6. Похороны детства

6. Похороны детства

Помню очень веселый вечер, закончившийся очень печально. Мы тогда своей развеселой компанией с девчонками ходили в сад Эрмитаж. В театр Миниатюр. Домой шли пешком, хотя это и не так близко (пять остановок на метро, плюс вся Новопесчаная улица). Вернулся я домой, как говорится, усталый, но веселый.

Войдя в квартиру, я сразу почувствовал неладное и действительно, пока я снимал ботинки, сестра, подошла ко мне с каким-то странным, удивленным и то ли серьёзным, то ли восхищенным лицом и торжественно сообщила, что умерла бабушка.

Теперь я понимаю, что это выражение лица не было бесчувственным, оно было бессознательным выражением непонимания и неприятия смерти и, в то же время некоторого любопытства. Кстати, я думаю, столь же глупое лицо было у меня самого, когда мы на следующий день входили уже в тульский дом. На лице у меня была улыбка встречи с любимыми родственниками, когда я открыл дверь и увидел деда. Но дед, вроде бы и не видя меня, прошел мимо и обнялся с матерью. Они громко зарыдали, а я остался один посреди сеней, не зная, что мне дальше делать. Представляю, как менялось в это время моё лицо.

В доме уже собрались родственники, в том числе и достаточно дальние, которых я не знал или не обращал на них внимания раньше. Особенно мне тогда запомнилась материна крёстная. Я и сейчас не знаю, как её зовут, все называли её просто Крёстная. Она и на этих и на последующих похоронах была очень активна. Ей тогда уже было за девяносто, но это была шустрая маленькая богомолка (я её всегда видел только в черном). Она всех знала и за всех молила Бога. Меня она называла «Андрик». Очень она расстроилась, узнав, что я не крещеный: как же так, говорит, грех то… а я, дескать, каждый раз на тебя за здравие подаю, как за крещеную душу. Потом выяснилось, что грех не велик и, что его легко отмаливать по ходу, даже если продолжать просить за меня и дальше. Она совершенно успокоилась и даже повеселела. Похороны для неё, вообще были делом привычным. Она привела двух монашек, которые всю ночь читали над усопшей.

Рано утром, еще по-темному, вынесли гроб и повезли в церковь. Для меня всегда церковные обычаи казались, мягко выражаясь странными. И в тот раз я очень удивился, что служба, начавшаяся в восемь утра, называлась обедней. Служба длилась долго. В какой-то момент мы с дедом вышли по малой нужде. Стояли рядом. Дед писал кровью – на белом снегу осталось ярко-красное пятно. Дело в том, что у деда был рак мочевого пузыря и всего за неделю до этого он вернулся из Обнинска, где ему делали облучение опухоли. Мы потихоньку готовились к смерти деда, но умерла бабушка, совершенно неожиданно. Она легла в больницу подлечить больное колено и вдруг умерла, врачи сказали – тромб.

Это были мои первые похороны близкого человека. Всё происходило в легком тумане, частью из-за того, что, как и все, я периодически пил водку. Тульский завод тогда выпускал очень поганый напиток. На помин мы купили ящик или больше водки в бутылках с этикеткой под бересту и названием Российская. Такое впечатление, что воду для этой водки брали из болота. Считается, что поминки дают облегчение, но тот раз я этого не заметил. Дядя Саша под действием алкоголя сидел на кухне мрачный и говорил гадости, например, он сообщил, что в мертвом теле жизни нет и потому оно называется – труп. Он повторил это несколько раз, и от этого было противно. Как можно назвать тело умершей матери трупом? До сих пор не понимаю.

Больше всех напился сосед напротив – старик Хомяков. В какой-то момент он заснул за столом и опрокинулся назад вместе со стулом. От удара об пол из его карманов выпали пирожки и котлеты, стибренные им со стола.

Мой дед был очень грустным, но пытался храбриться. Он говорил, что летом будет вставать рано и ходить за грибами, и что его грибы никто не успеет собрать. До грибов он не дожил. Он умер той же весной. Умер в той же больнице и тоже от оторвавшегося тромба. Можно сказать, что ему повезло – он миновал мучительную раковую агонию. Смерть от тромба мгновенна.

С похоронами все повторилось почти один в один. Когда дед лежал в открытом гробу в церкви, подошла старушка, покачала головой и сказала: «Надо же… какой хороший человек умер». Я стоял рядом с гробом и думал о том же. Лицо деда в гробу почти не изменилось, а если и изменилось чуть-чуть, то в лучшую сторону. На опыте предыдущих похорон, я был уверен, что изменения должны быть значительно большими.

Вместе с дедом умер существенный пласт моей прежней жизни. Жизненные изменения, и без того наметившиеся естественным своим порядком, стали необратимыми. В Тулу после этого я заезжал только на похороны дядьев, которые последовали скоро, через год-два, и еще несколько раз, в основном проездом.

Мать с дядьями быстро продали дом. Тысяч за семь-восемь. Во всяком случае, материной доли хватило на то, чтобы внести первый взнос в кооператив и уже осенью мы переехали в новую квартиру в Бескудниково. Из вещей взяли на память кое-что из посуды и бабушкину икону. Вот собственно и всё. По-настоящему, остается с нами только память.