Глава 9 Женщина шаман

Глава 9

Женщина шаман

Бог успакаивает беспокойных

И беспокоит успокоенных

Неизвестный

Утром, после освежающего душа под водопадом, напряжение и боль в ногах, спине и плечах стихли. Хотя я еще не набрал полную силу, но простое питание и постоянные упражнения на свежем воздухе придавали мне больше жизненных сил, чем я испытывал когда-либо за последние несколько лет.

После скромного завтрака — папайя, бананы и вода из водопада — мы двинулись дальше вдоль гряды вулканических скал, выросших из океана миллионы лет назад. Мы оба ритмично дышали в такт своим шагам. Очевидно, Мама Чиа прекрасно знала этот путь или инстинктивно чувствовала, куда нужно сворачивать на очередной развилке.

Я еще раз попросил Маму Чиа рассказать о своей жизни.

— Обычно я не рассказываю о ней, — начала она, — но я думаю, кое-что окажется для тебя полезным.

— Что именно?

— Я не уверена, но у меня есть чувство, что когда-нибудь ты напишешь о своих путешествиях, чтобы поделиться своим опытом с другими, и, может быть, захочешь упомянуть и обо мне.

— Возможно, вы даже станете знаменитой и начнете сниматься в рекламе пива, — пошутил я.

Улыбнувшись, она ответила:

— У тебя это лучше получится. Я предпочитаю оставаться неизвестной. Просто я верю, что одна жизнь способна вдохновить другие.

— Ну что же, я готов слушать, — сказал я, подходя поближе к ней, насколько это позволяла узкая тропка.

— Я родилась здесь, на Молокаи, в 1910 году. И отец, и мать были наполовину гавайцами, наполовину японцами. Как и у этого острова, у меня богатое наследие, но недостаточно сильное тело, — она многозначительно взмахнула тростью.

— По-моему, очень даже сильное, — возразил я. — Мне довольно трудно поспевать за вами. Она усмехнулась и кивнула:

— Джек Лондон однажды сказал: «Жизнь иногда сдает нам хорошие карты, но игру приходится продолжать и при совершенно неудачной раздаче». Я надеюсь, что сделала со своими картами лучшее, что только могла. Ребенком я постоянно уставала. У меня были самые разные аллергии, и я часто болела. Большую часть времени мне приходилось оставаться в постели, и я не могла даже холить в школу.

Мой отец любил рассказывать мне о том, что Тедди Рузвельт был болезненным и хрупким мальчиком, но вырос «настоящим мужчиной» и стал президентом Соединенных Штатов. Рассказы отца вселяли в меня определенные надежды, но мое тело, казалось, слабело с каждым днем.

Мама Чиа приостановилась, вынула из сумки горсть орехов, поделилась со мной и продолжила:

— Когда мне исполнилось семь лет, мои родители пригласили местного кахуна купуа, шамана по имени Папа Кахили.[8] Он был очень сильным знахарем. Все, кого он лечил, преклонялись перед его искусством, а те, кто знал и понимал древний Путь, очень уважали его.

Мои родители были набожными христианами и не очень-то верили в духов природы. Но я все слабела и слабела, и ни один врач не мог помочь мне, и тогда их любовь превозмогла страх и недоверие, и они попросили Папу Кахили осмотреть меня.

В первый раз, когда мы встретились, он не дал мне никаких лекарств. Не было и никакой ритуальной магии, которой так боялись мои родители. Он просто ласково поговорил со мной. Я почувствовала искреннюю заботу, которая от него исходила. Я еще не знала этого, но именно в тот день и началось мое исцеление.

Позже он начал давать мне лекарства, которые сам делал из растений, и говорил со мной о многих вещах — о целительной силе, кроющейся внутри меня самой. Он рассказывал мне воодушевляющие истории, благодаря которым в моей голове появлялись прекрасные образы и мечты. Папа Кахили брал меня с собой в путешествия, и каждый раз я возвращалась домой все более окрепшая и сильная.

— Ваши родители так и не смирились с ним? — спросил я.

— Только много месяцев спустя. Они называли его «человеком Божьим», и им очень нравилось, что он никогда не говорил, что сам исцелил меня — он утверждал, что его направлял Бог и что через него действовал Святой Дух.

