Свет пустыни. Листы экспедиции

Свет пустыни. Листы экспедиции

Великая пустыня звучит.

Несется звук раковины. Слышите? Долгий звенящий зов несется и тонет в ущельях.

Что это? Монастырь или отшельник?

Но мы находимся в самом пустынном месте. За многие дни отсюда нет жилья. Откуда в этих горах может быть лама с его зовущим заклинанием?

Но это не лама. Разве вы не знаете, что мы находимся в горах Дунбуре? (Северный Тибет). С незапамятных времен это значит: «Зов Раковины».

Далеко в горах звучит этот зов. Может быть, эхо скал? Что хочет сказать этот Мемнон Азии? Звучит ли ветер в узких ущельях? Или звенит где-то горный поток? Но ведь родился где-то этот протяжный зов. И тот, кто назвал эти горы нежным словом «Зов Раковины», тот слышал тайны священной пустыни.

«Белый Чортен» — называется место нашего стана. Две мощных скалы образуют огромные ворота. Не есть ли это одна из границ? Белые знаки. Белые колонны Гейзеров. Белые камни. Известны эти границы.

Кругом нас среди мертвенных обвалов вздымаются острые скалы… Вечер.

«Над нами есть еще горный проход. Нужно осмотреть это место. Ведь оттуда мы слышали раковину».

Короткий подъем. Между двух естественных башен открывается небольшое нагорье, как крепость, укрепленная со всех сторон острыми скалами. Сочная трава на площадке. Сверкает лентой горный ручей. Вот где место для стана. Можно надолго скрыться в этом естественном замке.

«Смотри, что-то движется там. Люди!» — шепчет спутник, и его глаза впиваются во мглу вечера.

За тканью тумана будто проходит шествие видений. Или звук раковины увлек наше воображение, или, быть может, потревожен ночной покой антилоп. Серны и антилопы почти незаметны на желтоватых скалах. Может быть, кто-то выслеживает нас, скрываясь в этом недоступном гнезде.

Но все тихо. Во мраке не шумит трава. Засыпают звуки и шорохи. Огни сияют из нашего лагеря. Для кого они будут служить как ведущая звезда?

Опять огни. Танец теней. Шатры тонут во мраке. Люди размножились в бесчисленных тенях. Люди и верблюды, и кони, — откуда их столько? Из тьмы вылезают головы верблюдов. Велик жар. Пришло время отдыха. Отложено в сторону оружье. И забывается, что именно здесь место ограбления караванов. Всего один месяц назад именно здесь был уничтожен китайский караван. Но давно уже люди не видали деревьев. Уже давно они не ощущали нежную ласку высокой травы. Пусть пылают огни мира.

Резкий выстрел нарушил молчание! Прерван покой.

«Гасите огни! Стража в цепь! Берегите палатки! Двое с винтовками к коням! Кончок пусть идет на разведку! Если нет опасности, пусть поет песнь Шамбалы. Если опасность — выстрел».

Зашевелился стан. Пробежало волнение. И все затихло во мраке. Цепь стрелков протянулась в высокой траве. Между стволами карагачей палатки потонули в мраке. Шепот: «Может быть, это люди Дже-Ламы? Ведь его банды еще действуют. Его голова на копье обошла все базары, но сотни его воинов еще в Гоби. Вы там сзади, слушайте! Что это трава шуршит?»

Из темноты вдруг грянула песнь о Шамбале. Кончок поет. Издалека несется его голос. Значит, опасности нет. Но стрелки остаются на своих местах и костры все же потушены. Песнь приближается. Из травы появляется темная фигура Кончока. Он смеется:

«Глупый китаец. Он испугался наших костров и выпалил, чтобы напугать нас. Думал, что мы разбойники. А сам еще едет на белой лошади».

Китайский караван из Кокохото на Хами. Сто верблюдов. И одно ружье. Китаец принял наши огни за костры Дже-Ламы и пытался нас напугать. Сам он был совсем перепуган. Все спрашивал, мирны ли мы? И просил, чтобы в течение ночи мы не приближались к его каравану. Затем его караван зашевелился и маленькие костры заблестели. Огонь есть знак доверия. Все-таки на ночь стража была усилена. Был дан пароль: «Шамбала». И ответ: «Владыка Ригден».

«Аранган», — кричит лама Санге и поворачивает своего коня. Это значит — разбойники. В ущелье между двумя холмами, среди утреннего тумана, показываются скачущие всадники с копьем и с длинными ружьями на рогатках.

Теперь они, наверно, здесь. Это те самые пятьдесят всадников, о которых нас предупреждал неизвестный доброжелатель, прискакавший к нам с гор. Путь перерезан. Атака начнется с холма. Наши силы разделены. Торгуты, наши лучшие стрелки — далеко позади. Кончок и Церинг остались с верблюдами. Там и Таши и другой Кончок, из Кукунора.

Но позади нас крутой холм. Если нам удастся достичь вершины его, мы будем владеть всею местностью. Там мы можем собрать наши силы. Неприятель приближается группами к следующему холму, но мы не теряем время. Вершина холма занята. Мы приготовились. Очир и Дордже скачут навстречу врагу и машут хатыком. Очир кричит, и его монгольский зов слышен далеко кругом. Он выкрикивает: «Берегитесь тронуть великих людей! Если кто-либо осмелится, он испытает на себе силу мощного оружия, которое может разрушить целый город в десять минут».

Панаги сбились в кучу. Слушают Очира и считают наше оружие. Даже лама Малонов засунул лопату в чехол от ружья и угрожает врагам. Подсчет оружия, видимо, сделан в нашу пользу. Панаги не осмеливаются на открытую битву. Они опускают винтовки. Только одно длинное копье по-прежнему высится в воздухе.

«Можете вы продать нам это копье? Я купил бы его».

Враги улыбаются:

«Нет. Копье — наш друг. Мы не можем отдать его».

