Глава 2
Глава 2
Невидимые
Первый вопрос:
Ошо, суфизм появился как проявление бунта против официального ислама? Или он возник раньше ислама?
Он и то, и другое. Все, что живо, является и тем, и другим. Он очень древний и очень молодой — все вместе, одновременно.
Суфизм предшествует исламу, и в то же время он — уникальное, новое явление. Он — самая суть ислама, и в то же время он — восстание против официального ислама. Так происходит всегда. Дзен — это также и то, и другое — и самая суть буддизма, и восстание против организации.
Это необходимо понять. Всякий раз, когда появляется человек, подобный Будде или Мухаммеду, расцветает самое существенное. Но рано или поздно человеческий ум превращает это в организацию. Это естественно, потому что человеку нужно за что-то цепляться. Человеку нужна удобная псевдореальность, потому что подлинная реальность непредсказуемо меняет его. Реальное опасно. Человеку нужно что-то, что только выглядит реальным, но не является реальным. Ему нужна игрушка для забавы. Поэтому существует церковь, существует организация, она создает видимость, что происходит что-то настоящее. Она может доставлять вам удовольствие, вы можете наслаждаться игрой эго, оставаясь при этом прежними. Она не проникает в вас, совсем вас не меняет. Вы ничем не рискуете.
Если человек по-настоящему погрузится в молитву, он умрет. Он больше никогда не вернется прежним. Он вернется, но абсолютно другим человеком. Тот, кто ушел в молитву, никогда не вернется. Возникнет что-то новое, что-то, что никогда не существовало ранее, что-то, что разрывает связь с прошлым. Вы потеряете себя и только так обретете подлинного себя. Подлинная молитва опасна, она — смерть и воскрешение.
Поэтому человек очень хитер — он творит ложную молитву. Он превращает молитву в ритуал, он притворяется, что молится. Он только совершает жест, пустой жест — в нем нет его сердца. Он идет в мечеть, в храм, в церковь, он вроде бы молится. Но он знает, что обманывает, он знает, что его в этом нет. И тем не менее, это наделяет его некой респектабельностью. Люди думают, что он религиозный человек. Это наделяет его неким кредитом доверия. Это формальный жест, он делает гладкой его социальную жизнь, он создает некую смазку — но не меняет его.
Поэтому всякий раз, когда появляется Мухаммед или Будда, в мир приходит реальное. Но реальное сводит вас с ума, реальное убивает вас. Только очень редкие люди, храбрые люди могут встретиться лицом к лицу с реальным.
А как же трусы? Им тоже хотелось бы наслаждаться... по крайней мере, идеей того, что они видели Бога, по крайней мере, идеей того, что они тоже пребывали в молитве, по крайней мере, идеей того, что они тоже религиозны. Как же на счет этих трусов? Ведь они очень многочисленны, большая часть человечества состоит из трусов. Эти трусы рано или поздно создают фальшивую религию. Христос — реальная религия, христианство — фальшивая религия. Мухаммед — реален, мусульманство фальшиво. Когда этой фальшивой, организованной религии становится слишком много, снова и снова появляются люди — храбрые люди — которые отстаивают свою правоту, которые говорят, что все это неправильно. Поэтому такие люди выглядят как бунтари. В действительности, они отстаивают сам дух. Мансур отстаивал дух Мухаммеда, Омар Хайям отстаивал дух Мухаммеда, тысяча и один суфийский мистик снова и снова отстаивали дух Мухаммеда.
Но теперь вы видите, в чем заключается проблема. Каждый раз, когда кто-то отстаивает изначальный дух, он возрождает истинную религию — и ему приходится идти против организации, против фальшивой религии. Но фальшивая религия обладает большей властью — ведь за ней стоит массовое помешательство. Ее поддерживает массовый невроз. Она может убить, она может уничтожить. Она не может создавать, но может уничтожить Иисуса, Сократа, Мансура. Это для нее очень легко.
Эти люди — как цветы: очень хрупкие, а массовый невроз — как камень. Если бросить камень в цветок, то с камнем ничего не случится, но цветок будет уничтожен. Более высокое всегда уничтожается всякий раз при столкновении с более низким, запомните это. Если столкнутся поэзия и проза, поэзия будет уничтожена, не проза. Если столкнутся Бог и мир, Бог исчезнет, не мир. Если столкнутся похоть и любовь, любовь будет отравлена, не похоть.
Когда появляется неизвестное, когда высшее приходит в этот мир, оно приходит как цветок.
Да, в этом много бунтарства. Много бунтарства потому, что это — самая суть. Суть всегда бунтует. Мухаммед был бунтарем — всю жизнь его преследовали враги. Много раз его пытались убить. Всю свою жизнь ему приходилось бороться — мистик был вынужден стать воином, мистику пришлось растрачивать свою жизнь на то, чтобы быть воином. Ему приходилось носить с собой меч. И вот противоречие, парадокс — на своем мече он написал слова: мир, любовь. Из-за безумных людей любовь была вынуждена носить меч. Из-за невроза мир был вынужден ходить с мечом.
Мухаммеду приходилось вести непрерывную войну, он боролся и боролся. Вся его жизнь была растрачена в борьбе. Он мог принести больше цветов из неизвестного, он мог принести в этот мир больше божественного, но у него не было такой возможности.
И однажды Мухаммеда превратили в организацию — рано или поздно враг одерживает победу... тот враг, который боролся против Мухаммеда, становится священником. Подумайте об этом! Священники боролись против Мухаммеда — священники старой организации. Мухаммед возвращает назад суть религии, вечное. Тогда священник, который принадлежал к старой организации, воюет с ним. Если Мухаммед побеждает, то священник тут же переходит на другую сторону. Священник всегда находится на стороне победителя, трус всегда на стороне победителя. Священник переходит на другую сторону. Он говорит: «Ты обратил меня к себе». Он переходит в лагерь Мухаммеда.