Шло время, и в Европе началась Первая мировая война. В газетах пишут о самых великих событиях истории. Но о Папе Кахили никогда не писали в газетах, и он никогда не станет предметом исторических книг. Он был частью тайной истории, которая похожа на подземную реку, дающую жизнь цветам на поверхности земли. И все-таки в нашем крохотном мире он был одним из величайших людей.

Когда закончилась война, мне было уже восемь, и я достаточно окрепла для того, чтобы ходить в школу. Хотя я была толстухой, застенчивой и не очень-то симпатичной, у меня даже появилось несколько друзей. Следующие семь лет я лихорадочно наверстывала все, что упустила, все, что полагается делать обычной девушке: я ездила на Оаху и другие острова, весе-

лилась на вечеринках, гуляла по магазинам с подружками и даже назначала свидания мальчикам.

В конце концов я вдруг устала от вечеринок, путешествий и магазинов. Я всегда чувствовала себя в чем-то отличающейся от других людей — пришельцем в незнакомой стране. Но теперь я чувствовала себя отчужденно даже по отношению к своим друзьям. Им по-прежнему нравились бурные сборища и модные новинки, а я предпочитала читать или просто сидеть среди деревьев, покрытых лунным светом, — она махнула тростью, показывая на окружавшие нас со всех сторон и сверху деревья кукуй.

— Может быть, долгие годы детства, проведенные в одиночестве в постели, когда я могла развлекаться только чтением, вновь возвращали меня ко всему этому и выработали во мне привычку размышлять об иных, более серьезных вещах. Так или иначе, но я все больше времени проводила в одиночестве.

— Мама Чиа, — сказал я, — мне очень неловко вас прерывать, но я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о чувстве отличия от окружающих.

Она приостановилась, посмотрела на меня и кивнула.

— Пожалуйста, — попросил я, — продолжайте.

— Я понимала, что разочаровываю своих родителей, и мне хотелось сделать что-то такое, что позволило бы им гордиться мной. Отец тяжело работал на сахарном заводе и с трудом накопил денег на мою учебу в колледже. Поэтому я старалась изо всех сил и прочитала намного больше, чем все мои сверстники, — мне очень хотелось исполнить надежды родителей. В 1928 году я поступила в Стэнфордский университет.

— Вы учились в Стэнфорде? — изумленно спросил я.

— Да, — ответила она. — Почему это тебя так удивляет?

— Ну… Даже не знаю…

— В детстве я все время лежала в постели — и читала, читала… Моим родителям было довольно трудно и дороговато доставать мне книги на самые разные темы. Я думала, что серьезно отстаю от школьной программы, но когда пришла в школу, то оказалась одной из лучших учениц. И я очень неплохо сдала вступительные экзамены в университет…

— А вот в этом мы отличаемся! — усмехнулся я. Она улыбнулась в ответ.

— Родители считали, что мне осталось найти себе хорошего мужа, но самым важным для меня была учеба — в университете можно было узнать столько нового, а библиотеки были просто забиты книгами, и я совсем не собиралась упускать такую прекрасную возможность. Меня интересовало человеческое тело — наверное, из-за собственных проблем со здоровьем, — и поэтому я поступила на медицинский факультет.

Уже старшекурсницей я наткнулась на небольшую статью о традициях гавайских кахуна, и это меня полностью поглотило. Кроме того, я много читала о других системах духовной и сакральной медицины, включая гипноз и психоанализ, работающие с разумом на основе принципов веры и убеждения. Я осознала, что моим призванием является именно целительство, а не традиционная медицина.

— Вы не верите в традиционную медицину?

— Я очень ценю средства и технологии современной западной медицины, — возразила она. — Но я убеждена, что большинство врачей, как и их пациентов, больше беспокоятся о быстром облегчении симптомов болезни с помощью лекарств и хирургии, чем об обучении и воодушевлении пациентов. Они редко пытаются помочь больным изменить те привычки и тот образ жизни, которые стали причинами их болезни, и начать жить в гармонии с законами природы. Когда-нибудь медицина изменится, — убежденно заявила она. — Как только люди поймут, что именно на самом деле важно.

— Но что дальше? Вы оставили Стэнфорд?

