Глава 11. Женщина-Нагваль

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11. Женщина-Нагваль

Дон Хуан рассказывал, что когда он находился под надзором двух западных женщин, которые занимались его очищением, он также попал под начало северной женщины, сравнимой с Флориндой, сталкером номер один, обучавшей его основам этого искусства. Она и его бенефактор дали ему действенные средства для того, чтобы взять под свою опеку троих мужчин-воинов, одного курьера и четырех женщин-сталкеров, которые должны были составить его партию.

Восемь женщин-видящих из группы его бенефактора были брошены на поиски отличительных конфигураций светимости и не встретили никаких затруднений в обнаружении мужчин и женщин-воинов подходящего типа для партии дона Хуана. Однако бенефактор не позволял этим видящим собирать найденных ими воинов. Дону Хуану было предоставлено самостоятельно применить на практике принципы сталкинга и взять их под свою опеку.

Первым воином явился Висенте. У дона Хуана не хватало мастерства в искусстве сталкинга, чтобы завлечь его. Его бенефактор и северные сталкеры вынуждены были проделать основную работу. Затем пришел Сильвио Мануэль, позднее — Хенаро и, наконец, Эмилито — курьер. Флоринда была первым женским воином, за ней последовала Зойла, затем Делия и, наконец, Кармела. Дон Хуан говорил, что его бенефактор непреклонно настаивал, чтобы все взаимодействие с миром проходило исключительно в рамках контролируемой глупости. Конечным результатом явилась потрясающая команда практиков, задумывавших и исполнявших самые сложные планы.

Когда все они достигли определенного мастерства в искусстве сталкинга, его бенефактор решил, что пришло время найти для них женщину-нагваль. Придерживаясь своей политики — помогать каждому действовать самостоятельно, он не спешил вводить ее в их мир до тех пор, пока они не только стали мастерами сталкинга, но и дон Хуан не научился видеть. Хотя дон Хуан и очень сожалел о времени, потраченном на ожидание, он признавал, что их совместные усилия в том, чтобы заполучить ее, укрепили связывающие их узы и как бы вдохнули вторую жизнь в их решение посвятить себя поиску собственной свободы.

Его бенефактор начал свою операцию по вовлечению в группу женщины-нагваль с того, что стал ревностным католиком. Он потребовал, чтобы дон Хуан, будучи наследником его знания, ходил с ним в церковь как его сын. Он водил его к мессе ежедневно и рассказывал, что и его бенефактор, в свое время, будучи очень располагающим к себе и общительным, именно в церкви знакомил его со всеми как своего сына, продолжателя рода.

Дон Хуан, в то время, по его собственным словам, — неотесанная деревенщина, был подавлен тем, что, попав в общество, оказался вынужденным вести беседы и рассказывать о себе. Он утешался мыслью, что у его бенефактора должны быть высшие причины для всего, что он делает. Он пытался наблюдать за ним и выяснить, какие же это причины. Действия его бенефактора были неизменными и казались совершенно искренними. Как образцовый католик, он завоевал расположение множества людей, и особенно ксендза, оказывавшего ему большое доверие и считавшего его своим другом и доверенным лицом. Дон Хуан не мог представить себе, зачем ему все это нужно. Ему даже приходила в голову мысль, что его бенефактор на самом деле принял католицизм или же спятил. Он еще не понимал того, что воин не теряет рассудка ни при каких обстоятельствах.

Недовольство дона Хуана вынужденными посещениями церкви прошло, когда его бенефактор начал знакомить его с дочерьми тех людей, с которыми он был уже знаком. Это ему нравилось, хотя он и чувствовал себя не в своей тарелке. Дон Хуан решил, что его бенефактор помогает ему улучшить его речь. Он не был ни обаятельным, ни общительным, а его бенефактор говорил ему, что Нагваль должен быть и тем и другим.

Однажды в воскресенье, во время мессы, после почти целого года практически ежедневного посещения церкви, дон Хуан узнал, зачем в действительности он ходил туда. Он стоял на коленях рядом с девушкой по имени Олинда — дочерью одного из знакомых его бенефактора. Он обернулся, чтобы обменяться с ней взглядами, что уже стало обычным после почти месячного знакомства. Их глаза встретились, и внезапно дон Хуан стал видеть, видеть ее как светящееся существо — и тут же сам увидел ее двойное строение. Олинда была двойной женщиной. Его бенефактор знал об этом с самого начала и избрал труднейший путь для того, чтобы ввести дона Хуана в соприкосновение с ней. Дон Хуан признался нам, что этот момент произвел на него ошеломляющее впечатление.

