ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Война России в Чечне напоминает преступление, совершаемое в состоянии аффекта и превышение самообороны одновременно. Войны были, есть и будут в обозримом будущем. История человечества зиждется на непрекращающейся ни на один день войне. В тот момент, когда войны исчезнут, наступит трагический мир тоскливой любви друг к другу, человечество ввергнется в бездну благополучия. Колбаса из Бытия будет способствовать укреплению иммунной системы и способствовать долголетию, исключающему разумные пределы. Но я отвлекся…
— Весь этот участок, — сержант ткнул пальцем в сторону проселочной дороги неподалеку от леса, — надо
проскочить на максимальной скорости. Это для того, чтобы снайпер не успел прицелиться. Так что будьте готовы к ухабным телодвижениям.
— Хватит тебе предупреждать, — разозлился Веточкин. — Включай форсаж, и на взлет, а то мы и к вечеру в Гудермес не попадем…
…Веточкин прибыл в Ханкалу вчера вечером и нос к носу столкнулся с Лапиным, своим коллегой, другом и начальником краснодарского УФСБ.
— Какого черта! — обрадовался небритый камуфляжный Лапин. — Веточкин, ты ли это?!»
— Я, — заверил Тарас Веточкин, обнимая его. — А ты что, совсем одичал? Что забыл в Ханкале?
— Я здесь со следственной группой и нашим спецназом, в общем, по делу, а ты, видимо, проверяющий, чтоб меня разорвало.
— Нет, я здесь следственная группа и спецназ в одном лице. Мне надо допросить двух задержанных в Гудермесе иорданцев и по результатам допроса решить, переправить их в Лефортово или оставить здесь, в смысле расстрелять на месте по законам военного времени. На них крови по самое горло.
— Ага, — кивнул Лапин. — Если их сразу же после боя хлопцы не расстреляли, а взяли в плен, все становится сложнее. Кстати, колонна на Гудермес пойдет через два часа, я с тобой поеду, а пока пошли ко мне, дело есть.
— В смысле за встречу? — на всякий случай поинтересовался Веточкин и добавил: — У меня «Столичная» из Москвы.
— Здорово, — обрадовался Лапин. — А у меня «маде ин третий дом с краю возле горы». Прежде чем в желудок попадет, полчаса в горле колом стоит.
— Да ты что? — изумился Тарас Веточкин и глубокомысленно произнес: — Надо попробовать.
— А куда же ты денешься? — удивился Лапин. — Сегодня же вечером, в крайнем случае завтра, будешь считать, что «кристалловская» водка встречается лишь во сне и в фантастических романах.
— …Ты откуда, сержант? — спросил Веточкин у напряженно осматривающего местность десантника.
— Из Таганрога, — ответил сержант. — Кракол моя фамилия, а зовут Славой.
Российская, но активно враждебная земля бросалась под колеса мчавшегося на всей скорости бронетранспортера. Несмотря на то что это была равнинная часть Чечни, присутствие гор ощущалось повсеместно. С одной стороны дороги местность была холмисто-овражной и часто подступающей близко к дороге, а с другой — клочковато-лесистой. Колонна состояла из четырех грузовиков с продовольствием, медикаментами и горючим и двух бронетранспортеров сопровождения. Некоторое время, в самом начале пути, над ними барражировал вертолет, но затем исчез. В головном БТРе находились Веточкин и пятеро десантников, возглавляемых сержантом Краколом, вооружение было обычным: «АКМ», ручной пулемет, РГД-5, ножи, два гранатомета и прочие игрушки убийственного предназначения. Лапин вместе с другими десантниками находился в замыкавшем колонну бронетранспортере. Вскоре, сразу же после того, как вертолет перестал сопровождать колонну, показался первый блокпост. На его бетонных плитах белой краской было начертано: «Осторожно, менты!», чуть пониже и помельче приписано: «Пропуска предъявлять только в условных единицах» — и подпись: «Геращенко».
— Шутники, — крикнул сквозь шум двигателей сержант. — Блокпост пунктом обмена валюты называют.
— Куда? — спросил подошедший капитан у Веточкина. — Там впереди туман, и вообще корявый рельеф, переждите здесь.
— Нее-аа, — нарушил все субординации сержант. — Нам в Гудермес срочняком надо. Мы поедем, а вы вместо нас туман пережидайте.
— Смелый, — процедил капитан сквозь зубы и объяснил Веточкину: — Они все такие, голубые в беретках, пули чеченской не боятся, всегда к бою готовы.
Веточкин строго посмотрел на капитана, но сразу же успокоился, вспомнив о взаимоотношениях между армией и МВД.
