16. Грядут перемены
16. Грядут перемены
В один из последних дней старого 1978 года я стал отцом. Началось это становление часов в шесть утра. Жена меня разбудила осторожно и говорила почему-то шепотом, что, наверное, началось.
Скорая помощь приехала еще затемно. Фельдшером была женщина в возрасте, она сама никуда не спешила и нам дала возможность спокойно собраться. В Коптевском роддоме у меня жену забрали и не велели беспокоиться. Езжай, дескать, парень домой, не волнуйся, звони вот по такому-то номеру, всё сообщим.
Уже из дому мы с родителями регулярно звонили по указанному номеру по очереди, часов до девяти вечера. Я весь день понемногу пил водку, но она не помогала, я оставался трезвым и очень напряженным. Около девяти часов вечера, когда напряжение уже дошло до предела, хоть поезжай в роддом и выясняй всё лично, позвонил врач и сказал, что уже два часа как у нас родился мальчик, и что всё как бы в порядке. Какой же это порядок, когда справочная до сих пор не в курсе? но ругаться мы ни с кем не стали, выпили с родителями по рюмочке, тут же придумав имя ребенку. У меня было такое впечатление, что вся, выпитая за день водка начала действовать вот только сейчас и сразу.
На следующий день я проснулся от холода, непривычно один в постели, и сразу вспомнил все события предыдущего дня. И сразу понял, что никакой это не порядок, когда врач сам звонит домой, что наверняка были осложнения и засобирался в роддом. Правда, собрался не так быстро, как хотелось. Горячая вода в умывальнике была почти совсем холодной, газ на кухне еле теплился. За окном плавала морозная дымка, термометр показывал около сорока градусов мороза.
Хорошо, что у нас не вырубилось электричество – на видимой из окна Алтуфьевке, к тому времени, дома уже были обесточены. Выяснилось это вечером, когда мы увидели за железной дорогой длинные ряды домов без единого огонька. Народ из этих домов спасался, кто куда может. Отопление у них тоже было электрическим.
Мать завернула в марлечку штук пять яиц и опустила их в электрический самовар. После завтрака я влез в ватные штаны, валенки и овчинный полушубок, опустил у шапки уши и вышел на улицу. Мороз почувствовался не сразу, но поразила необыкновенная для Москвы тишина, я на всякий случай даже снял на минутку шапку – не помогло.
Звуки видимо приглушались висящей в воздухе похожей на туман снеговой взвесью, к тому же совсем почти не было машин. Голуби с воробьями теснились на канализационных люках еле видные за выходящим из щелей паром. На бульваре я сел в троллейбус. «Сел» в данном случае имело самое прямое значение. Людей в салоне троллейбуса было не так уж и много, но все они столпились в проходе – все сидения были пустыми. Тут я возблагодарил господа и своего отца за его пристрастие к зимней рыбалке, принесшее в этот день мне возможность надеть ватные штаны. Я демонстративно уселся на лучшее место и положил ногу на ногу. Остальные пассажиры только поёжились.
В роддоме я передал жене теплые вещи и гостинцы. Удалось даже помахаться ручками через окно. Осложнения при родах действительно были, но все живы, и слава богу. На работу в тот день и даже в тот год я уже не пошел, была уважительная причина.
Кстати, у жены в роддоме произошел соответствующий этому повествованию казус. Чтобы согреть рожениц, их собрали всех в одну палату, а дети тогда лежали отдельно. Когда детей принесли на первое кормление, медсестра пронесла моего сына мимо жены и хотела отдать другой женщине. Жена возмутилась, медсестра тоже. Стали разбираться – оказалось перепутали внешние бирки. Как жена смогла, не глядя определить, что это её ребенок? Почувствовала чем-то? А чем? Пока не ясно.
Сильный мороз под этот Новый год стоял несколько дней. Люди на улицах помогали друг другу не обморозиться. Если у кого-то из прохожих видели на лице белое пятно, его тут же останавливали и терли ему это пятно, пока оно не краснело.
В первых числах нового года привезли домой жену с ребенком. После этого всё изменилось.
И вообще, этот год оказался для меня перепутьем. Как в сказке, прямо пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь… и т. д. Начал эту бодягу я сам, прямо в начале года. С прибавлением в семействе, у меня появился повод потребовать повышения зарплаты. Я пришел к директору с этим вопросом, правда, без всякой надежды. Молодым специалистам тогда тяжело было качать права – уволиться-то я в принципе не мог. Но я пошел и держался довольно уверенно. Директор был сама любезность. Совершенно откровенно он объяснил мне, почему без необходимости раздуваются штаты – от этого, оказывается, повышается статус института и главное категория сетки окладов. Он еще наговорил мне каких-то тривиальных вещей, но, к моему великому удивлению, добавил мне двадцать рублей к моей сотне.