— Одновременно со всеми этими событиями я познакомилась со своим будущим мужем, чего совсем не ожидала. Однажды, на ступеньках библиотеки, я выронила из рук книгу. Прежде чем я успела нагнуться, неизвестно откуда возник симпатичный молодой человек, схватил книгу и с улыбкой протянул мне. Мы разговорились — и больше не замолкали. Его звали Брэдфорд Джонсон. Мы обвенчались сразу после окончания университета. Я никогда не понимала, как он — красивый, атлетически сложенный мужчина — мог влюбиться в такую дурнушку, как я. Я часто шутила, что, наверное, спасла ему жизнь в прошлом воплощении и теперь он выплачивает свой долг!

В 1932 году, когда мы окончили учебу, Брэдфорд начал преподавать в Калифорнии, а я уже была беременна. Мы были так счастливы! — Голос Мамы Чиа дрогнул, и я едва расслышал ее следующие слова. — Мы потеряли ребенка… — Несколько минут Мама Чиа грустно молчала. — И я узнала, что никогда не смогу иметь детей. Никогда. Я почувствовала себя так, словно мое тело меня предало.

Брэдфорд был очень чутким человеком. Он сказал, что мы могли бы взять приемного ребенка, но так получилось, что мы оба все время были слишком заняты… Во всяком случае, у меня есть племянник и две племянницы. — Она попыталась улыбнуться, но ее улыбка быстро растаяла.

— Через месяц внезапно умер мой отец. Мать осталась совсем одна, и я была нужна ей. Брэдфорд нашел преподавательскую работу на Оаху, так что я проводила будние дни здесь, на Молокаи, рядом с матерью, а выходные — на Оаху, с мужем. Так продолжалось до тех пор, пока школу, в которой работал Брэдфорд, не закрыли во время Великой Депрессии. Он тоже переехал к нам, на Молокаи. Это были трудные времена, но у нас, по крайней мере, была крыша над головой и огород.

Наступил 1941 год. Бомбардировка Перл-Харбора. Это и последующие события стали одними из самых страшных в моей жизни. — Мама Чиа остановилась и повернулась к панорамному виду джунглей далеко внизу и океану за ними. — Я не привыкла к таким разговорам. Немногие люди знают эти вещи обо мне, а у меня самой нет особой потребности ими делиться… Ты понимаешь? Может быть, нам следует на этом и остановиться?

Я коснулся ее руки и сказал:

— Мама Чиа, я очень нежно к вам отношусь. Мне действительно интересна ваша жизнь и ваш опыт. Большинство пожилых людей—живые сокровищницы, частицы истории. Но они редко рассказывают о своей жизни, считая, что в ней нет ничего выдающегося. — Печально покачав головой, я добавил:

— Я испытывал очень теплые чувства и к Сократусу, и много раз просил его рассказать о прошлом, но он всегда мне отказывал. Это задевало меня, хотя я ему об этом и не говорил. И, может быть, то, что я не знаю, кто он и откуда, — еще одна упущенная возможность моей собственной жизни. Вы ведь хотели узнать, интересна ли мне ваша жизнь?

Она молча кивнула, но на ее лице не было никакого выражения, пока я не заметил, что в ее глазах, неподвижно глядящих на синий океан, стоят слезы. Высоко над нами проносились облака, которые, казалось, цепляются за горные пики. Мама Чиа подняла свою трость, жестом показала, что мы должны продолжать путь, и, когда я последовал за ней, продолжила:

— Брэдфорд тогда был в Гонолулу и видел разрушение Перл-Харбора. Как любой порядочный выпускник Стэнфорда, он пошел в Военно-Морской Флот, чтобы помочь защитить свою страну. И как бесчисленное множество других женщин, я каждое утро, каждую ночь молилась за своего мужа.

Поползли гнусные слухи о том, что люди японо-американского происхождения будут перевезены в специальные лагеря на континенте, чтобы избежать саботажа и диверсий. Я не верила, что такое может случиться, просто не могла поверить. Но эти слухи оказались правдой. Хотя я была японкой только частично, мы с матерью перебрались в эту изолированную и незаметную часть острова. Маме было тогда за шестьдесят, и она страдала от множества болезней, облегчить которые было не в моих силах.

