ОТДЕЛ II СОВРЕМЕННАЯ КРИТИКА И ДРЕВНИЕ

ОТДЕЛ II

СОВРЕМЕННАЯ КРИТИКА И ДРЕВНИЕ

Тайную Доктрину арийского Востока можно найти повторенной под египетским символизмом и фразеологией в Книгах Гермеса. Приблизительно в начале нашего века, по мнению среднего ученого, все книги, называемые герметическими, не заслуживали серьезного внимания. Их отложили в сторону и во всеуслышание провозгласили простыми сборниками сказаний, жульнических обманов и наиболее нелепых претензий. Их «никогда не существовало до христианской эры», говорили: «все они были написаны с троякой целью спекуляции, обмана и благочестивого мошенничества»; все они, даже самые лучшие из них, были – глупые апокрифы.[45] В этом отношении девятнадцатый век оказался весьма достойным потомком восемнадцатого, ибо как в веке Вольтера, так и в этом веке все, что не исходило непосредственно из Королевской Академии, считалось фальшивым, суеверным, глупым. Вера в мудрость древних высмеивалась, пожалуй даже больше, чем теперь. Сама мысль о принятии, как подлинных, трудов и причуд «фальшивого Гермеса, фальшивого Орфея, фальшивого Зороастра», фальшивых Оракулов, фальшивых Сивилл и трижды фальшивого Месмера и его абсурдного флюида, все время находилась под табу. Таким образом все, что рождалось вне ученых и догматических пределов Оксфорда и Кембриджа [46] или Французской Академии, – поносилось и в те дни, как «ненаучное» и «до смешного абсурдное». Эта тенденция дожила и до наших дней.

Ничто не может быть дальше от намерения истинного оккультиста – который в силу своего более высокого психического развития обладает исследовательскими инструментами, намного превышающими по своей силе инструменты, имеющиеся в распоряжении экспериментаторов-физиков – как глядеть с неприязнью на те усилия, которые сейчас делаются в области физических исследований. Напряженные усилия и труды, предпринимаемые с целью разрешить как можно больше тайн природы, всегда были святыми в его глазах. Дух, в котором сэр Исаак Ньютон выразился, что в конце всего своего астрономического труда он чувствовал себя только ребенком, подбирающим раковины на берегу Океана Знаний, есть дух почтительности к беспредельности природы, которую сама оккультная философия не может затмить. И свободно можно признать, что склад ума, описанный этим знаменитым сравнением, представляет склад ума, присущий подавляющему большинству подлинных ученых, когда они думают о всех феноменах физического плана природы. Имея с этим дело, они часто бывают сама осторожность и скромность. Они наблюдают факты с терпением, которое не может быть превзойдено. Они медленны в отливке теорий из них, что заслуживает высшей похвалы. И, будучи подвержены ограничениям, при которых они наблюдают природу, они замечательно точны в регистрации своих наблюдений. Кроме того, можно далее признать, что современные ученые чрезвычайно осторожны, когда дело касается утверждения отрицательного. Они могут сказать, что чрезвычайно невероятно, если какое-либо открытие когда-либо войдет в конфликт с той или другой теорией, ныне опирающейся на те или иные накопления зарегистрированных фактов. Но даже в отношении самых широких обобщений – которые принимают догматическую форму только в кратких популярных учебниках научных познаний – тон самой «науки», если считать, что эта абстракция воплощена в самых лучших ее представителях, является тоном сдержанности и очень часто – скромности.

Поэтому, будучи далеким от мысли смеяться над ошибками, в которые ограниченность их методов может вовлечь ученых, истинный оккультист скорее высоко оценит пафос ситуации, при которой большое трудолюбие и жажда истины обречены на разочарование и часто – на смятение.

Однако порицаемым в современной науке самим по себе является вредоносное проявление чрезмерной осторожности, которая в своем наиболее выгодном аспекте защищает науку от чересчур поспешных выводов, а именно – медлительность ученых признать, что к разрешению тайн природы могут быть применены другие инструменты, кроме инструментов физического плана, и что, следовательно, невозможно правильно оценить феномены любого плана отдельно, без оценки их с точек зрения других планов. Поскольку они упрямо закрывают свои глаза на свидетельства, которые должны бы им ясно показать, что природа более сложна, чем можно судить лишь по физическим феноменам, что существуют средства, применением которых способности человеческого восприятия могут иногда переноситься с одного плана на другой и что их энергия до тех пор направляется неправильно, пока идет исключительно только на детали физической структуры или энергии, – до тех пор они меньше заслуживают симпатии, чем упрека.

