Глава VII Ночное откровение

Глава VII

Ночное откровение

Возвращались они напрямую, через давно заброшенное поле, которое сплошь поросло молодым сосняком. Под крохотными сосенками повылезали грибы. Скипидарыч периодически наклонялся, чтобы сорвать масленка или опенка, но чаще просто попинывал поганки.

— Вот так вот, — комментировал он свои действия, — раньше собирали здесь урожай ржи или овса, а теперь — грибы. Смех один. А ведь с чего началось. Еще когда разваливался совхоз, поля перестали совсем пахать. Народу объясняли, что земля отдыхает, да и скотине нужно больше места для выпаса. Ну, год, другой — так и запустили вконец все поля. Теперь уж и не поднимешь. Да и зачем: скоро в стране вообще пахать и сеять некому будет, едрень фень. А ведь орали: колхозы долой, фермеры, фермеры! А что фермеры? Мужик работает, с ног валится, здоровье гробит — а прибыли никакой. Нет стимула, нет даже надежды. Руки опускаются — так и запьешь с горя. И запили многие, да так, что на всю деревню осталось, может, полтора десятка дееспособных мужиков-то. Остальные только пить и умеют. Деморализация полная, едрень фень. Даже если и вернулось бы все, как было, никто не станет работать. Забыли, как это делается. Да и совесть последнюю пропили. Недавно умерла у нас старуха, так и гроб-то никто тащить не желал, хоть и рядом совсем кладбище.

Спутники вошли в деревню и двигались по направлению к церкви.

— Ни взаимовыручки, ни товарищества — единоличие сплошное, — продолжал свою речь Скипидарыч. — А все правильно, ведь что такое капитализм? Это и есть индивидуализм, самость, сечешь, Коля? «Все в век наш разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и что имеет прячет». Каждый за себя. А это и есть проявление дьявола — Христос людей объединяет, а дьявол разъединяет — вот она где, истина-то! Но не возможно счастье в одиночку: стоит выйти на улицу, поглядеть кругом, и оно куда-то улетучивается. Как там у классика: «Я взглянул окрест меня, душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». Вот!

Скипидарыч так разошелся, что не заметил, как запнулся о пустые водочные бутылки, расставленные возле магазина.

— Вай, вай! — возмутился приемщик стеклотары явно нерусской национальности.

— Чего «вай-вай», нехристь? — огрызнулся Скипидарыч. — Да ты смотри-ка, он же бутылки крестом выставил, внимание привлекает, едрень фень. Да, все мы на таких крестах распяты. А эти не пьют, понаехали. Скоро одни черные и останутся. Потому что в своего Аллаха верят. А мы — сгинем.

Скипидарыч еще раз окинул взглядом внушительных размеров крест из бутылок, вздохнул:

— Да, чего говорить, спилась деревня. Наши мужики дольше всех остальных окрестных держались — Никодим способствовал. Да, умел убедить. Было что-то в нем такое… Словами и не передашь. Особый дар. Да только стар уж он стал. А тут еще приболел, в больницу попал. И зеленый змий, никем не удерживаемый, всех разом-то и пожрал, едрит его налево. Никодим очень переживал, глядя на все это, считал и себя виноватым, что и он допустил такое. Да так все и чах, чах на глазах.

Тем временем спутники подходили к церкви. Деснин с напряжением ждал, когда покажется пепелище. О, как он не хотел бы его видеть вовсе! Вдруг Скипидарыч резко остановился. Деснин чуть не ткнулся ему в спину и совсем уже хотел было разозлиться, но тут заметил, что стоят они у свежей могилы, вырытой метрах в пяти от церковной стены. Земля, еще не успевшая осесть и порасти травой, рыжела суглинком. В изголовье стоял временный деревянный крест, рядом с которым, прикрытая стеклом от керосинки, теплилась лампадка. Стояли молча. У Деснина невыносимо саднило сердце.

— Со всеми общался ласково, к каждому слово особое подобрать мог, никому ни в чем не отказывал, — наконец всхлипнул Скипидарыч. — Своей простотой, смирением и другим пример подавал. Знаешь, бывало, идет по улице, со всеми первый здоровается, и ни на кого у него не было ни зла, ни обиды. С требами посещал больных страждущих, на далекие расстояния ходил пешком и без всякой платы. А какой церковный хор был!

Тут Скипидарыч перестал причитать и заговорил в своей всегдашней манере:

— Правильно говорят: не стоит село без праведника и ради десяти праведников Господь готов терпеть множество грешников, но если праведников не станет — все рухнет, как Содом да Гоморра. Вот и рухнуло… И у кого только рука поднялась, кто вообще смог сделать такое. Явно нелюдь.

