучую волновую энергетику космоса. Потому она и деформируется, коробится. На ее поверхности обязательно что-то возвышается, втягивается, опускается… Так и только так формируется геологический, литосферный лик Земли, отсюда симметричное и антисимметричное строение геосфер, неодинаковый вид полушарии, „лоскутный“ облик коры. Под мощным воздействием планетарных волн сформировались и другие физические примечательности, к примеру прилегающие друг к другу кольцевые геосуперструктуры, диаметром около 500 километров. Одна из них — Восточно-Европейская, охватывающая территории Европы, Западной Сибири, части Северного Ледовитого океана, Северной Африки и Ближнего Востока, а ядром этой структуры является геологически устойчивая Русская плита, в самом центре которой — Москва. Да-да, наша столица оказалась на пересечении двух тектонически ослабленных зон, образующих четыре главных разноподнятых сектора».

Полученных выводов (особенно с учетом других геофизических и геокосмических факторов) вполне достаточно для убедительного объяснения многих феноменов пассионарных вспышек, происходивших когда-либо и происходящих поныне в границах Московского региона. Любопытно также отметить, что столицы подавляющего большинства древних и современных государств располагаются не на берегах морей и океанов (хотя исключения есть, и они общеизвестны), а в глубине суши.

Кроме того, специалисты давно обратили внимание на резкие перепады гравитационного поля в Москве, связанные, по их мнению, с ее центральным положением. В фундаменте Русской плиты — как раз под Москвой — имеется узкая и глубокая (до 25 000 метров) впадина. Геофизик Михаил Лоджевский считает, что именно ее очертания и направленность вектора влияют на изменение силы тяжести в столице. Это интуитивно учитывали строители церквей в старой Москве, что вполне можно расценивать, как интуитивную реализацию Божественного космического предначертания (я бы еще добавил: и своевременную ноосферную подсказку).

Геолог Сергей Белов, опираясь на проведенную недавно высокоточную гравитационную и сейсмическую разведку столичных недр, отмечает, что положение Москвы уникально, ибо она располагается в пределах ярко выраженного гравитационного минимума, причем территория Кремля находится в области наибольших перепадов силы тяжести, и наивысший из них сконцентрирован как раз там, где взметнулась ввысь колокольня «Иван Великий». Хотя многие древнерусские города — Новгород, Рязань, Смоленск, Калуга, Вологда, Белозерск и другие — тоже располагаются в пределах аномальных участков, — перепады изменений гравитационного поля, как показывают измерения, там несравненно ниже. Таким образом, по геологическим и геофизическим данным Москва объективно занимает первое место среди всех городов Древней и Средневековой Руси.

Геологи не устают подчеркивать, что Москва располагается в пределах широтновытянутого древнего рифта, проходящего через район Теплого Стана. Именно тут нередки провалы грунта и разрушения зданий, и еще в 1841 году здесь отмечались подземные удары, языки багрового пламени над поверхностью, ложные солнца и другие аномальные атмосферные явления. Недаром один из районов данной аномальной территории издавна получил в народе недобрую славу и назван из-за постоянно наблюдаемой чертовщины Чертановом. То же, по-видимому, и с Чертольем, названным так по «гиблому месту» — оврагу Черторыл (то есть, который «черт рыл») — в центре Москвы, почти что у самого Кремля: именно здесь облюбовали себе место опричники Ивана Грозного и устраивал кровавые вакханалии Малюта Скуратов. Не подлежит сомнению, что аномальная эндогенная активность земных недр и повышенные земные энергопотоки непосредственно и опосредованно влияют на активность и духовную энергию отдельных людей и населения в целом, обусловливая в том числе пассионарность выдающихся личностей или же всего этноса. (См.: Белов С. Судьба народов — предначертание недр // Чудеса и приключения, 2000, № 4).

Известный исследователь и популяризатор науки Евгений Лазарев увидел в компьютерных расчетах Кочемасова и математических расчетах других ученых глубокий сакральный смысл: если слегка упростить контуры всех описанных разломов в кристаллической платформе Русской равнины, а также кольцевых структур, окружающих нашу столицу, то получится священное число «семь»! Москва как бы располагается за семью незримыми (я бы добавил — ноосферными) стенами или на вершине символической семиступенчатой горы (рис. 123).

Рис. 123. Рисунок О. Коновалова

Современные ученые (С.Н. Смирнов и др.) пошли еще дальше, отметив повышенный уровень теллурического («земного») излучения в Московском регионе. Это связано в первую очередь с тем, что именно здесь проходят два трансконтинентальных разлома: один из них ориентирован с юго-запада на северо-восток, другой — с северо-запада на юго-восток; оба пересекаются на северо-западе столицы (рис. 124). Усилению теллурического излучения способствует и холмистый рельеф местности (знаменитые семь холмов и другие возвышенности в черте Москвы), а также реки и связанные с ними подземные воды. Особая энергетика Москвы подпитывает и ее жителей, определяя их облик и поведение. Последнее бросается в глаза и сегодня. Московский ритм жизни разительно отличается от любого другого. Даже субъективно: любому приезжему жизнь в столичном мегаполисе представляется как на ускоренной киноленте. Напротив, коренному москвичу, приехавшему в любой другой российский город, тамошний темп жизни кажется замедленным.