Уже после я узнал, что это копье является знаком войны и с ним воины покидают юрты для враждебных действий. Наши враги окончательно решили отложить враждебность. Они начали рассказывать какую-то путаную историю о потерянной белой лошади. Такая история о потерянной белой лошади имела чисто символическое значение и была уже знакома нам. В других частях Азии подозрительные встречные тоже начинали странные истории о потерянной лошади, чтобы скрыть свои истинные намерения.

Когда мы раскинули наши палатки, мы видели, как стада возвращались к юртам из горных ущелий. Это был тоже определенный знак о решенной заранее битве.

Несколько вооруженных всадников скачут к горам в разных направлениях. Едут ли они собрать скрытое имущество или призвать новых союзников? Нужно быть готовыми ко всяким неожиданностям, и оружие должно быть под рукою.

Под вечер, когда уже загорелись костры мира, несколько наших врагов пришло в наш стан. Они любопытствовали только об оружии. С удивлением мы узнали, что эти дикари знают точное значение слов: маузер, браунинг, наган — и очень основательно толкуют о качестве наших винтовок. Даже руки их дрожали, когда они тянулись к нашим револьверам.

Скрылись они в сумерках, и опять никто не знал, какое решение окончательно было принято ими. Под разными предлогами они просили нас простоять здесь еще один день. Кто знает, может быть, они ждали помощь себе от соседних юрт.

Несмотря на костры мира, были приняты все предосторожности против ночной атаки. В двух местах, защищающих лагерь от боковых нападений, в мягком песке были сделаны траншеи. Стража была усилена, и каждому было назначено определенное место на случай тревоги.

Перед зарею мы обнаружили пропажу нескольких верблюдов. После долгих поисков они были найдены в очень странном месте, загнанные среди осколков утеса. Вероятно, кто-нибудь надеялся, что мы уйдем, не дождавшись находки наших животных. Солнце уже встало, когда мы тронулись к перевалу. По обеим сторонам каравана ехала стража с винтовками наготове. Опять какие-то странные вооруженные всадники обогнали нас. Они соскочили с коней и стояли со своими длинными ружьями. Некоторые из наших людей тоже спешились и прошли перед ними с винтовками наперевес.

После каменистого всхода мы достигли перевал и неожиданно услышали на расстоянии два винтовочных выстрела. Немного спустя, на самом гребне перевала, мы увидели нашего передового с карабином над головою. Это был знак тревоги. Мы опять стали в оборонительное положение, и двое из наших людей с биноклями приблизились к опасному месту. Прошло несколько минут, наши рассматривали что-то внимательно, а затем дали сигнал: опасности нет. Когда мы приблизились, наши все еще что-то рассматривали в бинокль. Один из них настаивал, что что-то случилось и, по-видимому, один из наших торгутов и лошадь убиты. Но другой отметил, что отряд мулов двигается беспрепятственно и черное пятно с несколькими людскими фигурами остается позади. Это что-то другое, не опасное. Был убит як.

Спускаясь с перевала, мы заметили на расстоянии огромные стада диких яков — несколько сот голов, — столь характерные для гор Марко-Поло, или, как их называют здесь, Ангар-Дагчин.

Но опасность нападения все еще не исчезла. Наши монголы настаивали, что панаги не нападут на нас около своих юрт, боясь, что в случае неудачи их жилища будут сожжены, но что после горного перевала в пустынной местности нападение еще более вероятно; наш проводник, монгольский лама Санге, был так напуган этими предположениями, что пришел к нам с белым хатыком на руках и просил отпустить всех монголов немедленно вернуться домой. Но мы улыбались, хатыка не приняли, и весь этот неприятный разговор повис в воздухе.

Между тем уже другое обстоятельство спешило нам на помощь. Местные божества, несмотря на сентябрь, уже гремели в горах, и наши монголы шептали, что могущественный бог Ло очень гневается на панагов за их злые намерения. За раскатами грома заблистали молнии и повалил густой снег, совсем необычный для этого времени года. Мужество вернулось к нашим монголам, и они кричали: «Видите, гнев богов! Сами боги нам помогают! Панаги никогда не нападут в снегу, потому что по следам можно догнать нападавших».

Но тем не менее стан этой ночью был сумрачен. Среди вьюги слабо горели огни и глухо звучали голоса часовых.

Вспоминаю другой стан, тоже с кострами, но вблизи горят и другие огни. Там стан голоков. Всю ночь они кричат: «Ки-хо-хо!», а наши хором отвечают: «Хоя-хе!»

Этими кликами станы предупреждают друг друга о бдительности и о готовности к сопротивлению и сражению. Ничего не значит, что при закате солнца оба стана посещали друг друга. Но солнце ушло. И властвует враждебная луна. Так что и направление мыслей может измениться. И внезапно могут погаснуть огни мира.

Опять валит снег. Высокие острые скалы окружают стан. Гигантские тени отбрасывались на их гладких поверхностях. Вокруг огней сидят закутанные фигуры. Издалека вы можете видеть, как они поднимают руки и в красных струях огня блестят все десять пальцев. С восторгом что-то говорится. Считается необозримая армия Шамбалы. Говорится о непобедимом оружии этого чудесного войска. Утверждается, что великий победитель — Сам Владыка Шамбалы — предводительствует. Шепчется, что никто не знает, откуда приходит сила Шамбалы. Но воины Шамбалы уничтожают все несправедливое и с ними приходит счастье и благоденствие стран. Вестники Владыки Шамбалы уже появляются повсеместно. И как ответ на этот сказ во всю высоту соседней горы появляется тень великана. Кто-то позолоченный сиянием огня спускается с гор. Все готовы к чему-то особенному. Но тот, кто приходит, он только погонщик яков. Но все же он приносит добрые вести. Яки для перевала Санджу готовы. Добрые вести! Но восторг сказания нарушен. В разочаровании люди бросают новые смолистые коренья в затихший костер.