В ответ Деснин лишь скрежетнул зубами. Дыра полыхнула. Попадись ему сейчас этот Мокрый на глаза — не раздумывая перегрыз бы ему глотку. Но… Деснин посмотрел на могилу Никодима. Тот учил совсем другому… Как и вчера в глазах от перенапряжения все помутилось. Деснин не помнил, как они подошли к сторожке Скипидарыча. На крыльце их ждала кучка земляники.

— Вот дуреха, а? — махнул рукой Скипидарыч. — Ведь сказали же: себе оставь. Так нет. Вот такую деревню и загубили.

Спутники присели прямо на крыльце. Деснин механически жевал землянику, не чувствуя вкуса, а Скипидарыч продолжал, обращаясь скорее к Бобику, вяло вилявшему хвостом:

— Говорил кто-то, что если деревня умрет, то и Россия вместе с ней. Умирает деревня-то. Город — это ладно, черт с ним. А вот что деревня рухнула — вот это хана… Ты это, Коль, иди, приляг, что ли. А то еще опять удар хватит.

Проснулся Деснин когда уже стемнело. Стояла особая деревенская тишина, которую нарушал лишь мерный звук настенных ходиков. В противоположном углу избы на диване с вылезшими пружинами ворочался Скипидарыч.

— Вот послушал Никодима, принял муку, и во все это время только тем и жил, что знал: есть где-то там, далеко, человек, который… ради которого… м-м-м… Вытерпел все, кончилось все, приезжаю — а тут такое…

— Да понятно все, — донеслось из угла Скипидарыча.

Деснин вздрогнул. Оказывается, он размышлял вслух. А Скипидарыч продолжал:

— Опора, что помогала все это время выжить, пропала — сомнения хлынули. Вера-то вся твоя на одном человеке держалась — вот в чем дело. И вот умер он, причем не просто умер — убили. Стало быть, не прав он был в своей проповеди смирения и всепрощения. Ведь так ты подумал, так?!

— Так. Какой же я дурак, да? — спросил Деснин с замиранием сердца, в надежде, что вот сейчас Скипидарыч прольет целительный бальзам на его истерзанную душу, заговорит так же, как и Никодим, уверит, и все встанет на свои места.

— Нет, не так, — совершенно неожиданно ответил Скипидарыч.

Деснин вовсе растерялся.

— Я же смирился, — уже не веря в эти слова, пробормотал он. — И на душе покойно…

— «Покойно, покойно», — передразнил Скипидарыч. — Покойнику покойно. Весь этот кошмар смиренно может переносить лишь человек бездушный — вот что я тебе скажу, едрень фень. Я и больше скажу: когда кругом царит зло, смирение с этим злом — преступление.

— А Никодим говорил, что во всем промысел Божий, все с попустительства Божьего, ибо придет Сын Человеческий и воздаст каждому по делам его.

— Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены? — перебил Деснина Скипидарыч.

— Не томи душу! — взмолился Деснин. — И так хреново, и делать чего не знаю.

— А я знаю. Святые ведь, это не те, кто не грешил, а те, кто совершил много подвигов во имя Бога. И добродетель не в том, чтобы избегать пороков, а чтобы бороться с ними. Смирение, оно ведь только перед Богом, а не перед дьяволом, не перед злом. Напротив — дьяволу непримиримая война. И если весь мир под властью сатаны — борись со всем миром. Знаешь, есть такое учение — экзистенциализм называется. Сам Христос был экзистенциалистом. Так вот, в учении этом сказано, что каждый, кто бы он ни был, хоть доходяга последний, в ответе за все, что происходит в мире.

— И я?

— И ты. Капля камень точит.

— Но что я один могу, если даже Никодим не смог?

— Главное не победа, главное — борьба. Не все, конечно, на борьбу способные, да и не это главное. Жили бы все по-божески и уже само житие было б борьбой. Но не возможно ныне жить по-божески, едрень фень. Да, возлюби врагов своих, но ненавидь врагов Божиих. А все, кто творит зло России — враги Бога.

— Их что, и убить можно?

— Да, — коротко ответил Скипидарыч.

— Но ведь это смертный грех.

— Да, но все ли люди — люди? Вот вопрос.

— Но Никодим…

— Никодима убили. Это ли не свидетельство? «Мир лежит во зле и любовь к миру есть вражда против Бога». Нет, ты подумай: если все должно закончиться Страшным Судом, то вся история человечества — одно сплошное преступление. «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, восскорбел в сердце Своем». Иные вон Бога винят в том зле, что творится кругом, а Он вон и сам страдает. Нет, все это делают сами же люди, отвернувшие пути Божии и выбравшие путь сатаны. А с ними бороться можно и нужно, потому что зло побеждает, когда бездействует добро. Я не про месть говорю, а про возмездие. Священная месть — жажда справедливости.

— А что потом? Я уже мстил один раз, за что и расплатился, — пытался настоять на своем Деснин.

