Глава 1

Глава 1

Сейчас, когда я вспоминаю эту историю, все, что произошло со мной десять лет назад, порой кажется каким-то нереальным, похожим на фантастический, сном, — вроде тех, что иногда снятся неизвестно почему и оставляют в душе неизгладимый след на всю оставшуюся жизнь, потому что имеют для тебя какое-то особенное значение. С тех пор в моей жизни, в жизни близких мне людей, целой страны, да и во всем мире произошли большие перемены. Во время событий, о которых я собираюсь рассказать, никто и представить себе не мог, что нас ожидает в недалеком будущем, хотя некоторые предпосылки к этому уже намечались. Тогда я вряд ли решился бы опубликовать эту книгу: простора для выражения неортодоксальных мыслей в государстве было еще слишком мало, общество едва начинало дышать полной грудью, и ростки свободы только проклевывались сквозь безжизненный асфальт официальной идеологии. Понятно, что цензура не могла пропустить такое без жестокого урезания, а печатать оставшееся не имело бы никакого смысла. Может быть, со временем я вообще оставил бы эту затею или даже забыл бы о ней.

Но, во-первых, со мной рядом находится человек, ставший для меня одним из самых любимых, близких и дорогих. Именно те события, о которых я хочу рассказать, позволили нам найти друг друга. И благодаря именно этому человеку все случившееся закончилось благополучно.

А во-вторых, есть нечто, являющееся зримым свидетельством достоверности этой истории, подтверждающее, что это не плод чересчур разыгравшегося или больного воображения. Оно лежит в письменном столе немым укором моей нерешительности и не дает мне покоя. Я время от времени вынимаю это из стола и держу в руках… Оно не может обманывать или вводить в заблуждение, это было, есть и останется частью моей жизни. Быть может, самой важной частью.

Это — причина, по которой я пишу эти строки, или, если быть точным, напоминание о причине — рукопись моего… даже не представляю, как лучше сказать: друга, учителя, наставника, — все сказанное будет справедливо, и я не знаю, что будет правильнее. Да это и не важно. Важно то, что ему открылось совершенно особенное знание, которым он хотел поделиться с другими, и то, в какой мере мне удалось способствовать его цели: я, сам того не желая, оказался посредником. По правде говоря, все, что мне открылось в результате тех событий, изменило меня гораздо сильнее, чем все предшествующие перипетии жизни, вместе взятые.

С моим другом Виталием Богатыревым мы познакомились в вузе, на первом курсе геологического факультета. Меня всегда, с самого детства, почему-то интересовали минералы, и я, сколько себя помню, постоянно собирал и доставал, где только мог, всевозможные камни и образцы горных пород. К десятому классу у меня скопилась огромная коллекция, которую можно было часами перебирать и разглядывать; каждый образец я помнил даже на ощупь, будто все они были родными. Я прочитал огромное количество литературы о минералах, особенно драгоценных и поделочных камнях, и в этой области слыл среди одноклассников настоящим эрудитом. Кроме того, профессия геолога, разведчика полезных ископаемых, мне представлялась до безумия романтичной: дальние поездки, переправы через бурные горные речки, ночные костры у палатки, песни под гитару и прочие атрибуты походной жизни. Я просто бредил всем этим. Конечно, я был зелен и глуп и, подобно всем представителям своего возраста, не понимал, что этот род занятий, как, в общем-то, и любой другой, состоит из тяжелого, порой изнурительного труда и ежедневной рутины. Родители были не то чтобы против моего увлечения, но как-то не особенно одобряли его, считая блажью, вполне естественной для большинства людей моего возраста. Однако мой энтузиазм был непоколебим: после школы я уехал в другой город и без особых проблем поступил в местный университет на геологическое отделение.

Виталий поступал одновременно со мной, но за его плечами уже были служба в армии и несколько лет работы. Он был старше меня и прочих сокурсников лет на семь. От других его заметно отличали серьезность и усердие в учебе, но причиной тому, думаю, был не только определенный жизненный опыт. Он заметно выделялся среди сокурсников, включая и своих сверстников, хотя мне трудно тогда было сказать, почему мне так казалось. У большинства студентов в нашем общежитии, как это обычно бывает, все свободное время тратилось в основном на дискотеки, пьянки, гулянки и прочее. Любому, кто жил в общаге, рассказывать не приходится. Виталий же никогда не участвовал в этих почти ежедневных праздниках жизни. Он уединялся в своей комнате и занимался учебой или же внезапно пропадал на несколько дней. Куда, зачем — никто не знал. При этом он был нормальным, общительным парнем, отнюдь не зацикленным на учебе, всегда отзывчивым и готовым помочь. Просто у него была какая-то тайна, которая делала его другим. Мы знали, что родителей лишился он рано, после школы служил в армии, а потом работал на машиностроительном заводе. Поговаривали еще, будто Виталий служил в горячей точке и даже участвовал в боевых действиях. Одним словом, жизнь его представлялась окружающим далеко не простой. Но сам он никогда об этом не говорил, а расспрашивать его никто не решался. Между ним и остальными всегда чувствовалась какая-то дистанция, причем не по горизонтали, а по вертикали. На третьем курсе Виталий здорово удивил всех, когда перевелся с геофака на факультет антропологии и этнографии (университет был широкого профиля, поскольку имел краевое значение). Вообще в то время такую пертурбацию было осуществить довольно сложно, но он каким-то образом сумел убедить ректорат пойти ему навстречу. Мотивы этого поступка также остались для всех интригующей загадкой.

