Глава 5 США – замок

Глава 5

США – замок

1 июня 1981 года, Нью-Йорк.

Ошо уезжал из Индии вместе с двадцатью саньясинами. Желая попрощаться с Мастером, ученики образовали своего рода «коридор» через весь ашрам – от порога его комнаты до самой машины. Они стояли в тишине, сложив руки в намасте. Ошо сел в «мерседес» вместе с Вивек и доктором Девараджем.

Вивек, которая своей детской непосредственностью иногда скрывала силу характера и умение справляться с любой ситуацией, и Деварадж – высокий, элегантный и седой, – вместе они составляли интересную пару.

Я уехала через час после них. Никогда еще так ясно я не ощущала присутствие смерти. Мне казалось, что община умирает. В каком-то смысле так оно и было, потому что впоследствии она сильно изменилась и уже никогда не была прежней. Да она и не могла бы стать прежней. В общине мы ощущали единство, мы были единой энергией, единым организмом. Во время даршанов и медитаций мы составляли одно большое целое. А жизнь разбросала нас по всему миру, и меня это сильно расстраивало. Но, вероятно, мой путь должен был состоять не только из блаженного медитирования в магической обстановке, свободных нарядов и отсутствия интереса к тому, что творится в остальном мире. Моему внутреннему алмазу нужна была огранка. Огранка эта оказалась похожей на хирургическую операцию.

В самолете компании «Пан Американ» Ошо, Деварадж, Вивек, повара из ашрама и уборщица Нирупа расположились на верхнем этаже в салоне первого класса. Впервые за долгое время Ошо лишился почти стерильных условий, которые были для него созданы в Пуне. В надежде уменьшить запах парфюмерии и сигарет, оставшийся от прежних пассажиров, мы сделали все, что было в наших силах, старательно вычистив салон и положив на сидения белые покрывала.

Было странно видеть Ошо в самолете, да еще летящим не куда-нибудь, а в Америку. Из всех возможных мест он выбрал именно эту страну. Я испытывала смешанные чувства. Было очень интересно, что ожидает нас впереди, и в то же время грустно расставаться с друзьями и с моей любимой Индией. Два брата, которые учили нас в Пуне карате, оказались фотографами. Они бегали с одного этажа на другой, сообщая нам невероятные новости относительно того, что происходило наверху: например, что Ошо пьет шампанское. По крайней мере, держит в руке бокал.

Шила тоже была с нами – она должна была стать секретарем Ошо во время его пребывания в Америке. Оскорбив одного из стюардов, она переключилась на стюардессу. В считанные минуты вся команда, обслуживающая салон второго класса, превратилась в наших врагов. Шила попыталась объяснить, что не хотела никого оскорбить, назвав стюарда евреем, что она замужем за евреем, да и сама тоже еврейка… но поздно. Ее грубое обращение сделало свое дело. Меня поведение Шилы не удивило. Она была неграненым алмазом. Зная Ошо и то, как он взаимодействует с людьми, я понимала, что он видит самую суть человека и не обращает внимания на его личность. Он видит наш потенциал, нашего внутреннего будду, и верит в наши высшие способности. Я часто слышала, как он говорил: «Я доверяю своей любви. Я верю, что моя любовь способна вас преобразить».

В аэропорту Нью-Йорка нас встречала Сушила. За характер и внешность ее прозвали «матерью всея земли». Сушила была прямолинейной и, в общем, довольно крепким орешком. Я встречала ее только в аэропортах. На этот раз у меня возникло впечатление, что она была начальником отделов таможни и багажа. Казалось, что все носильщики работают исключительно на нее, а когда мы заполняли таможенные декларации, она была буквально везде. Я очень волновалась, пока мы с Ошо пробирались сквозь хаос аэропорта и пытались защитить его от запахов, которые могли вызвать у него приступ астмы. В Пуне он задыхался от слабейшего аромата чьих-нибудь духов или от запаха новых штор. Физически он был очень хрупок, особенно сейчас, когда его мучили страшнейшие боли в спине. Что бы мы делали, если бы администрация аэропорта нас задержала? Однако все наши переживания никак не отражались на самом Ошо. Он спокойно шел по залу, совершенно не глядя по сторонам. Я подумала, что он настолько удовлетворен самим собой, что все происходящее вокруг его не задевает.

И вот мы, наконец, выбрались из аэропорта и оказались в Нью-Йорке! Я не верила своим глазам!

