Глава VII Бесы ходят по деревне

Глава VII

Бесы ходят по деревне

На улице стояла тишина. Лишь где-то вдалеке кто-то громко и безутешно блевал. Деснин интуитивно пошёл на этот звук, и вскоре перед ним предстал скорчившийся Скипидарыч. «Пусть закончит, «- решил Деснин.

— Коль, это ты? — Скипидарыч закончил и стоял теперь, уставившись на Деснина. — А я тут это. Врут все, что в русском желудке и долото сгниет. Сейчас такую дрянь делать стали, да еще, гады, «Машеньку» добавляют, чтобы совсем крышу срывало. Тьфу, косорыловка треклятая!

Глаза Деснина сверкнули нехорошим огнём. Он ухватил Скипидарыча за грудки и заорал на того:

— Череп, говоришь, свет в церкви! Догадка у него есть! Поиздеваться надо мной решил, да? Да я тебя…

— Не убивай, Коля! Не бери грех на душу! — взмолился Скипидарыч. — И так сплошное смертоубийство кругом происходит. Коля, Бесы ходят по деревне!

Последнюю фразу Скипидарыч произнес так уверенно, что Деснин слегка опешил и отпустил его.

— Опять гонишь? Какие бесы? Я вон в церкви уже…

— А самые что ни есть натуральные, — Скипидарыч был серьезен как никогда. — Я вот за милицией пошел — кабель срезали, не дозвониться.

— А менты еще зачем?

— Так говорят же тебе… А, черт с милицией — все равно уже поздно. Идем, идем, — позвал Скипидарыч, — щас сам все увидишь. Тут такое творится!

Всю дорогу Скипидарыч не умолкал, рассказывая предысторию события.

— Никодимова была еще идея: когда деревня уходила в запой, все деньги несли бабке Лизавете на сохранение. Единственная трезвенница была. Зато подруга ее бывшая, Глафира, наоборот, бизнесом занялась на старости лет — гнала самогон. Помню, когда покупал, провожала таким взглядом, словно говорила: пей, родимый, на здоровье, чтоб ты сдох. Вот. А вчера или позавчера, в общем перед тем как ты приехал, все с Ромки началось. Пацан только с армии пришел — и давай бухать, все деревню с панталыку сбил. Вот и я из-за него бороду сбрил, едрень фень. В общем, сегодня к вечеру все деньги пробухали. Пока ты в церкви был, поперлись они сперва к Глафире, а та в долг самогон-то не дает. А толпа-то приличная собралась, да все пьяные в умат. Вот и повел их бес к Лизавете, а та говорит: сами требовали, чтобы денег, когда пьяные, вам ни за что не давать. Не знаю, чего уж у них там вышло — каждый по-своему рассказывает, а убили Лизавету. Плохо так убили — серпом горло перерезали. Но денег не нашли. А я знаю почему — хитро прятала, в книгах, а в комнате, где книжный шкаф был, лампочку срезала. Нда, а эти-то, вкусивши кровушки, пошли к Глафире. Та опять заартачилась, дура — без денег не дам. Не знала, что он с Лизаветой сделали. Вот и дом ее.

Во всех окнах горел свет. У забора толпились немногочисленные селяне. Ловко растолкав их, Скипидарыч вновь позвал Деснина:

— Идем, идем.

Тот, так и не успевший сообразить, зачем он это делает, последовал за Скипидарычем. У вывороченной калитки он обо что-то споткнулся. Пригляделся — дохлая собака с вывалившимся языком. Должно быть, просто задушили. В самой избе царил жуткий кавардак. По центру единственной жилой комнаты ничком лежало тело хозяйки. Почти напополам расколотый череп, вытекшие мозги и прямо в этой бурой массе топор. Должно быть, хозяйку убили не с первого удара, и раненая она еще металась по избе — все комната была забрызгана кровью, даже иконостас в углу. Но не в этом была самая жуть. Дорвавшиеся до самогона (а было их человек двенадцать) валялись тут же. Видимо, пили косорыловку и падали, прямо в свежую кровь убитой самогонщицы. Так и спали в обнимку с бутылками, кто храпел, а кто икал. А над всем этим стоял жуткий смрад из перегара и паров пролитого и смешавшегося с кровью самогона.

Из кухни выскочила какая-то баба с перекошенным лицом и накинулась на Скипидарыча:

— Ну, где милиция-то?!