Вот опять пылают огни. Пурпуровые горы с белоснежными шапками под куполом синего неба сгрудились у золотистого камня. Много людей приникло к нему. На камне повешено что-то сияющее яркими красками. В высокой желтой шапке лама что-то говорит внимательным слушателям. Тростью по картине он сопровождает свой рассказ. Эта сияющая красками картина есть изображение Северной Шамбалы. В середине изображения сам Владыка, Благословенный Ригден-Джапо. И над ним Сам Владыка Будда. Много великолепных приношений, много сокровищ принесено Владыке. Но Его рука не трогает их. И не ищет их Его глаз. На ладони Его руки, простертой в благословении, вы различаете знак высокого достоинства. Он благословляет будущее человечества. Владыка на башне своей помогает благу и уничтожает греховное. Его мысль в постоянной победной борьбе. Он есть свет, разрушающий тьму. В нижней части изображения показана великая битва под предводительством самого Владыки. Тяжка судьба врагов Шамбалы. Справедливый гнев пурпуром окрашивает голубые облака. Воины Владыки Ригдена в блестящем доспехе с мечами и копьями преследуют устрашенных врагов. Многие из них уже распростерты, их оружие и большие шляпы, и прочее имущество разбросаны на поле битвы. Часть врагов уже поражена справедливою рукою. Предводитель врагов уже повержен и распростерт под копытами коня великого воина Благословенного Ригдена. За великим воителем на повозках следуют устрашающие пушки; нет стен, которые могут противостоять им. Враги на коленях молят о пощаде или пытаются укрыться бегством на слонах. Но меч справедливости настигает нечестивцев, ибо тьма должна быть уничтожена. Тростью лама следует по картине за движениями битвы.

В молчании пустыни рассказывается священная история о победе света. Вечером эти люди опять соберутся у костра. Десять пальцев будут недостаточны, чтобы перечислить воинство Шамбалы. Никакое воображение не сможет описать мощь Владыки Мира.

Среди всепроникающего жестокого холода костры кажутся жалкими и негреющими. Короткое время, от одиннадцати до часу, солнце несколько греет. Но после полудня к морозу прибавляется режущий вихрь и самая тяжелая шуба греет не больше легкого шелка. Для доктора необыкновенна возможность наблюдать особое условие высот. Пульс Е. И.[9] достигает 145. Доктор говорит: «Это пульс птицы». У меня вместо 64 — сто тридцать; в ушах звенит, точно все цикады Индии нагрянули. Приходит и снежная слепота. После нее необыкновенное ощущение. Все изображения одинаково сильно удваиваются. Два каравана, две стаи ворон, двойной силуэт гор. Люди заболевают и цингой. Доктор пророчествует: при таких холодах сердце, уже напряженное высотою, начнет слабеть, и в одну из студеных ночей люди уснут навеки. Уже остановилось сердце ламы Малонова, тибетца Чемпы и трех других. Доктор пишет медицинское свидетельство: «Дальнейшее задержание экспедиции должно быть рассматриваемо как организованное покушение на жизнь членов экспедиции».

Ранним утром, перед самым восходом солнца, доктор приходит в возбуждение, восклицая: «Вот вам следствие нашего положения! Даже коньяк замерз! И так все живущее замерзнет и упокоится навеки».

Я говорил: «Конечно, если мы хотим замерзнуть, — мы и замерзнем. Но ведь есть такая замечательная вещь, как психическая энергия, которая теплее огня и питательнее хлеба. Но, главное, во всех случаях — это соблюдать спокойствие, всякое раздражение лишает нас лучшего психического оружия».

Конечно, я не винил доктора за его пессимизм, ибо обычные лекарства в этих необычных обстоятельствах не давали нужного следствия. Кроме того, главное лекарство в его аптечке, — строфант — уже кончалось. А от другого нужного лекарства — адонис верналис — он показывал лишь пустой пузырек.

Топливо почти невозможно было достать. За один мешок аргала обитатели черных палаток требовали большие деньги. И каждый требовал особые монеты, которые ему нравились больше других. Один предпочитал старые императорские китайские таэли. Другой настаивал на монетах с фигурою, — доллар из Синкиянга. Третий желал монеты с головою Ли Хун-Чжана и с семью буквами, четвертый предпочитал ту же голову, но с шестью буквами. Кто-то хотел продавать только на индийские серебряные рупии. Но никто не хотел принимать американские и мексиканские доллары; также все избегали тибетский медный шо, несмотря на громкую надпись на нем: «Правительство, победоносное во всех направлениях».

Но что же дает скромным кострам теплоту? Несмотря на неописуемый холод, опять подняты все десять пальцев, сперва они подняты для числа замерзших караванов, а затем для выражения бесчисленных священных воинов, которые сойдут со святой горы, чтобы уничтожить нечестивцев. В этих рассказах об огненных битвах, о победе справедливости над тьмою, костры начинают гореть ярко, и поднятые десять пальцев, казалось, не чувствуют холода. Костры холода!

Черная масса движется почти по отвесной скале. Дикие яки, стада не меньше пятисот голов, уходят от каравана. Наши монголы-охотники изготовляют винтовки и стараются отстать. Но мы знаем их уловки. Хотя они и буддисты и носят на шее и даже на спине священные ладанки и ковчежцы, но превыше всего они стрелки. Велико желание охотника послать верную пулю в черную массу бегущих яков. Охотники остановлены.

«Очир, Дордже, Манджи, слушайте, не стреляйте! У вас пищи достаточно».

Но разве охотники стреляют для пищи? Далеко на галечном склоне виднеется черная масса. Она велика. Что-то есть поразительное в этом огромном черном стаде диких яков. Сами монголы-охотники советуют нам взять в сторону и далеко обойти стада. Они считают эти стада в тысячу голов. Много диких и свирепых быков будет, наверно, при таком сборище черных великанов.