Рис. 124. Трансконтинентальные разломы в Московском регионе

Сакральные геомагнитные «точки» Москвы и прилегающей области были известны с незапамятных времен и использовались для отправления религиозного культа. В некоторых издревле священных местах (например, на Красном холме за Яузой) археологи обнаружили останки языческого святилища. Геоактивные точки, связанные с тектонической структурой города, обусловили и его архитектурно-строительный облик. Общеизвестно, что исторический центр российской столицы сформировался на основе кольцевидного принципа. Но это в проекции, если смотреть сверху. В других же проекциях, например, если смотреть сбоку, кольцеобразные структуры становятся куполообразными. На вершине самого большого из таких куполов, к тому же находящегося в центре, построена главная русская святыня — Кремль с его храмами, дворцами, стенами и башнями. И это отнюдь не случайно!

От себя добавлю также, что слабовогнутая московская котловина является естественной антенной не только для теллурического и геофизического излучения, но и для приема ноосферной информации. Аналогичную роль, по-видимому, играла слабовогнутая степная котловина, в центре которой был построен знаменитый спиралеобразный город-крепость Аркаим. Археологи и многочисленные посетители Аркаимского комплекса обычно обращают внимание лишь на останки уникального сооружения (в настоящее время они засыпаны и находятся под землей). Однако стоит оглядеться окрест и тотчас же становится понятным, почему именно здесь устроили некогда перевалочный пункт индоарии, мигрировавшие в свое время с севера на юг. Аркаим был построен почти в самом центре огромного и величественного поля, по окружности которого возвышаются холмы и сопки, издали похожие на курганы. Все вместе это создает образ гигантского слабовогнутого блюда или своеобразной ландшафтной антенны, улавливающей и усиливающей ноосферную информацию. Не это ли предопределило выбор арийских жрецов и вождей, повелевших много тысяч лет тому назад: быть здесь городу!

Подсознательная приверженность древних ариев (а славяне и русские являются их прямыми наследниками) к спиралевидным символам генетически обусловлена их северным происхождением (считается, что распространенные по всему северу спирали и лабиринты — позже они проникли на юг — являются проекцией движения некоторых светил на полярном небе). В дальнейшем «спиральные предпочтения» нашли свое отображение и в градостроительной практике, что, в конечном счете, отразилось и в исторической планировке Москвы. Александр Асов совершенно справедливо усмотрел в схеме расположения укреплений российской столицы (а ныне и расположения ее улиц и застроек) изоморфное воспроизведение все того же Аркаима (рис. 125) (см.: Асов А. Москва — третий Аркаим. — Наука и религия, 1997, № 8).

Рис. 125. Схема построек Аркаима (вверху)

и схема укреплений Москвы (внизу)

* * *

В летописях очень скупо освещаются начальные этапы Московского княжества. Здесь много пробелов, недоговоренностей, нестыковок с другими источниками, подчисток, позднейших вставок и восхвалений в угоду конкретным лицам великокняжеского или же царского звания. В период с 1568 по 1576 год в Александровой слободе — политическом центре царской опричнины — по личному заказу Ивана Грозного был создан грандиозный Лицевой летописный свод. До наших дней дошло десять томов (ныне рассредоточенных по разным хранилищам) этого беспримерного в истории русской книжности труда, украшенного шестнадцатью тысячами (!) великолепных миниатюр (рис. 126), наиболее показательные из которых традиционно воспроизводятся в учебниках, энциклопедиях и книгах исторического содержания. Некоторые из томов Лицевого свода безвозвратно утрачены; среди них и том, посвященный начальной русской истории. Нет нужды говорить, что это рукописное творение носило сугубо официозный характер: все, относящееся к историографии Московского государства, было подвергнуто в нем откровенной лакировке.

Рис. 126. Миниатюра Лицевого свода, иллюстрирующая первое упоминание Москвы в русских летописях — встречу Юрия Владимировича Долгорукого с князем Святославом Ольговичем 4 апреля 1147 года

Точно такой же тенденциозностью в пользу московских правителей грешит и знаменитая Степенная книга, авторство которой приписывают митрополиту московскому Афанасию (родился в начале XVI века — умер между 1568 и 1575 годами) — современнику и поначалу сподвижнику Ивана Грозного, в конце жизни, однако, подвергнувшемуся опале. В этом компилятивном летописном памятнике русская история разбита на 17 степеней (ступеней), наиболее значительных с точки зрения создателя книги, откуда и ее название — Степенная.[18] По закрепленной здесь традиции Московский царствующий дом Рюриковичей ведет свое начало от Александра Невского.