Его бенефактор знал, что дон Хуан увидел. Его миссия по сведению вместе двух двойных существ была закончена успешно и безупречно. Он поднялся и окинул взглядом всю церковь. Затем вышел, не оглядываясь. Ему больше нечего было там делать.

Дон Хуан сказал, что когда его бенефактор вышел посреди мессы, все головы повернулись за ним. Дон Хуан хотел последовать за ним, но Олинда смело схватила его за руку и удержала на месте. Тогда он понял, что сила видения принадлежит не ему одному. Какая-то искра пробежала между ними, и они оказались связанными. Дон Хуан вдруг сообразил, что месса давно закончилась и что они находятся уже не в церкви. Его бенефактор пытался успокоить мать Олинды, оскорбленную неожиданным и непозволительным проявлением их привязанности.

Дон Хуан понятия не имел, что делать дальше. Он знал, что ему надлежит разработать план. У него были для этого возможности, но важность события заставила его потерять уверенность в своих силах. Он забыл о своей подготовке сталкера и погрузился в интеллектуальные раздумья о том, следует ли обращаться с Олиндой в рамках контролируемой глупости.

Его бенефактор сказал, что ничем помочь ему не может. Его долгом было столкнуть их. На этом его ответственность заканчивалась. Теперь долгом дона Хуана было предпринять необходимые шаги для того, чтобы взять ее под свою опеку. Он предложил, чтобы дон Хуан учел даже возможность жениться на ней, если только это будет именно тем, что здесь поможет. Только после того, как она сама по своей воле придет к нему, он сможет помочь ему, вступив с ней в контакт как Нагваль.

Дон Хуан начал с формальных ухаживаний. Ее родители не приняли его, потому что и подумать не могли о ком-нибудь из другого общественного класса как о паре для своей дочери. Олинда не была индеанкой. Ее родители были среднего достатка горожанами, имеющими небольшое собственное дело. Отец вынашивал другие планы относительно дочери. Он пригрозил отослать ее, если дон Хуан не откажется от своего намерения жениться на ней.

Дон Хуан сказал, что двойные существа, особенно женщины, необычайно консервативны, даже робки. Олинда не была исключением. После внезапной вспышки в церкви она была охвачена осторожностью, даже страхом. Ее собственная реакция испугала ее.

В качестве стратегического маневра его бенефактор посоветовал дону Хуану отступить. Так, чтобы это выглядело уступкой желанию ее отца, которому поведение девушки не понравилось, причем это мнение разделяли все, кто был свидетелем инцидента в церкви. Люди сплетничали, что их выходка была столь неприятна отцу, что тот, будучи таким ревностным католиком, даже перестал ходить в церковь.

Бенефактор сказал дону Хуану, что воин никогда не бывает осажденным. Находиться в осаде означает, что имеешь какую-то личную собственность, которую могут подвергнуть осаде. У воина же ничего в мире нет, кроме его безупречности, а безупречности ничто угрожать не может. Тем не менее в битве за собственную жизнь, вроде той, которую вел Нагваль, чтобы заполучить женщину-нагваль, воин должен стратегически использовать все доступные средства.

В полном соответствии с этим дон Хуан, чтобы получить эту девушку, решил использовать известное ему мастерство сталкинга. В конце концов он привлек Сильвио Мануэля, чтобы тот применил в этих целях свое магическое искусство, которое даже на той ранней стадии было поразительным.

Сильвио Мануэль, представлявший вместе с Хенаро пару отчаянных пройдох, пробрался с ним в дом девушки, переодевшись старухами — прачками. Солнце стояло в зените, и все готовили пищу для большой группы родственников и друзей, собравшихся к обеду. Предполагались неофициальные проводы Олинды. Сильвио Мануэль рассчитал, что люди, увидев двух незнакомых прачек, решат, что это связано с отъездом Олинды, и ничего не заподозрят. Дон Хуан предварительно снабдил Сильвио Мануэля и Хенаро подробной информацией относительно расположения комнат в доме. Он рассказал им, что прачки обычно несут свои узлы выстиранного белья внутрь дома и оставляют их в кладовой для глажки. Неся здоровенные тюки белья, Сильвио Мануэль и Хенаро прошли прямо в нужную комнату, зная, что в это время Олинда будет там.