Но в охоте за киангами монголы неутомимы. В стане был назначен штраф за каждый неразрешенный выстрел, так же, как и за самовольную отлучку. Но что вы будете делать, если стрелок все-таки скроется за соседним холмом, а через час вернется с перекинутой через седло кровавой шкурой кианга и с кусками свежего мяса, подвешенными за седлом? Совершенно, как гуннские наездники, сохранявшие мясо под седлами. Весь замазанный кровью охотник улыбается. Накажете вы его или не накажете, ему безразлично, его страсть удовлетворена. И остальные буддисты смотрят на вас несочувственно за запрещение убивать животных, они уже предвкушают наслаждение зажарить свежее мясо яка или кианга у вечернего костра.

Антилопа, преследуемая волком, набегает прямо на караван. Охотники в смущении с завистью смотрят. Но если вы можете удержать людей, то вы бессильны с дикими псами. И бедная антилопа, вместо защиты, получает нового врага. Но и волк вблизи каравана почувствовал себя неудобно и, прыжками, поспешно скрывается. От собак антилопа, конечно, спасается. Дикие козлы и маленькие серны постоянно одурачивают монгольских собак. И в тщетном преследовании уводят их к отвесным скалам.

И медведи здесь. Чернобурые, с широким белым ошейником. Ночью они подходят совсем близко к лагерю, и даже днем они удовлетворяют свое любопытство, не пытаясь бежать, если их не пугают собаки. Сейчас мы идем по руслу светлого Буренгола. Под копытами коней зелено-голубые окиси меди сияют, как лучшая бирюза. Над нами крутая скала, и на самом верху ее огромный медведь следует за нашим караваном и рассматривает нас, как диковинку. Кто посягнет на него и к чему?

Но один вид животных сделался настоящим врагом каравана. Это были суслики, тарбаганы и полевые мыши. Целые области продырявлены ими. Даже при величайшей осторожности лошади попадают в ямы и легко могут ломать себе ноги в этих подземных городах. Не проходит и дня без падения коня в предательские подземные ходы. Вечером тибетец Кончок приносит к костру двух горных фазанов. Остается загадкой, как он их поймал голыми руками? Не надо сомневаться, что их хотят убить и съесть. Но также раздаются голоса и за освобождение. Мы опять обращаемся к буддийским заветам и, после продолжительной торговли, вымениваем птиц на китайский таэль. Минуту спустя оба узника весело летят в направлении гор.

Лисица охотится на горных куропаток, коршун подстерегает зайца, и собаки весело гоняют сусликов. Животное царство живет по своим законам. Последний случай из животного царства о трех курицах. Из Суджау мы взяли с собой петуха и двух кур, которые прилежно каждый день несли яйца, несмотря на неудобное качание целый день на спине верблюда. Но, когда мы сами остались без пищи, мы подарили этих трех птиц тибетскому майору. Глаз сыщика уловил отсутствие куриц и немедленно донес губернаторам Нагчу. Возникла целая переписка о том, не съели ли мы сами трех куриц? Об этом даже посылались донесения в Лхасу.

И опять при свете костров собираются наши монголы и тибетцы, и подмигивая друг другу, передают последние слухи из соседнего дзонга[10], как всегда потешаясь над губернаторами. Тот же яркий огонь, который только что воодушевлял рассказ о Шамбале, теперь освещает лица, судящие правительство Лхасы и хвалящие Таши-Ламу.

Строим субурган Шамбалы. Ламы освящают его. Перед изображением Ригден-Джапо на магическое зеркало они льют воду. Вода сбегает по зеркальной поверхности. Отражение дрожит, делается необыкновенным и напоминает древний смысл магических зеркал. Шествие проходит вокруг субургана с возжженными курениями в руках. Великий лама Цайдама держит в руках нить, соединяющую его с вершиною субургана, где сложены предметы особого значения. Там вложено изображение Будды, там лежит серебряное кольцо с многозначительным начертанием, там же покоятся пророчества о будущем и скрыты ценные предметы: «Норбу Римпоче». Старик лама пришел от соседних юрт и принес пригоршню сокровищ — кусочек горного хрусталя, обломок бирюзы, две-три смальтовых бусы и блестящий кусочек слюды. Старый лама принимал участие в построении субургана и принес эти сокровища с настоятельной просьбой поместить их в сокровенную сокровищницу. После долгого служения белая нить, которая соединяла великого ламу с субурганом, была разрезана и в пурпуровой пустыне остался белый субурган, охраняемый разве незримыми силами. Много опасностей угрожает ему. Когда караваны остановятся на отдых, верблюды будут обламывать углы основания; любопытный козлик вскочит на карниз и своими рогами будет пробовать прочность живописных изображений и узоров. Но самая большая опасность грозит от дунган — мусульман китайских.

Монголы имеют пословицу: «Если субурган устоит против дунган, то он останется цел навеки». Около костров рассказываются страшные истории о разрушении буддийских святынь дунганами. Говорится, как дунгане зажигают костры в старых буддийских пещерных храмах, чтобы уничтожить древнюю стенопись. Монголы с ужасом в глазах толкуют, как в Лабране дунгане разрушили даже изображение Самого Майтрейи. Преследуют дунгане не только буддистов, но и конфуцианцев. Монголы говорят, что если трудно с китайцами, то с дунганами уже совершенно невозможно. Про дунган говорят, что они бесчеловечны, жестоки и кровожадны. Вспоминают всякого рода жестокости, имевшие место во время последнего восстания дунган. На каждом холме видны развалины и какие-то бесформенные груды камней. В народном представлении все эти остатки так или иначе связаны с именем дунган. Здесь было укрепление, построенное дунганами; там была крепость, разрушенная дунганами; здесь стояла деревня, сожженная дунганами; там был золотой прииск, замолкнувший после прохода дунган. А вот колодец, забитый камнями, тоже работа дунган, чтобы лишить местность воды.