Выше уже говорилось, что первое летописное упоминание нынешней столицы России под 1147 годом не может считаться датой ее основания. Семь сакральных холмов, на коих во времена Рюриковичей построили крепостные стены (сначала деревянные, а затем и каменные), издревле, как магнит, притягивали к себе людей. Причина — их сопряженность с энергетическими потоками (подземными и надземными), оказывающими благотворно-активизирующее воздействие на человека. Но не всегда и не на всех!

Памятник Юрию Долгорукому, воздвигнутый в центре Москвы в ознаменование ее якобы 800-летия, не имеет ничего общего с исторической действительностью. Сын Владимира Мономаха, сидя на коне, не простирал десницы и не изрекал сакраментальной фразы: «Здесь будет город заложен…» Град Москва существовал давным-давно, да и прозывался до 1147 года совсем по-другому: Кучковом — по имени суздальского боярина и вассала Юрия Долгорукого Степана Ивановича Кучки (Кучко), владевшего ею в те времена. Встреча великого князя со своим подданным на берегу Москвы-реки[19] закончилась трагически: князь приказал убить боярина за какую-то грубость. Подробности этой нелицеприятной истории из летописей были тщательно вычищены. Но еще В.Н. Татищев располагал сведениями, что весь сыр-бор разгорелся из-за любовной связи между похотливым князем, имевшим повсюду множество любовниц, и Кучковой женой.

В Татищевой «Истории Российской» рассказано:

«Юрий, хотя имел княгиню любви достойную и ее любил, но при том многих жен подданных часто навесчал и с ними более, нежели с княгинею, веселился, ночи, сквозь на скомонех [музыка — В.Д.] проигрывая пия, препровождал, чим многие вельможи его оскорблялись, а младыя… в том ему советом и делом служили. Междо всеми полюбовницами жена тысецкого суздальского Кучка наиболее им владела, и он все по ее хотению делал».

Собственно-то, и причиной появления Долгорукого на Москве явилось сведение счетов с мужем любимой наложницы, который попытался положить конец откровенному прелюбодеянию:

«Юрий, уведав о том, что Кучко жену посадил в заточение, оставя войско, безо всякого определения, сам с великою яростию наскоро ехал с малыми людьми на реку Москву, где Кучко жил. И, пришед, не испытуя ни о чем, Кучка тотчас убил…»

Однако на этом кровавая история не закончилась. Двое сыновей Кучки были отправлены в Суздаль, а дочь Улита насильственно выдана замуж за Андрея Боголюбского. Брак оказался недолговечным, его вскоре расторгли (каким именно образом — летописи умалчивают), а Андрей женился вторично. Впоследствии вместе с братом Якимом княгиня Улита явилась вдохновительницей заговора против своего бывшего мужа, завершившегося его мученическим убиением. Так она отомстила и за смерть отца, и за отвергнутую любовь, и за смерть второго брата, ранее казненного по приказу Андрея Боголюбского. Но это уже совсем другой сюжет, не имеющий прямого отношения к поставленному вопросу: почему с XIV века именно Москва стала эпицентром судьбоносных событий русской истории.

Начальная история Москвы, как и начальная история всей Руси, покрыта непроницаемым мраком. Утвердившаяся в XV–XVI веках и благополучно дожившая до нынешних времен официозная версия об основании российской столицы Юрием Долгоруким (чей образ также был тщательно отлакирован и подсахарен) раз и навсегда поставила крест на более древних сведениях. Однако память о действительных, а не вымышленных фактах продолжала жить в устных преданиях, которые после угасания династии Рюриковичей получили письменное оформление — правда, в немало искаженной и сильно беллетризированной форме.

Речь идет о цикле так называемых повестей о начале Москвы: «Сказание о зачатии Москвы и Крутицкой епископии», «Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы», «О зачале царствующего града Москвы» и др. Даже Карамзин, почти брезгливо относившийся к подобного рода источникам, вынужден был признать, что они основываются на живучих народных преданиях и в них содержатся несомненные остатки подлинных фактов. Впрочем, главной задачей самого Карамзина являлась вовсе не реконструкция действительной истории, преломленной сквозь призму народного сознания, а создание еще более безупречной (в смысле ретуширования и лакировки) картины династий Рюриковичей и Романовых. Истинные же факты, которые скрепя сердце не мог отрицать даже скептически настроенный Карамзин, как раз и касаются додолгоруковского владетеля Москвы Степана Ивановича Кучки (боярина, тысяцкого или кого-либо другого — в данном случае совершенно безразлично; возможно, и того и другого одновременно).

