Проводник душ

Проводник душ

Исходя из одного лишь названия, понять значение этой карты практически невозможно. Хотя умеренность и до сих пор считается одной из основных добродетелей, однако само это слово в современном языке почти утратило свой положительный смысл. Истинное значение этой карты скорее раскрывается понятием «верная мера».

О том, чем занимается изображенный на карте ангел, смешивает что-то или просто переливает, существует много гипотез. Если переливает, значит, речь идет об энергиях, которые прежде служили для внешнего роста, а теперь должны перейти в другой сосуд, чтобы начался рост внутренний: в принципе это тоже одно из значений карты. Но более важным представляется все-таки нахождение верной меры при смешивании противоположных начал, успешное их соединение, потому что это —, одна из важнейших задач на данном отрезке пути. После того, как Смерть сломала барьеры, построенные нашим Эго, нам далее предстоит соединить прежде разделенное. И, конечно, карта означает верную меру как чутье, необходимое, чтобы избегать опасностей, подстерегающих нас на дальнейшем пути. Таким безошибочным знанием правильного пути как раз и обладает проводник душ, изображенный здесь в виде ангела. В христианской традиции эту задачу выполняет архангел Михаил. На древних рисунках он нередко участвует в сценах, похожих на испытание в Зале Маат. Черт пытается нарушить равновесие весов, а Михаил препятствует ему в этом, и весы (а тем самым и человек) возвращаются в исходное положение.

Несмотря на светлые краски, эта карта относится к Подземному миру. Ключом к такой трактовке служат лилии. Древние греки считали, что лилии растут в Подземном царстве, а потому называли его также «Землей асфо делей» (асфодели = вид лилий). А лилия-ирис не только носит имя посланницы богов Ириды, но служит еще ее символом и знаком присутствия этой богини в Подземном царстве, куда ей приходилось спускаться довольно часто. В христианской символике пасхальная лилия олицетворяла страсти Господни, и если мы вспомним, что находимся на этапе пути, полном страданий, то параллель со Страстной неделей станет очевидной: карты с Повешенного до Диавола показывают страдания Иисуса и Его нисхождение во ад, созвучно словам христианской молитвы: «…и распята же за ны, и страдавша, и погребенна, и во ад сошедша…», и даже в Евангелии упоминается ангел у Его гроба.

Тропинка, изображенная на карте, символизирует узкий путь индивидуации, становления самости. Он ведет нас (обратно) к свету, к солнцу, в лучах которого скрыта корона. Ее можно увидеть в пунктирной линии, особенно если слегка подвигать карту. После смерти старого короля (Эго) здесь начинается путь к солнцу и к коронации нового короля (Самость) — этот сценарий обнаруживается во всех сказках, где герой в конце концов сам становится королем. Так предыдущие этапы развития, а потом преодоления нашего «Я» сменяются здесь, в последней, трансперсональной трети пути этапом подлинного развития и раскрытия нашей Самости.

Самость как сила, упорядочивающая движение молекул души, ведет человека к целостности. Стремление к этой цели проявляется не только во многих мечтах и сновидениях. Даже такие вещи, как, например, игра в «домики», складывание головоломоках-пазлов, разгадывание кроссвордов, желание довести до конца очередной пасьянс или пополнить свою коллекцию суть внешние признаки действия этой внутренней, почти не осознаваемой силы, влекущей нас к целостности. Если в период раскрытия нашего «Я» нам нужно было прежде всего отмежеваться от общего целого, то сейчас пробуждающаяся Самость пытается вести нас дальше, к новому единству, к новому соединению с целым. Главная же проблема при этом состоит в том, что теперь нам нужно целиком довериться этому прежде не осознававшемуся высшему водительству, чего наше могучее и оттого чересчур гордое «Я», — как, впрочем, и «Я» слабое и робкое, — ну никак не хочет. В первом случае ему нехватает понимания ситуации, во втором — доверия к высшему началу. Вот почему Самости часто приходится загонять нас в ситуации настолько безвыходные, в такие тяжелые кризисы, с которыми одно наше «Я» само по себе заведомо не способно справиться, несмотря на весь свой опыт, на все быстродействующие средства и хитроумные уловки, которые успело освоить наше сознание: вдруг оказывается, что ничто больше не помогает. В результате наступает ощущение полной беспомощности, безнадежности и отчаяния, пока наконец нашему «Я» на исходе всех его сил не останется ничего иного, как сложить оружие и объявить о своей капитуляции, ожидая скорой казни. Однако вместо ожидаемой казни или падения в пропасть человек вдруг ощущает, что его подхватывает и несет какая-то новая сила, гораздо более мощная, чем все те, которые были ему известны и на которые он привык полагаться. Это и есть решающая встреча человека со своей Самостью, с тем самым китом, который проглотил Иону. К.-Г. Юнг в одном из своих писем описывает, как он сам пережил нечто подобное, когда перенес инфаркт: «Я был свободен, полностью свободен и целостен, как никогда раньше… Это было нечто невидимое и неощутимое, но очень плотное, пронизанное при этом ни с чем не сравнимым и неописуемым чувством вечного блаженства; прежде я бы никогда не поверил, что такое чувство может быть доступно в пределах человеческого опыта. На чужой взгляд, и тем более, пока человек не переступил порог смерти, это может выглядеть как величайшая жестокость. Но стоит лишь попасть туда, внутрь, как тебя наполняет такое чувство целостности, покоя и полноты бытия, что назад уже не хочется возвращаться».