Дон Хуан рассказывал, что Сильвио Мануэль, подойдя к Олинде, гипнотической силой заставил ее потерять сознание. Они положили ее в мешок, обернули простынями с ее постели и вышли, оставив принесенные с собой тюки. В дверях они столкнулись с ее отцом. Тот не обратил на них никакого внимания.

Бенефактор, узнав об этом маневре, совершенно вышел из себя. Он велел дону Хуану немедленно вернуть девушку домой. Совершенно обязательно, сказал он, чтобы двойная женщина пришла в дом бенефактора по своей собственной свободной воле, пусть без намерения присоединиться к нему, но хотя бы из любопытства.

Дон Хуан считал, что все пропало. Вероятность незаметно доставить ее в дом была слишком мала. Однако Сильвио Мануэль нашел решение. Он предложил, чтобы четыре женщины из партии дона Хуана понесли женщину по пустынной дороге, где дон Хуан спасет ее. Сильвио Мануэль предложил, чтобы женщины притворились, будто похищают ее ради выкупа. Где-нибудь на дороге кто-то увидит их и бросится в погоню. Преследователь догонит их, и они бросят мешок так, чтобы не осталось сомнений в серьезности их намерений. Преследователем же будет, естественно, дон Хуан, который чудесным образом окажется в нужном месте в нужное время.

Сильвио Мануэль требовал действий предельно жизненных. Он велел женщинам завязать девушке рот, так как к тому времени она, конечно, очнется и начнет верещать в мешке. Он велел им бежать несколько миль по дороге, неся мешок, затем спрятаться от своего преследователя и, наконец, после действительно утомительной гонки они должны были бросить мешок так, чтобы девушка могла быть свидетелем отчаянной схватки между доном Хуаном и четырьмя женщинами. Сильвио Мануэль сказал женщинам, что все должно выглядеть предельно реально. Он вооружил их палками и велел побить ими дона Хуана поубедительнее, прежде чем он прогонит их прочь. Среди женщин особенно легко впадала в истерику Зойла. Как только они начали колотить дона Хуана, она вошла в роль, и представление захватывало дух. Она наносила дону Хуану такие могучие удары, что у того на плечах и на спине тело стало сплошной раной. Еще мгновение, и похитители, казалось, одержат победу. Сильвио Мануэль был вынужден выйти из укрытия и, притворившись прохожим, напомнить им, что это лишь розыгрыш и что им пора убегать.

Таким образом дон Хуан оказался спасителем и защитником Олинды. Он сказал ей, что сам не сможет отвезти ее домой, так как сильно избит и изранен. Но он отправит ее туда со своим набожным отцом. Она сама помогла ему дойти до дома его бенефактора. Дон Хуан рассказал, что ему не понадобилось изображать раненого, он весь истекал кровью и с трудом добрался до дверей собственного дома.

Когда Олинда рассказала его бенефактору о происшедшем, то его желание рассмеяться было настолько сильным, что ему пришлось скрыть свой смех, притворившись рыдающим. Дону Хуану перевязали раны и уложили в постель. Олинда начала было объяснять, почему ее отец не принял его, но не закончила. В комнату вошел бенефактор дона Хуана и сказал ей, что ему кажется, судя по ее походке, будто похитители повредили ей спину. Он предложил выправить ее, пока не возникли осложнения.

Олинда заколебалась. Он напомнил ей, что похитители не шутили — они чуть не убили его сына. Это напоминание подействовало. Она прошла на половину бенефактора и позволила нанести ей хороший удар по лопатке. Лопатка щелкнула, и Олинда вошла в состояние повышенного осознания. Он открыл ей правило, и она, как и дон Хуан, приняла его полностью. Не осталось ни сомнений, ни колебаний.

Женщина-нагваль и дон Хуан нашли друг в друге завершенность и спокойствие. Дон Хуан говорил, что чувство, которое они испытывали каждый к другому, не имело ничего общего с привязанностью или потребностью. Это было скорее разделяемое физическое ощущение, что внутри их сломан некий конечный барьер и они являются как бы одним и тем же существом.