В народном сознании за три столетия перемешались и последовательность событий и даже их участники. Не изгладилось лишь ясное понимание: лютая вражда Кучковичей и Рюриковичей началась еще до появления на берегах Москвы-реки Юрия Долгорукого и не закончилась со смертью Андрея Боголюбского. Весьма вероятно, что затухающие волны былой вражды захватили и многих правителей Московского княжества, ведших свою родословную от Александра Невского, чей младший сын Даниил Александрович (1261–1303) (рис. 127) и открывает список князей Московских.

Рис. 127. Даниил Александрович, князь Московский. Миниатюра XVII века из «Титулярника»

Впоследствии боголюбивый князь Даниил был причислен к лику святых, орден, носящий его имя, по сей день считается высшей наградой Русской православной церкви, а основанный им Свято-Данилов монастырь является официальной резиденцией Патриарха Московского и всея Руси. Канонизированная биография (житие) и летописи дают лишь самые общие (и, естественно, без излишних подробностей) сведения о жизни и деяниях Даниила. Всяческие неудобные факты, как водится, были исключены безо всяких колебаний. Но осталась народная память. И пусть в ней смешаны исторические события, относящиеся к разным эпохам и лицам, — тенденции борьбы за власть и расстановка сил прослеживаются достаточно определенно.

Народные предания стоят того, чтобы хотя бы вкратце быть прокомментированными. До настоящего времени дожили и опубликованы шесть версий (редакций), и не во всех великий князь Даниил правильно величается по отчеству. Впрочем, последнее обстоятельство как раз ни о чем и не свидетельствует, ибо подобные ошибки или описки (по незнанию либо же по рассеянности) сплошь и рядом встречаются и в обычных летописных записях: например, одна из самых популярных на Руси — Софийская первая летопись старшего извода, известная во множестве списков, говоря о смерти Даниила Александровича, называет его Ярославичем.

В народе издревле в открытую говорили об убийстве первого покровителя Москвы. Похоже, что в данном случае мы сталкиваемся с одной из неразгаданных тайн русской легендарной истории, концы которой глубоко упрятаны в воду, и, надо полагать, теперь уже навсегда. Народная легенда просуществовала в устной форме не менее трехсот лет. За это время в ней неизбежно произошло такое же художественное переосмысление и переиначивание исторических фактов, какое происходит во всяком произведении устного народного творчества, например в былинах. Но суть этой драматической истории сохранилась: в записанном сказании речь идет не о чем-нибудь, а именно об убиении князя Даниила.

Начинается сказание почти как пушкинская «Полтава»: «Богат и славен Кочубей. // Его луга необозримы…» Только в народной легенде поминается не малоросский, а московский магнат — Степан Иванович Кучка, чьи богатые владения раскинулись по берегам Москвы-реки. «И бысть у Кучка боярина, — продолжает предание — два сына красны, и не было столь хорошых во всей Русской земле». Князю Даниилу понравились Кучковы сыновья, и он взял их к себе в свиту. Но одновременно юноши-красавцы приглянулись и Данииловой жене — княгине Улите, воспылавшей к ним «блудной похотью» и склонившей к любовной связи. А чтобы муж не мешал сладким утехам, порешили любовники вообще от него избавиться — «предати злой смерти».

Случай представился очень скоро — на охоте. Как только братья остались наедине с князем, они попытались его убить, но тому удалось вывернуться и ускакать от убийц по берегу Оки, а затем, переплыв реку, спрятаться в заброшенном срубе. Над заговорщиками нависла угроза неотвратимого возмездия. Как всегда, изощренный выход нашла женщина: «Злая же та княгиня Улита (это одна из смягченных характеристик неверной жены; вообще-то, в большинстве списков она прозывается нецензурно — „блядью“. — В.Д.) наполни ей дьявол в сердце злые мысли на мужа своего, князя Даниила Александровича, аки ярому змею яда лютаго, а дьявольским и сотонинным навождением блудною похотью возлюбив милодобрех и наложников и сказала им, Кучковым детям, своим любовникам все по ряду…» А предложила коварная Улита пустить по следу приговоренного к смертоубийству князя его любимую охотничью собаку. Надо ли говорить, что верный пес очень скоро отыскал заброшенный сруб и стал перед ним вилять хвостом. Безжалостные же убийцы сначала искололи Даниила копьями, а затем отсекли ему голову.

Нетрудно убедиться, что в «Сказании об убиении Даниила» его собственная история смешана с двумя другими: во-первых, с любовными похождениями Юрия Долгорукого и убийством им в данной связи былого хозяина Москвы, боярина Кучки, в 1147 году (дата убийства по странной случайности стала считаться годом основания города); во-вторых, с мученической смертью Андрея Боголюбского в 1174 году (заговор против князя, как помнит читатель, был организован детьми и родичами погибшего Кучки). И наконец, третья — скоропостижная (летописи этого не отрицают) смерть 42-летнего Московского великого князя: она в народной памяти также прочно соединилась со зловещим образом все тех же Кучковичей.

