1. Библия и Откровение

1. Библия и Откровение

«Откровение совершается действиями и словами, внутренне между собою связанными, так что дела, исполненные Богом в истории спасения, являют и подтверждают учение и все, что знаменуется словами, а слова провозглашают дела и открывают тайну, в них содержащуюся. Но явленная в этом Откровении глубокая истина и о Боге, и о спасении человека сияет нам через это Откровение во Христе, “Который одновременно и Посредник, и Полнота всего Откровения”» (DV 2).

Согласно свидетельству Ветхого Завета, Бог открывает Себя, во-первых, и при этом фундаментальным образом, в творении, каковое есть только Его деяние. Ведь он вызвал все к бытию из «ничто». Во-вторых, Он открывает Себя как Господь истории, поскольку Он избрал Себе в достояние среди всех народов народ Израилев и, заключив с ним союз, непреложно обещал сопровождать его [в его историческом движении]. Свидетельство Нового Завета дополняет это Откровение в слове и деле, поскольку приводит к вере в Иисуса Христа.

Возведение христианского понимания Откровения к открывающему Себя Богу, заставляет нас именно в этом отношении принимать во внимание, в качестве постоянной оговорки, природу богословского языка как аналогии. Всюду, где Откровение артикулируется в (человеческом) слове, схожесть высказанного в слове и наблюдаемой действительности соседствует с еще большей несхожестью. Эта оговорка представляет собой в более узком смысле, конечно, и характеристику богословского языка Откровения. Ведь поскольку этот язык восходит к Божественному само-возвещению, он «истинен». И поэтому он должен, во-первых, постоянно указывать на то обстоятельство, что Откровение Божие неизменно включает в себя некую прикровенность. Бог открывает Себя как таинство. – Но поскольку Бог открывает Себя в своей неизмеримой свободе, Он являет Себя, во-вторых, как действующий в Своей силе и величии, как Тот, кто держит в своих рука вечное будущее человека и мира и служит его гарантом. Теоцентризму в определении Откровения должен быть подчинен антропоцентризм, принимающий в расчет направленность Божественного Откровения к определенной цели. Бог открывает Себя не просто человеку, {215} но и в человеке, поскольку тот сотворен как «подобие Божие» (Быт 1, 18). Это антропологическое измерение Откровения простирается от Ветхого Завета к Новому и находит свою высшую точку в Иисусе Христе, в Его предании Себя на крестные муки. Theologia crucis (теология креста), которую развивает Павел, представляет собой последнее основание, гласящее, что выраженная в событии Откровения любовь Божия именно там достигает своей цели, где смерть, поглощающая жизнь, в эсхатологическом исходе «захлебывается», поглощаемая жизнью (ср. 1 Кор 15, 54).

«Откровение» как трансцендентально-богословское понятие указывает на тайну Божию. Поэтому в догматической перспективе оно представляет собой «основополагающий принцип познания». Как событие, имеющее определенное историческое начало (мыслимое в контексте человеческой деятельности) и, вместе с тем, как универсальное притязание (установленное Богом), Откровение снова и снова требует истолкования. История такого истолкования вовсе не пришла к концу. И хотя Откровение «завершилось со смертью последних апостолов», оно стало достоянием Церкви как живое свидетельство ее веры. Живая действительность Церкви, основанная в таинствах, иерархически структурированная и определенная дарами Св. Духа, постоянно заново указывает на эту несущую основу. Горизонт понимания, основывающийся в церковной жизни и вере Церкви, постоянно находит в Откровении критическую инстанцию, независимо от необходимости изъяснять Откровение как актуальное событие спасения в каждую наступившую эпоху. Поскольку Божественное откровение всегда есть откровение Бога о Самом Себе в истории, богословская рефлексия, обращаясь к христологическому исповеданию Халкидонского Собора (Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек, одна личность в единстве двух природ), может определить Откровение в его сути как синтез: Откровение по своей сущности, поскольку оно связано с человеком, естественно совершается ради человека. Но в то же время по своей сущности оно сверхъестественно, поскольку оно как откровение Бога о Себе неизменно восходит к Богу, каковой есть mysterium stricte dictum.

Тем самым, указано «место» в горизонте «Откровения», куда следует поместить Св. Писание в событии откровения, место, «в котором» Св. Писание должно быть осмыслено. Божье слово артикулируется в человеческом слове, оно непосредственно переживается в том, что формирует народ Израилев в его истории, а в новозаветные времена определяет опыт учеников Христовых в их общении с Учителем. Именно поэтому событие откровения не улетучивается, превращаясь в набор общих положений. Укорененное в жизни общины, событие откровения совершается в жизни человека, входит в нее как формообразующее начало и обязывающее требование. В Ветхом Завете находит всестороннее выражение то обстоятельство, что опыт Бога совершается в сердце человека, что даже в творении мировая история переплетается с историей избранного народа Божия, с опытом Богопознания, совершаемым Израилем, обратившим свой слух {216} к Его Откровению, в союзническом поручительстве Бога – в обещании Яхве стоять за Израиль. Поскольку Новый Завет, исповедуя Иисуса Христа как «слово Божие», приводит Ветхозаветное Откровение Бога к его сердцевине, он размыкает строгий теоцентризм богословской рефлексии Откровения в направлении человека. Вечное Слово, Слово творения, «стало плотью», и, вместе с тем, в нем человек, как тот, кто «слышит слово», обретает свою полноту и заершенность. Иисус Христос, поскольку Он и Отец суть одно (Ин 10, 30), открывает нам путь к Отцу (Ин 5, 24), и кроме того, Он влагает великую силу Своего слова в Евангелие, которое должно быть возвещено Его учениками. «Слушающий вас Меня слушает» (Лк 10, 16).