Расхищенное сердце

Расхищенное сердце

В последней газете два знаменательных столбца. Налево рассказывается трагическая смерть самоубийством мультимиллионера К.; на том же листе направо сообщается самоубийство тоже мультимиллионера семидесятипятилетнего Д. И. К. оставил многозначительную записку: «Я устал». И. говорит в прощальном письме: «Зачем ждать?» Эти два самоубийства мультимиллионеров, не разоренных денежно, но пораженных духовно, очень показательны.

Казалось бы, велик был запас жизненных сил у К. В течение лишь двадцати лет он создал свои всемирные денежные операции. Множество миллионов долларов он давал правительствам целого ряда стран. Правда, замерзли некоторые его займы, но это обстоятельство еще не могло быть смертельным ударом его духу.

В случае И. многое еще поразительнее. Казалось бы, в широкой деятельности И. ничто не замерзло. Его предприятия, даже за последнее время, обогатились ценными открытиями и усовершенствованиями. Его широкая образовательная деятельность и благотворительные построения, казалось, шли бодро вперед. Одним из последних его благотворительных начинаний было построение госпиталя в Италии для итальянских детей. И вдруг среди этих расширений, роста, усовершенствований, холодеющий голос: «Зачем ждать?» Вспоминается при этом и другой мультимиллионер, спрыгнувший со своего аэроплана, несмотря на то, что у него осталось многомиллионное состояние.

Спрашивается — какая же такая сила приводит к роковому вопросу: «Зачем ждать?» Казалось, вся история этих людей показывала огромный запас жизненной энергии. Это не были ходячие мертвецы с оледенелыми от рождения сердцами. О К. говорилось много хорошего. И действительно, необыкновенно широкий по всемирному масштабу глаз его не удовлетворялся малыми решениями. Его контора быстро сделалась решающей многие обширнейшие международные вопросы. Если мы возьмем список стран, в которых протекала его денежная помощь, то мы увидим по одним наименованиям этих государств широкую мысль К. Мы заметим созидательное построение не для одной какой-то группы, не для одностороннего политического обособления, но широко обдуманную созидательную работу. Друзья К. хорошо говорили о нем. Спрашивается, где же были эти друзья, когда рука его писала страшное слово, так далекое от всего его существа, — «Я устал»?

И. я видел в последний раз в его Рочестере в 24-м году. С каким необычайным воодушевлением он показывал новые усовершенствования его Заведения и Музыкального института. Видно было еще раз, что он не был бесстрастным давателем избытков. Нет, несмотря на свои седые волосы, он был бодрым, живым, творящим участником прекрасно замысленных культурно-образовательных Учреждений. Он старательно заботился о привлечении новых сил, молодых, известных, которые могли бы жизненно улучшать Учреждения. И. действительно любил музыку, и вся его жизнь, начиная от раннего завтрака, сопровожденного органом, была наполнена лучшими мелодиями. Он неотвлеченно хотел помочь утончать сознания молодого поколения Америки. Если мы возьмем списки всех прошедших через его Учреждения, мы увидим действительно широкое понимание вне кружковщины и партийности. Если же вспомним многие его путешествия и его личную неустанную работу по всем своим Учреждениям, то именно от И. невозможно было бы ждать страшного, безрадостного восклицания — «Зачем ждать?».

В знаменитых японских приемах борьбы всегда говорится о двух повторных ударах, из которых последний бывает особенно решающим. Эти два страшные признания выдающихся мультимиллионеров и деятелей повторностью своею особенно поразительны. Не заставят ли эти два возгласа, облетевшие сейчас мир, подумать многих и многих о том, что заставило этих действительно больших, без преувеличения выдающихся людей кончить широчайшую деятельность на страшном восклицании безрадостности? Ведь это не отчаяние бедняка, задавленного безысходностью. Ведь это не последний приказ капитана корабля, знающего неизбежность крушения. В этих двух случаях на весь мир возопила сильная воля, увидевшая какую-то очевидно вставшую перед ними действительность. По сравнению с этою страшною действительностью, может быть, уже никакие зовы друзей не могли бы перекричать это рычание убивающей действительности. И назвать ее можно лишь самым страшным во всем словаре словом: Безрадостием. Даже не удар отчаяния, не ужас последствий, но мертвящее сознание невозможности радости. Конечно, сказано всегда и во всем: «Радость есть особая Мудрость». Радость человека далеко разнится от радостей теленка на цветочном лугу. Но человек тоже радуется цветам, и может он им радоваться, если не убито сердце его. Неизлечимая разрушающая болезнь еще может создать вопрос — зачем ждать? Но сердце, для которого не может быть ни возраста, ни разочарований перед великою действительностью, не может устать.