— Щас, щас… Ко мне вот тут гость, — засуетился тот и шмыгнул вон из избы.

— Трезвой? — нюхнула баба Деснина. — Тогда на кухню идем — нечего тут глазеть.

Деснин присел на табурет у печки, закурил. Баба села за стол и уставилась в одну точку.

— А Ромка-то с литрой убег, — проговорила баба, когда Деснин прикуривал уже третью сигарету. — И куда бес понес?

— Бес? — спросил Деснин.

— А кто же, как не бес, их водил? Лизавета, когда ее серпом, говорят, их видела, кричала: бесы в вас, спасти пыталась. Вот бесы и озверели. Да и Глафира тоже про бесов кричала, пока ее топором рубили… И за что нам это все?

Баба вновь впала в прострацию. Деснин еще немного посидел и, не дожидаясь, пока нагрянет милиция, вышел из избы. На улице раздавался интенсивный колокольный перезвон. Когда Деснин проходил мимо колокольни, звук вдруг стих: в свете луны видно было, что звонарь никак не может раздышаться.

— Коль, это ты? — услышал Деснин голос Скипидарыча. — Я тут это… Колокольный звон — для бесов разгон, понимаешь? Да только задохся вот, фу. Ты иди домой, а я еще немного тут — надо стресс снять.

*****

— Повесился! — разбудил Деснина с утра вопль Скипидарыча.

— Че? — не понял он спросонья.

— Ромка повесился, ну из армии который пришел. Там, вчера у Глафиры, все полегли, он один на ногах остался. За него-то бес и ухватился. Понес Ромка самогон Юльке, подруге своей, напоить, а вместо этого изнасильничал и задушил. Или наоборот — не знаю уж. А как с утра протрезвел — так и в петлю залез. В записке так и написал: бес покою не дает, требует повеситься.

— Допился, — буркнул Деснин, с трудом вспоминая вчерашние события.

— Не-ет! — взвизгнул Скипидарыч. — Не в том дело. В каждом из нас живет демон, и наша ненависть — его пища. А столько ненависти кругом, что всеобщее беснование творится. Бесы — они повсюду! Вон ящик включишь — одни бесьи рожи скалятся, поэтому я его и выкинул. Вон, вон. Ты приемник-то послушай, что творят.

Деснин, чтобы заткнуть Скипидарыча, который опять начинал выступать, потянулся к приемнику и включил погромче. Передавали новости. Последнее сообщение заставило Деснина прислушаться: «Вчера вечером на окраине Москвы произошла крупная разборка между двумя преступными группировками. В перестрелке погибли не менее двух десятков вооруженных бандитов. Ведется следствие, однако уже сейчас известно, что конфликт вспыхнул из-за недавнего взрыва в подземном переходе московского метрополитена».

— Вован, — выдохнул Деснин.

— Чего? — не понял Скипидарыч.

— Я должен был там быть… Блядь, и что у вас здесь за херня твориться?!

— Вот, а я тебе о чем, а?

Скипидарыч вновь принялся рассуждать, но Деснин не слушал его. Он силился вспомнить, что же произошло вчера. Башка ужасно трещала, должно быть от того пойла, которое притащил ночью Скипидарыч «для снятия стресса». «Двойное убийство, — наконец промелькнуло в мозгу. — Но было еще что-то…» И тут Деснин вспомнил сцену в церкви. Прежняя злость на Скипидарыча вновь забурлила. Деснин уже почти рванулся, чтобы придушить этого гнусного провокатора, но сдержался. Скипидарыч наконец-то замолчал и сидел на табуретке, уставившись в красный угол.

Деснин проследил за его взглядом и поразился. Нет, не на иконы — они были довольно заурядной работы и особой ценности не представляли — поразило Деснина то, что рядом с иконами стояло красное знамя. Странно было видеть этот символ коммунизма в таком месте. Лишь при более внимательном рассмотрении Деснин заметил, что серп и молот старательно замазаны красной краской, а на древко вместо тех же серпа и молота был приделан металлический крест.