Но у него те же старые уловки, тот же старый ум. Он начинает играть в ту же игру. Может быть, пока Мухаммед жив, ему не удастся этого сделать, но как только Мухаммеда не станет, ему будет очень легко воссоздать свою старую организацию под новым именем Мухаммеда. Потом снова, когда другой суфийский мистик возвратит Бога, он станет другом Мухаммеда и врагом мусульман. Этот парадокс вечен.
Это и то, и другое, религия — всегда и то, и другое. Посмотрите на меня. Все, что я говорю, — есть суть религии. Это религия Будды, Христа, Моисея, Мухаммеда, но при этом все священники настроены против меня — все священники. Они могут не соглашаться в чем-то другом, но они соглашаются в одном — все они солидарны в своей враждебности по отношению ко мне. Мусульманский священник соглашается с индуистским. Они больше ни в чем друг с другом не согласятся, но с тем, что я не прав, соглашаются оба. Христианин соглашается с джайном. У них нет ничего общего, их вероучения ни капли не похожи, но в одном они солидарны: если им нужно будет осуждать меня, они все будут заодно.
Что бы я ни говорил вам, это является самой сутью всех их религий, но они противятся этому. Они притворяются, что поддерживают религию, они притворяются, что являются защитниками, но они — враги. Организация — враг религии. Но это происходит благодаря естественному ходу вещей, потому что человек глуп. Организации неизбежно возникают. Снова и снова. И снова и снова кто-то должен вставать на защиту религии и бунтовать.
Есть одна прекрасная притча...
Иисус возвращается в мир спустя восемнадцать столетий, чтобы проверить, как там идут дела. Он полон надежд. Он думает: «Теперь почти половина Земли — христиане, теперь меня примут с распростертыми объятиями. Когда я оказался на Земле впервые, люди были настроены враждебно по отношению ко мне, потому что не было христиан, некому было принимать меня. Были лишь иудеи, которые и убили меня».
Итак, он возвращается с большой надеждой. Он спускается в Вифлеем воскресным утром. Естественно, он выбирает воскресенье — христиане празднуют, они будут выходить из церкви и встретят его прямо напротив церкви.
Люди выходят, а он ждет с большой надеждой. Но люди собираются вокруг него и начинают смеяться, они начинают высмеивать его. Они говорят: «Ты отлично играешь. Ты выглядишь совсем как Иисус».
Он отвечает: «Я и есть Иисус!»
Они смеются и говорят: «Иисус только один. Это святотатство — называть себя Иисусом. Ты похож на него, но как ты можешь быть им? Тебе лучше уйти отсюда, прежде чем выйдет священник. Если он тебя поймает, у тебя будут неприятности».
Но Иисус говорит: «Он — мой священник. Если вы меня не узнаёте, это нормально — вы мирские люди. Но он — мой священник, постоянно читающий мои писания, думающий, размышляющий о том, что я сказал раньше, все время говорящий обо мне. Уж он меня узнает. Вот увидите!»
Они смеются и говорят: «Ты не прав. Уноси отсюда ноги, иначе у тебя будут неприятности».
И тут появляется священник: те люди, которые даже не поклонились Иисусу, прикасаются к стопам священника, с большим благоговением расступаются, чтобы позволить ему пройти. Священник входит в круг, смотрит на молодого человека и говорит: «Спустись на землю! Следуй за мной, зайди в церковь. Ты что, сошел с ума? Что ты задумал?»
Иисус отвечает: «Вы меня не узнаете?»
Но священник заводит его в церковь, заключает в темную келью, запирает ее на замок и исчезает. Лишь в полночь он возвращается. Весь день Иисус размышляет: «Что будет? Я снова буду распят своими же людьми, христианами? Это уж слишком». Он не может в это поверить.
Посреди ночи входит священник с маленькой лампадой в руке. Он падает к ногам Иисуса и говорит: «Я сразу узнал тебя. Но, пожалуйста, пойми: ты не нужен. Ты выполнил свою работу, и мы прекрасно справляемся дальше. Ты доставляешь так много беспокойства. Если ты снова явишь себя, то все расстроишь. Это было для нас тяжелым трудом. Мы боролись на протяжении многих веков, но постепенно все наладили. Половина человечества обращена в нашу веру, еще половина движется к этому. Просто подожди. Тебе не нужно приходить! Мастер, ты не нужен, нас, слуг, достаточно. Просто присылай сообщения».
Иисус говорит: «Я счастлив, что ты, по крайней мере, признал меня».
Священник отвечает: «Да, я могу признать тебя, когда мы одни, но я не могу признать тебя перед массами. А если ты будешь настойчиво создавать проблемы, мне жаль, но тогда мне придется распять тебя так же, как это сделали с тобой иудеи, — потому что священник должен заботиться об организации. Я — часть организации, иудейской ли, христианской ли — не важно. Я вынужден спасать церковь. Если между тобой и церковью возникнет какой-то конфликт, то я буду на стороне церкви — я служу церкви. И это правильно. Ты живешь на небесах, ты наслаждаешься жизнью там, а мы живем здесь. Все гармонично. В твоем втором пришествии нет никакой необходимости, первого было достаточно».
Суть религии всегда будет противостоять организованной религии. Суфии — само сердце, но сердце неизбежно будет против ума, интеллекта. Священник живет головой, молитвенный человек живет сердцем. Они — две противоположности, даже их языки отличаются. Их языки настолько различны, что священник совсем не может понять язык сердца. Он может разворачивать теории, он обладает отличной подготовкой во всем, что касается догм. У него очень законопослушный ум, он очень хорошо осведомлен. Но если речь идет о сердце, то его сердце — это пустырь: ничто не растет, ничто не цветет, ничто не течет.