Весь вечер посвящен этим страшным рассказам. Вокруг костров опять можете видеть все десять пальцев, но теперь они перечисляют и свидетельствуют жестокости дунган.

Колокола на верблюдах разного размера и звучат, как целая симфония. Это незабываемая мелодия пустыни. Вот жар среди дня умертвляет все. Все делается безжизненным, мертвым. Все заползает в прохладу тени. Солнце, победитель, остается одно на безбрежном поле битвы. Ничто не может противостоять ему. Даже великая река, даже сам Тарим замедляет свое течение. Как когти в судороге, простерты горячие камни, пока победитель не скроется опять за барханами для новых побед. Темнота не смеет сразу вернуться. Только голубоватый туман дрожит в безбрежных далях. Эту глубокую симфонию какая мелодия может сопровождать? Только симфония колоколов, нежная, как древняя бронза, и мерная, как движение кораблей пустыни. Только она может дополнить симфонию безбрежности. И как противоположение этим таинственным манящим звукам вы имеете песню, сопровожденную цитарой в руках неутомимого бакши, странствующего певца.

Вот он поет о Шабистане, о феях, которые спускаются из высоких сфер на землю, чтобы вдохновлять великанов и героев, и прекрасных царевичей.

Он поет, как ходил Благословенный Пророк Исса и как он воскресил великана, ставшего затем мудрым царем всей страны. Он поет о священном народе, живущем за ближней горою, и как святой человек слышал их священные напевы, хотя они пелись за шесть месяцев пути от него. В молчании пустыни бакша присоединился к колоколам нашего каравана. Праздник в соседней деревне. Он едет туда подарить свое святое искусство и сказать многое о разных чудесных предметах. Сказать вовсе не сказку, а действительную жизнь Азии.

Вожак каравана верблюд украшен цветными коврами и лентами, и над его грузом высится знамя. Он уважаемый верблюд, ведь он вожак. Он принимает на себя ответственность за поведение всего каравана и, горделиво выступая, мерно звенит. И его черные агатовые глаза, право, знают также много легенд.

Вместо бакши со священными напевами иной всадник приближается к нам. Высокие, резкие, рвущие звуки режут пространство.

Ведь это китайский намтар, героическая песнь!

Сомневаюсь, чтобы можно было слышать эти героические намтары или древние конфуцианские напевы в китайских кварталах иностранных городов.

Но в пустыне это ощущение древнего Китая, эти знаки китайских завоевателей проникают даже в сердце современного амбаня. Нарушен ритм колоколов верблюдов. Звенят бубенчики на конях амбаня. Тяжелая красная кисть колышется под шеей статного карашарского коня, серого с полосами, точно зебра. И другая кисть развевается на груди лошади. Под седлом продет китайский меч. Загнуты кверху носки черных бархатных сапог. На стременах золоченые львы. Сложно украшение седла. И несколько ковров умягчают долгий путь. От Яркенда в Тунханг два месяца пути по древнекитайской дороге, где нефрит и шелк, и серебро и золото перевозились точно такими же всадниками, с теми же самыми песнями, с теми же самыми бубенцами и с теми же мечами. Со звоном и шумом присоединяется к нам амбань со своею свитою. Верблюды отстают, а кони воодушевляются шумом и резкими звуками напевов. Это уже похоже на шествие орд великих сынов Чингисхана.

Маленький городок в глиняных стенах. Другой амбань выходит из своего ямыня, из своих расписных стен, приветствовать нашего китайского спутника. Оба владыки церемонно приветствуют друг друга. Вспоминаются старые китайские картины. Правители так рады видеть друг друга. И об руку они вступают в высокие красные ворота. Два черных силуэта в песчано-жемчужном тумане, охраненные двумя великанами-воинами, расписанными по обеим сторонам на глиняной стене.

«Алла, Алла, Алла!» — восклицают мусульмане, приготовляясь к рамазану, когда они постятся днем и вкушают пищу только ночью. Чтобы избежать дремоты, они наполняют воздух вокруг города барабанами, криками и песнями.

Но совсем другой напев слышится по соседству под большим деревом. Два ладакца из нашего каравана молятся Майтрейе. И так напевы всех верований собираются вокруг огней.

На древних камнях по всей Азии находятся необычные кресты и имена, начертанные на уйгурском, китайском, монгольском и других наречиях. Вот чудо! На монгольской монете тот же самый знак креста! Всюду по пустыне прошли несториане. Вы вспоминаете, как Томас Воган упоминает китайского автора ранней христианской веры в Сиа. Пески, подобно шелковому покрывалу, покрыли все из прошлого. Только красная линия на востоке пересекает силуэты песчаных дюн.

Движущиеся пески. Как жадные стражи, они сторожат сокровища, которые только изредка выходят на поверхность. Но никто не осмелится тронуть их, ибо они охранены тайными силами и могут быть выданы людям лишь в сужденное время. Над землею там ползут ядовитые испарения. Не приникайте к земле, не пытайтесь поднять что-нибудь, не принадлежащее вам, иначе вы падете мертвым, как погибает грабитель.

Опытный наездник посылает перед собою собаку, которая первая почувствует земные испарения. Даже животное не войдет в эту запрещенную зону. Огонь костров не привлечет вас к этим тайным местам. Только коршуны будут летать над этой таинственной страною. Не поставлены ли они стражами? И кому принадлежат кости, которые серебрятся на белых песках? Кто этот безумец, дерзнувший против сужденных сроков?

Черный могучий коршун несется над станом.

Но что это высоко над ним? Нечто сияющее движется с севера к югу. Бинокли в руках. Это что-то большое, овальной формы. Одна сторона светится на солнце. Затем это нечто меняет направление и исчезает на юго-запад, позади Улан-Дабана — красный перевал Гумбольдтовой цепи.