— Это я недавно поставил, — кивнул на знамя Скипидарыч. — Удивляешься? А нечему удивляться-то. Неспроста оно здесь стоит. Покуда была советская власть, не любил я коммуняк, честное слово. И за то, что церкви рушили, и за атеизм их государственный с материализмом. Но все познается в сравнении. Что значат коммунистический материализм и атеизм в сравнении с капиталистическим?.. Вот и понял я, что это — не просто красная тряпка — это хоругвь была, как и положено красная, только без лика Спасителя. Без него последнее войско Христово, само не зная, что оно таковым является, боролось с сатаной капитала. Маркс, хоть и не люблю я его, но иногда прямо в точку бил: «Человечество всегда зависело от экономики. Коммунизм есть освобождение человека от экономики, подчинение ее ему». То бишь коммунизм есть победа над дьяволом капитала. Когда мы этот коммунизм строили, перескочить хотели через царство Антихриста, да не вышло, едрень фень. Россия была последней преградой на пути господства сатаны, то есть всемирной капитализации. Потому что русская идея — борьба с сатаной капитала. Да чего там, сам Христос был первый социалист и корень зла видел в капитале, так то вот.

Скипидарыч подошел к знамени, разгладил его.

— На помойке нашел, — пояснил он. — Из сельсовета выкинули. Правильно, потому что проиграли войну, едрень фень. Россия вместе с Союзом пала, помогли упасть, царство сатаны настало. Еще в пятнадцатом веке считали, что конец света будет в 1992 году то есть в 7000 год со дня сотворения мира история закончится. Даже календари дольше этой даты не составляли. А что случилось в девяносто втором? СССР развалили. Вот и началось светопреставление. Ну а все беды России за семьдесят лет противостояния капитализму — козни сатаны, у которого она стояла словно кость поперек горла. Только оттого, что скинули со знамени Спасителя и повержены мы теперь Антихристом. Эх, кабы со Христом были, так мы бы им еще всем показали! Не вышло… Да и не только в этом дело. Запад влекут наши богатства, а чтобы добраться до них, нужно если не убить, то растлить, обездушить наш народ, установить мир чистогана. План Даллеса в действии. Ты знаешь, что…

— Э, э! И так хреново, ты еще тут со своей философией. Заткнись, а! — не выдержал больше Деснин.

Но Скипидарыч не слышал и продолжал говорить глядя в угол:

— Кабы надежда была, что все уляжется, успокоится, вся эта муть сойдет. Так нет ее. Не выдюжили, проморгали Россию. Всеобщий раздрай и никакого просвета не видать. Да и Родины уж больше нет. Государство только и плюет в душу. Всю Россию изнасильничали. И внушают, что мы хуже всех и ни на что не способные. Даже слово Россия произнести не могут, одно только трындят: эта страна. Да еще с презрением каким-то. Нет, измельчал народец ныне. С таким кашу не сваришь. Не поднимется Россия более, не возродится заново. Да и кому поднимать? Раньше хоть был культ личности, а теперь культ наличности. На таких ценностях далеко не уедешь, едрень фень. А к чему и жить тогда? Смотреть на все эту мразь? Нет уж, довольно. И почему только раньше Бог не прибрал? Что за наказание такое? Ох, сердце засосало. Таблетку бы выпить. Да нет таблеток от безысходности.

— Уж да, таблетка не помешала бы, — зацепился за последнюю мысль Деснин. — Ты лучше скажи, чем меня вчера напоил, гад?

— Так это, Глафире-то уже ни к чему, вот я и взял полторашку стресс снять.

— Это то самое пойло? Понятно, почему у всех крышу сорвало. У меня у самого не на месте.

— Так на курином помете настояно, чтобы совсем уж… А с утра средство только одно — клин клином. Только вот в райцентр идти придется: у нас все точки позакрывали после вчерашнего, и не допросишься. А у меня тоже башка-то не на месте, надо бы…

— А, — махнул рукой Деснин. — Алканоид ты, Скипидарыч. Все других ругаешь, а сам хлещешь.

— Да, пью я. Но пью ж ведь не просто так. Пью я с горя. У меня, так сказать, разумный алкоголизм. Я — идейный алкоголик. Я живу во враждебном мне обществе и так выражаю свой протест против него. Жить трезвым при такой жизни — уже подвиг, но я не герой. Я…

— Все, все, — оборвал его Деснин, — Хрен с тобой, идём.

Деревня словно вымерла после вчерашнего побоища и выглядела теперь довольно мрачно. Даже «разбирателей» не было видно и слышно.

— Да и делать еще что, кроме как пить? В ящик пялиться? — заговорил Скипидарыч. — Вон в городе единственную библиотеку в кабак переделывают, едрень фень. А я ведь туда через день ходил, все газеты с журналами читал. Теперь там только этикетки на бутылках и почитаешь. А Никодим меня и таким принял. И не пил я при нем. Почти. Так, иногда. А сейчас все под откос. Стой, — хлопнул Скипидарыч себя по лбу. — А ведь сегодня именины у Никодима-то… были бы. Давай зайдем к нему.