Голова не может понять сердце. Сердце может понять голову, потому что сердце глубже, чем голова. Человек сердца может понять человека головы, может испытывать к нему сострадание, но человек головы не может понять человека сердца. То, что ниже, не может понять то, что выше, но то, что выше, может понять то, что ниже. Человек, сидящий в долине, не может понять человека, сидящего на вершине горы. Но человек, сидящий на вершине горы, может понять того, кто живет в долине.
Поэтому люди сердца так полны сострадания. Они понимают. Они понимают, почему священники настроены против них; они понимают, почему большая часть человечества не способна их понять.
Позвольте мне рассказать вам еще одну историю.
Один человек во время прогулки увидел улитку, которая заблудилась в трещине на стене, и без какой-либо особой причины он сказал ей: «Привет, улитка».
По странному стечению обстоятельств улитка умела говорить, и она ответила: «Привет». При этом она стала вращать глазами на своих рожках, пытаясь увидеть, кто это ей встретился.
Человек удивился: «Ты слышишь меня?»
Улитка сказала: «Да, конечно. А ты вообще кто такой, что такое?»
«Ну, я человек».
«А что это?»
«Ну, мы чем-то похожи на вас. Например, у вас на рожках глаза, а у нас рожки с другой стороны».
«С другой стороны? И для чего же?»
И человек ответил: «Для того, чтобы очень быстро передвигаться».
«Ты меня по-настоящему удивляешь. А есть ли у вас еще какие-нибудь особенности?»
«Ну, ты знаешь, что у тебя на спине есть дом?»
«Да, да».
«Ну вот, а у нас такого нет. У нас много-много домов, и мы входим и выходим из них, можно сказать, когда захотим».
«Вы и вправду чрезвычайно удивительные существа. Есть ли у вас еще что-то необычное?»
«Ну, как сказать, мы — люди, а человек может взять что-нибудь вроде листа — ты знаешь, что такое лист?
«Да, да, я знаю».
«В общем, он может оставить следы на листе, передать лист другому человеку, который отдаст лист третьему человеку, который сможет по следам на листе понять, о чем думал первый человек».
«Ага! — воскликнула улитка. — Так ты один из этих?!»
Человек пожал плечами: «Что ты имеешь в виду?»
«Ты — лжец! — сказала улитка. — Проблема с вами, лжецами, в том, что вы говорите неправду, потом говорите еще большую неправду, а затем, в итоге, обманываете самих себя».
На разных планетах существуют разные языки. Суфий говорит на языке сердца, а священник говорит на языке головы. Священник говорит на языке знаний, а суфий говорит на языке любви. Они не встречаются, они не общаются. Общение невозможно. Священник слеп — он никогда не видел света, он только верит в него. Суфий видел свет, это больше не вопрос веры. Он это знает.
Попытайтесь понять этот парадокс. Люди, которые думают, что знают, не знают; хорошо осведомленные люди не знают, потому что не видят. А люди, которые любят и совсем не говорят о своем знании, знают, потому что они видят. Любовь открывает глаз сердца. А когда вы способны видеть, никакое верование не может вас удовлетворить. Тогда само ваше видение станет разрушительным для всевозможных верований.
Если вы видели, тогда вы не можете признать, не можете согласиться с глупыми представлениями о свете. Слепой человек может иметь только глупые идеи о свете. У него не может быть правильного представления. Как у него может быть правильное представление? У него нет глаз. Что бы он ни знал о свете, будет неверно. Он даже не видел темноту — что уж говорить о свете? Слепой человек не может видеть даже темноту.
Никогда не думайте, что слепые люди живут во тьме. Нет, это для них невозможно. Даже для того, чтобы видеть темноту, нужны глаза. Чтобы что-то видеть, нужны глаза. И нет никакого способа объяснить слепому, что такое свет. Вы не можете пользоваться даже темнотой, вы не можете сказать: «Свет — это противоположность темноты». Он даже не знает, что такое темнота. Это невозможно донести до слепого человека. Единственный способ — помочь ему увидеть, единственный способ — помочь ему открыть глаза. Например, если его глаза нуждаются в каком-то лечении, вы можете использовать лекарство. Будьте врачом для его глаз. Бесполезно продолжать давать ему объяснения, философские учения, писания. Они лишь сильнее его запутают, еще больше собьют его с толку.
Суфий — бунтарь, потому что суфий видел. И, естественно, ему всегда будет трудно объяснить это людям. Вот почему суфии не верят в объяснения. Если вы приходите к суфию, он начинает давать вам методы, не учения. Вот почему их называют «люди пути». Они дают вам метод. Они говорят: «Работай с методом. Если метод проникнет глубже, изменит твое сердце, откроет твое существо, ты познаешь». Они не предложат вам ни одной догмы, ни единого принципа — у них их нет. У них есть только методология. Она очень научна. Они дают вам вкус. Это трудная, тяжелая работа.
Если вы приходите ко мне и спрашиваете: «Что есть истина?», я могу что-то ответить — и за какие-то минуты моя работа будет выполнена. Я сказал вам, вы узнали, все кончено. Ни я вам ничего по сути не сообщил, ни вы ничего не поняли, но в вас возникла мысль, что теперь вы знаете, и теперь вы будете ходить с этой мыслью.
Если вы по-настоящему заинтересованы, мне придется дать вам прием, а не догму. Мне придется дать вам медитацию, а не принцип; мне придется инициировать вас в вашу внутреннюю лабораторию; мне придется медленно, медленно погрузить вас в более глубокие воды вашего существа. Постепенно вы начнете чувствовать, видеть — вы станете более чувствительными, более бдительными, более осознанными, и что-то начнет проникать сквозь ваш толстый слой бессознательного. Несколько лучей осторожно осветят вашу «темную ночь души», и тогда вы познаете.