Дон Хуан и его женщина-нагваль, как и предписывало правило, несколько лет работали вместе, чтобы собрать группу из четырех женщин-сновидящих, которыми оказались Нелида, Зулейка. Сесилия и Эрмелинда, и трех курьеров — Хуана Тумы, Терезы и Марты. В который раз подтвердилась прагматическая природа правила: все они были именно такими, какими должны были оказаться согласно правилу. Их приход означал начало нового цикла для каждого, включая бенефактора дона Хуана и его партию. Для дона Хуана и его партии это означало цикл сновидения, и для бенефактора и его партии — период ни с чем не сравнимой безупречности в поступках.

Бенефактор объяснил дону Хуану, что когда его в молодости познакомили с правилом как со средством освобождения, он очутился на седьмом небе от счастья. Свобода для него была реальностью за ближайшим углом. Когда он дорос до понимания природы правила как факта, его надежды и оптимизм удвоились. Позднее же его жизнь затопила трезвость. Чем старше он становился, тем меньше шансов он видел для личного успеха и успеха партии его воинов. В конце концов он убедился, что вне зависимости от того, что они делают, шансы против слишком велики, чтобы их скованное человеческое осознание когда-нибудь полетело свободно. Он смирился со своей судьбой и с поражением. Он сказал Орлу из самой своей глубины, что он рад и гордится тем, что его осознание будет съедено, и пригласил Орла к этому.

Дон Хуан рассказывал, что такое же настроение разделялось всеми воинами партии его бенефактора. Свобода, о которой говорилось в правиле, была чем-то таким, что он считал недостижимым. Они уловили отблески той уничтожающей силы, которой был Орел, и почувствовали, что у них нет ни одного шанса выстоять против нее. Все они, тем не менее, согласились, что проживут свою жизнь безупречно, без всяких на то причин, кроме самой безупречности.

Дон Хуан сказал, что его бенефактор со своей партией, несмотря на ощущение своей неадекватности или, может быть, по причине такого ощущения, нашли свою свободу. Они вошли в третье внимание, хотя и не группой, а один за другим. Тот факт, что они нашли проход, был конечным подтверждением истины, содержащейся в правиле. Последним покидал мир осознания повседневной жизни бенефактор. Действуя в соответствии с правилом, он взял с собой женщину-нагваль дона Хуана. Когда они оба растворились в полном осознании, дон Хуан и его воины как бы взорвались изнутри. Он не мог найти другого сравнения, чтобы описать чувство, охватившее их при насильственном забвении всего, чему они были свидетелями в мире его бенефактора.

Кто никогда ничего не забывал, так это Сильвио Мануэль. Именно он привлек дона Хуана к непосильному труду по вторичному сведению вместе всех членов их группы, которые разбрелись, кто куда. Затем он погрузил их в задачу отыскания целостности самих себя. Им понадобились годы, чтобы выполнить обе эти задачи.

Дон Хуан очень много говорил на тему забывания, но только в связи с их огромными трудностями в том, чтобы вновь собраться и начать все сначала, но уже без своего бенефактора. Он никогда не объяснял им, что это значит — забыть или найти целостность самого себя. В этом отношении он был верен учению своего бенефактора — только помогать им действовать самостоятельно.

Для этого он обучил Ла Горду и меня совместному видению и сумел показать нам, что хотя человеческие существа и кажутся видящему светящимися яйцами, но яйцевидная форма — лишь внешний кокон — оболочка светимости, скрывающая крайне интригующую, захватывающую, гипнотизирующую сердцевину, состоящую из концентрических колец желтоватой светимости цвета пламени свечи. Во время нашего последнего сеанса он позволил нам видеть людей, снующих вокруг церкви. День был на исходе, смеркалось, и существа внутри своих прочных светящихся коконов излучали достаточно света, чтобы ясно освещать все вокруг. Зрелище было чудесным.