Лампадку на могиле все же задуло. Деснин присел, снял стекло, чиркнул зажигалкой, да так и остался сидеть на корточках, глядя на огонек.

— Я ведь его, Никодима-то, ещё с детства своего помню, — заговорил Скипидарыч. — Он ведь нездешний. Пришёл откуда-то. Тогда как раз очередную безбожную пятилетку провозгласили. Попа местного да дьячка в лагеря отправили — так они там и сгинули. Храм тоже взорвать хотели. Вот как раз тогда, говорят, Никодим и пришёл. Ни разрушить, ни разграбить не дал, смог как-то повлиять. Даже службы потихоньку возобновил — это тогда-то! И странно — никто его не трогал. Было в нём что-то такое… Словами не передашь. Ну ты и сам знаешь… Хм, тогда, когда церковь под запретом была — выжил как-то, а сейчас… На нынешних не повлияешь, будь хоть трижды святой. Видать, что-то внутри у всех совсем повредилось. Ампутировали душу, как твой Аббат говорит — не на что просто влиять. Ведь когда еще Никодим жив был, грабанули церковь-то. Восемнадцатого века храм. Две мировые войны простоял, большевиков пережил, а тут… Тогда-то Никодим совсем и поник, стал на себя не похож. Э-эх, — вздохнул Скипидарыч, — знать семена при дороге упали, да в тернии.

— А я ведь тоже грабить лез, — вдруг вырвалось у Деснина.

— Чего? — не понял Скипидарыч.

— Ладно, — поднялся Деснин. — Идем, как-нибудь расскажу.

— Видел бы Никодим, что теперь творится, — говорил по пути Скипидарыч.

— Особенно в церкви.

— А что там? — осторожно спросил Скипидарыч, благоразумно отступив на пару шагов — он помнил вчерашнюю реакцию Деснина.

— Да дался ты мне, — горько усмехнулся Деснин, заметив отступление. — Казел ты, Скипидарыч, вот и все. А в церкви…

Деснин вкратце рассказал увиденное вчера. Скипидарыч, выслушав, произнес:

— Н-да, едрень фень. Я всегда знал, что этот Пафнутий далеко не соответствует роду своей деятельности. Но чтоб до такого дойти… «Неблагочестивый священник — все равно что больной врач. Душа священника должна быть чище лучей солнечных». Это не я, это Иоанн Златоуст. Ух Пафнутий, а! И управы не найдешь. Но ничего! «Горе вам, лицемеры! Ибо вы похожи на побеленные могилы, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвецов и всякой нечистоты. Так и вы снаружи кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония. Змеи. Отродье гадюк! Как избежите вы суда Геенны?» А это уже Христос. О ком это он? Да вот об этих оборотнях в рясах. Знаешь, я тут читал молитвоавтомат придумали. Ну будка такая, типа банкомата. У нее там в программе молитвы все основные, свечки можно купить, святую воду. Короче: кидаешь пятак, а он за тебя молится. Вот и думаю: может вместо таких попов эти автоматы поставить? А впрочем, чего священников особо винить, как говорится, каков приход — таков и поп. Вертеп разврата кругом. Совсем ничего святого не осталось. Вовсе не за этим, Коля, я тебя в церковь посылал.

— Да уж я так и понял. А за чем же?

— Я тебе говорил: скажу — за психа меня считать будешь. Это надо своими глазами увидеть.

— Темнишь ты, Скипидарыч, ну да хрен с тобой. Не хочешь говорить, как хочешь. Но со смертью Никодима это хоть как-то связанно?

— Мне так кажется.

— Ну ладно, уговорил, схожу я ещё разок в церковь.

— Во, прально. А то назавтра отпевания начнутся. Они вряд ли появятся.

— Да кто «они»?

Скипидарыч не ответил. Дальше шли молча, лишь проходя мимо могилы, в которую накануне угодил Деснин, Скипидарыч обмолвился:

— Может, это знак тебе какой? Да, дела. Теперь еще четыре копать. Монстр, пожирающий человеков. Неспроста все это, ох неспроста. Четыре трупа и всеобщее беснование. Кто-то так выделывается, словно соревнуется…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.