На работу суфия уходят годы. Суфии не проповедуют. Конечно, они учат, но они не проповедуют. И когда они учат, они обучают методам, а не принципам. Чтобы следовать методу, человек должен пребывать в настоящем поиске — потому что иногда на это уходит двенадцать лет, иногда двадцать лет, иногда вся жизнь. Иногда же требуется и несколько жизней.
Те люди, которые ищут мгновенного просветления, не могут найти контакта с суфием. Поэтому суфии все время прячутся. Они не заявляют о себе, но остаются невидимыми. Они доступны только для тех, кто по-настоящему ищет, кто находится в настоящем поиске.
Очень трудно найти суфийского мастера, хотя он может жить прямо в соседнем доме. Он может заниматься такими обычными вещами, что вы и не поверите. Он может быть ткачом, он может быть сапожником, он может управлять отелем или заниматься любой другой работой. Вы можете даже не подозревать, что суфийский мастер живет прямо за углом. Вы можете встречать его каждый день, и у вас не будет ни малейшего представления о том, что это за человек — если вы не ищущий. Если вы ищущий, тогда постепенно вас будет вести к нему. Фактически, если вы ищущий, он сам выберет вас. Он будет следить за вами. Он не позволит вам следить за ним, но сам будет следить за вами, он будет видеть. И если он почувствует, что рядом с ним ищущий, тогда постепенно он создаст для вас возможность увидеть его. Он может стать видимым, если захочет.
Есть знаменитая история.
Однажды известного суфия спросили: «Что значит быть невидимым?»
Он сказал: «Я отвечу на этот вопрос, когда появится возможность показать это на примере».
Суфии верят в демонстрацию на примере, и они верят в возможности. Они не скажут ни единого слова, если не появилась возможность, если нет нужной ситуации. Вы можете задать мастеру вопрос, и он скажет: «Подожди, когда будет подходящая возможность, тогда я тебе покажу», — потому что он не верит в слова, он верит в наглядный пример.
Он сказал: «Я отвечу на этот вопрос, когда появится возможность показать это на примере».
Спустя какое-то время его и того, кто задавал ему вопрос, остановил отряд солдат. Солдаты сказали: «Нам приказано брать всех дервишей под стражу — так как правитель этой страны говорит, что они не хотят повиноваться его приказам, и что они говорят вещи, которые могут возмутить общественное мнение».
Суфий ответил: «Значит, вам следует так поступать, потому что вы должны выполнять свой долг».
«А разве вы не суфии?» — спросили солдаты.
«Устройте нам проверку», — ответил суфий.
Офицер достал суфийскую книгу... книгу, которую суфии чрезвычайно уважают. Она называется «Книга книг». В ней написано всего несколько предложений, в остальном она пуста.
«Что это?» — спросил суфийский мастер, как будто бы он даже не узнал книгу. Солдаты принесли книгу, которая выдаст суфия: как только суфий увидит «Книгу книг», он должен склониться перед ней. Ведь это их святыня.
Суфийский мастер сказал: «Что это?» — как будто бы он не узнал книгу. Потом он посмотрел на обложку и сказал: «Я понял, это то, что я сожгу прямо перед вами, раз вы этого еще не сделали». Он поджег книгу, и солдаты, удовлетворенные, ушли прочь.
Спутник суфия спросил: «Зачем же вы так поступили?»
«Чтобы сделать нас невидимыми, — ответил суфий, — потому что для человека мира быть видимым значит выглядеть как тот, на кого ты должен походить согласно его ожиданиям. Если ты выглядишь иначе, твоя истинная природа становится для него невидимой».
Суфийский мастер продолжил: «Я стал невидимым для этих солдат, потому что они не могли поверить, что суфий может сжечь такую книгу. Они имеют определенные ожидания — что все суфии как один благоговеют перед этой книгой. В тот момент, когда я сжег книгу, мы перестали быть суфиями. Мы стали невидимыми».
Так суфии становятся невидимыми для людей. Вы не ожидаете того, что они сделают. Гурджиев обучался своим приемам становиться невидимым от суфийских мастеров. Гурджиев был суфийским мастером на Западе, одним из суфийских учителей, проникших в западное сознание. Он оставался невидимым для толпы, он обладал такими техниками превращения в невидимку, что в одну секунду он мог становиться видимым и в одну секунду мог становиться невидимым. Иногда случалось так, что к нему на встречу приходили двое. Если ему хотелось, чтобы один видел его, а второй не видел, он становился видимым для одного и невидимым для другого. При этом они оба продолжали с ним разговаривать. Он так отточил свое мастерство, что одной стороной лица мог выражать одну эмоцию, а второй стороной — другую.
Например, если он не хотел, чтобы вы его видели, он принимал такой ужасный, такой жестокий вид, что вы не могли поверить, что суфийский или любой другой мастер может быть таким жестоким. Если же он хотел быть для вас видимым, он выглядел таким сострадательным, таким любящим. И он мог проделывать это одновременно для двоих человек. И один из них уходил, полностью убежденный в том, что «это — мастер», а второй уходил, думая: «Больше я никогда не пойду на встречу с этим человеком. Он похож на убийцу, быть с таким человеком опасно».
Суфии живут очень, очень скрытной жизнью, и этому есть причина — они хотят жить только истинной религией. Если вы хотите стать видимыми, вам приходится делать множество вещей. Например: я здесь, но для людей Пуны я невидим. Я сделал себя совершенно невидимым, даже для тех людей, который живут прямо по соседству. Для них я невидим. Они не видят. Для них видение невозможно. Я видим только для тех, кто ищет. Те, кто ищет, могут приезжать за тысячи миль, а те, кто не ищет, могут жить рядом, оставаясь там, оставаясь уверенными в том, что я дурной человек.
Хорошо, что это так, потому что это помогает мне работать только над теми людьми, которым нужна работа. Энергии не растрачиваются впустую.