Дон Хуан объяснил, что яйцевидная оболочка, казавшаяся такой яркой, на самом деле была тусклой. Светимость исходила из сияющей сердцевины. Оболочка же фактически затемняла это сияние. Дон Хуан сказал нам, что для того, чтобы освободить это существо, оболочка должна быть сломана. Она должна быть сломана изнутри и в нужное время, точно так же, как проламывают скорлупу существа, вылупляющиеся из яиц. Если им не удается этого сделать, они задыхаются и погибают. И так же, как существа, вылупляющиеся из яиц, воин не может проломить оболочку своей светимости раньше положенного срока.

Дон Хуан сказал нам, что потеря человеческой формы является единственным средством освобождения светящейся сердцевины осознания, выступающей пищей Орла. Сломать эту оболочку значит вспомнить свое другое «я» и прийти к целостности самого себя.

Дон Хуан и его воины пришли к целостности самих себя и приступили к своей последней задаче, состоявшей в том, чтобы найти пару светящихся существ. По словам дона Хуана, они считали это простым делом. Все остальное пока удавалось им сравнительно легко. Они не представляли себе, что кажущаяся легкость их достижений как воинов была следствием мастерства и личной силы их бенефактора. Их попытки найти новую пару двойных существ оказались тщетными. В своих поисках они ни разу не натолкнулись на женщину с двойной светимостью. Они нашли нескольких двойных мужчин, но все они были хорошо обеспеченными, занятыми, процветающими и настолько довольными своей жизнью, что подходить к ним было совершенно бесполезно. Им не было нужды искать цель жизни. Они считали, что уже нашли ее. Дон Хуан рассказал, как однажды он понял, что и он сам и его группа старятся и теряют последнюю надежду выполнить свою задачу. Впервые они ощутили жало отчаяния и бессилия.

Сильвио Мануэль настоял на том, что им следует взять себя в руки и жить безупречно, невзирая на отсутствие надежды найти свою свободу. Дон Хуан считал, что это, возможно, окажется ключом. В этом смысле он оказался идущим по стопам своего бенефактора. Он пришел к пониманию того, что неодолимый пессимизм одолевает воина в определенной точке его пути. Чувство поражения или, точнее, чувство своей недостойности находит на него почти незаметно. Дон Хуан говорил, что раньше он, бывало, посмеивался над сомнениями своего бенефактора и никак не мог поверить, что тот говорит всерьез. Несмотря на протесты и предупреждения Сильвио Мануэля, дон Хуан считал все это гигантским розыгрышем, призванным научить его чему-то.

Поскольку он не мог поверить, будто сомнения его бенефактора реальны, то не мог поверить и в то, что решение бенефактора жить безупречно без надежды на свободу было искренним. Когда до него, наконец, дошло, что бенефактор со всей серьезностью признал свое поражение, то ему стало ясно и то, что решение жить безупречно несмотря ни на что нельзя рассматривать как стратегию, направленную на достижение успеха. Дон Хуан и его партия сами подтвердили эту истину, когда поняли как непреложный факт, что шансы против них неимоверны. Дон Хуан сказал, что в такие моменты верх берет тренировка в течение всей жизни, и воин входит в состояние абсолютного смирения.

Когда истинная нищета его человеческих ресурсов становится неоспоримой, воину не остается ничего другого, как отступить назад и склонить голову.

Дон Хуан поражался, что такое заключение не оказало никакого влияния на женских воинов его партии. Это же он заметил и в партии своего бенефактора. Женщины никогда не были так озабочены и так мрачны из-за своей судьбы, как мужчины. Они, казалось, просто присоединились к суждению своего бенефактора и последовали за ним, не испытывая ни эмоциональной усталости, ни измотанности. Если женщины и были затронуты хоть на каком-нибудь уровне, то они остались безразличны к этому. Быть занятыми — вот все, что имело для них значение. Казалось, только мужчины бросили вызов свободе и ощутили ответный удар.

В своей собственной группе дон Хуан наблюдал такой же контраст. Женщины охотно согласились с ним, когда он сообщил, что ресурсов у него недостаточно. Он мог сделать единственный вывод, что женщины, хотя они никогда и не упоминали об этом, с самого начала никогда не верили, что у них есть какие-либо ресурсы. Как следствие, они никогда не могли испытывать разочарования или отчаяния, обнаружив, что они бессильны. Это было известно им с самого начала.