Эта моя прибавка к жалованью наделала шуму в институте. Было много обиженных, говорили, что я блатной, что работаю без году неделя, а уже… что заслуженным работникам не повышают, а этому… Впрочем, поговорили и перестали, но в карьерном плане через пару месяцев, я думаю, как следствие повышенного ко мне внимания, образовалась вакансия. Мне предложили стать комсомольским секретарем института. Кроме некоторых еще дополнительных денег, мое согласие влекло за собой автоматический прием в партию и скорый карьерный рост.
Однако давать такое согласие я не спешил, потому что, в то же время у меня появилась еще одна перспектива. Мне предложили работу в некоем научно-практическом учреждении КГБ СССР. Причем, что самое удивительное, по моей специальности – клеевым технологиям в текстиле. Очевидно, задача заключалась в том, чтобы вклеивать в одежду всякие приборы: микросхемы, микрофоны и проч. Условия мне нарисовали просто сказочные, и деньги, и отдых в изумительных местах, и коллектив единомышленников. Всё это было очень заманчиво, но не так просто. То, что я понравился будущему непосредственному начальнику, еще ничего не значило. С ним я встречался для знакомства и разговора у Покровских ворот.
Начало получилось, как сценка из шпионского фильма. Я должен был ходить возле угловой булочной с журналом «Огонек» в правой руке. Этот самый «Огонек» я добыл только в четвертом киоске союзпечати и совсем изнервничался, но встреча прошла хорошо, человек оказался свой и мы быстро нашли общий язык.
Дальше начиналась длинная цепь официальных оформлений. Я познакомился с одним из кадровиков, которых в Конторе было очень много, заполнил анкеты и рассказал о себе, что мог. Прошел медкомиссию в Варсонофьевском переулке. Ждать результатов проверок нужно было не один месяц. За это время, кто-то из Конторы побывал у меня на работе (простой характеристики было не достаточно); кроме того, я должен был получить направление в райкоме ВЛКСМ, и это меня тяготило из-за встречного предложения стать комсомольским секретарем. Но, к моему великому удивлению, райком легко утвердил меня и на то, и на другое. Теперь мне оставалось только ждать, куда вывезет кривая.
Последним испытанием для принятия меня в ряды работников тайного фронта было знакомство с семьей. Однажды вечером к нам домой пришли будущий непосредственный начальник и его зам. Посидели в семейном кругу, распили бутылочку, закусили. Расстались в хорошем настроении, тем более что мне сообщили об окончании проверок и назначили срок выхода на работу – ориентировочно пятнадцатого июня.
Но, как говорится, человек предполагает, а господь располагает. Кривая меня вывезла совсем в другую сторону. Когда я на следующий день, сидел у себя в отделе и раздумывал, как бы поделикатней сообщить начальству о моем отказе от дальнейшего сотрудничества, раздался судьбоносный телефонный звонок:
– Тимирязевский военкомат! Лейтенант Таран!
Фамилия лейтенанта вполне соответствовала его темпераменту. Он не просто ходил по коридорам военкомата, а пёр буром, как будто всё время таранил стены. Отловить для разговора его было нелегко. По таким же, как у меня повесткам здесь собралась группа человек в тридцать, может чуть меньше, офицеров запаса. Этому должна была быть какая-либо причина – это была только весна 79-го года и Афганская война тогда еще не началась.
Я познакомился тут с небольшого росточка скромным, но умным парнем – Юбой. Мы с ним всё-таки отловили Тарана на уличном перекуре. Лейтенант быстрыми затяжками выкурил не больше половины сигареты и убежал, но нам хватило времени выяснить у него, что создается спецчасть для обслуживания московской олимпиады восьмидесятого года. Я тут же позвонил отцу на работу и попросил выяснить, так ли это на самом деле.
Уже вечером отец мне подтвердил, что да мол, создается такая часть и есть решение для этого призвать около трехсот офицеров запаса. Я звоню в КГБ: так и так, дескать, в армию хотят замести. На это мне было отвечено, что с 15. 05 до 15. 06 министерство Обороны имеет преимущество – выкручивайся сам, как хочешь. Выкручиваться я не стал, армия меня привлекала больше, и уже 4-го июня я ехал в город Калинин (ныне снова Тверь) на формирование части.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.