Суфиев не интересуют толпы. Ни один мастер никогда не был заинтересован в толпе. Мастеров интересуют только индивидуальности, и только те индивидуальности, которые находятся в настоящем поиске, подлинном поиске. Избегать ненужных людей — просто, так же просто — привлекать нужных людей, которым нужна помощь... при помощи нескольких вещей. Люди так нечувствительны — при помощи такой простой вещи вы можете стать невидимыми, потому что люди не смотрят вглубь, они смотрят только на поверхность.
Второй вопрос — в точности о том же, о чем я говорил с вами:
Ошо, почему суфии намеренно маскируются и прячутся?
...Потому что они хотят, чтобы их энергии использовались правильно, потому что они — творческие люди. Их не интересуют имя и слава, их не интересует ничто другое; они заинтересованы только в том, чтобы дать новую жизнь людям, жаждущим Бога, стремящимся к Богу. Почему они должны впустую тратить свои время и энергию?
В мире много разных типов людей. Некоторые просто любопытны, они приходят из любопытства, но лишь напрасно тратят время. Затем есть те, кто приходит с вопросами. Они лучше, чем любопытные люди, есть вероятность, что они могут чего-то достичь, но это только вероятность. И есть третий тип — настоящий ищущий, который готов поставить на карту свою жизнь, который готов ради этого на жертву, который готов заплатить за это.
Суфий будет работать с третьим человеком, он останется доступным и для второго типа людей, но станет абсолютно невидимым для первого типа людей — любопытных.
Суфий очень экономно подходит к своей энергии. Он знает, что не может долго существовать здесь, его дни сочтены. И за этот короткий срок, что он проведет здесь на земле... Просветленный человек не будет возвращаться снова, он здесь лишь на короткое время, даже если это тридцать, сорок, пятьдесят лет — это очень короткий срок, если сопоставить его с бесконечностью времени. Что значат пятьдесят лет в сравнении с бесконечным течением времени? Он пробудет здесь всего несколько дней, несколько месяцев, несколько лет, и он сможет поработать лишь над немногими людьми. Если его окружат любопытные люди, его энергии будут потрачены зря. Тогда он будет сеять свои семена в пустыне. Это будет неразумно, глупо.
Суфии — не глупые люди, они — очень мудрые люди. Они знают, как использовать свои энергии, поэтому они намеренно маскируются и прячутся. И мелочи оказываются полезными.
Это стало и моим методом. Когда я вижу, что вокруг меня скопилось слишком много людей определенного типа, и я хочу их отбросить — лишь один намек, всего один намек, и они исчезают. Однажды случилось так, что вокруг меня собралось много джайнов — просто из-за моего рождения, случайности моего рождения. Я родился в семье джайнов, поэтому естественно джайны интересовались мной. Не мной — их интересовал джайна, ставший просветленным. Их не интересовали я и мое просветление, они оказались в своеобразной ловушке эго.
Вскоре их стало слишком много, они растрачивали слишком много моей энергии и слишком много моего времени. Тогда я провел одну беседу — «От секса к сверхсознанию», и они все исчезли. Больше я их не видел. С того времени пятнадцать лет я их не видел.
Затем постепенно вокруг меня стало собираться много сторонников Ганди. И я увидел, что снова разрастается пустыня. Это сорняки, их нужно постоянно вырывать. Вам нельзя отдыхать, если вы по-настоящему заинтересованы в саде и в розах, а оранжевые люди — это мои розы. Если вы по-настоящему заинтересованы в розах, вам придется постоянно выдергивать сорняки. Ведь они появляются снова и снова.
Так и со сторонниками Ганди. После всего нескольких высказываний против Ганди они быстро покинули меня. Так легко становиться невидимым для людей. Теперь меня для них вовсе не существует. Меня практически нет. Они совсем забыли обо мне. Сорняки необходимо отбрасывать.
Мастер должен становиться невидимым снова и снова для людей определенных типов, чтобы он и его энергии оставались доступными для тех, кто по-настоящему ищет.
Что я имею в виду, говоря «настоящий ищущий»? Я имею в виду того, кто готов рисковать всем, чем бы ни пришлось рисковать, у которого не просто «зудит» в голове, кто не только любопытен, но чья проблема — вопрос жизни и смерти. Даже если я заявлю, что потребуется ваша жизнь, если вы — ищущий, то вы скажете: «Я готов. Возьми эту жизнь, но дай мне Бога. Если, отдав свою жизнь, я постигну Бога, тогда я без колебаний готов». Жизнь ничего не стоит для ищущего, ничто не имеет ценности — кроме истины.
Вот почему суфии продолжают прятаться. И помните: это только половина истории. С одной стороны, они постоянно прячутся, с другой, они открывают себя для тех, кто находится в поиске. О второй стороне известно немного. Но эта вторая часть — крайне важна. В действительности, первая часть нужна лишь для второй части, иначе какой смысл в том, чтобы становиться невидимым? Если вы просто станете невидимыми для людей, тогда вы практически мертвы, тогда вы — в могиле. Поэтому, с одной стороны, вам нужно стать невидимыми — для тех, кто бесполезен, и вам нужно все более и более открывать себя для тех, кто находится в поиске. Эти два действия осуществляются параллельно, одновременно.
Я не передвигаюсь по Пуне, вы никогда не увидите меня на улицах Пуны, я никуда не хожу. Меня не интересуют толпы. Я просто исчез из мира. Я создал свой собственный мир — альтернативное общество. Уже приближаются те дни, когда я создам абсолютно автономный собственный мир, где каждый человек будет ищущим — только ищущим будет позволено входить. А затем эта маленькая коммуна станет невидимой для всего мира, затем мы исчезнем в самих себе, мы начнем работать над чем-то в глубочайшей сути бытия.
Но нужно отбросить многое, чтобы попасть туда. Нужно собрать воедино всю свою энергию, чтобы войти.