Путь до Нью-Джерси стал для меня настоящим потрясением. На улицах не было ни души, не было даже бродячих собак, одни дома да машины, и никаких признаков жизни на много миль вокруг. Небо было неподвижно серым: ни облаков, ни солнца. Эта местность была абсолютной противоположностью Индии, где посреди перенаселения и бедноты пульсировала красочная и сочная жизнь. Я смотрела на пустынные улицы Нью-Джерси, и в какое-то мгновение меня охватила паника. Я вдруг подумала, что случился атомный взрыв и все умерли.

По извилистой дороге мы ехали и ехали вверх по склону через сосновый лес и, наконец, добрались до замка. На вершине небольшого холма, вокруг которого раскинулись луга и леса, мы остановились. Замок состоял из башни с балюстрадой с круглыми свинцовыми окнами и витражами. Дальше дорога вела к монастырю. Он стоял прямо перед воротами замка, а в лесу можно было встретить монахов в белых церковных одеждах. Все это напоминало мне сказку братьев Гримм, ожившую посреди пригорода Нью-Джерси.

Уставшая и потрясенная, я села на поляне в окружении примерно тридцати саньясинов. Ожидая прибытия Ошо, мы вскоре повалились в кучу и уснули. Вдруг кто-то крикнул, что он едет. Подняв сонные тела, мы сложили руки в намасте. Все казалось необычным и новым. Мне с трудом верилось в то, что я летела с Ошо на самолете, что сидела на поляне, ожидая его приезда, и видела его, можно сказать, впервые.

В Пуне в течение многих лет он носил белые прямые робы. Обычно я по несколько часов наглаживала острые как нож складки на рукавах, поскольку это была единственная деталь украшения на его одежде. Теперь же он предстал перед нами в вязаном жакете, надетом поверх робы с черно-белой окантовкой, и в черной вязаной шапочке. Он был так счастлив нас видеть, его глаза сияли, он улыбался. Он сложил руки в намасте, желая нас поприветствовать, а потом сел рядом с нами и закрыл глаза… Это было для нас своего рода напоминанием: все равно, где я нахожусь – в Индии или в Америке, – закрывая глаза, я всегда оказываюсь в одном и том же месте. Я погружаюсь в тишину моих медитаций в ашраме, в Индии. Эта тишина внутри меня. Когда мой ум молчит, то для меня нет стран, весь мир исчезает.

Через некоторое время Ошо встал и очень элегантно прошел к каменной лестнице, ведущей в замок. В комнатах Ошо все еще шел ремонт, и ему пришлось временно обосноваться в двух маленьких комнатках под самой крышей, куда он мог подниматься на лифте.

Я была избалована безукоризненной прачечной в Пуне, такой тихой и уединенной. Туда не доходила сутолока ашрама. На самом деле, никому не разрешалось даже входить в комнату, где я стирала белье. Наверное, я чувствовала себя примадонной, потому что теперь, когда узнала, что прачечную сделали в подвале, я была просто в ужасе! И хотя там было прибрано, все же подвал есть подвал. Там всегда полно мусора и паутины, а трубы периодически лопаются и извергают клубы пара и газа.

Когда я поняла, что у меня нет даже ведра, со мной случился катарсис. Но чуть позже меня приятно удивили чудесами современного мира, когда в тот же день привезли не только ведро, но и стиральную машину.

Веревки для сушки белья я решила протянуть в башне замка. Поднимаясь по винтовой лестнице, я вспомнила, как много раз забиралась на башню Нотр Дам в Париже (нет, не как горбун!). В Лондоне на нескольких станциях метро есть лестницы с таким же эффектом, и порой, когда мне приходилось подниматься или спускаться по какой-то из них, мне вдруг начинало казаться, что лестница ведет в бесконечность и никогда не кончится. И всегда на какое-то мгновение я в это верила и видела, как передо мной моя собственная жизнь удаляется по ступеням и уходит в безбрежный океан вселенной. В этот раз было то же самое. Я уже уносилась мысленным взором в бездонную темноту космоса, как вдруг последовал последний поворот, и я уткнулась в огромную деревянную дверь. Толкнув ее посильнее, я оказалась на самом верху башни. Подо мной раскинулось море зелени и домов, а вдали виднелся лишь густой туман. А в нем, в тумане, на фоне тлеющего розово-оранжевого неба плавала совершенно не знакомая мне планета под названием Нью-Йорк. Никогда не забуду эту потрясающую красоту.