Эту удивительную способность человеческой психики трансформировать своего попавшего в безвыходную ситуацию владельца, перевода его в новую ситуацию, К.-Г. Юнг называл «функцией трансцендентности». Карты Повешенного, Смерти и Умеренности наглядно показывают нам эту трансформацию как переход от середины пути к его последней трети.

На этой последней, трети пути оказывается, что многое стало иным, а многое из того, что было прежде таким нужным, привычным и объективно верным, теперь годится только на помойку. Это и наше ощущение времени, и отношение к смерти, да и вся система ценностей. Для ребенка время циклично. Год всегда один и тот же, он начинается и заканчивается новогодней ёлкой. Ёлка бывает то далеко, то опять близко. Но она всегда одна и та же. Когда мы немного подрастем, время для нас становится линейным, в нем появляется хронология. Теперь один год сменяется другим, совершенно иным. Цикл разорван, время стало линией, у которой есть начало и есть конец. Теперь время становится для нас величиной количественной, то есть конечной. Вначале это нас мало волнует, потому что мы еще живем в убеждении, что уж чего-чего, а времени у нас впереди немеряно. Однако потом, подойдя к середине жизни, мы замечаем, что время почему-то и идет все быстрее, и остается его все меньше. И мы начинаем высчитывать, сколько нам еще осталось, пытаемся остановить мгновение, стараясь успеть сделать много дел одновременно, чтобы «не терять времени», живя все быстрее и быстрее, все торопливее, тем не менее каждый раз со все большим ужасом убеждаясь, что время, как вода, подло утекает у нас между пальцами. «Но когда человек остается один, — пишет К.-Г. Юнг об этих страхах, — когда наступает ночь, и кругом темно и тихо, ничего не слышно и не видно, и ничего нет, кроме мыслей, занятых лишь сложением и вычитанием прошедших лет жизни, да еще кроме той самой стрелки часов, которая безжалостно отмечает все новые и все более печальные вехи приближения к стене мрака, всегда и бесповоротно готовой поглотить все то, что я любил и желал, чем владел, на что надеялся и к чему стремился, — вот тут-то вся наша благоприобретенная мудрость и уползает в какой-то свой, никому не известный уголок, и животный страх душит бессонную душу, как сказочное одеяло-капкан».

Если нам удается выйти на последнюю треть пути, то мы начинаем со все большей ясностью понимать, что время — это не то, что отмеряется стрелками часов, и что нет смысла измерять его количественно, потому что главное во времени — его наполненность То есть не количество, а качество. Поэтому важно не то, как долго мы живем, а то, как мы живем, и не то, сколько всего мы переживаем, а то, насколько глубоко мы это переживаем. На этом фот складывается и новое отношение к смерти. Теперь она не кажется нам больше ужасным концом, за которым ничего нет. Но мы уже и не ищем нашему «Я» утешения в мыслях о возрождении, будь то после Страшного суда или в новом воплощении. Вместо этого мы начинаем все больше ощущать себя частицей некоего единого целого, от которого мы по сути никогда не отделялись и с которым вскоре вновь сольемся. Так же, как волна не может существовать отдельно от моря, наше «Я» никогда не существовало отдельно от великого целого. И точно так же, как волна должна влиться обратно в море, наше «Я» должно раствориться в первоначале всего бытия и слиться с ним. Каждая частица любой волны, конечно, была когда-то частицей множества других волн. Однако не абсурдно ли было бы волне поэтому утверждать, что она существует не в первый раз? Точно так же абсурдно и самонадеянно звучит утверждение человеческого «Я», что оно уже жило на этой земле (причем, естественно, в облике знаменитой личности). Это не значит, что идея реинкарнации ложна сама по себе. Однако делать из нее лекарство от страха смерти — не только ошибка, это ложный путь, уводящий в сторону от понимания ис тинного значения смерти. Вместо этого Кен Уилбер советует: «Забудь о смертности своего «Я» и вспомни о бессмертии бытия в целом».