Третий вопрос:
Ошо, почему люди не верят в то, что во все времена проповедовали все великие мистики?
Они не понимают и не хотят понимать. Другой язык, другие принципы, другие желания.
Люди понимают только то, чего они желают. Ваш язык, по сути, уходит корнями в ваши желания. Ваше желание становится вашим языком.
Сексуально озабоченный человек понимает только язык секса. Сексуально озабоченный, извращенный, подавленный человек понимает только порнографию. Для сексуально удовлетворенного человека порнография будет выглядеть абсурдно. Он не понимает, почему, почему же люди так помешаны на ней.
Человека, желающего забыться, будут интересовать наркотики, но тот, кто знает красоту вспоминания себя, будет совершенно не способен понять, зачем людям погружать себя в наркотический дурман, почему они пытаются забыться. Помнить — это так невероятно радостно.
Суфии говорят, что есть два типа людей, или два человеческих состояния. Один они называют гофил — это люди, которые совершенно не помнят себя, пребывают во сне, бессознательные, и другой тип — люди, которые помнят, люди, у которых есть некоторое вспоминание своего существа. И у тех, которые ищут вспоминания себя, будет другой язык. Тот, кто ищет денег, знает только язык денег, тот, кто ищет мира, имеет другой язык. В мире есть множество языков, и все они зависят от ваших желаний.
Человек, начавший искать Бога, истину, безумен в глазах так называемых знатоков жизни. Мистики всегда считались сумасшедшими. В лучшем случае вы их терпите. А если они очень настойчивы, тогда вы начинаете поклоняться им — но вы либо терпите, либо поклоняетесь, они не затрагивают вашу суть. Вы остаетесь в стороне, нетронутыми. Вы сохраняете дистанцию.
В одной истории рассказывается о проповеднике, который отправился в горы, чтобы проповедовать там, и по прибытии он завязал разговор с первый встречным стариком.
«Ты христианин?» — поинтересовался проповедник.
«Не, господин. Христиан живет выше на холме», — ответил горный житель.
«Я интересуюсь, брат, не заблудшая ли ты душа?» — настаивал проповедник.
«Да нет вроде, — ответил горец, — я тут уже тридцать лет и знаю каждую козью тропу в горах».
«Ты не понимаешь, — сказал проповедник, — я имею в виду, готов ли ты к судному дню?»
«А когда он будет?» — поинтересовался горец.
«О, — ответил проповедник, — он может настать уже сегодня, а может и завтра».
«Ради бога, не говори моей женушке, — воскликнул горец, — а то она потащится смотреть и сегодня, и завтра».
Кажется, что общения нет. Проповедник говорит на одном языке, горец говорит на другом, хотя кажется, что они оба говорят на простом английском.
Вы можете говорить на том же языке, но в одном языке существует множество языков: внутри одного языка — другой, внутри второго — третий. Поэт говорит на одном языке, ученый говорит на другом, бизнесмен на третьем.
А мистик? Мистик говорит на языке абсурда, вот почему его не понимают. Он говорит бессмыслицу, именно бессмыслицу — потому что он говорит вещи, которые не понять умом. Он говорит вещи, которые не доступны для восприятия. Он говорит вещи, которые невозможно даже уместить в логическую форму, которые невозможно сформулировать умом. Он говорит о каких-то тайнах, размыто, туманно, абсурдно, потому что он говорит парадоксами.
Вся истинная религия парадоксальна. И мистик использует так много противоречивых понятий, что в итоге в ваших руках ничего не остается. Если вы спросите его, близок Бог или далек, он ответит: «И то и другое одновременно. Он ближе всего и дальше всего». Что вы из этого поймете? Или он может рассмеяться. Или он может остаться безмолвным. Он может не сказать ни единого слова.
Чтобы понять мистика, вам придется самим стать мистиками. Чтобы понять мистика, вам придется получить посвящение в мистицизм. Чтобы понять мистика, вам придется отбросить ваши старые схемы ума, старые способы мышления. Логическое мышление нужно отбросить. Вам придется стать нелогичными. Вам придется быть готовыми принимать также и нерациональное — потому что жизнь нерациональна, жизнь таинственна, и вы не можете уместить жизнь в догматичных формах.
Вы не можете сказать: «Бог есть», вы не можете сказать: «Бога нет» — потому что Бог — и то, и другое вместе. Он настолько всеобъемлющ, что «есть» и «нет» одновременно скрыты в его существе. «Естьность» — это его периферия, «не-естьность» — его самый центр. В самом центре Бог — ничто иное, как чистое ни-что. Отсюда — ex nihilo — все возникает. Мир — это всего лишь периферия; в центре нет ничего, или же есть только ни-что.
Когда мистики говорят такие вещи, вы их слышите, но как вы собираетесь это понять, если ничего подобного еще не начало происходить с вами?
Ты спрашиваешь: «Почему люди не верят в то, что во все времена проповедовали все великие мистики?» Еще одна причина... как вы можете поверить? Вы должны знать. Вера никак не поможет. Даже если вы верите, где-то в глубине вы будете не доверять, где-то в глубине вы будете сомневаться. Каждое верование несет в себе сомнение. Верование не поможет.
Более того, верование создает нечто совершенно противоположное. К примеру, те, кто верит, становятся очень серьезными. Их можно найти в храмах, в церквях, в мечетях. Люди, которые верят, становятся очень серьезными, а люди, которые знают, становятся очень веселыми. Мистики не верят — они знают. Они видели. Они прочувствовали на собственном опыте. И благодаря тому, что они почувствовали Бога, их окружает некоторая игривость. Они существуют в радости. Возле них вы найдете танец. Если вы посмотрите им в глаза, вы увидите веселье, экстаз. Но если вы пойдете и посмотрите на человека, который верит, вы всегда обнаружите вытянутое лицо.
Я слышал...