В Америке Ошо с детским энтузиазмом исследовал незнакомую обстановку и экспериментировал с новым образом жизни. До этого в течение многих лет он ел одну и ту же пищу: рис, дхал (чечевицу) и три вида овощей. Из-за диабета ему приходилось соблюдать строжайшую диету. Деварадж обычно сидел на кухне и взвешивал каждый грамм, считая калории. Я никак не могла понять, почему у Ошо такое слабое здоровье. Помню, что в Лондоне, сидя в белом тоннеле медитационного центра, я впервые увидела фотографию руки Ошо. Тогда я подумала, что он не может быть просветленным, потому что у него слишком короткая линия жизни. Наверное, из-за своей христианской обусловленности я наивно верила, что просветление сродни бессмертию.

Поэтому для всех нас эксперименты Ошо с едой были целым событием. Американские каши, омлеты и даже спагетти, которые он так и не попробовал и вернул назад, сказав, что они похожи на индийских червяков… Какое-то время Ошо даже смотрел телевизор и один раз съездил в Нью-Йорк.

Ошо исследовал замок, и иногда его можно было встретить в самых неожиданных местах. Мы-то привыкли его видеть только в кресле в Будда-холле и поэтому при каждой такой неожиданной встрече вздрагивали и впадали в шок. Видя наше удивление, он сиял, как ребенок, совершивший невинную шалость. Однажды он пришел ко мне в прачечную. Когда я повернулась и у двери увидела его, я была так потрясена, что поставила горячий утюг прямо себе на руку. Итальянка Ана «ша, у которой никак не получалось оказаться в нужном месте в нужный час, чтобы встретиться с Ошо во время его прогулок по замку, написала ему письмо, в котором спрашивала, не избегает ли он ее? Когда же он все же к ней пришел, она занималась уборкой. Он тихонько подошел к ней и нежно обнял за талию.

Раньше Ошо всегда был таким далеким – почти Буддой, который беседует с нами с подиума или во время энергетических даршанов помогает двигаться в неизвестность. Поэтому его нынешнее поведение было для нас экстраординарным. Он продолжал неожиданно появляться в разных местах, и я обнаружила, что днем стала более осознанной. Все это напоминало мне дзенские притчи о мастерах, которые неожиданно появляются и бьют учеников палкой – только Ошо никого не бил, он просто радостно улыбался.

Мне же самой никак не удавалось его удивить. Однажды я его спросила, удивлялся ли он вообще когда-нибудь. А он ответил: «Внутри меня нет того, кто мог бы удивляться. Меня нет, как будто я умер, исчез, правда, сейчас у моего отсутствия есть тело, но вскоре у моего отсутствия тела не будет».

Но я-то уж точно была удивлена, вернее, находилась в состоянии постоянного шока от произошедших в моей жизни перемен. Несмотря на то, что теперь у меня было больше возможности видеться с Ошо, я скучала по ашраму. Америка казалась какой-то не родившейся, бесформенной – подобной зародышу, у которого еще нет души, тогда как Индия была для меня древней, мудрой старухой, с головой ушедшей в магию.

Я поняла, что телевизор, с одной стороны, притягивает, а с другой – это такая же опасная штука, как наркотик. В первые несколько дней я смотрела разные передачи, а по ночам просыпалась от кошмаров. Однажды я перебудила весь замок. Открыв глаза, я увидела, что Нирупа легонько похлопывает меня по голове, приговаривая: «Все хорошо, все хорошо». Я перестала смотреть телевизор. Теперь я понимала, откуда у людей так много мусора в голове и такая тяга к насилию.

Однажды я сидела на крыше башни с закрытыми глазами, но никак не могла погрузиться в медитацию. Я чувствовала, как воздух вокруг напоен любовью и пришло время влюбиться снова. Почти все в замке были в кого-нибудь влюблены. У меня и Вивек был роман с одним и тем же мужчиной, но между нами не было ни борьбы, ни ревности. Мы скорее смеялись над этим фактом. Возможно, это кажется странным, ведь считается, что, если человек не ревнует, значит, не любит. Но я постепенно училась тому, что истина заключается как раз в обратном. Если есть ревность, то нет любви.

Именно здесь Анандо, та женщина, которую я встретила в медитационном центре в Лондоне, и врач Ошо Деварадж встретились, и началась любовь, которая длилась долгие годы.

В последние шесть лет я, как и все остальные, носила бесформенные оранжевые робы. Но теперь нужно было приспосабливаться к новому окружению. Наши наряды все еще были цвета восходящего солнца, и мы носили малы, но сам стиль одежды стал «американским». В моем случае это был «панковский прикид» с множеством молний в самых неожиданных местах, например на коленях и на плечах. Конечно же, я выглядела довольно странно. Но нам было весело. Маленькими группами мы исследовали новую территорию и приходили в восторг от всего, что видели. Мы на самом деле были как с другой планеты.