Конечно, земные пути сообщения приводят к ужасу ограниченности. Повторяю и твержу: если человек не знает, зачем он стремительно кружится над всею землею в быстрейшем воздушном корабле, то даже само солнце, сама красота пространства рано или поздно станут для него оловянною заслонкою. И в этой печальной ограниченности человек может впасть в великую из ошибок, может прийти к мысли о самоуничтожении. Совершенно очевидно, что тому, кому пришла губительная мысль о самоуничтожении, никто никогда не твердил о последствиях этого акта, противозаконного всему сущему. К Заветам религий должны наконец присоединиться и голоса науки, которые во имя незыблемых законов бытия сказали бы во всевозможных выражениях, насколько самоуничтожение противоестественно и какие последствия оно неизбежно порождает. Ведь тот, кто хотя бы однажды, хотя бы мгновенно, осознал мир Невидимый, для того Беспредельность перестала бы быть кругосветным путешествием по коре одной из самых крошечных планет. Его воздушный корабль переносил бы не только цифры торговых фирм, которые к месту их достижения уже теряли всякий свой смысл, а радио кричало бы не о ненужностях, но действительно о том, что могло бы порождать радость сердца. Подчеркнем именно радость сердца, потому что формы жизни вряд ли могут дать эту неисчерпаемую радость, если только сознание не будет устремляться в будущее, в то будущее, где все неразрешимые проблемы будут разрешены преображением жизни.

Все страшные заключения «зачем ждать?» и «я устал» не являются виною одного человека, они лежат на ответственности всего общества человеческого. Можно поверить, что один индивидуум может устать, если он изо дня в день видит лишь лед, корысть и предательство. Если он безошибочно замечает, что его самые сердечные, самые лучшие устремления учитываются на чужих весах мерзостными и пошлыми гирями.

Ни на каких газетных листах не сказано, а может быть, и не будет сказано, какие именно причины расхитили сердце этих двух людей. Может быть, не относится ли трагический возглас «я устал» к тем темным клеветникам, которые поразили сердечное равновесие? Кто знает, сколько зависти, сколько предательства, лживых измышлений, утаиваний, своекорыстных извращений окружало этих больших деятелей? Устремляясь в какие-то дальние страны, не стремились ли они уйти от действительности и не мечтали ли они в ночном одиночестве где-то найти тех, кто понял бы истинность их стремлений? Не забуду, как один большой писатель незадолго до смерти своей, болея тоже расхищенным сердцем, мучительно сознавался мне: «Может быть, и есть где-то мои друзья и читатели, но ведь я-то не вижу их и не знаю, где живут они». Страшное одиночество больших людей звучало в этом признании, исшедшем из последних биений отягощенного сердца. Вероятно, это сердце чувствовало, что ему не прощена мысль его о человечестве, стремление его о мире вне опошленной обыденности, и он же через несколько дней сообщал мне: «Они боятся меня, точно я отнял от них что-то». И он еще раз болел о том, что малое сознание не только не хочет стремиться к расширению и приобретению истинных радостей, но, как бы для спокойствия своего, оно старается задушить то, что не в их мерках.

Тот, кто сказал об усталости, знал он все эти мерки и устал он не жить, но, может быть, показалось ему нестерпимо ужасным продолжать бороться с этими бесчисленными мерами скверны. Расхитители сердца! Когда читаем сказки о вампирах и оборотнях, не ими ли названы расхитители сердец и извратители прекрасного Бытия, всем сужденного! Потому-то эти два крика смертельной тоски, сейчас облетевшие мир, не случайны. В этой повторной предсмертной исповеди заключается обращение к человеческому обществу. Тот, кто сказал среди огромнейшей деятельности: «Зачем ждать?», тот, конечно, мысленно обращался ко всем тем, которые принесли величайшее разочарование и на его глазах умерщвляли то, чем горело это большое сердце человеческое. Расхищение сердца — так можно назвать это преступление, приносящее самое страшное последствие — Безрадостность.

Похищение Сердца, разве не заключается оно и в похищении детей, о котором сейчас тоже были наполнены листы газетные. Может быть, тоже именно не — случай, но это известие было связано с именем национального героя Америки Линдберга; пусть величина этого имени обратит внимание человечества на те ужасы, которые продолжают твориться и усиливаться в мире двуногих. Мир был потрясен этим известием. Множество сообщений и писем пронизали пространство. Газеты принесли известие, что в спешном порядке был усилен закон против вымогательств и угроз, давший преступнику двадцать лет тюремного заключения и несколько тысяч долларов штрафа. Конечно, иначе и быть не может. Бесчеловечность вымогательства и угроз должны быть достаточно ограждены государством. Обеспечивая существование личности, государство уже тем самым пытается бороться против гнета безрадостного, против расхищения сердца. Если расхитители сердец, похитители всего самого драгоценного, разрушители и разлагатели будут извергаться из Общества человеческого как сор, как элемент недостойный, то ведь и усталость жизнью пойдет по пути прекращения. В убеждении неприкосновенности сердца люди начнут радоваться радостями расширенными и неисчерпаемыми. Никто уже не спросит тогда в мучительном вздохе: «Зачем ждать?», но скажет в обновленном понятии: «Чаю воскресения!» И сама Беспредельность, от которой не уйти уже существующему, не только не испугает, но вдохновит и призовет к новому бесконечному творчеству. И облегченно вздохнет наболевшее сердце, ибо оно узнает, зачем ждать, на что надеяться и что знать. Во имя великого Знания, во имя Прекрасного пошлем наши мысли тем, кто своими наболевшими зовами, не боясь действительности, пронзил мир признанием, о котором все мы должны подумать, собираясь к новым путям.

1932.

Гималаи