Весь караван возбужденно толкует о явлении. Это воздушный шар? Это не обманчивое видение, потому что через несколько биноклей не могут быть наблюдаемы видения. Лама шепчет: «Добрый знак. Очень хороший знак. Мы охранены. Сам Ригден-Джапо покровительствует нам». В пустыне вы можете видеть удивительные вещи, среди каменистых скал вы можете слышать аромат лучших курений. Но жители пустыни не удивляются.

Снова вокруг костра поднято десять пальцев и рассказ, убедительный в своей простоте, воодушевляет людские сердца. Теперь сказ идет о знаменитом черном камне. В прекрасных символах старый путник расскажет вам, как в незапамятные времена из других миров упал чудесный камень — Чинтамани индусов или Норбу Римпоче тибетцев и монголов. И с тех пор часть этого камня блуждает по земле, возвещая новую эру и великие мировые события. Будет сказано, как некий владыка владел этим камнем и как темные силы пытались похитить сокровище.

Ваш друг, слушая эту легенду, шепчет вам:

«Камень этот черен, необуздан и пахуч и зовется Началом Мира. И он шевелится, как одухотворенный. Так завещал Парацельс». А другой наш спутник улыбнется:

«Камень изгнанник, блуждающий камень Вольфрама фон Эшенбаха».

Но рассказчик у костра продолжает свой сказ о чудесных силах камня; как камень проявляется и как он указывает мировые события.

«Когда камень горяч, когда камень дрожит, когда камень изменяет свой цвет, — этими явлениями камень предсказывает владельцу будущее и дает ему возможность знать врагов и опасности или счастливые события».

Слушатель спрашивает:

«А не этот ли камень на башне Ригден-Джапо? Не он ли дает лучи, проникающие все океаны и горы на благо людей?»

Рассказчик продолжает:

«Черный камень скитается по земле. Знаем, что китайский император и Тамерлан владели камнем. Знающие люди говорят, что великий Соломон и Акбар владели сокровищем, давшим им чудесные силы. Сокровище мира — так называется камень».

Костры пылают, как древние огни священного служения.

Входите в палатку. Все спокойно и обычно. В обычном окружении трудно представить себе что-то необычное и неповторяемое. Дотрагиваетесь до вашей постели, и неожиданно вспыхивает пламя. Серебряно-пурпуровое пламя. Вы пытаетесь действовать в обычном порядке и торопитесь погасить огонь. Но пламя не жжет ваши руки. Оно только слегка теплое — теплое и живое, как сама жизнь. Без звука и запаха оно движется длинными языками. Это не фосфоресценция, это нечто реально живое. Это огонь пространства, возжженный счастливым сочетанием стихий. Незабываемое мгновение проходит. Нерушимое пламя уменьшается так же непонятно, как возникло. И снова темно в палатке. И не видно следа феноменального явления, которое вы только что ощущали во всей действительности. И другое в другом месте; тоже в ночное время из ваших пальцев возникает огонь и без вреда сверкает из всех предметов, которые вы трогаете. Опять вы пришли в прикосновение с несказуемым сочетанием токов. Это случается только на высотах. Костры еще не успели разгореться, как загремел выстрел. Кто стрелял?

Таши убил змею. Страшная змея — с какой-то бородой, серая с черными и рыжими пятнами.

Вокруг костров долгие рассказы о змеях. Монгол толкует:

«Если кто-нибудь не боится змей, он должен схватить ее за хвост и сильно встряхнуть ее. И змея станет твердой, как палка, пока вы ее опять не встряхнете».

Спутник наклоняется ко мне:

«Вы помните библейский жезл Моисея; как он произвел чудо и жезл обратился в змею. Может быть, он привел змею в каталепсию и сильным движением затем вернул ее к жизни».

Много библейских знаков вы запомните, проходя пустыни. Посмотрите на эти громадные колонны песка, которые неожиданно возникают и движутся долгое время, как плотная масса. Ведь это тот самый чудесный столп, который предшествовал Моисею, указывая путь, тот самый, который знаком всякому знающему пустыню.

И снова вы вспоминаете горящий и несгорающий куст Моисея. После наблюдения необъяснимого пламени в вашей палатке такой куст для вас больше не чудо, но действительность, которая живет только в пустыне. Когда вы слышите, как великий Махатма держал путь на коне, чтобы помочь выполнению неотложной миссии, вы также не удивляетесь, потому что вы знаете о существовании Махатм. Вы знаете их великую мудрость. Многое, которое совершенно не находит места в жизни Запада, здесь, на Востоке, делается простым и убедительным.

И вот еще библейские отзвуки. На вершине горы виднеются камни. Должно быть, развалины.

«Здесь трон Сулеймана!» — объясняет вам караванщик.

«Но как это может быть, что по всей Азии, всюду, имеются троны Соломона? Мы видели его в Шринагаре, около Кашгара, и в Персии их несколько».

Но караванщик продолжает свою мысль:

«Конечно, много тронов великого царя Сулеймана. Он был и мудр и могуч. Он имел летательную машину и посещал многие страны. Глупый народ, они думают, что он летал на ковре, но ученые люди знают, что царь имел особую машину. Правда, она не могла летать очень высоко, но все-таки двигалась по воздуху».

Опять что-то говорится о путешествиях, но старый ковер-самолет уже отложен.

Тут же вспоминаются предания о завоеваниях Александра Великого. И завоеватель смешивается с другими героями. С одной стороны, великий завоеватель смешан с Гессарханом. По другой версии, он император Индии. Гессар-хану посвящен замечательный миф. Он рассказывает о месте рождения любимого героя. В романтической песне описывается жена героя, Бругума; его замок и его завоевания, всегда направленные ко благу человечества. Хорпа просто расскажет вам о дворце Гессар-хана в области Кам, где вместо балок положены длинные мечи его бесчисленных воинов. Распевая и танцуя в честь Гессар-хана, Хорпа предлагает вам достать один из этих непобедимых мечей. Песок и камни кругом, но живет мысль о непобедимости.