Ошо начал брать уроки вождения. Однажды Шила со своим новым мужем Джайанандой приехали на черном «роллс-ройсе» с откидывающимся верхом. Вместе с Вивек Ошо спустился вниз по ступенькам замка и, надев на всех трех пассажиров черные русские шапки а-ля Гурджиев, сел за руль. Автомобиль поехал вниз с холма, при этом он все время подпрыгивал вверх-вниз, потому что Ошо, пока они ехали, из интереса нажимал на все кнопки. Мы, оставшиеся наблюдать за этим невообразимым зрелищем, были в шоке. Мы не ожидали, что он сам поведет машину! Последний раз он сидел за рулем лет двадцать назад, к тому же тогда это была маленькая индийская машинка. Да в Индии и ездят по другой стороне дороги. И все же наблюдать за ним было весело! Каждый день Ошо приглашал двух человек покататься на машине с ним и Вивек. Для некоторых поездки оказывались слишком уж захватывающими – они вылезали из машины бледные, с трясущимися руками и ногами. Не раз после таких прогулок Вивек просила, чтобы ей налили крепкого виски, надеясь успокоить таким образом взбудораженные нервы.

Ошо любил быструю езду. Он забывал о том, что был единственным действительно «проснувшимся» человеком в машине и поэтому находился в большей безопасности, чем все остальные. А у пассажиров периодически перехватывало дыхание и вырывались приглушенные вскрикивания, когда машина лихо поворачивала за очередной угол, мгновенно остававшийся позади. Он всегда выбирал скоростную полосу дороги. Порой он говорил, что в машине было нечем дышать из-за страха, висевшего в воздухе. Однажды он остановился и заявил, что если люди, сидящие в машине, не расслабятся, то он дальше с ними не поедет. Кто-то из сидевших сзади пассажиров воскликнул: «Но мы только что чуть не врезались в другую машину!» На что Ошо ответил: «Это лишь твое частное мнение!»

А Ниргун, отважная женщина лет шестидесяти, работавшая у Ошо кухаркой, о своей поездке одним темным ветреным вечером рассказывала как о самом веселом событии в жизни. Позже Ошо сказал, что из всех, с кем ему доводилось ездить, она была единственным человеком, который во время езды по-настоящему присутствовал в моменте.

Ошо уезжал покататься на машине дважды в день. Каждый раз мы провожали его, сидя рядом с чудесным кустом гортензии, усыпанным множеством голубых цветов, и играли красивую музыку. В нашем ансамбле был темноволосый загадочный бразилец по имени Ниведано. Позже, продолжая играть для Ошо, он проявил себя и талантливым строителем водопадов. Были еще Говиндас, немец с бледным лицом, который прекрасно играл на ситаре, словно настоящий индус, и Яшу – испанская цыганка, которая умела играть сразу на двух флейтах. А ее трехлетняя дочь Кавия звонила в колокольчики. Рупеш, игравший для Ошо на табле, был настоящим «генератором энергии». Я была безумно счастлива, когда он приехал, и прыгнула на него с таким энтузиазмом, что сломала себе передний зуб о его голову. Соседи-монахи слышали нашу музыку и сходили с ума. Они обвиняли нас в колдовстве и совершении ритуальных жертвоприношений.

Шила теперь прочно заняла позицию секретаря Ошо, и Лакшми, которая делала эту работу в Индии, была свободна; Ошо посоветовал ей расслабиться и не делать ничего. Годом позже он сказал ей, что на самом деле, если бы она его послушалась, то стала бы уже просветленной. Но Лакшми сначала безуспешно попробовала присоединиться к музыкантам, а потом решила готовить еду. Ее обед, увы, едва поспевал к ужину, и это тоже никого не устраивало. Бедная Лакшми! Однажды на празднике, который мы устроили в честь знакомства с местными жителями, она, пытаясь доказать, что способна пить наравне с мужчинами, напилась и упала под стол. Позже она вообще решила действовать сама по себе, собрала небольшую группу последователей и попыталась организовать новую общину для Ошо.