Дон Хуан рассказал нам, что причина, по которой Орел требовал вдвое больше женских воинов, чем мужских, состояла как раз в этом — в том, что женщинам присуще врожденное равновесие, которого нет у мужчин. В критический момент именно мужчины впадают в истерику и совершают самоубийство, если приходят к выводу, что все потеряно. Женщина же может убить себя из-за отсутствия направления и цели, но не из-за краха той системы, к которой она принадлежит.

После того, как дон Хуан и его воины отказались от надежды или, скорее, как выразился дон Хуан, когда он и мужчины достигли каменистого дна, а женщины нашли подходящие способы успокоить их, дон Хуан, наконец, натолкнулся на двойного мужчину, который мог ему подойти. Этим мужчиной оказался я. Он сказал, что поскольку никто в здравом уме на такое противоестественное дело, как битва за свободу, добровольно не пойдет, ему пришлось последовать принципам своего учителя и в истинном стиле сталкера заманить меня, так же, как когда-то он заманил членов своей собственной партии. Ему нужно было быть со мной наедине в таком месте, где он смог бы оказать физическое давление на мое тело, причем было совершенно необходимо, чтобы я пришел туда по собственной воле. Как он говорил, захватить двойного мужчину никогда не бывает большой проблемой. Трудность состоит в том, чтобы найти именно доступного.

Первый визит в его дом, с моей точки зрения, прошел без особых событий. Дон Хуан был очарователен и шутил со мной. Он подвел разговор к теме усталости, которую испытывает тело водителя за рулем. Тема эта мне, студенту антропологии, казалась совершенно посторонней. Затем он случайно заметил, что моя спина выглядит немного искривленной и, не говоря больше ни слова, положил мне руку на грудь, выпрямил меня и нанес мне мощный шлепок по спине. Он до такой степени застал меня врасплох, что я потерял сознание. Когда я открыл глаза, то чувствовал себя так, как если бы он сломал мне спину, но я знал, что я другой — не тот, которого я знал. С тех пор при каждой встрече он перемещал меня из правостороннего осознания в левостороннее, а затем раскрывал мне правило.

Почти сразу же после встречи со мной Дон Хуан обнаружил и двойную женщину. Он не сводил нас с ней при помощи какого-либо плана, как его бенефактор, а изобрел розыгрыш, настолько же эффективный, как и тот, при помощи которого он сам заманил и увлек двойную женщину. Он взял на себя этот труд, потому что считал обязанностью Нагваля вовлечь обоих двойных существ сразу после их нахождения, а уж затем свести их вместе как партнеров по невообразимому предприятию.

Он рассказал мне, как однажды, живя в Аризоне, он пришел в какое-то правительственное учреждение, чтобы заполнить какую-то бумагу. Дама в справочном окне отправила его к служащей в другом секторе и, не глядя, показала налево. Дон Хуан проследил за ее вытянутой рукой и увидел двойную женщину. Когда он принес к ней свое прошение, то обнаружил, что это еще совсем молоденькая девушка. Она сказала, что к прошению никакого отношения не имеет, но из сочувствия к бедному старому индейцу уделила ему время, чтобы помочь оформить документ.

Требовались определенные юридические документы. Они находились у дона Хуана в кармане, но он изобразил полную беспомощность и невежество. Казалось, бюрократическая организация является для него полнейшей загадкой. Дон Хуан говорил, что изображать полную безмозглость ему было совсем не трудно. Все, что от него требовалось, так это вернуться к тому, что когда-то было его нормальным осознанием. В его задачу входило продлить контакт с девушкой, насколько возможно. Его наставник говорил ему, да и сам он убедился в этом, что двойные женщины крайне редки. Его наставник говорил ему также, что эти женщины обладают внутренними ресурсами, делающими их очень переменчивыми. Дон Хуан опасался, что если он не сумеет провести свою игру мастерски, девушка может сбежать. Он играл на ее сочувствии, чтобы выиграть время. Он создал дальнейшие проволочки, притворившись, что юридические документы потеряны. Почти каждый день он приносил ей разные бумажки. Она читала их и каждый раз с сожалением говорила, что это не та справка, которая нужна. Девушка была настолько тронута его жалким положением, что даже вызвалась заплатить адвокату, чтобы тот оформил удостоверение об утере документов.