И упрямо полыхает желтое пламя костров.

Когда вы слышите в Европе о городе разбойника-завоевателя, вы, может быть, подумаете, что вам толкуют старые сказки об Испании или Корсике. Но здесь, в пустыне, когда вы знаете, что ближайший ночлег будет под стенами города знаменитого разбойника Дже-Ламы, известного по всей Центральной Гоби, вы нисколько не удивляетесь. Вы только осмотрите ваше оружие и спросите, в каком одеянии лучше там показаться: европейцем, монголом или сартом.

Ночью вы слышите собачий лай и ваши люди замечают спокойно: «Это лают собаки людей Дже-Ламы».

Дже-Лама недавно убит монголами, но шайки его еще не совсем рассеялись. Ночью в красном пламени костров вы можете опять увидеть все десять пальцев. Идут возбужденные рассказы о Дже-Ламе, о его жестоких соратниках. Говорится, как они грабили большие караваны, как забирали в плен много народу и эти сотни невольных рабов трудились над сооружением стен и башен города Дже-Ламы, который тот заложил на глухом перепутье Центральной Гоби. Говорится, в каких битвах был Дже-Лама победителем, какими сверхъестественными силами он владел, как отдавал он самые ужасающие приказы, немедленно приводимые в исполнение. Как, следуя приказу его, уши, носы и руки непослушных немедленно отрубались и живые свидетели его жестокости, для устрашения других, отпускались на волю.

В нашем караване находятся двое, лично знавших ДжеЛаму. Один из Цайдама, он счастливо убежал из плена. Другой — монгольский лама, испытанный контрабандист, знающий все тайные тропинки пустыни, знающий неведомые другим источники и колодцы. Не был ли он сотрудником Дже-Ламы? Он улыбается:

«Не всегда Дже-Лама был худым человеком. Я слышал, как великодушен он мог быть. Но вы должны были следовать его великой мощи. Он был религиозный человек. Вот вы видели большой белый субурган на холме. По его приказу пленники складывали эти белые камни. И если кто был под его покровительством, тот мог жить спокойно».

Да, да, должно быть, этот лама имел какие-то дела со знаменитым разбойником. Но к чему обычный разбойник будет строить целый город в пустыне?

В первых лучах солнца мы увидели за соседним холмом башню и часть стены. Монголы отказались идти исследовать город. Двое из нас с карабинами на руке пошли на разведку, ибо караванщики настойчиво твердили, что люди Дже-Ламы могут скрыться в полуразрушенных стенах. С биноклями мы следили за движениями наших разведчиков. Через полчаса Юрий[11] появился на башне, и это было знаком, что цитадель пуста.

Все мы побывали в этом необычном городе и нашли, что только дух большого воина мог создать план такого укрепления. Вокруг города мы видели следы многих юрт. Имя Дже-Ламы привлекало многих монголов под его покровительство. Но затем, когда седая голова их вождя на копье была пронесена по базарам, они рассеялись.

Должно быть, Дже-Лама собирался долго жить на этом месте. Стены и башни были сложены прочно. Его дом был просторен и защищен системою стен. В открытом поле монголы не могли победить его. Но затем отважный монгольский офицер приехал в его город, как бы для мирных переговоров. Старый коршун, казалось бы, знавший все виды хитростей, на этот раз ослеп. Он принял посла, и тот приблизился к нему, неся белый хатык на руках, но под хатыком был скрыт браунинг. Близко подошел посол к владыке пустыни и, поднося ему почетный хатык, выстрелил ему прямо в сердце. Должно быть, ранее все повиновалось личному гипнотическому воздействию Дже-Ламы, ибо не успел старый предводитель упасть бездыханно, как его последователи быстро разбежались в смятении, и маленький отряд монгольского эскадрона занял крепость без боя. За стенами мы видели две могилы. Были ли они могилами жертв Дже-Ламы или там покоилось безголовое тело самого вождя?

Вспоминаю, как в Урге нам рассказывали поразительные истории о блуждании головы Дже-Ламы. Голова сохранялась в спирту, и множество людей хотело овладеть этой необычной диковинкой. В этом бесконечном переходе из рук в руки «сокровище» исчезло. Принесло ли оно счастье или печаль своему владельцу?

Никто не знает, что руководило сознанием Дже-Ламы. Он окончил юридический факультет русского университета. Затем долгое время пробыл в Тибете, оставаясь в лучших отношениях с Далай-Ламой. Затем сделался монгольским князем. Получил титул гуна. Сидел в русской тюрьме, откуда освободила его революция, а затем из Хошунного князя обернулся великим разбойником пустыни.

Ясно одно: жизнь Дже-Ламы составит на долгое время легенду всей Гоби. Долго это сказание будет расти и украшаться цветами воображения Азии. На долгое время все десять пальцев в память Дже-Ламы будут подыматься над кострами.

Как старые сторожевые огни, светят костры.

Но бывает, когда огни пустыни потухают.

Они потухают под струями воды, под вихрем и под пламенем степного пожара.

Изучая нагорья Азии, вы изумляетесь количеству наносного леса. Изменчивость поверхности дает многие неожиданности. Часто предмет большой древности оказывается вымытым почти на поверхность. И в то же время новейшие предметы оказываются под тяжкими наносными слоями.

Наблюдая Азию, нужно быть готовым к неожиданностям. Где теперь эти гигантские потоки, которые своим мощным течением сложили целые холмы валунов и песков, заполняя глубокие ущелья и изменяя очертания целой местности? Что это? Может быть, это следы каких-то стремительных катастроф? Или это наносы долгих медленных усилий?