— Я сейчас как шарахну, капитоза кусачая, прикладом промеж рог, — рассвирепел сержант, передергивая затвор «АКМ», — так тебя, козла, даже мама родная не узнает!
Вслед за сержантом передернули затворы остальные десантники, а пулемет на БТРе слегка вздрогнул и уставился на ворота блокпоста.
— Затворы у вас должны быть передернуты, — процедил капитан, — салаги.
— Отставить! Пропускайте колонну, капитан, мать вашу за ногу!
Веточкин еще никогда не видел Лапина в такой ярости. На шее висит автомат, лицо похудевшее и небритое, глаза покрасневшие от недосыпания и местной водки.
— Ну и видок у тебя, Тарас, — бросил он на ходу Веточкину и гаркнул на сержанта: — Что стоите, поехали!
— Впереди опасно. В такой туман засада будет на все сто процентов. — Капитан махнул рукой омоновцам, и те подняли тяжелый шлагбаум.
— Ну, значит, им не повезет, — весело крикнул сержант, усаживаясь поудобнее на отрицающем все удобства БТРе, и, перевирая, процитировал, тыча пальцем себя в грудь: — Ведь это наш туман, и он поможет нам.
— Ты не ухарись, а следи за дорогой, — одернул сержанта Лапин и, запрыгнув на броню к Веточкину, сообщил ему: — Вот он, наш, сугубо российский пофигизм: вот пуля пролетела, и ага…
Рявкнул БТР, тронулся с места, и вскоре колонна, проследовав мимо блокпоста, утонула в тумане.
Капитан угрюмо посмотрел вслед скрывающемуся в молочной непроглядности замыкающему бронетранспортеру и приказал подошедшему к нему молоденькому лейтенанту.
— Останешься за командира, а я с отделением Малова пойду за ними, чует мое сердце, напорются они все-таки на засаду.
Напоролись. Бой начался не в лощине, где туман был плотным и почти непроницаемым, а сразу же на взгорье. Обычная тактика — обстрел из гранатомета головного бронетранспортера и автоцистерны с горючим в середине колонны. Почти мгновенно десантники, Веточкин и Лапин спрыгнули с брони и, заняв круговую оборону, открыли огонь по зарослям с двух сторон дороги. Нелепо выглядел лишь один Тарас Веточкин со своим служебным, хоть он и назывался «мишенькой». Десантник, молчаливый парень из Пскова, сосредоточенно и прицельно ведший огонь из «АКМ» рядом с Веточкиным, вдруг выматерился и устало положил голову на землю рядом с прикладом. «Гадство!» — разозлился Веточкин и, взяв автомат убитого, стал столь же сосредоточенно и столь же прицельно вести огонь по боевикам. Он видел краем глаза, как Лапин и сержант, посигналив друг другу руками, разделились. Лапин бросил в заросли с интервалом в три секунды две гранаты, и сразу же после взрывов сержант скрылся в кустарнике, обходя нападавших с фланга. Позади колонны бой был более интенсивным. «Человек сорок, видимо, — подумал Веточкин и снял с убитого запасные магазины и две РГД-5, а увидев какое-то движение спереди нападавших, швырнул туда гранату. — Скушайте горяченького…»
Слава Кракол, Вячеслав Александрович Кракол, гвардии сержант десантных войск, сын Глории Ренатовны Выщух, не был трусом. Не был трусом и Асламбек Мутушев из селения Старые Атаги, сын Молауди Мутушева, бывшего когда-то председателем колхоза «Память Ильича» в Учхой-Мартановском районе, а теперь похороненного на глубине двух метров по мусульманскому обычаю. Его застрелили просто так, мимоходом, от делать нечего выпустили в сторону селения очередь из автомата из проезжающей мимо машины с военнослужащими, и она весело нарисовала красные точки на теле Молауди Мутушева. Поэтому Асламбек с неизъяснимым удовольствием погружал нож в горло Славы. Погружал медленно и со сладострастием, даже не обратив внимания на то, что сержант не стал бессмысленно дергаться в агонии, наоборот, последнее мгновение жизни он посвятил смерти, смог слабеющей рукой выдернуть чеку гранаты у пояса. Взрыв убил не только Славу Кракола и Асламбека Мутушева, но и погрузился полусантиметровым стальным осколком в висок Салауди Авторханову, шестнадцатилетнему подростку, который носил на шее ожерелье из отрезанных и нанизанных на веревочку гяурских ушей.
— Прощай, сержант! — Тарас Веточкин бросился на землю, перекатился и, увидев поворачивающийся в его сторону ствол «АКМ» в руках боевика, убил его из своего «АКМ».