Не знаю, почему именно меня он выбрал своим другом или, лучше сказать, товарищем. Я был довольно-таки средним студентом и, кроме упомянутой фанатичной увлеченности минералами (несколько поутихшей к тому времени), ничем из общей среды не выделялся. Возможно, причина в том, что я заинтересовался его книгами. Однажды я зашел к нему в комнату, чтобы обменяться какими-то конспектами, и увидел, что все полки заставлены книгами, а некоторые книги за неимением места лежали кипами на столе и даже на полу. Я всегда любил читать, покупал много самой разной литературы и в книжных новинках ориентировался достаточно неплохо, так что удивить меня чем-либо в этом смысле было трудно, — но при виде такого собрания просто обомлел. Я никогда не встречал ничего подобного. Многие из этих книг были самиздатовскими, отпечатанными в какой-то подпольной типографии на огромных листах бумаги весьма сомнительного качества. Но больше всего я был поражен их содержанием. Большинство авторов и названий было мне незнакомо, но все эти книги объединяло то, что теперь принято называть «духовным развитием», — я понял это по мелькавшим на страницах словам «йога», «просветление», «Дао», «дзэн», «медитация»… Кроме того, были книги по философии и психологии, но в основном тех авторов, чьи имена и произносить-то в то время было кощунственно, — так учили нас на лекциях по общественным наукам, немногие из которых я удосужился посетить за годы учебы. Подобные книги были редчайшим дефицитом, абсолютной экзотикой, да и приобретать самиздат считалось небезопасно — можно было попасть в поле зрения соответствующих органов со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями. Именно это чуть позже и произошло.

— И ты все это читаешь? — спросил я Виталия тогда.

— А тебя это удивляет? — нимало не смутившись, ответил он. — Если бы людей учили этому, а не той чепухе, которой забивают наши головы, наша жизнь была бы совсем другой.

Я не придал его словам особого значения, но природная любознательность все же заставила меня попросить кое-что полистать на досуге. Он поколебался, но разрешил, строго наказав при этом держать книги подальше от посторонних глаз. С тех пор у меня с Виталием завязались особые отношения, которые вряд ли можно было назвать дружбой. Ведь дружба предполагает полное равенство, а он стал для меня кем-то вроде старшего брата, помогающего младшему расти, развиваться и познавать мир. Сблизившись с этим человеком, я быстро понял, насколько он превосходит нас — своих сокурсников — в знании и понимании жизни, и почему наш круг общения был не для него. По сравнению с ним все мы были просто детьми. Тем не менее, до самого выпуска мы поддерживали контакты, даже несмотря на то, что учился он уже на другом отделении, имевшем мало общего с нашим.

На последнем курсе учебы в стране началась перестройка со всеми ее общественными бурями и потрясениями, а после выпуска судьба разбросала нас в разные края. Я получил распределение в Архангельскую область в региональное управление, занимающееся в числе прочего разведкой и разработкой месторождений полезных ископаемых на самом севере области. А Виталий уехал к себе домой, в Карелию, и мы на долгое время потеряли связь. Кто бы мог подумать, что через несколько лет жизнь вновь сведет нас, и что события, связанные с этой встречей, окажут такое влияние на всю мою жизнь.

Иногда я пытаюсь представить себе, как сложилась бы моя судьба, если бы в ту командировку поехал не я, а кто-нибудь другой. И каждый раз, обнимая свою любимую жену, понимаю, что ничего лучше и быть не могло. А перечитывая рукопись — то единственное, что осталось у меня от друга, — я все более утверждаюсь в мысли: если человеку какими-то силами свыше дается некое предназначение, то для меня эта поездка была своего рода трамплином для того, чтобы начать движение к собственному предназначению. В конце концов, дело даже не в фактах моей биографии: сделанное Виталием не может, не должно было пропасть. Возможно, этот удивительный человек пришел в наш мир только для того, чтобы принести свое знание и, что еще важнее, показать на собственном примере, насколько оно реально и важно для всех и каждого. Я часто повторяю про себя одну из самых значительных мыслей из его рукописи: «Внутри тебя есть некто, кем ты можешь и должен стать. Самыми важными людьми в твоей жизни станут те, кто помогут тебе в этом».

Он помог мне найти и этого «некто», и этих людей. Он сам был одним из таких людей. Думаю, мало кто в жизни сделал для меня больше, чем он. Вряд ли, конечно, сам Виталий с этим бы согласился. Но одно знаю точно: у меня до сих пор осталось невыполненным одно данное ему обещание. Настала пора его исполнить.

И сейчас я выступаю как выразитель его последней воли.