— Вот-вот — расплатился. Думаешь, Бог заинтересован в том, чтобы Его чады были забитыми, виноватыми и самобичующимися? Или в этом заинтересован кто-то другой?

— Нет, Бог хочет, чтобы чада не делали ничего такого, чтобы самобичеваться и указывает, как этого добиться… Никодим говорил: познай истину и истина сделает тебя свободным. А высшая свобода — свобода от греха. И вообще, блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

— А разве есть больший грех, чем равнодушие? — тут же уцепился за слово Скипидарыч. — От терпимости до попустительства один шаг. А то ведь эдак смирение страстей, бесстрастие, а от него и до бездушия недалеко, едрень фень. Вот и думай: либо признать мир и стать частью зла, либо бороться с ним, помогая другим не принявшим зла выжить. Ты помнишь в Библии гравюру «Христос, изгоняющий торговцев из храма?» Вот то-то. Он там грозный, с бичом в руке, громящий лотки торгашей. А ты говоришь смирение. Да сам Христос не мирился. «Не мир, но меч принес я вам» — его же слова. К черту все смирение! Не время для него.

— Все, хватит, заткнись! — вскричал Деснин.

Все эти странные речи Скипидарыча, казалось, еще более раздирали Дыру. Тот словно знал это и сознательно уничтожал последние крохи христианского смирения, которое внушил Деснину Никодим. Это становилось невыносимо.

— Все-то ты врешь, — в последний раз попытался защититься Деснин, — ведь этот мир создал Бог и назвал лучшим из миров. Бог не мог сотворить что-то плохое. А у тебя все ад какой-то на земле получается.

— Он сотворил Эдемский сад, и там были все животные и растения, — тут же нашелся Скипидарыч. — А вот сатана, как обезьяна Бога, лишь все скопировал, чтобы создать свой мир. Но подделки оказались хуже оригинала, к тому же они стали смертными. Чтобы отсеять брак пришлось запустить естественный отбор. Сатане для полной картины, вернее пародии, не хватало лишь одного — человека. Но через Еву он и его заполучил, правда в испорченном виде. Вот с тех пор мы и пытаемся избавиться от сатанинского дефекта. А в Библии прям так и сказано: Миром правит сатана. Значит, чтобы добиться благ сего мира — богатства, власти и славы — нужно подчиниться сатане, то есть, как говориться, продать душу дьяволу. Поэтому Христос и говорил: Не любите мир и то, что в мире. Если кто-нибудь любит мир, то в нем нет любви к Отцу. А ты мне: лучший из миров. Все туфта, фальшивка дьявола. И перед всем этим смирение? Ну уж нет!

Тут Деснин не выдержал, хотел вскочить, повалить Скипидарыча и шмякнуть того посильнее головой об пол за те мучения, что доставлял он своими невыносимыми речами. Однако сдержал порыв, вцепился обеими руками в матрас и пролежал так некоторое время. Затем с раздражением спросил:

— И чего ты ко мне привязался? А! Твою мать!

— Ты человек хороший. Другой убьет и не заметит, и ничего не изменится в его жизни, даже не задумается, что потом будет, ведь небесный рай, рай со Христом, никому не нужен. Все хотят еще здесь урвать, всем золотого тельца подавай, едрень фень. Думают: зачем быть хорошим, когда кругом все так плохо? Когда кругом убийцы, воры, богохульники, мафиози всякие. Нет. Единственный способ выжить в таком мире — стать плохим. Иначе он тебя сожрет. По нынешним временам быть хорошим западло…

— Опять ты?!

— А что я? Я только болтать и могу, а ты — пассионарий! — тут же ответил Скипидарыч.

— А по морде?

— Да нет, это очень хорошее слово. Это значит, что в тебе куча энергии, жизненной силы. Вопрос куда ты ее направишь. Понимаешь, и один в поле воин, если Христос с ним. Сказано: «Если Бог за нас, кто против нас?»

С этими словами Скипидарыч демонстративно повернулся к спинке дивана, как бы давая гостю возможность поразмыслить.

Деснин вновь вспомнил все события, произошедшие с ним с момента освобождения. Картина и вправду вырисовывалась почти по Скипидарычу. Не то чтобы ад, но…

«Если даже Никодим не смог пережить все это, повлиять, то может быть Скипидарыч прав, и все эти нормы, о которых говорил Христос, теперь не действуют? — думал Деснин. Скипидарыч представлялся ему какой-то исковерканной копией Никодима. Но несмотря на противоположность их проповедей, где-то в главном они сходились. — Да, Никодим убит, но… Уйти, уехать, к Юльке. И все забыть, на все закрыть глаза. И ведь никто не осудит, никто… Никто, кроме меня самого».

В ту ночь Деснин принял решение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.