Две культуры
Две культуры
Западные интеллектуалы и работники в сфере умственного труда всё ещё разделены на то, что Ч. П. Сноу примерно полстолетия назад назвал «две культуры», а именно – технические науки и гуманитарное знание. (Сразу же отметьте, что две культуры являют собой следующее: гуманитарное знание – мир левых квадрантов, естественные науки – мир правых квадрантов.) То, что они не ведут между собой диалога, довольно плохо, однако ещё хуже, что исследования духовности отвергаются обеими сторонами. Даже то, что можно считать крайне изощрёнными, рациональными, немифическими, переживательными, комплексными системами духовной мысли и практики (например, буддийская феноменология, философия веданты, герменевтика каббалы), попросту не воспринимается всерьёз ведущими течениями высшего образования и науки.
Очень распространено высказывание, что причина того, что нечто столь глубокое, как буддийская феноменология, оказалось отринуто интеллигенцией, состоит в том, что материалистический тип науки, или сциентизм, – полностью отвергающий интроспекцию, сознавание, внутреннее и т. д., – породил пресловутое «табу на субъективность», как сформулировал это Б. Алан Уоллес в своей замечательной книге под аналогичным названием. Идея заключается в том, что научный материализм столь могущественен и столь всецело доминирует в высших областях мысли, что он лишил исследования духовности всех шансов на серьёзное отношение к себе. Как следствие, и гуманитарные науки также не хотят приближаться к теме духовных исследований. Противная материалистическая наука (и особенно – эх! – ньютоно-картезианская наука) уничтожила милые-премилые исследования духовности.
Но причина-то не в этом, сие даже близко не приближается к правде. Естественные науки не убивали духовность: это сделали науки гуманитарные. Проблема в том, что гуманитарные науки отринули интроспекцию, внутренние измерения и субъективность, отринули их с такой агрессивностью и тщательностью, что у научного материализма не было ни единого шанса приложить к этому руку. (О да, и они бы их отвергли, просто им не представилось возможности.) Факт в том, что обе эти культуры послали духовность (а также внутренние измерения и субъективность) куда подальше. В период, длившийся половину двадцатого века (1950–2000), внутреннее было отвергнуто не только техническими, но и гуманитарными науками. Если мы сможем понять, почему это произошло, то осознаем непосредственно суть проблемы, с которой столкнулась духовность в современном и постсовременном мире.
Неудивительно, что естественные науки отвергли духовность, но почему, скажите мне, гуманитарные науки агрессивно отрицают духовность, интроспекцию, сознание и субъективность? Дильтей обобщил причину: «Не через интроспекцию, но только через изучение истории приходим мы к пониманию самих себя». Сознающий субъект обычно воображает, что он просто может интроспектировать своё собственное сознавание и прийти к тому, чтобы познать и понять самое себя, и всё же только науки, рождённые в духе нового времени (от генеалогии до лингвистики), делали весьма очевидным, что ситуация обстоит совсем иначе. Субъектность, согласно их выводу, полностью невежественна в отношении факта, что практически всё, что проявляется в её сознавании, есть продукт обширных межсубъектных сетей, которые невозможно увидеть. Эти сети, будучи отчасти продуктами исторического процесса, как указано в утверждении Дильтея, представляют собой обширный культурный фон, который в действительности сотворяет пространства, где субъектность и сознание получают возможность оперировать, а субъектность остаётся в статусе блаженно неведующей об этих формативных сетях, ведь она тратит своё время на интроспекцию и воображает, что она себя знает. В таком виде она оказывается пойманной в ловушку комплексных сетей лжи и самообманов.
Можно привести очень простой пример при помощи спиральной динамики. Как таковая, спиральная динамика (СД) представляет собой ничем не примечательное наследие ранних структуралистов человеческого развития, использовавших новаторские в то время методы исследования, ведь именно такие открытия на рубеже двадцатого столетия ознаменовали начало постмодернистской революции, которая расцвела в рассматриваемый нами период (1950–2000).
Как только вы осваиваете любую модель развития, такую как СД, прелюбопытный факт становится очевидным. Вы можете слушать кого-то, кто исходит, скажем, с множественного уровня (оранжевая высота), и становится очевидно, что человек сей не сам выдумывает эти идеи: практически всё, что он говорит, всецело предсказуемо. Он ни минуты не потратил на то, чтобы изучить труды Клэра Грейвза или любого другого исследователя развития, и всё же в результате мы получаем одну предсказуемую ценность за другой. У него нет ни малейшего понятия, что он есть всего лишь глашатай структуры, о существовании которой он даже и не знает. На практике кажется, что это не он говорит, а сама оранжевая структура вещает через него – эта обширная межсубъектная сеть глаголет его устами.
Ещё хуже то, что он может интроспектировать всё, что ему угодно, и всё равно не осознавать этого. Он есть попросту глашатай структуры, которая говорит через него. Ему кажется, что он оригинален, что он контролирует содержимое своих мыслей, что он может интроспектировать и понимать себя, что у него есть свобода воли, – и при этом он есть не что иное, как глашатай. Говорит не он, говорят через него.
То же верно и для десятков других аспектов субъективности и сознавания: все они, по сути, продукты безличных структур и межсубъектных сетей, и более того: сами структуры и сети невозможно увидеть посредством субъектности или сознавания (в любом случае не напрямую). К середине XX века поражающее понимание этих безличностных структур и межсубъектных сетей было достигнуто, в частности, в сферах лингвистики, грамматики, синтаксиса, структур сознания и априорных структур развития. И все они указывали на одно и то же: субъект сознавания есть продукт межсубъектных сетей, о существовании которых тот знать не знает и даже не подозревает.
И тем самым были установлены все декорации для великой левосторонней войны между модернизмом и постмодернизмом в гуманитарных науках. И вот что произошло. У нас есть две культуры: левосторонняя культура гуманитарных наук и правосторонняя культура естественных наук. Нескончаемая битва в правостороннем мире всегда была и продолжается между различными вариациями атомизма и различными вариациями системного мышления – и, как правило, побеждают атомисты, хотя никогда такая победа не окончательна. Но обе эти школы остаются физикалистскими и материалистическими. Со времён Демокрита встречаются невероятно умные мужчины и женщины, которые считают, что реальность ограничивается лишь резво пляшущей грязью. Является ли эта грязь системной грязью, или же это ньютоновская грязь – не имеет никакого отношения к тому, о чём мы ведём речь.
Настоящие боевые действия развернулись во внутренней, или левосторонней, культуре, поскольку она уже начала подразделяться на два преобладающих лагеря, которые придут к тому, чтобы определить все гуманитарные науки во второй половине XX века. Победитель этой великой левосторонней войны получит контроль над второй культурой – культурой гуманитарных наук – на всё обозримое будущее.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.