Совсем юная девочка летом гостила в деревне у своей тети-святоши, чей пуританский подход проявлялся во всем. Каждый раз, когда маленькая девочка хотела что-нибудь сделать, ее тетя с вытянутым лицом говорила: «Не делай этого... нельзя этого делать».
Однажды племянница шла по дороге, очень несчастная, и увидела стоявшего возле забора мула с вытянутой мордой. Она подошла, похлопала его по голове и сказала: «Не расстраивайся, мистер Мул, у моей тети тоже есть религия».
У религиозных людей лица становятся очень вытянутыми. Религиозные люди становятся очень грустными. Религиозные люди перестают жить в мире, не начав жить в Боге. Они застряли посередине, отсюда их грусть. Притом религиозные люди не только сами грустят, они порождают все виды грусти также и в других людях. Они не выносят, когда кто-то счастлив. Если они найдут где-то счастье, они тут же придут, чтобы разрушить его, осудить его. Они против всех радостей. Они против даже самых невинных радостей. Эти люди отравили человечество.
Вера не поможет. Станьте мистиком, но не верьте в мистику. Станьте суфием, но не верьте в суфиев. Станьте мной, но не верьте в меня. Если вы верите в меня, значит, вы сбились с пути.
Какая необходимость верить? Когда вы можете попробовать на вкус, зачем в него верить? Вера означает, что вы откладываете. Вы говорите: «Да, сегодня я буду еще верить, а вот завтра наконец попробую на вкус». Но почему не сегодня? Почему не сейчас? Если вы чувствуете мою вибрацию, тогда вместо того, чтобы думать в терминах веры, начните думать в терминах проживания ее. Не верьте во что-то, пока вы это не испытали, иначе вы станете лицемером.
Это нужно использовать в качестве критерия: человек веры грустен, а человек знания неизмеримо счастлив. Тот, кто просто верит, — скучен, мертв, сморщен, заморожен, окостенел. А тот, кто знает, — движется, расцветает, его существо излучает благоухание. Он все время в движении. Он никогда не бывает в застое. Он всегда нов.
Пусть религией живут, а не верят.
Четвертый вопрос:
Ошо, однажды я полюбил женщину, но она меня отвергла, и с тех пор я несчастен. Я потерял всю надежду в жизни. Что мне делать?
Поразмышляй над этой историей...
Посетитель сумасшедшего дома увидел, как один из пациентов удовлетворенно раскачивается на стуле и тихо повторяет: «Лулу, Лулу...»
«Что случилось с этим человеком?» — спрашивает посетитель у санитара.
«Понимаете, Лулу — это женщина, которая ушла от бедняги к другому».
Выслушав это объяснение, посетитель пошел дальше и подошел к палате, обитой мягкой тканью, в которой пациент постоянно бился головой о стену и кричал: «Лулу! Лулу...»
«А почему и этот человек зовет Лулу?» — спросил посетитель.
«Ах, это как раз тот парень, за которого Лулу и вышла замуж».
Не будь таким несчастным. Просто найди того человека, за которого Лулу вышла замуж, и все твои несчастья исчезнут.
Последний вопрос:
Ошо, я верю в религию. Я следую всем предписанным нормам морали. Я всегда жил дисциплинированной жизнью — почему же я так несчастен?
Чего еще ты ожидаешь? Ты ожидаешь какого-то чуда? Если бы ты был счастлив, это было бы чудом — но чудес не бывает.
Это естественное следствие. Просто попробуй проанализировать свой вопрос. «Я верю», — этого «Я» слишком много. «Я верю в религию. Я следую всем предписанным нормам морали. Я всегда жил дисциплинированной жизнью — почему же я так несчастен?» Этого «Я» слишком много. А «Я» — это страдание. Когда «Я» исчезает, исчезает и страдание. Блаженство — это отсутствие эго, ничего более.
Но если ты непоколебимо веришь в религию, твое «Я» будет становиться лишь сильнее. Если ты живешь дисциплинированной жизнью, жизнью контроля, ты только украшаешь свое эго. Если ты следуешь всем правилам морали, естественно, твое эго становится святым и благочестивым. А когда человек очень благочестив, это очень опасно. Ослабь силу своего «Я» — это первое.
И второе: не нужно непоколебимо верить в религию. Вера просто демонстрирует то, что ты не знаешь, и глубоко внутри где-то непременно должно быть сомнение. Как можно рассеять сомнение без знания? Ты можешь продолжать верить настолько сильно, насколько это возможно для человека, но вся сила будет только подавлять сомнение, она не может разрушить его.
Никакое сомнение никогда не разрушается силой, помни это. Силой ты можешь вытолкнуть его в бессознательное, ты можешь загнать его в основание своего существа, ты можешь загнать его так глубоко, что совершенно о нем забудешь, — но оно там. И чем глубже оно проникает, тем более оно там опасно. Оно будет влиять на все твое существо, на твои качества, оно будет воздействовать так скрытно, что ты даже не сможешь его распознать. Оно станет раковой опухолью в душе. Нет, пока ты не знаешь, остается сомнение.
Я слышал...
Когда покойный король Георг VI был мальчиком, однажды зимним утром он и его старший брат стояли, прислонившись носами к окну дворца, с завистью глядя на простых лондонских мальчишек, которые играли в снежки недалеко от дворца.
В конце концов соблазн стал слишком большим, и, улучив минутку, когда гувернантка вышла из комнаты, они надели шапки и пальто и выскользнули на улицу, чтобы присоединиться к счастливой компании.
В самый разгар игры один снежок угодил в окно дворца, и немедленно из дворца на всех парах выбежал стражник. Компания смущенных подростков и глазом моргнуть не успела, как оказалась в присутствии районного сержанта полиции.
«Как тебя зовут, мальчик?» — обратился сержант к тому, что стоял ближе всего.
«Меня зовут Эдвард, принц Уэльский», — ответил мальчик, надменно стоя по стойке смирно.