Когда читаешь то, что м-р Ренан, этот ученый «разрушитель» всех религиозных верований прошедшего, настоящего и будущего времен, пишет о бедном человечестве и его способностях распознавания, – испытываешь чувство унижения и обиды. Он думает, что

Человечество обладает только очень узким умом: и количество людей, способных остро (finement) схватить истинную аналогию вещей, неощутимо маленькое.[47]

Однако после сравнения этого высказывания с другим мнением, выраженным тем же автором, а именно, что:

Ум критика должен уступать фактам, связанный по рукам и ногам, куда бы они не потащили его,[48]

сразу чувствуешь облегчение. Тем более, когда эти два философских утверждения подкрепляются третьим провозглашением знаменитого академика, который заявляет, что:

Tout parti pris ? priori, doit ?tre banni de la science,[49]

мало остается чего бояться. К несчастью м-р Ренан первый нарушает это золотое правило.

Свидетельство Геродота – названного, саркастически, несомненно, «Отцом Истории», так как в каждом вопросе, по которому Современная Мысль с ним расходится, с его свидетельством не считаются, – трезвые и серьезнейшие уверения в философских повествованиях Платона и Фукидида, Полибия и Плутарха, и даже некоторые утверждения самого Аристотеля постоянно откладываются в сторону всякий раз, как только они имеют дело с тем, что современной критике заблагорассудится назвать мифом. Прошло немного времени с тех пор, как Штраус провозгласил, что:

Присутствие сверхъестественного элемента или чуда в повествовании является несомненным признаком присутствия в нем мифа;

и это стало каноном критики, молчаливо принятым каждым современным критиком. Но прежде всего – что такое миф – ?????? Разве не было ясно нам сказано древними писателями, что это слово означает предание? Разве не был латинский термин fabula, фабула, синонимом чего-то рассказанного, как случившегося в доисторическое время, и не обязательно – выдумки. У таких автократов критики и деспотических правителей, какими является большинство французских, английских и немецких востоковедов, может быть в запасе на будущее столетие бесконечное количество исторических, географических, этнологических и филологических сюрпризов. Искажения в философии в последнее время стали настолько обычным явлением, что в этом направлении публику ничем не удивишь. Один ученый мыслитель уже заявил, что Гомер был просто «мифической персонификацией той эпопеи»; [50] другой сказал, что Гиппократ, сын Эскулапа, «мог быть только химерой»; что асклепиады, несмотря на свою семисотлетнюю длительность, могут в конечном счете оказаться просто «выдумкой»; что «город Троя (вопреки Шлиману) существовал только на картах», и т. п. Почему бы после этого не предложить миру рассматривать всех исторических лиц древности, как мифы? Если бы Александр Великий не был нужен филологии в качестве молота, чтобы им сокрушать головы брахманским хронологическим претензиям, он уже давным-давно стал бы просто «символом аннексии» или «духом завоеваний», как уже предлагал один французский писатель.

Тупое отрицание – это единственное убежище, оставшееся критикам. Это наиболее безопасное убежище на какое-то время в будущем, чтобы приютить последних скептиков. Для того, кто отрицает безусловно, нет надобности вступать в спор, и он таким образом избегает и самого худшего, т. е. неизбежности делать уступки по некоторым пунктам перед неоспоримостью аргументов и фактов своего оппонента. Крейцер, величайший изо всех символогов современности, наиболее ученый среди масс начитанных немецких мифологов, должно быть позавидовал спокойной самоуверенности некоторых скептиков, когда на мгновение оказался в таком отчаянном смятении, что признал:

Мы вынуждены возвратиться к теориям о троллях и гениях в таком виде, как их понимали древние; (это доктрина) без которой становится абсолютно невозможным объяснить что-либо в отношении мистерий.[51]

Древних, существование каковых мистерий неоспоримо.