Через три месяца таких хождений дон Хуан решил, что пришло время извлечь документы на свет. К этому времени она уже привыкла к нему и чуть ли не ждала его появления каждый день. Дон Хуан пришел в последний раз, чтобы выразить свою благодарность и попрощаться. Он сказал, что был бы рад преподнести ей подарок, чтобы выразить ей свою признательность, но у него нет денег даже на еду. Она была растрогана его прямотой и пригласила на ленч. Пока они ели, он говорил, что подарок не обязательно должен быть предметом, который покупают. Это может быть нечто такое, что дают только глазам получателя. Нечто, что можно помнить, но не владеть им.

Она была заинтригована. Дон Хуан напомнил ей, что она выразила сочувствие к индейцам и к индейскому существованию. Он спросил, не хочет ли она взглянуть на индейцев не как на нищих, а как на артистов. Он сказал, что знаком с одним стариком, который является последним в династии танцоров силы. Он обещал, что этот человек станцует для нее по его просьбе и что никогда в жизни она не видела ничего подобного и не увидит вновь. Этот танец — нечто такое, чему бывают свидетелями одни лишь индейцы.

Ей понравилась эта идея. Она посадила его в свою машину после работы, и они поехали к холмам, где, по словам дона Хуана, обитал этот индеец. Дон Хуан направил ее к своему собственному дому. Он попросил ее остановить машину неподалеку, и остаток пути они прошли пешком. Прежде, чем они достигли дома, он остановил ее и, начертив на мягком песке дорожки линию, сказал, что эта линия — граница, и начал уговаривать ее перейти эту границу.

Сама она рассказывала мне, что вплоть до этого момента была крайне заинтригована возможностью посмотреть на настоящего индейского танцора, но когда старый индеец начертил на земле линию и назвал ее границей, она стала колебаться. Затем она по-настоящему встревожилась, когда старик сказал что эта граница существует для нее одной и что переступив через нее однажды, теряешь возможность вернуться.

Индеец явно видел ее напряженность и пытался успокоить. Он вежливо погладил ее по руке, заверив, что с ней не может случиться ничего плохого, пока он рядом с ней. Границу можно считать как бы символом, символической платой танцору, так как денег он не берет. Ритуал заменял деньги, и ритуал требовал, чтобы она по своему желанию переступила границу.

Старый индеец весело переступил линию и сказал, что для него это просто индейская чепуха, но танцору, наблюдающему за ними, следует польстить, если она хочет увидеть его танец.

Женщина-нагваль говорила, что внезапно ощутила такой испуг, что не могла двинуться с места, чтобы переступить линию. Старый индеец сделал попытку убедить ее, говоря, что переступание границы благотворно сказывается на теле. Переступая ее, не только чувствуешь себя моложе, но и реально становиться более молодым, такую силу имеет эта граница. Чтобы продемонстрировать это, он немедленно перешел обратно, и тотчас плечи его поникли, углы рта впали, глаза потеряли свой блеск. Женщина-нагваль не могла отрицать тех изменений, которые вызывал переход линии.

Дон Хуан перешел линию в третий раз. Он глубоко дышал, расправлял грудь, его движения стали уверенными и четкими. Женщина-нагваль сказала, что ей пришла в голову мысль, не скрываются ли за всем этим сексуальные намерения. Ее машина осталась слишком далеко позади, чтобы броситься бежать к ней. Единственное, что она могла сделать, это убеждать себя, что глупо бояться старика-индейца.

Тогда старик еще раз воззвал к ее разуму и чувству юмора. Заговорщицким тоном и как бы с неохотой он сказал, что просто притворяется помолодевшим, чтобы сделать приятное танцору, и что если она не поможет ему, перейдя линию, он в любую минуту может свалиться без сил от того перенапряжения, которое требовалось от него, чтобы ходить не сгорбившись. Он прошел туда и обратно через линию, чтобы показать ей, каких неимоверных усилий требует от него такая пантомима.

Она рассказывала, что в его умоляющих глазах отражалась боль, которую испытывало его старческое тело, подражая молодости. Она перешагнула линию, чтобы помочь ему и покончить со всем этим; она хотела ехать домой.