Позади колонны выстрелы еще более участились и стали охватывать обширную площадь. Веточкин услышал неподалеку мат Лапина и вдруг почувствовал слабое, но быстро усиливающееся жжение в левом бедре.
— Ранили, — без всякого энтузиазма прошептал Тарас. Он увидел выскочившего к нему капитана ВВ с блокпоста и успел подумать, теряя сознание: «Менты подоспели».
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Двадцать седьмая неделя
Двадцать седьмая неделя Защитный символ неделиНа этой неделе хороший эффект дают ритуалы, направленные на защиту от темных сил. Для того чтобы ничто не могло помешать вашему успеху и процветанию, создайте для себя мощный защитный талисман – Волшебную
РОЗА НА СТЕНЕ — ЭМБЛЕМА НЕСЧАСТЬЯ... История двадцать седьмая
РОЗА НА СТЕНЕ — ЭМБЛЕМА НЕСЧАСТЬЯ... История двадцать седьмая 1То, что вы сейчас прочтёте, очень необычно. В основу данной публикации легли рассказы, услышанные от донских парапсихологов, к которым я обратился месяц назад, желая приготовить какой-нибудь материал,
Молитва седьмая, святителя Иоанна Златоуста (двадцать четыре молитвы на всякий час суток)
Молитва седьмая, святителя Иоанна Златоуста (двадцать четыре молитвы на всякий час суток) 1. Господи, не лиши мене небесных Твоих благ.2. Господи, избави мя вечных мук.3. Господи, умом ли или помышле нием, словом или делом согреших, прости мя.4. Господи, избави мя всякаго
АТУ ТАХУТИ,[***] или Двадцать Два Дома Мудрости, или Двадцать Два Козыря Таро.
АТУ ТАХУТИ,[***] или Двадцать Два Дома Мудрости, или Двадцать Два Козыря Таро. Двадцать два – это число букв древнееврейского алфавита. Это также число Путей согласно книге «Сефер Йецира». Эти пути соединяют десять Чисел на фигуре, называемой Древом Жизни.Почему путей
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Аскольд с печалью смотрел на прорвавшийся сквозь грубое жалюзи луч ускользающего в вечер солнца. Пространство камеры было плотно набито дымом от сигарет, пылью и вонью от хронически смердящего унитаза. Все это, попадая в нежное пространство
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Капли определений никогда ничего не стоили в отношениях человека с человеком. Все имеет свою цену лишь во время оценивания, а дальше начинается лирика взаимовыгодных иллюзий…Роберта и Арама Рогоняна группа захвата взяла во время самого
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Глория Ренатовна Выщух вошла в просторный зал городского универмага и остановилась посередине. Она всегда останавливалась так, чтобы не затеряться в пространстве. На этот раз она вошла в универмаг с определенной целью купить катушку ниток
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ — Мне недавно подарили сборник стихов, — брезгливо скривил губы Поль Нгутанба. — Статики считают поэзию квинтэссенцией ассоциативной мудрости.— Стихи? — равнодушно переспросил Клосс Воргман и нехотя поинтересовался: — Ну и как тебе эта
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ — Вот такие дела, брат Стефан, — задумчиво проговорил Иван Селиверстович Марущак и ткнул пальцем в сторону некогда ярко светящегося стенда-карты, выложенного из драгоценных камней на стене своего кабинета. — Отключило нам МОАГУ все лампочки и само
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Стефан Искра облегченно вздохнул и стал уничтожать бухгалтерские файлы УЖАСа. Миллиард долларов жизнеутверждающими ручейками гарантированно растекся посчетам сотрудников некогда могучего управления. Теперь оставалось последнее — засветить
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Оказывается, Земля видится голубой не только из космоса, но и изнутри.Бликующий и странно зеркальный контур человека — человека ли? — не удивил далай-ламу. Он был чужд удивлению.— Пойдем, — сказал лазурный лама, — в конце концов ты должен знать, что
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Саша Стариков никогда не жаловался на недостаток силы, но сумку в тамбур пассажирского вагона поезда Одесса — Москва он внес с большим трудом.— Что там, ребята, — шутливо рассердился Саша, — свинец местного розлива?— Пирожки в дорогу, — объяснил
Строфа двадцать седьмая
Строфа двадцать седьмая Для Бодхисаттвы, что жаждет богатства заслуги, Все препятствия подобны сокровищнице с драгоценностями. Потому практиковать терпение, не раздражаясь и никого не исключая, – Это практика Бодхисаттвы. Для Бодхисаттвы, или человека, вступившего