Видение без образа

Видение без образа

Почему человек создает образ самого себя?

У человека есть идея, обозначение, образ самого себя: что он собой представляет, чем ему следует или не следует быть. Почему человек создает образ самого себя? Потому что он никогда не изучал, что он собой представляет на самом деле. Мы думаем, что нам следует быть тем или этим: идеалом, героем, примером. Когда нападают на наш идеал, наше представление о самих себе, это пробуждает гнев. А наше представление о себе – это наше избегание факта того, чем мы являемся. Но когда вы наблюдаете действительный факт того, что собой представляете, вас никто не может обидеть. Тогда если человек – лжец, и ему говорят, что он лжец, это не означает, что его обижают: это факт. Но когда вы притворяетесь, что вы не лжец, а вам говорят, что вы лжец, тогда вы сердитесь, приходите в бешенство. Так что мы всегда живем в воображаемом мире, мире мифа, и никогда в мире действительности. Чтобы наблюдать то, что есть, видеть это, действительно познакомиться с этим, не должно быть никакого суждения, никакой оценки, никакого мнения, никакого страха.

Париж, 4-я публичная беседа, 12 сентября 1961 г.

Собрание трудов, т. XII, стр. 246

Что происходит, когда я осознаю тот факт, что я построил образ самого себя…?

Как правило, у человека бывает образ самого себя – выдающегося, неудачника, несчастного, исполнителя, бесполезного, амбициозного – вы знаете, какие образы самих себя имеет большинство людей. Они могут думать, что они – Бог или не Бог, что они просто среда, что они то или это. У них бывают десятки образов самих себя или один преобладающий. Но если у меня есть образ самого себя, то такой образ будет противоречить фактам повседневного существования, и я буду неспособен смотреть на повседневные факты кроме как глазами этого образа; поэтому проблему порождает образ, а не сам факт.

Тогда почему же я строю образ самого себя? Я понимаю, что проблема будет существовать, пока у меня есть образ себя, представление, вывод о самом себе. Поэтому меня больше не интересует проблема, затруднение; теперь меня интересует понимание, почему у меня есть эти образы, эти представления, эти заключения. На Востоке у людей есть идея, что они Бог, у них есть бесчисленные представления; и здесь, на Западе, у вас тоже есть свои представления, свои образы. Отправляйтесь в коммунистический мир, и у них тоже есть свои. Но почему же мы строим эти образы, эти представления?

Пожалуйста, я задаю вопрос, а не пытаюсь узнать. Мы задаем фундаментальный, а не поверхностный вопрос. Большинство из нас никогда не задает себе фундаментальные вопросы, но это – вопрос, который мы задаем себе сейчас – фундаментальный.

Почему я, кто прожил сорок, пятьдесят, шестьдесят или сколько бы там ни было лет, собрал этот переполненный склад того, что я думаю, что я чувствую, что я собой представляю, чем мне следует быть, это скопление опыта, знания? И что бы было, если бы я этого не сделал? Вы понимаете? Что бы со мной случилось, если бы у меня не было концепции самого себя? Я бы потерялся, не так ли? Я был бы неуверенным, ужасно напуганным жизнью. Поэтому я выстраиваю образ себя, миф, представление, заключение о самом себе, так как без этой основы жизнь стала бы для меня совершенно бессмысленной, неопределенной, пугающей: не было бы никакой уверенности. Я могу быть уверенным внешне: у меня могут быть работа, дом и все такое, но и внутренне я тоже хочу быть полностью уверенным. И именно желание быть уверенным заставляет меня строить этот образ себя, имеющий словесную природу. Вы понимаете? Он не обладает вообще никакой реальностью; это просто понятие, память, идея, заключение.

Теперь, я вижу, что это факт, то есть я это осознаю. Пожалуйста, не отставайте, давайте делать это вместе. Я знаю, почему я построил образ самого себя – будь то путем сознательных усилий или бессознательно, в результате бесчисленных влияний общества, организованной религии или книг, – я все это знаю. Я построил его, и я знаю, почему – этого требует общество, а также, помимо общества, я сам хочу быть полностью уверенным в себе. Общество помогает мне, и я поддерживаю это представление, идею, заключение о себе, и я осознаю весь этот процесс.