Таким образом, согласно народным легендам Даниил Александрович умер насильственной смертью. Летописи же данного факта никоим образом не подтверждают, а говорят о кончине великого князя стереотипно: перед смертью, дескать, постригся в чернецы и принял схиму. Зато летописи подбрасывают совсем иную загадку: согласно общепринятой дате великий князь умер в 1303 году (лета 6811) — под сим числом его кончина зафиксирована, например, в Софийской летописи. А вот в Симеоновской летописи можно увидеть совсем другую дату — 1304 (6812) год, в Степенной книге — 1305 (6813) год. Не слишком ли большие расхождения? И главное, никем и никак вразумительно не объясненные! Разве это не противоестественно — три совершенно разные летописные даты, касающиеся одного и того же события (смерти), которое по церковным правилам фиксировалось исключительно точно. Да и с точки зрения житейской логики: можно ли представить, что дата смерти какого-либо выдающегося деятеля XX века спустя семьсот лет будет не совпадать в различных источниках! Невольно закрадываются подозрения: со смертью князя Даниила связаны какие-то события, кои всячески пытались скрыть (а позже фальсифицировать). Народные легенды как раз и проливают достаточный свет на перипетии неясной и запутанной летописной истории.

Где похоронен князь Данила (так несколько фамильярно именует его Степенная книга) — про то также рассказано по-разному, а в некоторых ранних летописных списках сей факт почему-то вообще умалчивается. И не странно ли: оказывается, уже ко времени воцарения великого государя Ивана III могила его прапрапрадеда считалась утерянной (и это несмотря на святость усопшего), хотя и находилась не где-нибудь в Тмутаракани, а в черте стольного града Москвы. С обнаружением могилы, собственно, и связаны все чудесные знамения, о которых сообщается в летописи и в житии преподобного и благоверного князя.

В летописной Степенной книге рассказывается, как однажды великий князь Иван Васильевич (Иван III) проезжал мимо Даниловского монастыря, и вдруг конь одного из сопровождавших его телохранителей споткнулся и встал как вкопанный. Юноша опешил — перед ним возникло видение: появился незнакомый человек и изрек: «Не бойся меня, я князь Даниил Московский. Твой конь наступил копытом на место, где зарыты мои мощи. Ступай к своему господину, великому князю Иоанну и спроси у него, почему предал меня забвению?» Сказал и исчез, а юноша догнал княжий отряд и передал Иоанну волю его венценосного предка.

Что-то здесь явно не так. Не сходятся концы с концами. Может ли кто-нибудь вразумительно ответить, почему спустя полтора века никто в Первопрестольной понятия не имел, где находится могила родоначальника Московского дома? И хотя, согласно Степенной книге, Иван III велел отслужить панихиду в память о князе Данииле, место захоронения последнего по-прежнему оставалось неизвестным. Ибо через некоторое время чудо на его могиле повторилось вновь.

Как поведал летописец, спустя много лет новый великий князь Василий Иванович (сын Ивана III и отец Ивана Грозного) с большой свитой вновь проезжал мимо Даниловского монастыря. Зашли помолиться в церковь, а когда вышли назад, один из приближенных — князь Иван Михайлович Шуйский, — садясь на лошадь, решил воспользоваться лежащим рядом валуном. Но тут стоявший поблизости крестьянин вдруг сказал ему: «Господин, не дерзай садиться с сего камня на коня своего. Знай, что здесь покоится блаженный князь Даниил Московский». Поразительна реакция государя Василия Ивановича. «Мало ли тут князей!» — сказал он, и его слова сохранились в каноническом житии. Помимо элементарного неуважения к своему предку пренебрежительная фраза свидетельствует также и о том, что могила Даниила для царственных особ и боярской элиты все также оставалась неизвестной. Зато в народе хорошо знали, кто погребен под заветным камнем.

Между тем Шуйский, ободренный великокняжеской бестактностью, ступил сапогом на валун и попытался сесть на коня. Но тот вдруг стал на дыбы, а затем неожиданно пал на землю и испустил дух. Шуйского еле живого вытащили из-под коня. Он долго хворал, но когда раскаялся в дерзости своей, выздоровел. Сомневаться в приведенных в летописи и житии фактах не приходится, ибо свидетелями их были десятки (а во втором случае — может быть, и сотни людей). Помимо событийно-хронологического аспекта летописные сведения имеют, безусловно, и ноосферный аспект. Место, выбранное в свое время князем Даниилом для монастыря, ныне носящего его имя, — одна из древнейших святых, священных и эзотерических точек Москвы. Ее сакральная топология обусловлена не только географическим расположением, но также и геологической, гидрографической и геофизической природой, замыкающейся на космические закономерности.