«Умник, да? — сказал сержант. — А тебя как зовут?» — спросил он второго парнишку.
«Меня зовут Георг, герцог Виндзорский», — ответил второй мальчишка.
К этому времени сержант был уже в гневе. «Я никогда в жизни еще не видел такой шайки обманщиков», — взорвался он.
«Ну а тебя как зовут?» — спросил он следующего приятеля.
Мальчишка немного помялся, потом, вытирая нос рукавом, ответил: «Я не брошу своих друзей, дяденька... Я архиепископ Кентерберийский».
Да, вы можете сказать, что вы архиепископ Кентерберийский, но глубоко внутри вы знаете, что это не так. А важно то, что вы знаете глубоко внутри. Если это так, это так. Тогда остается целостность, нет сомнений. Тогда вы целостны.
Но когда вы только верите, вы знаете, что это не так. Это создает раскол, вы теряете целостность. Возникает дуальность. Любая вера создает шизофрению. Как можно быть счастливым с шизофренией? Это невозможно.
Ты говоришь: «Я следую всем предписанным нормам морали». Но религия не имеет ничего общего с моралью. Религиозный человек — высоконравственный человек, но он не имеет ничего общего с моралью. Религиозный человек естественно нравствен, не потому что он следует предписанным нормам морали, религиозный человек естественно, спонтанно нравствен. У него нет никаких представлений о том, что хорошо и что плохо. Он никогда не выбирает, хорошее просто случается. Это — часть его религиозности.
В тот момент, когда вы понимаете, что вы — часть Бога, тогда вся аморальность исчезает. Не оттого, что вы ее отбросили, она просто не обнаруживается. А когда нет аморальности, зачем следовать моральным нормам? Только аморальные люди следуют моральным нормам, только аморальным людям необходимо следовать им. У нравственного человека нет никаких норм, которым бы он следовал, его нравственность проста и бесхитростна. Он хороший, потому что чувствует, что, когда ты добр, это приносит все больше и больше счастья. Он добр от счастья. Счастье приносит еще больше добра; больше добра приносит больше счастья в его жизнь.
Ты будешь несчастлив, потому что в действительности тебе хочется быть аморальным. И тебе приходится сдерживать себя, ограничивать, тебе все время приходится заставлять себя быть нравственным. Ты ведешь себя неестественно. Ты несчастлив, и эти моральные вещи не удовлетворяют тебя. Они фальшивы. Они не делают тебя более счастливым.
Это так же, как если бы кто-то вместо еды ел меню. Еда удовлетворяет, но меню... вы можете его есть, но оно не насыщает. Это не еда. Правила, которыми вас наделили другие, — это меню, это бумажная еда, ненастоящая еда. Настоящая мораль возникает в вашем существе. Становитесь более медитативными, а не более нравственными. Мораль следует за медитацией. И тогда вы будете счастливы.
Ты говоришь: «Я всегда жил дисциплинированной жизнью». Слово «дисциплина» прекрасно, но оно стало неверно ассоциироваться с идеей контроля. Дисциплина (discipline) происходит от того же корня, что и ученик (disciple). Дисциплина означает «стать учеником». А ученик означает не что иное, как способность к обучению. Ученик — тот, кто готов обучаться. Ученик — тот, кто имеет открытый ум. Ученик — тот, кто не стал закрытым, который не говорит: «Я знаю». Он говорит: «Я открыт, готов обучаться, знать больше. И я готов рисковать всем, что я знаю, если что-то неизвестное может быть познано».
Обучающийся — ученик, а ученик пребывает в дисциплине. Вы не можете быть учеником, пока вы не окажетесь рядом с мастером. И запомните этот парадокс: мастер никогда не навязывает вам дисциплину, мастер просто делает себя доступным для вас. Видя его, любя его, чувствуя его, в вас возникает дисциплина.
Помните, что не может быть установленной дисциплины для всех. Каждый должен найти свою дисциплину, потому что каждый так уникален, каждый так индивидуален. Если вы будете следовать мертвой дисциплине, вы будете накладывать на свое существо структуру. Вы не будете расти естественно, вы не будете вырастать в себя.
Если вы последуете дисциплине Махавиры... она была хороша для него, конечно хороша, но вы — не еще один Махавира. Другого больше никогда не будет. Бог никогда не повторяется. Бог всегда создает уникального человека. Нет двух похожих людей — никогда не было и никогда не будет. Да, у Мухаммеда была своя дисциплина. Она была прекрасна для него. Она была для него прекрасна только потому, что выросла из него; он никогда не следовал чьей-то дисциплине. Но если вы последуете ей, тогда это будет просто мертвая структура. Как может жизнь быть счастливой, если она как в клетку заключена в мертвую структуру?
Поэтому суфизм так настаивает на поиске живого мастера — потому что живой мастер не предложит вам мертвую структуру. Живой мастер даст вам только понимание вашего собственного существа. Живой мастер даст вам только видение того, что возможно. И тогда вы начнете работать самостоятельно. Каждый должен найти свою собственную дисциплину.
Запомните еще одну вещь. Даже когда вы нашли свою дисциплину, она не будет оставаться такой же, как характер. Вам придется откликаться на новые ситуации по-новому. Вы не можете просто носить в своем уме путеводитель, вы не можете продолжать вести себя в соответствии с этим путеводителем. Тогда вы не будете ответственны, тогда вы не научитесь отвечать на ситуацию, с которой сталкиваетесь, тогда у вас на все будет заготовленное правило — и счастье будет невозможным.
Счастье — это функция свободы. Только свободные люди — счастливые люди. Помните это всегда, всегда: свобода приносит блаженство, свобода приносит благословение.
Если ты несчастлив, это логично. Ты это заработал. Отбрось же свою веру, отбрось свою дисциплину, отбрось свои так называемые моральные нормы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.