И в другом месте: «Переход от бессознательного к сознанию своего «Я» означал осознание смерти; переход от сознания своего «Я» к надсознанию означает отмену смерти». В этом больше истины, чем во всех «научных» попытках подготовить, человека к смерти.

Эта часть Старших Арканов хорошо раскрывает также смысл творчества. Если в первой трети жизни человек живет главным образом бессознательно, то к середине пути у него развивается сознание собственного «Я». И, хотя это сознание является необходимой предпосылкой любого творческого акта, в какой-то момент оно начинает мешать подлинному творчеству, потому что паше «Я» видит свою важнейшую цель только в том, чтобы доказывать, «вот какой я молодец». Примером этого служат люди, однажды выдвинувшие блестящую идею, пережившие или создавшие нечто выдающееся, а потом, всю оставшуюся жизнь, лишь эксплуатирующие свои юношеские достижения. Такой тупик, в котором не создается ничего нового и лишь воспроизводится старое, причем во все менее удачных упаковках, соответствует Повешенному. Эго продолжает воспроизводить свой когдатошний подвиг, интерес к которому у других с каждым разом приближается к уровню интереса в сотый раз наблюдать, как белка переступает лапками в своем колесе. Подлинное творчество раскрывается лишь на последней трети пути, следующей за Повешенным. Для этого необходим уход Эго. Лишь тогда высшая сила сможет наполнить нас целиком, чтобы мы могли благодаря ей материализовать новые образы, слова и дела.

Карта Смерти символизирует порог, ведущий в эту область. Она означает глубокую трансформацию, благодаря которой сознание освобождается от диктата властолюбивого Эго. Теперь сильно поскромневшее «Я» вверяет себя водительству верховной инстанции. Самый главный творческий потенциал, конечно, находится в глубине. Да и где же ему быть, как не в уголках, куда мы до сих пор не заглядывали. Все, что лежит на поверхности, на свету, давно уже освоено и использовано нашим Эго. Лишь проникновение в темные, неведомые, прежде запертые, запретные или заповедные области позволяет нам, преодолев барьеры, обрести новые перспективы, новые надежды и горизонты. В Таро об этом говорят Старшие Арканы, начиная с Повешенного (XII) и заканчивая Звездой (XVII).

О том, что преодоление собственного «Я» должно быть решающим шагом на пути к достижению Самости, к раскрытию тайны, к обретению чуда, рассказывается в древнекитайской притче о волшебной жемчужине. Однажды государь Желтой земли отправился на край света. Добравшись туда, он поднялся на высокую гору и долго наблюдал за круговоротом вечного возвращения. А потом обнаружил, что потерял свою волшебную жемчужину. Он послал Познание искать ее, но то вернулось ни с чем. Послал Зоркость — и тоже безрезультатно. Затем он послал Мысль, однако и Мысль не нашла ее. Тогда он послал на ее поиски Забвение самого себя, и оно принесло ему жемчужину. «Поистине удивительно, — воскликнул тогда государь Желтой земли, — что именно Забвение самого себя помогло мне обрести жемчужину!» Теперь мы в нашем путешествии приближаемся к аду, к самой нижней и самой мрачной точке. Путь все круче, пропасть все глубже, неведомые опасности и неожиданные повороты подстерегают на каждом шагу — нет, без проводника наш герой тут точно пропал бы.

В юнгианской терминологии, различающей Эго и Самость, речь здесь, конечно, должна идти о забвении собственно го Эго — как явлении, составляющем полную противоположность эгоистическому самозабвению.

Но где и как человек может найти своего проводника? Искать его не имеет смысла, потому что на данном этапе, на последней трети пути, делать что-то уже нельзя: надо лишь открыться тому, что само делается. Надо быть готовым принять его, и он даст о себе знать. Точнее, он всегда был с нами, просто раньше мы не видели и не слышали его. Разумеется, этот проводник — часть нашей собственной внутренней сущности, хотя мы обычно проецируем его архетипический образ на другого человека — на врача, священника, друга, на добрую музу или великого гуру. Как показывают мифы, таким человеком почти всегда оказывается представитель противоположного пола. Так, Персея в мифе ведет Афина, а Тесея — Ариадна. Достославный Одиссей обязан Цирцее своим спасением от коварных сирен, а потом и от Сциллы с Харибдой. Энея в Подземном царстве сопровождает Кумекая сивилла, а Гераклу помогает опять-таки Афина. Психея, не будь у нее Амура, так и осталась бы навеки в Подземном царстве. Данте, правда, сначала вел по глубинам ада Вергилий, однако к Горе очищения он привел его только по просьбе Беатриче, подлинной проводницы Данте, и потом уже она вела его дальше — в рай, к созерцанию высшего.