* * *

Мужание Московского княжества, собирание вокруг него других русских земель и появление на карте мира новой великой державы пришлись на очень трудные времена в истории России. Русь под ярмом Орды. Большинство русских княжеств утратили независимость. Ярлык на великое княжение утверждается в ханской ставке, что сразу же породило нескончаемую вереницу интриг. Помимо ежегодной обременительной дани частые набеги монгольских карательных отрядов, после чего от только что отстроенных сел и городов вновь оставалось одно пепелище, а уцелевшие после резни люди угонялись в полон. Причем нередко во главе карательного войска стояли русские князья, которые и провоцировали очередной набег.

На первых порах Москва оказалась в эпицентре продолжавшихся княжеских междоусобиц, многократно усиленных теперь, однако, безжалостностью татарских репрессалий. Впервые Москву сожгли и разграбили еще в 1237 году во времена ужасающего Батыева нашествия (рис. 128). Великий погубитель Руси самолично наблюдал за штурмом и агонией города. Ах, если бы этот страшный миг оказался последним! В последующие три века татаромонголы неоднократно сжигали ее новую столицу, непрерывно возрождающуюся, подобно Фениксу из пепла. Последний раз Москва дотла сжигалась уже при Иване Грозном весной 1571 года, когда крымский хан Девлет-Гирей, воспользовавшись российскими неудачами в Ливонской войне, во главе 120-тысячного войска совершил молниеносный набег на Москву. Татары появлялись под стенами Белокаменной настолько регулярно, что две из старых улиц Замоскворечья по сей день прозываются Ордынками: по ним татарская рать двигалась к переправам через реку и знаменитому Крымскому броду (также названному по их имени), где нынче красуется Крымский мост.

Рис. 128. Взятие и разорение Москвы Батыевой ратью в 1237 году. Миниатюра Лицевого свода

Один из самых опустошительных набегов Москва и другие русские города испытали в 1292 году. И это был как раз тот случай, когда татар на Русь привели сами же русские князья. К вящему позору возглавил их третий сын Александра Невского и старший брат московского князя Даниила — Андрей Городецкий. Поссорившись с другим своим братом — Дмитрием Пересяславским, он не нашел ничего лучшего как решить обычную семейную дрязгу с помощью Орды. Хана Тохте долго уговаривать не пришлось, и он дал в помощь Андрею своего брата Дюденя. «Сопровождать» их вызвалась чуть ли не вся орда; и на сей раз ее «прогулка» по Руси во главе с русскими князьями превзошла все ужасы Батыева погрома. Симеоновская летопись сохранила подробности этой «экспедиции»:

«В лето 6801 (1292) бысть в русской земли Дюденева рать на великаго князя Дмитрея Александровичя, и взяша стольныи градъ славныи Володимерь и Суждаль, и Муромъ, Юрьеъ, Переяславль, Коломну, Москву, Можаескъ, Волокъ, Дмитровъ, Углече поле, а всехъ городовъ взяша Татарове 14. Скажем же, каково зло учинися русской земли. <…> Рать же Татарская съ княземъ Андреемъ и Федоромъ, пришедше въ Суждаль, и градъ весь взяша, такоже и Володимерь взяша и церкови пограбиша, дно [пол] чюдное медяное выдраша, и книги, и иконы, и кресты честныя, и сосуды священныя, и всяко узорчие пограбиша, в села и волости, и погосты, и монастыри повоеваша и мнишьскому чину поругашася, попадьи жены оскверниша. Тако потом взяша Юрьевъ, и села и люди, и кони, и скоты, и имение все то пограбиша. <…> И поидоша къ Москве, и Московскаго Данила обольстиша, и тако въехаша въ Москву, исътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочимъ городомъ, и взяша Москву всю и волости, и села…».

Другими словами, русские вместе с татарами творили в Москве такие же гнусности, как повсюду: грабили подчистую церкви, обдирали с них обшивку и до последнего гвоздя пускали на продажу, издевались всячески над священнослужителями, насиловали скопом монахинь и попадей, не говоря уж о прочих. Обычные «прелести» гражданской войны… Интересна, однако, в этом апокалипсическом действе роль московского князя Даниила. Согласно летописцу, татары его «обольстили», то есть обманули. Как именно обманули — про то теперь можно только догадываться. Но подлого обмана и погрома Москвы Даниил татарам не простил.