В тот момент, когда она пересекла линию, дон Хуан сделал невероятный прыжок и заскользил над крышей дома. Женщина-нагваль сказала, что он летал, как огромный бумеранг. Когда он приземлился рядом с ней, она упала на спину. Ее испуг превосходил все, что она до сих пор испытывала, но таким же было ее возбуждение оттого, что она явилась очевидцем такого чуда. Она даже не спрашивала, каким образом он выполнил такой великолепный подвиг. Ей хотелось бежать обратно к своей машине и мчаться домой. Старик помог ей подняться и извинился за то, что так подшутил над ней. В действительности танцором является он сам, и его полет над домом как раз и был его танцем. Он спросил ее, заметила ли она, в каком направлении совершался его полет. Она провела рукой против часовой стрелки. Он по-отечески погладил ее по голове и сказал, что это очень примечательно — то, что она была так внимательна. Затем он сказал, что она, возможно, при падении повредила себе спину и он не может отпустить ее просто так, не убедившись, что все в порядке. Он смело расправил ей плечи, поднял ее подбородок и затылок, показывая, как распрямить спину. Затем он нанес ей мощный шлепок между лопатками, буквально выбив весь воздух из ее легких. Какое-то мгновение она не могла дышать и потеряла сознание.

Придя в себя, она обнаружила, что находится внутри дома. Из носу у нее шла кровь, дыхание было учащенным, глаза не фокусировались. Он посоветовал ей делать глубокие вдохи на счет восемь. Чем дольше она дышала, тем больше все прояснялось. В какой-то момент вся комната осветилась. Все засияло желтоватым светом. Она застыла и больше не могла дышать глубоко. Желтый свет к тому времени уже так сгустился, что стал напоминать туман, а затем туман трансформировался в желтоватую паутину. В конце концов он рассеялся, но весь мир некоторое время еще оставался однородно желтым.

Затем дон Хуан заговорил с ней. Он вывел ее из дома и показал ей, что весь мир разделен на две половины. Левая сторона была чистой, а правая затянута желтоватым туманом. Он сказал ей, что чудовищно думать, будто весь мир познаваем или что мы сами являемся познаваемыми. Он заявил, что воспринимаемое ею — неразрешимая загадка, которую можно воспринимать только со смирением и почитанием.

Затем он открыл ей правило. Ясность ее мыслей была такой интенсивной, что она поняла все, что он говорил. Правило показалось ей само собой разумеющимся и очевидным. Он объяснил ей, что две стороны человеческого существа полностью отдельны, и для того, чтобы сорвать печать и перейти на другую сторону, требуется огромная дисциплина и целеустремленность. Двойные существа имеют огромное преимущество: состояние двойственности помогает им и позволяет сравнительно легко перемещаться между отделами на правой стороне. Невыгодность положения двойных существ в том, что, имея два отдела, они оседлы, консервативны и боятся перемен. Дон Хуан сказал ей, что его намерением было заставить ее передвинуться из крайнего правого отдела в более светлый и острый отдел правой стороны, но вместо этого, по какой-то необъяснимой причине, его удар послал ее через всю ее двойственность из ее повседневного крайнего правого отдела в ее крайний левый отдел. Он четыре раза пытался вернуть ее назад в обычное состояние, но безуспешно. Однако его удары помогли ей включать и выключать по своему желанию восприятие стены тумана. Хотя у дона Хуана не было такого намерения, он был прав, говоря, что та линия была для нее односторонней границей. Перейдя ее однажды, она, как и Сильвио Мануэль, уже никогда не вернулась. Когда дон Хуан свел нас с ней лицом к лицу, никто из нас не знал о существовании другого, тем не менее мы немедленно почувствовали, что знакомы друг с другом. Дон Хуан по своему опыту знал, что умиротворенность, которую двойные существа испытывают в компании друг друга, неописуема, но слишком уж непродолжительна. Он сказал нам, что мы были сведены вместе силой, непостижимой для нашего разума, и что единственное, чего мы не имеем, так это времени. Каждая минута может быть последней, поэтому проживать ее надо одухотворенно.

После того, как дон Хуан свел нас вместе, ему и его воинам осталось лишь найти четырех женщин-сталкеров, трех воинов-мужчин и одного мужчину-курьера, чтобы создать нашу партию. Для этого дон Хуан нашел Лидию, Хосефину, Ла Горду, Розу, Бениньо, Нестора, Паблито и курьера Элихио. Каждый из них был несовершенной копией членов собственной партии дона Хуана.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.