С психологической точки зрения проводник — это наше собственное сексуально противоположное начало, анима или анимус. Тот, кто доверяется этой вначале неосознаваемой силе, одолевает путь легче, чем тот, кто следует самым мудрым чужим советам. При этом желательно научиться общаться со своей анимой или анимусом. Конечно, вести диалоги с «самим собой» может показаться странным, однако юнгианская психология блестяще доказала пользу подобных диалогов. Сам К.-Г. Юнг, подчеркивая методическое значение такого «самообщения», писал: «Главное при этом — научиться слушать своего невидимого собеседника, дать ему, так сказать, возможность выразить себя, преодолев природную неприязнь играть во что бы то ни было с самим собой и сомнение в «подлинности» голоса вызванного таким образом, двойника». Далее он поясняет, что все, по крайней мере, вначале, считают, что ответы двойника они придумывают сами — именно потому, что привыкли сами выбирать, о чем «думать», в отличие от снов, где выбирать не приходится, однако потом оказывается, что двойник не подчиняется их выбору, особенно если вопрос задан в состоянии аффекта. Самообман тут, конечно, тоже возможен (как и всегда), и именно поэтому Юнг предупреждает: «Непременным условием успеха такой техники воспитания анимы является полная откровенность по отношению к самому себе и полное отсутствие предубеждения к тому, что может сказать тебе двойник». Эти диалоги учат сознание воспринимать образы и сигналы бессознательного, чтобы использовать и претворять их в практической жизни.

Если взглянуть, с какими картами соседствует Аркан Умеренности, то будет ясно, что он не обещает ни покоя, ни набожной благостности. Недаром в Таро этот Аркан находится между Смертью и Диаволом. При чем тут Диавол, понять нетрудно. Одно из значений Диавола — неумеренность, то есть прямая противоположность Умеренности, означающей знание меры. Так эта пара карт описывает процессы, задуманные с верной мерой («семь раз отмерь»), |а потом так или иначе выливающиеся в «недо» или «чересчур». Но I тут стоит взять обе карты, окружающие Умеренность, чтобы увидеть неожиданное решение этой проблемы. Смерть означает конец, прощание, отказ от чего-то навсегда, то есть, в сущности, пребывание в рамках меры, воздержание. Диавол же означает полный отказ от меры и желание получить еще. Умеренность, попав между двумя этими Арканами, показывает, что верная мера находится между воздержанием и неумеренностью. Именно поэтому придерживаться верной меры всегда так трудно. Вот почему большинству из нас легче либо просто отказаться от шоколада (воздержание = Смерть), либо уж сожрать за раз целую упаковку (алчность = Диавол), но отломить и съесть один кусочек — о нет, это слишком трудно (а это и есть Аркан Умеренности). В том-то и заключается смысл Аркана Умеренности: не отказывайся ни от чего, не избегай искушений, но не жадничай и не впадай в зависимость. Выработать и сохранять такое отношение к жизни, конечно, труднее, чем лицемерно «возвышаться» над искушениями, изображая отсутствие интереса, отказывая себе во всем и сохраняя позицию примерного ученика и круглого отличника. Нет, довериться проводнику означает целиком и полностью отдаться жизни, лишь не зацикливаясь на отдельных ее эпизодах.

Нумерологическая сумма связывает Умеренность (XIV) со Жрецом (V). Если Жрец — это наставник, подготавливающий героя к путешествию во внешний мир, то Умеренность — его проводник в путешествии через ночь. Жрец — это путь к осознанию своей отдельности, обособленности от общего целого, символически обозначаемого как первородный грех (см. с. 51), а Умеренность — проводник, ведущий нас обратно к целому или, как говорят идущие духовным путем, от гибели к спасению. Наше понятие «греха», восходящее к еврейскому хет и греческому амартия, первоначально означало «отступление от истинной цели». Именно в этом смысле проводник ведет нас от «греха» к «истинной цели», которой является Самость. Если Жрец дал герою кодекс морали и общественного поведения, благо даря которым тот и достиг настоящего этапа пути, то теперь герою придется руководствоваться лишь этой высшей целью, воплощаемой его собственной, уже достаточно зрелой совестью, как единственной силой, способной вести его дальше.