И здесь летописи, как всегда не слишком щедрые на подробности, преподносят еще одну загадку отечественной истории. В Воскресенской летописи содержится уникальный и исключительный по своему значению факт, который, как ни странно, игнорируется позднейшими историками либо же относится ими к разряду малосущественных или невнятных. Речь идет не больше не меньше как о разгроме большой татарской рати во время похода на Рязань осенью 1300 года. «Одоле князь Данило и много татар изби», — повествует летописец. Официозная Степенная книга, которая, тем не менее, вобрала в себя немало фактов из ныне утраченных первоисточников, детализирует это поразительное известие: «Князь Данила Александрович некогда слыша, яко у града Рязани множество безбожьных татар сбирахуся, и тамо шестова с воиньством своим возбранити устремление варварьское, доньдеже не приидут озлобити отечество его. Переяславля Рязаньскаго множество татар победи и князя рязанского Констянтина изымав на Москву привиде».[20]

Рязанский князь Константин Романович почти пять лет провел в московских застенках и был лично умерщвлен сыном Даниила Юрием, ставшим после смерти отца великим князем. Но сейчас речь пойдет не о бессчетных нескончаемых княжеских распрях, где сильный и хитрый часто стремился, опередив соперника, физически уничтожить слабого и доверчивого. Речь пойдет о разгроме князем Даниилом татарского войска под Рязанью. Теперь можно только догадываться, насколько велико было это войско, какими судьбми оно оказалось на берегах Оки и почему после его позорного разгрома не последовало обычных в таких случаях репрессий со стороны Орды.

Главное же — совсем в другом. Оказывается, формально находясь под пятой Золотой Орды, Русь не переставала оказывать ей организованное сопротивление. Спорадические восстания вспыхивали постоянно, но в битве под Рязанью с обеих сторон участвовали, выражаясь современным языком, регулярные войска, а само побоище, как в те времена выражались летописцы, пусть в самом общем, слабом и зачаточном виде может считаться прологом Куликовской битвы. Хотя бы в психологическом плане. Последнее исключительно важно, ибо опрокидывает заезжанные, доходящие до мазохизма схемы отечественных историков. Например, В.О. Ключевского, следующим образом характеризовавшего татаромонгольское иго:

«Это было одно из тех народных бедствий, которые приносят не только материальное, но и нравственное разорение, надолго повергая народ в мертвенное оцепенение. Люди беспомощно опускали руки, умы теряли всякую бодрость и упругость и безнадежно отдавались своему прискорбному положению, не находя и не ища никакого выхода. Что еще хуже, ужасом отцов, переживших бурю, заражались дети, родившиеся после нее. Мать пугала непокойного ребенка лихим татарином, услышав это злое слово, взрослые растерянно бросались бежать сами не зная куда. Внешняя случайная беда грозила превратиться во внутренний хронический недуг; панический ужас одного поколения мог развиться в народную робость, в черту национального характера».

Русские хроники, казалось бы, подтверждают сказанное. Симеоновская летопись свидетельствует:

«Да еще явится где единъ татаринъ, то мнози наши не смеяхуть противитися ему; аще ли два или три, то мнози руси жены и деты мечюще, на бег обращахуся».

Безусловно, многие находились в состоянии полного оцепенения и парализующего страха. Но закономерности биосферы и ноосферы неизбежно брали свое. Пассионарные очаги и отдельные вспышки русского сопротивления еще были не в состоянии преодолеть мощную пассионарную доминанту большой чужеземной орды. Но время и энергетика родной земли с центром в Москве неумолимо работали на русский народ, его вождей и духовных вдохновителей. Пройдет еще немного времени — и количество неизбежно перейдет в качество. Куликовская битва была не за горами…

* * *

Начальная история Московского княжества, а впоследствии — царства таит великое множество по сей день не разгаданных загадок. Взять, к примеру, вопрос о, так сказать, первоначальном накоплении капитала. Во главе угла данной проблемы — да и в центре ее тоже — по праву стоит одна из самых незаурядных личностей русской истории — великий князь Иван Данилович (Иван I), по прозванию Калита (год рождения неизвестен [хороши же наши летописцы, ничего не скажешь: со смертью отца напутали, а когда родился знаменитый сын, вообще ничего не сообщили!] — умер в 1340) (рис. 129). Кстати, имя матери Ивана Калиты, жены Даниила Александровича, в русских летописях также не сообщается. Быть может, это связано с упомянутой выше легендарной историей о ее супружеской неверности? В таком случае это лишний аргумент в пользу исторической правды, которая подчас в скрытом и иносказательном виде сохраняется в фольклоре.

Рис. 129. Иван Калита (современное изображение). Художник В. Бобров

А еще Калита считается чуть ли не первым Тишайшим российским правителем, хотя кровь при нем на Руси лилась так же обильно, как до него или же после. По данному поводу московские летописцы в один голос отмечали: «Седе на великомъ княженьи великии князь Иоан Даниловичь, и бысть тишина велика христианом по всеи Рускои земли на мънога лета». Приведенный отрывок заимствован из Московского летописного свода конца XV века. Составленный примерно тогда же Рогожский летописец дает более развернутую характеристику ситуации на Русской земле: «…Бысть оттолъ тишина велика 40 леть и пересташа погании воевати Русскую землю и закалат[и] христиан и отдохнуша и упочинуша христиане отъ великыя истомы и многыя тягости и от насилиа татарскаго и бысть оттолъ тишина велика по всеи земли».