Но что происходит, когда я осознаю тот факт, что я построил образ самого себя, осознаю так же, как я осознаю голод? Знаете, мы так привыкли делать усилия. С самого детства нас поощряли делать усилия, бороться, поскольку мы должны быть лучше, чем кто-то другой, справляться лучше, чем наш дядя, – вы знаете, все остальные глупости. Мы поклоняемся успеху, поэтому мы делаем усилия. Но здесь не требуется вообще никаких усилий, поскольку нет ничего, для чего они нужны. Вы следите за моей мыслью? Итак, я просто наблюдаю тот факт, что у меня есть образ самого себя. Любое старание изменять, поощрять или разрушать этот образ означало бы пытаться соответствовать другому образу. Это ясно? Если я стараюсь разрушать или уничтожать имеющийся образ, то само это усилие проистекает от еще одного образа самого себя, который я создал, говорящего, что имеющегося сейчас образа быть не должно…

Итак, ум осознает, что он создал образ самого себя и что попытка уничтожить его или что бы то ни было сделать с ним проистекает из еще одного образа, гораздо более глубокого, утверждающего: «Я не должен создавать образ». Любое старание изменить имеющийся образ – это последствие более глубокого образа, более глубокого заключения. Я вижу этот факт; поэтому ум не предпринимает никаких усилий рассеять образ. Вы следите за моей мыслью? Итак, ум полностью осознает образ без какого бы то ни было желания, без всякого усилия, без всякой попытки изменить его; он просто осознает его, просто на него смотрит. Я смотрю на этот микрофон и ничего не могу с ним поделать. Он здесь, он был собран. Точно так же ум смотрит на образ, на свое заключение о себе, без какого бы то ни было вида усилия, и это – реальное преображение. Вы обнаружите, что в таком наблюдении – громадная дисциплина, но это не глупая дисциплина подчинения. Поскольку нет никаких попыток изменить его, сам ум является этим образом. Это не ум и образ, а сам ум и есть образ. Любое движение со стороны ума, направленное на отождествление себя с этим образом или на его уничтожение, – порождение или побуждение другого образа; поэтому ум полностью осознает, что образ создается им самим.

Если вы действительно видите этот факт, тогда образ полностью теряет свою значимость. Тогда ум способен справляться с любой проблемой, с любым возникающим кризисом, без предварительного заключения этого образа, из которого он пытается отвечать. Теперь ум очищен от всех образов, и потому у него нет никакой статичной позиции, никакой платформы, с которой он наблюдает, никакого убеждения, никакой догмы, никакого опыта как знания, из которого он подходит к проблеме. Так что теперь ум может полностью быть с любым возникшим вопросом, не трактуя его как проблему. Проблемы существуют, только когда имеется противоречие, но здесь нет никакого противоречия. У меня нет никакого образа, никакого центра, никаких заключений, из которых я исходил бы; следовательно, нет никакого противоречия и, значит, – никакой проблемы.

Саанен, 2-я публичная беседа, 13 июля 1965 г.

Собрание трудов, т. XV, стр. 193–195

Спрашивающий: Если у меня нет образа самого себя, тогда я – ничто.

Кришнамурти: Но являетесь ли вы чем-то в любом случае? [Смех. ] Пожалуйста, не смейтесь, это чрезвычайно серьезно. Являетесь ли вы чем-то сами по себе? Лишитесь своего имени, звания, положения, денег, своей небольшой способности писать книги и слушать лестные отзывы – и что вы тогда? Так почему не сознавать это и не быть этим? Понимаете, у нас есть образ того, что такое быть ничем, и этот образ нам не нравится; но действительный факт бытия ничем, когда у вас нет никакого представления о себе, может оказаться совершенно иным. А он действительно совершенно иное. Это не состояние, которое можно понимать с точки зрения бытия ничем или бытия чем-то. Оно совершенно иное, когда нет никакого образа самого себя. И чтобы не иметь образа самого себя, требуются величайшее внимание, величайшая серьезность. Живут именно внимательные и серьезные, а не те, кто воображает себя чем-то.

Саанен, 2-я публичная беседа, 13 июля 1965 г.

Собрание трудов, т. XV, стр. 196–197

Возможно ли наблюдать без мыслителя?

Мысль – пожалуйста, слушайте внимательно – мысль мыслит о чем-то. Мысль делит себя на наблюдателя, чувствующего, переживающего, и то, что должно переживаться. Очевидно, что, разделив себя на наблюдателя и наблюдаемое, мысль вызывает конфликт. Тогда мысль говорит: «Я должна преодолеть конфликт» и изобретает дисциплины, сопротивления и хитроумные способы избегания. Мы видим, что источником мышления служит удовольствие. Вся наша деятельность, все наши ценности – моральные, этические и религиозные – основываются на удовольствии. Пока есть это созданное мыслью двойственное существование наблюдателя, собирающегося получать удовольствие из наблюдаемого, пока мысль функционирует таким образом, всегда будет конфликт и, следовательно, не будет вообще никакой радикальной революции.

