ЗЛОВЕЩИЙ ПРОЦЕССНОЙ[28]
ЗЛОВЕЩИЙ ПРОЦЕССНОЙ[28]
Императрица Анна Иоанновна боялась покойников и верила в привидения. Одним из первых своих указов государыня воспретила возить «покойников», «падаль» и «тому подобное» мимо дворца (сначала на острове у Тучкова моста, где ныне Пеньковый буян, потом, с 1734 года, — мимо нынешнего Зимнего). Умиравших в самом дворце тихонько вывозили ночью и хоронили из какого-нибудь казенного дома или даже казарм. Понятно, что полиция строжайше следила за соблюдением указа, да и сами городские обыватели страшились его нарушить и никогда не нарушали.
Как-то в январе 1740 года, часу в третьем пополудни, ближе к сумеркам, императрица, уже недомогавшая, сидела у окна своей опочивальни, обращенного к площади. На дворе морозило, и жестокий восточный ветер крутил снежные вихри. Одна из многочисленных шутих государыни сидела у ее ног, нежно и плавно их поглаживая; две фрейлины стояли у дверей с недвижностью статуй (им не дозволялось садиться в присутствии императрицы). Анна Иоанновна была погружена не то в забытье, не то в дремоту, и тишина в комнате нарушалась только шуршанием руки шутихи о штофное платье государыни. Вдруг Анна Иоанновна вздрогнула всем телом и, отпрянув от спинки кресел, устремила испуганные глаза на улицу.
— Господи Иисусе! — воскликнула она. — Что же это такое?! Ивановна, девки, смотрите!
Шутиха и фрейлины бросились к окну и слабо вскрикнули. Мимо дворца тянулось погребальное шествие, которое открывали несколько пар факельщиков с пылающими, смоляными факелами в руках, за ними — духовенство, там носильщики с гробом, одетым парчовым покровом.
Императрица в истерике закрыла лицо руками.
— Кто осмелился? — кричала она, отворачиваясь от окна и топая ногами. — Я указом запретила возить их мимо дворца!.. Ивановна! Беги к герцогу, зови его скорее…
Герцог Бирон имел для жилья во дворце свою половину; минут через пять он вбежал к государыне.
— Эрнст! — плача, обратилась она к нему по-немецки. — Что это за гадости делают мне назло?! Сейчас… мимо окон… процессия!
Бирон в недоумении пожал плечами.
— Ивановна мне сказала! — отвечал он. — В это самое время и я стоял у окна, но ничего не видел!
— Стало, я вру? — вспыхнула императрица. — Мне приснилось? Как же они-то, — указала на фрейлин и на шутиху, — видели то же?
— Смею ли я сомневаться? — кротко возразил Бирон. — Но, чтобы успокоить ваше величество, я разошлю во все концы верховых. Процессион ходил так? — обратился он по-русски к одной из фрейлин.
Боясь повторить слово «процессия», фрейлина показала жестом слева направо.
Бирон что-то соображал, потом, поклонясь императрице, поспешно вышел из опочивальни, решив разыскать виновных во что бы то ни стало, хотя бы процессия была и дьявольским наваждением: герцогу и черт был не брат! Минут через десять несколько драгун скакали по направлению к Каменному мосту, к Вознесению, на Охту, на Волково поле, в Ямскую, в Невскую Лавру, на Васильевский остров — одним словом, на все тогдашние городские кладбища. На всех был получен от причтов и от караульщиков один и тот же ответ: покойники и покойницы были, но все похоронены в промежуток времени между полуднем и вторым часом; в третьем же часу по городу не могло идти похоронной процессии, тем более мимо дворца. Этими ответами герцог не удовольствовался; сыщики обошли все приходские церкви для опроса священников — не отпевали ли кого 11 января 1740 года? Отпевали только двоих: купчиху, у Пантелеймона, и отставного полковника, у Спаса в Колтовской; первую похоронили на Охте, второго — на кладбище при той же церкви. И этого показалось мало «пытливому» Бирону. Все те, у которых были покойники с 5 по 11 января, были приглашены к Андрею Ивановичу Ушакову (начальнику застенка) для допросов (впрочем, без пыток) — и все эти розыски не привели ни к чему.
Между тем молва о похоронной процессии мимо Зимнего дворца разнеслась по всему городу. Какой-то дуралей спьяну сказал по этому случаю: «Экое времечко, и умирать-то не смей без спросу!» За это его постегали кнутом и сослали туда, куда Макар телят не гонял. Андрей Иванович Ушаков решил, что похоронная процессия мимо дворца была кощунственным маскарадом, имевшим целью испугать императрицу. В этой глупой шутке заподозрили Артемия Петровича Волынского (когда начался его процесс)…
Тем дело и кончилось.
В сентябре 1740 года, вскоре по возвращении императрицы из Петергофа, ее летней резиденции, в Зимнем дворце были новые чудеса. В тронной зале истопники, камер-лакеи и часовые видели двойника государыни: женскую фигуру ее роста, телосложения, как две капли воды на нее похожую, которая расхаживала по комнатам в короне и порфире. Об этом дворцовая прислуга и часовые говорили «под рукою», и до первых чисел октября 1740 года этот слух не достигал до государыни. На 8 октября часовой, стоявший в тронной зале, сообщил дежурному по караулу офицеру, что он «собственными глазами» видел императрицу на троне во всех регалиях. Офицер пожелал удостовериться собственными глазами и в следующую смену, в определенный час, пошел в тронную залу… и точно: он сам видел императрицу, сидящую на троне в полном облачении. Этот призрак видели сотни глаз, и, наконец, по распоряжению Бирона, в то самое время, когда его супруга, знаменитая Тротта, и сын его находились при императрице, солдаты стреляли по двойнику Анны Иоанновны и пули, расплющиваясь, отскакивали от стены… Ни звуки выстрелов, ни молва о призраке не дошли до слуха больной Анны Иоанновны, скончавшейся через девять дней.
Предания о призраках времен Анны Иоанновны сохранились в течение целого столетия; ими вдохновился и высокоталантливый поэт К. О. Рылеев, написавший думу «Видение Анны Иоанновны», в которой, несколько переделав рассказ о явлении двойника императрицы в тронной зале, заменил его явившеюся будто бы Анне Иоанновне… головою Волынского, — но это уже вольность поэтическая, не имеющая никакой связи ни с историей, ни с преданиями народными.