Небо покрыто облаками. В соседних горах в направлении Улан-Дабана по ночам слышится шум. Три ночи подряд, просыпаясь, мы слышим эту непонятную симфонию природы. Невозможно понять — что это, дружественные или грозные знаки? Но в колеблющихся звуках заключается что-то привлекающее и заставляющее прилежно прислушиваться.

Начинается серый денек. Небольшой дождь. Среди дневных шумов вы не различаете более таинственное ночное трепетание. Народ занят обычной караванной работой. Мысли заняты обычными соображениями о дальнейшем движении. Все готовы присесть за обычный обед у маленького ручья, по берегам которого ютятся в изобилии суслики.

Чудеса Азии приходят мгновенно. По глубокому ущелью от гор несется мощный поток. Неожиданно он заливает берега ручья. Через минуту это уже не поток, но гигантская бурная река, она захватывает всю равнину. Желтые пенные волны, полные песка и камней, опрокидывают и уносят палатки. Большие камни несутся в волнах и бьют по ногам. Время думать о спасении. Кони и верблюды, почуяв опасность, несутся к горам. Из многих юрт слышны крики. Мощный поток разрушает юрты, крепко построенные. Что может противостоять этой силе? Палатки разрушены. Множество вещей унесено. Поток пробежал, обращая все в топкое болото. Сумерки без костров, холодная неприветливая ночь и студеное утро.

Солнце освещает как бы новую местность. Поток протекает в каких-то новых берегах. Перед нами лежат безжизненные новые холмы, созданные мощью волн. Унесенные вещи за ночь оказались под глубокими слоями новой почвы. Раскапывая их, вы думаете о происхождении наслоений Азии. Сразу становится ясно, каким образом доисторические древности оказываются смешанными с почти недавними предметами.

Огни потушены потоком, и медленно начинают гореть промокшие ветки и корни.

Но не только вода гасит огонь, но и великое степное пламя нарушает мирные светляки пустыни.

Степь горит. Жители спасаются в бегстве. Вы стремитесь выбраться из этих опасных мест. Кони чуют опасность и тревожно настораживают уши по направлению к зловещему шуму. Огненная стена, покрытая черными кольцами дыма, двигается. Какой неслыханный шум и зловещее трепетание пламени.

Смотря на эту ужасную стену, вы вспоминаете, как монгольские ханы и другие завоеватели Азии поджигали степи, этим решая участь битвы. Но, конечно, иногда огненная стихия изменяла и оборачивалась на самих создателей ее. Ваш спутник измеряет глазом расстояние до огня и спокойно говорит вам, как о чем-то совершенно обычном: «Думаю, что мы успеем уйти вовремя. Мы должны достичь ту гору», — и он указывает на далекий каменистый холм. На следующее утро вы осматриваете сожженную степь с вершины холма. Все черно, все изменилось, и опять песчаная пыль скроет этот ковер. Вы замечаете дым на соседней горе. Что это? Монгол объясняет:

«Там под землею горит каменный уголь, и горит уже многие месяцы».

Так спокойно говорит житель пустыни о разрушении своих сокровищ.

Ураган также гасит костры. После полудня начинается вихрь. Монголы кричат:

«Остановимся, иначе вихрь нас унесет».

Песок и камни летят в воздухе. Люди пытаются скрыться за караванным грузом. Кругом беспросветная мгла. Но утром всходит солнце и оказывается, что вы стоите на самом берегу озера.

Многообразны чудеса пустыни.

И еще огни светятся вдали, но не костры это. Они желтые и насыщенно-красные. Из этих таинственных искр создаются сложные построения. Смотри, вон там города в красных песках, вот будто подымаются дворцы и стены. Не священный ли огромный бык мерцает в красных огнях? Не окна ли светятся вдали и призывают путников? Из темноты около вас чернеют темные дыры — как старое кладбище, нагромождены какие-то плоские плиты. Под копытами коней что-то звенит твердое, как стекло.

Цайдамский проводник строго говорит:

«Идите все в одиночку и не сворачивайте с тропинки. Внимание!»

Но он не объясняет, почему нужна осторожность и почему он не хочет идти первым. И другой монгольский лама тоже не хочет идти впереди.

Опасность смотрит в глаза. Сто двадцать миль мы должны пройти безостановочно. Тут нет воды для коней. На заре вы видите, что шли по тонкой соляной коре. В дырах около тропинки чернеет бездонная соляная вода. Это не плиты кладбища кругом, но острые слои соли. Но и эти плиты легко могут сделаться знаками погребения для тех, кто неосторожно упадет в черное зияющее отверстие. Какие перемены произошли в этих странах? Огненные замки исчезли в лучах света. И когда окончилось это мертвенное кладбище, мы опять оказались в желтых и розовых песках.

Вот что говорится: «Некогда огромный город стоял на этом месте. Жители города были богаты и благоденствовали в легкой жизни. Но ведь даже серебро чернеет, если оно не в действии. Так, собранные богатства не получали должного назначения. И в золоте забывались благие основы жизни. Но живет справедливость и все нечестивое будет уничтожено, когда истощится великое терпение. В криках ужаса, в пламени неожиданно погрузился в землю греховный город, и вода наполнила эту гигантскую расселину. Прошли долгие времена. Ушло озеро и покрылось солью, и остались эти места безжизненными навеки. Все места, где произошла несправедливость, останутся безжизненными».

Проводник спрашивает нас с таинственной улыбкою:

«Может быть, ночью вы видели что-то странное?»

Один из наших спутников шепчет: «Не есть ли это история Атлантиды? Не вспоминается ли Посейдон в этой легенде?»

Но проводник продолжает:

«Несколько жителей этого города, конечно, лучшие, были спасены. Неизвестный пастух пришел с гор и предупредил их об идущем несчастье. И они ушли в горные пещеры. Если желаете, можно пройти к этим пещерам. Я покажу вам каменную дверь, которая накрепко закрыта. И никто не знает, как открыть ее».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.