Это достаточно ясно? Нет, не мое объяснение! Вероятно, кто-нибудь может дать вам лучшее объяснение; нас интересуют не объяснения, нас интересует видение того, что есть, факта. Вчера у меня было чудесное переживание наблюдения заката за городом – деревья на фоне солнца, очарование тени, глубина, красота, от которой я получил огромное удовольствие. Мысль думает об этом: я должен вернуться туда завтра или сохранить воспоминание. Я храню его потому, что моя жизнь такая дрянная, такая скучная, такая рутинная, и я пленен той красотой, которую видел вчера. Я услышал звук, музыку, стихи; я посмотрел на картину, я думаю об этом. Я этим пленен, и я хочу больше этого. Я вижу прекрасное лицо, я хочу жить с ним рядом. Опять мысль функционирует с удовольствием. Есть наблюдатель, мыслитель, и есть мысль, являющаяся удовольствием. Мыслитель построен на основе удовольствия: «Я хочу этого и не хочу того», «Это хорошо», что по существу означает наличие удовольствия. Пока существует это деление между наблюдателем и наблюдаемым, не может быть никакого радикального изменения сознания.

Возможно ли наблюдать без мыслителя? Я смотрю на все посредством образа, обозначения, памяти, знания. Я смотрю на своего друга, на свою жену, на своего соседа, на начальника посредством образа, построенного мыслью. Я смотрю на свою жену посредством, или «через призму», своего представления о ней и она смотрит на меня через призму имеющегося у нее представления обо мне: отношения происходят между этими двумя представлениями. Это факт – это не моя выдумка – это факт! Эти обозначения, образы, идеи создала мысль. Могу ли я, для начала, смотреть на дерево, на цветок, на небо, на облако без представления о нем? Представления о дереве – это выученное мною слово, наименовывающее это дерево, напоминающее о его виде и красоте. Могу ли я смотреть на то дерево, на то облако, на тот цветок без мысли, без представления о нем? Это довольно легко делать, если вы уже это делали. Но могу ли я смотреть – без представления – на человека, который мне близок, кого я считаю женой, мужем, ребенком? Если не могу, то реальных отношений нет: есть только отношения между представлениями друг о друге. Так могу ли я смотреть на жизнь – облака, звезды, деревья, реку, летящую птицу, мою жену, моего ребенка, моего соседа, всю эту землю – могу ли я смотреть на все это без представлений об этом? Пусть вы меня обидели, пусть вы причинили мне боль, пусть вы говорили обо мне отвратительные вещи или хвалили меня, могу ли я смотреть на вас без представления о вас или памяти о том, что вы мне сделали или сказали?

Пожалуйста, осознавайте важность этого, поскольку только ум хранит воспоминания боли, обиды, а также готов прощать, если он вообще к этому склонен. Уму, не хранящему получаемые обиды и похвалы, нечего прощать или не прощать; поэтому нет никакого конфликта. Эти представления касательно как внешнего, так и внутреннего создала мысль. Могут ли представления, мышление, приходить к концу, возможно ли смотреть на все свежим взглядом? Если вы сможете это сделать, то обнаружите, что без вашего сознательного, преднамеренного старания измениться произошло изменение, радикальное изменение. Большинство людей честолюбивы; они хотят кем-то быть: писателями, художниками, бизнесменами или политиками. Священники хотят становиться архиепископами. Это общество породила мысль, и она видит преимущество в том, чтобы стать могущественным, влиятельным, важным человеком, что происходит только благодаря честолюбию. Наблюдая человека, обладающего властью, мысль создала образец и теперь хочет удовольствия иметь большой дом, видеть свои фотографии в газетах и все такое.

Можно ли жить в этом мире без честолюбия, без образа удовольствия, созданного мыслью? Можно ли функционировать внешне, технически, без этого яда честолюбия? Это возможно, но только когда мы понимаем происхождение мышления и понимаем на самом деле, как факт, нереальность деления на наблюдателя и наблюдаемое. Тогда мы можем двигаться дальше, поскольку тогда добродетель приобретает совершенно иное значение. Это не моральная добродетель безобразного, испорченного общества, но добродетель, представляющая собой порядок. Добродетель смирения – это не нечто культивируемое мыслью. Мысль не добродетельна; она буржуазна, ограниченна и никак не может понимать ни любовь, ни добродетель, ни смирение.

Париж, 2-я публичная беседа, 19 мая 1966 г.

Собрание трудов, т. XVI, стр. 169–170

Данный текст является ознакомительным фрагментом.