Римские католики, которые виноваты в точности в том же самом поклонении, буква в букву – позаимствовав его от более поздних халдеев, ливанских набатеян и крещенных сабеян,[52] а не от ученых астрономов и посвященных древности – теперь хотели бы, путем предавания его анафеме, скрыть источник, откуда оно произошло. Богословие и церковность были бы рады повредить чистый источник, питавший их с самого начала, чтобы удержать потомство от заглядывания в него и узнавания таким образом их первоначального прототипа. Однако оккультисты думают, что настала пора воздать каждому по заслугам. Что же касается других наших оппонентов – современных скептиков и эпикурейцев, циников и саддукеев – они могут найти ответ на свои отрицания в наших ранних томах. Что касается изобильной несправедливой клеветы на древние доктрины, то причина ее объяснена в следующих словах «Разоблаченной Изиды»:

Мысль нынешнего комментатора и критика по отношению учености древних ограничена и кружится вокруг экзотеризма храмов; его взор или не желает, или не способен проникать в торжественную внутренность храма древности, где иерофант давал наставления неофиту, как он должен рассматривать публичное богослужение в его истинном значении. Ни один мудрец древности не учил, что человек – царь всего творения и что звездное небо и мать-земля были сотворены лишь для него.[53]

Когда мы видим, что в наши дни в печати появляются такие труды, как «Phallicism»,[54] то легко понять, что дни скрываний и искажений прошли. Наука в филологии, символизме и сравнении религий продвинулась слишком далеко, чтобы продолжать все оптом отрицать, и церковь слишком умна и осторожна, чтобы не использовать нынешнюю ситуацию наилучшим образом. Между тем «ромбы Гекаты» и «колеса Люцифера»,[55] ежедневно откапываемые на участках Вавилонии, не могут более использоваться в качестве явных доказательств поклонения Сатане, так как эти же самые символы показаны в ритуалах Латинской церкви. Последняя слишком хорошо осведомлена, чтобы не знать того факта, что даже позднейшие халдеи, которые постепенно впали в дуализм, сведя все к двум первоначальным Принципам, никогда не поклонялись Сатане или идолам более, чем зороастрийцы, теперь обвиняемые в том же, но что их религия была столь же глубоко философична, как и другие; их двойная и экзотерическая теософия стала наследием евреев, которые в свою очередь были вынуждены поделиться ею с христианами. Парсов до сегодняшнего дня обвиняют в гелиолатрии, и все же в «Халдейских оракулах» под заголовком «Магические и философские заповеди Зороастра» мы обнаруживаем следующее:

«Не устремляй сознанья своего

К земным пределам без конца и края;

Не здесь отыщешь истины росток.

Равно ход расчислить не пытайся,

Законы выводя и собирая, светила солнца;

Оное светило влекомо вечной волею Отца,

Не ради нас, отринь и путь луны;

Ей прихотливой движет неизбежность.

Не ради нас творят движенья звезд».[56]

Существовала громадная разница между истинным культом, преподаваемым тем, кто показали себя достойными этого, и государственными религиями. Магов обвиняли во всякого рода суевериях, но вот что говорит тот же самый «Халдейский оракул»:

«Нет истины в полете вольном птиц,

Как нет ее внутри невинной жертвы;[57]

Все это лишь игра воображенья,

Основа для корыстного обмана;

Беги от этого, коль хочешь рай познать,

Где мудрость, справедливость и любовь

В едино собраны».[58]

Как мы сказали в нашем предыдущем труде:

Конечно, не суеверны те, кто предостерегает людей от «корыстного обмана», и их нельзя обвинять в суеверии, и если они совершали деяния, которые кажутся волшебными, чудесными, то кто честно в состоянии отрицать, что они обладали знанием натуральной философии и наукой психологии в такой степени, которая неизвестна нашим ученым? [59]

Вышеприведенные стансы являются довольно странным учением, чтобы исходить от тех, кого общепринято считать поклоняющимися солнцу, луне и сонмам звезд, как богам. Так как возвышенная глубина наставлений магов находится за пределами достижимости современной материалистической мысли, то халдейских философов обвиняют в сабеизме и поклонении Солнцу, что было религией только необразованных масс.