В отличие от всех прежних, когда-то столь надежных критериев, проводник выбирает не между верным и неверным, высоким и низким, полезным и бесполезным, дорогим и дешевым или, допустим, приятным и не приятным. Здесь, на этом этапе, теряет смысл даже различие между добром и злом, которому когда-то учил героя Жрец, ибо зрелое сознание уже понимает, что ничто в этом мире не бывает только злым или только добрым: все решает мера. В умеренной дозировке и смертельный яд становится лекарством, а излишек добра скоро превращается в свою противоположность.

Единственным критерием служит теперь совпадение или несовпадение любого внешнего раздражителя с тем, что говорит внутренний голос, чей выбор безошибочен. Этот Vox Dei (Глас Божий), как его часто называют, описывается у К.-Г. Юнга как негромкий внутренний голос, подсказывающий «этически верную реакцию», способ действия, который может и не совпадать с законами или моральными требованиями общества. Это, конечно, может быть чревато последствиями, поэтому для принятия таких решений необходимо действительно развитое сознание, не увлекающееся пустыми мечтаниями и умеющее отличать позывы самолюбия, самомнения и самовнушения или банальную жажду власти от подлинных велений свыше. Именно поэтому принимать такие решения нам предлагается лишь теперь, когда Эго уже преодолено. Когда ясно, что герою тем самым предлагается не карт-бланш на псе, что ему в голову взбредет, что, кстати, тоже является экзаменом для личности, достигшей этой стадии развития: что тобой движет, высший ли голос или позывы все того же неуемного Эго, возможно, сумевшего переодеться в «белые одежды» высших сил. Недаром рядом с этой картой стоит Диавол, предупреждающий пас не путать желаемое с действительным, как о том сказано в Новом Завете, и не только в нем: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4:1). Без истинной высшей цели такая свобода духа порождает лишь теракты и прочие человеконенавистнические деяния, предпринимаемые «во славу имени Божиего». Боже мой, какого? Зрелое сознание сразу высвечивает готовность или неготовность человека служить Богу (= высшей силе), а не людям, не требуя при этом ни награды, ни славы.

Именно проводник, этот Vox Dei, указывает тот единственный, представлявшийся «невозможным» путь к выходу из кризиса или к освобождению от овладевшего человеком чувства трагической вины. Таков центральный сюжет греческой трагедии, где главный герой неизбежно испытывает чувство вины, будучи вынужден выбирать между двумя исключающими друг друга необходимостями. Так, Антигоне приходится выбирать между долгом сестры, обязанной похоронить тело убитого брата, Полиника, и необходимостью повиноваться отцу, запретившего eii хоронить его: как бы она ни поступила, чувство вины будет пре следовать ее. Моральный кодекс, вложенный в нас когда-то Жрецом в качестве основы совести, в таких случаях оказывается беспомощен или вызывает конфликт именно в силу своей противоречивости. Решение приходит лишь после тяжелых переживаний, после страданий, когда душа разрывается между двумя противоположностями. И тогда возникает та самая безошибочная уверенность, которая превосходит все прежние варианты выбора по ясности и силе. Она не только придает человеку силы, необходимые для принятия прежде невозможного решения, но и помогает ему переносить часто трудные последствия этого стойко и без колебаний.

Ибо рассчитывать на то, что «все кончится хорошо», если мы последуем внутреннему голосу, не приходится. Во всяком случае, в плане возможных потерь. За свой выбор Антигона конце концов расплатилась жизнью.

«Хорошего» же здесь лишь то, что мы теперь абсолютно уверены в своем выборе и готовы к любым трудностям на дальнейшем пути. Однако Vox Dei звучит не только в случае подобного конфликта. Он может прозвучать и вдруг, что называется, на ровном месте, подсказав неожиданный шаг, который, кстати, как раз и может привести к конфликту. Если вспомнить, как в Библии глас Божий повелел пророку Осии взять в жены блудницу (Ос. 1:2) — представляете, как смотрели в те времена на такие браки? — то можно понять, сколь непривычным и общественно неприемлемым может оказаться подобное решение. Отсюда ясно также, что Умеренность — это отнюдь не беззаботность. Эта карта не означает умеренного темпа или посредственности, и уж во всяком случае не предполагает и не допускает нерешительности, а предлагает каждому найти свою верную меру, идти своим и только своим путем, хотя и не избавляет от критических столкновений.

Ключевые слова к карте Умеренность:

архетип — проводник душ

задача — довериться верховному водительству, найти свою верную меру

цель — безошибочная внутренняя уверенность, достижение середины и целостности

риск — последовать ложному внушению, посредственность

жизнеощущение — помощь со стороны некоей мощной силы, гармония, свобода, здоровье