Хотя летописец, подобно былинному сказителю, дважды повторился насчет тишины на всей Русской земле, пассаж сей является преувеличением. Тишайшим Ивана Даниловича назвать можно только при очень богатом воображении. Не с его ли молчаливого согласия были зарезаны и обезглавлены тверские соперники — князь Александр Михайлович и его сын Федор? И разве не Калита после убийства тверичами ханского наместника и царевича Шевкала (Чолхана) — более известного из русского фольклора под именем Щелкана Дюдентевича — привел на Русь из Орды пятидесятитысячный карательный отряд и вместе с московской дружиной учинил такой погром в Твери, что в городе несколько лет вообще нельзя было жить? А разорение Ростова Великого и расправа с его населением, замешкавшимся в силу полнейшего обнищания со сбором татарской дани? О «подвигах» посланных Калитой воевод спустя много-много лет с содроганием повествовал со слов очевидцев Епифаний Премудрый в «Житии Сергия Радонежского»:

«И когда они вошли в город Ростов, то принесли великое несчастье в город и всем живущим в нем, и многие гонения в Ростове умножились. И многие из ростовцев москвичам имущество свое поневоле отдавали, а сами вместо этого удары по телам своим с укором получали и с пустыми руками уходили, являя собой образ крайнего бедствия, так как не только имущества лишались, но удары по телу своему получали и со следами побоев печально ходили и терпели это. Да к чему много говорить? Так осмелели в Ростове москвичи, что и самого градоначальника, старейшего боярина ростовского, по имени Аверкий, повесили вниз головой, и подняли на него руки свои, и оставили, надругавшись. И страх великий объял всех, кто видел и слышал это, — не только в Ростове, но и во всех окрестностях его».

(Перевод М.Ф. Антоновой и Д.М. Буланина)

О происхождении богатства Ивана Калиты, а следовательно — и могущества Московской державы чего только не понаписано. Дескать, и самым прижимистым из всех известных князей был — другого такого вообще трудно сыскать в русской истории: каждую копейку считал, на ветер не бросал, в сундук складывал — истинный прототип пушкинского Скупого рыцаря. И из зависимых от него князей мог выжать последние соки (даже после того, как татары уже выжали вроде бы все без остатка), дабы вовремя доставить положенную дань в Орду и не вызвать гнева великого хана. А то и еще — чего проще: утаивал каким-то непонятным образом хитрющий Калита часть дани, предназначенной для ненасытной Орды (или, как бы сегодня сказали, ловко уходил от налогообложения). В недавние годы из Ивана Калиты пытались сделать даже чуть ли не родоначальника отечественного фермерства: якобы дал он свободу (относительную, разумеется) крестьянам, а те вдохновленные нежданно свалившимся на их голову счастьем, засыпали московские закрома хлебом, а кремлевскую казну — серебром (не чета горбачевско-ельцинскому эксперименту по созданию российских фермерских хозяйств, который обернулся для страны полным крахом и дополнительными бедами). А то вот еще экстравагантная гипотеза: оказывается, после разгрома Филиппом Красивым (при содействии Папы Римского) ордена тамплиеров в 1310 году и поголовного истребления его членов некоторые рыцари уцелели и бежали во владения Московской Руси, где правил в то время Иван Калита. И не просто бежали, но и прихватили с собой часть несметных сокровищ ордена, которые и стали основой таинственных богатств великого князя.

Не учитывается (хотя и постоянно упоминается) только один интересный источник, упомянутый в летописях, — так называемое «закамское серебро». В Новгородской первой летописи младшего извода читаем: «В лето 6840 [1332 год] <…> великыи князь Иванъ прииде из Орды и възверже гневъ на Новъград, прося у них серебра закамьское…». Конфликт был с трудом улажен. После внушительной демонстрации силы, в ходе которой воеводы Калиты захватили Торжок и Бежецк, новгородцы предпочли уступить. Точно так же в свое время откупились они с помощью «бесчисленного множества даров» (в Никоновской летописи данная формулировка приведена дважды) от карательной орды Дюдени, того самого ханского брата, что спалил дотла и ограбил четырнадцать городов Северо-Восточной Руси, включая Москву. Не приходится сомневаться, что львиную долю сих бесчисленных даров составляло неисчерпаемое «серебро закамское». Так что же оно, в таком случае, есть на самом деле? (В Воскресенской летописи написано несколько по-иному — «сребро Закаменьское», но это мало что меняет, ибо переносит местонахождение «серебра» в Югорскую землю, то есть в Северное Приобье, за Урал: Уральские горы в старину именовались Камнем, поэтому «Закаменьское» означает «Зауральское»).

В Новгородской первой летописи приведен и известный рассказ о походе новгородцев в Югру, то есть в то самое Закамье, откуда поступало к ним «закамское серебро»:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.