Когда ты живешь рядом с Мастером и ситуация меняется, тебе ничего не остается, как смириться с тем, что происходит, потому что все течет, все меняется. Рядом с Мастером ты учишься принимать перемены с радостью. Некоторые люди, занимавшие в Пуне довольно высокие посты, так и не смогли приноровиться к новой обстановке. Многие из них покинули общину, и теперь окружение Ошо изменилось. Наш переезд был похож на налетевший сильный ветер, от которого старые высохшие ветви ломаются и опадают. Из разговоров с Девараджем я поняла, что Шила стала секретарем Ошо потому, что это было удобно. Она была индианкой, в первом замужестве довольно долго жившей в Америке. У нее было американское гражданство. Однако в том, что именно она получила этот пост, было что-то еще, кроме ее гражданства. Это «что-то» началось еще в Пуне, за несколько месяцев до нашей поездки в Америку.

В своей книге Деварадж написал:

«…C нашей непосредственной, а также косвенной помощью Шила превратилась в „большого босса“. Ошо никогда не говорил ей: „Ты лучше всех справишься с этой работой“. Он просто подтвердил, что она сама назначила себя на пост секретаря. Если бы решал Ошо, то ему пришлось бы оказать на кого-то из нас давление. В буддистской традиции такой подход называется „осознанностью без выбора“.

Простое назначение кого-то на роль секретаря противоречило бы всей его работе. Он жил в экспериментальной общине, и, чтобы оставаться живым и полным энергии, ему необходимо было сохранять свою целостность. Делать выбор, изменяя течение событий, было не в его стиле. Он всегда доверял существованию, полностью принимая то, что оно ему предлагало. Таким образом он не мешал существованию делать свое дело. Если оно решило поставить Шилу во главу общины, значит, у существования были на то свои причины. Должно же быть что-то, благодаря чему мы можем учиться!

Свою жизнь Ошо доверил заботившимся о нем врачам, а работу своей жизни он с полной уверенностью отдал в руки администрации. И точно так же, как он всегда осознавал возможность бессознательных и неприглядных действий со стороны непросветленных людей, он осознавал и возможность непросветленных стать осознанными и прекрасными людьми. Он был глубоко уверен в том, что однажды (и неважно, как долго еще этого ждать) сознание каждого из нас рассеет наше бессознательное, как свет избавляет нас от темноты»{ Доктор Джордж Мередит. Ошо: Самый безбожный и в то же время самый духовный человек.}.

Ошо никого не выбирал. Не думайте, что, сидя на даршане или дискурсе, он оглядывал аудиторию, находил человека с самой яркой аурой и самым мощным потенциалом и говорил: «Ты можешь стирать мою одежду, а ты – для меня готовить…» Скорее, он принимал всех, кто приходил к нему сам, и оказывал таким людям полнейшее доверие. Например, для меня так и осталось загадкой, да я никогда и не спрашивала, кому из них, Ошо или Вивек, пришла в голову идея дать мне возможность стирать его одежду и таким образом стать частью его дома. Но я все же подозреваю, что это была Вивек. Мне вообще казалось, что я случайно оказалась в нужном месте в нужный час.

Замок был окружен лесом, в котором было много сосен и голубых елей. По ночам там разливались песни цикад. Они стрекотали так пронзительно, что казалось, от их шума вот-вот лопнут стекла в моем окне. Однажды я увидела цикаду на каком-то стволе: ослепительно зеленая, в длину она была около пятнадцати сантиметров. Я подумала: «Не мудрено, что ты поешь так громко».

В этом лесу я любила спать. Из-за постоянных шорохов, шелеста и криков ночных птиц в сон вплеталась почти звериная бдительность. Конечно, было страшновато, но мне это даже нравилось.

Однажды в соседний город из Германии приехала никому не знакомая женщина. Будучи помешанной на христианстве, она начала распространять про Ошо нелицеприятные слухи. Вскоре в замок забрались хулиганы. Распылителями с краской они писали на стенах «убирайтесь», взорвали несколько бумажных бомб и разбили довольно много окон. Поднялся невероятный переполох. Мы повыскакивали из постелей, решив, что бомбы настоящие.

С тех пор нам пришлось охранять замок, и я перестала спать в лесу. При виде монахов, которые блуждали среди деревьев, едва различимые в утреннем тумане, я чувствовала себя неуютно. Я вздрагивала, когда мимо меня проезжала машина, набитая орущими хулиганами. Мы занимались своими делами в замке и никому не мешали, но местные жители нас не любили. Мы были другими, не такими, как они.

Так прошло три месяца. Большую часть времени Шила отсутствовала, подыскивая подходящую землю. В итоге она остановилась на «Большом грязном ранчо», потому что нашла его в день кончины своего последнего мужа, а бумаги подписала в день его рождения. По крайней мере, так она сказала.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.