На Молокаи вернулся Папа Кахили, который провел около десяти лет с одним местным шаманом в Африке. Я попросила его помочь моей матери. Но он был уже очень стар, и его работа в Африке — непрерывное сражение с голодом, дизентерией и огромным числом других болезней — отняла у него все силы. Он сказал, что Дух призывает мою несчастную мать и скоро она освободится от своего бренного тела и страданий, — а он сам уйдет вслед за ней.

Он подолгу разговаривал с моей матерью и успокаивал ее. Через неделю после его возвращения она тихо скончалась во сне. Мне было очень одиноко, и я целыми днями помогала старому Папе Кахили. Набравшись смелости, я попросила его учить меня пути кахуна. Я чувствовала, что это моя судьба.

И он заплакал, он рыдал скупыми слезами старика, потому что он всегда знал об этом — все эти годы, — но ему приходилось ждать, пока я сама не попрошу его. Он принял меня в свою семью и посвятил в традиции кахуна.

Папа Кахили давно отправился в мир духов, но я всегда чувствую его присутствие рядом со мной. Так происходит с каждым, у кого был учитель. Он обучил меня, как я могу помогать тем, кто в этом нуждается.

Я начала помогать тем людям, которым служил он сам, здесь, на Молокаи. Кроме того, я прошла дополнительное обучение навыкам акушерки. В студенческие годы я видела много смертей, — сказала она. — Я хотела уравновесить их, помогая появиться на свет новым жизням. Я все-таки смогла участвовать в чуде рождения, хотя эти дети были не моими.

Потом я получила извещение от Департамента Военно-Морского Флота. Еще до того, как я открыла его, я знала содержание письма — каждое слово в нем. Выплакавшись, я дрожащими руками открыла конверт. Письмо подтвердило то, что снилось мне уже несколько дней—Брэдфорд, мой муж, пропал без вести в море.

Война закончилась, и ко мне пришло беспокойство. Слишком много призраков прошлого, слишком много воспоминаний. Я накопила денег и в 1952 году…

— Мне было шесть лет, — вставил я.

— Да, когда тебе было шесть лет, я отправилась в двенадцатилетнее кругосветное путешествие. Я следовала не карте, а своей интуиции. Первые два года я провела на континентальной части Соединенных Штатов. Я передвигалась поездами, автобусами и просто пешком. Я знакомилась с людьми, к которым направляло меня Высшее Я, я приходила туда, куда оно звало меня.

— Вы когда-нибудь были в Беркли, штат Калифорния? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Я проезжала через Беркли, но, если тебя именно это интересует, то с Сократусом я познакомилась только через восемь лет. Потом я отправилась в Северную Европу — изучала традиции и знания друидов, потом проехала через Испанию и Центральную Европу, потом еще южнее, через несколько африканских городов. Затем я отправилась к ближневосточной и арабской культуре, а дальше — в Индию, Непал, Тибет и на Памир…

— Я был там, — прервал я, — но не нашел того, чего искал.

— Я очень рада, что путешествовала уже в зрелом возрасте. Если бы я была моложе и еще не прошла необходимой подготовки, я пропустила бы школу.

— Какую школу? — переспросил я, вспоминая слова Сок-ратуса.

— Потом я посетила Китай и нашла там новых друзей, с которыми посетила Таиланд и немного путешествовала по островам Индонезии…

— Какую школу? — повторил я.

— Тайную школу в Японии.

— Что значит «тайную»?

— Никакой рекламы и узкая специализация, — улыбнулась она, но потом добавила уже серьезно: — Ее могут увидеть лишь немногие. К тому времени я уже многое знала об исцелении тела и ума. Мне хотелось познать духовный путь, но, кроме того, я хотела пройти через физические испытания и узнать, смогу ли я изменить свое непослушное и слабое тело. И учитель показал мне, на что я способна. Именно там я познакомилась с одним из самых необычных учеников — с человеком, которого ты называешь Сократусом.

— Там? — переспросил я, повернувшись к ней и чуть не натолкнувшись лбом на выступающий из скалы камень. — Расскажите мне о Сократусе — и про эту школу! На что это было похоже? И что он делал там? Мама Чиа помолчала.

— Если Сократус сам не рассказал тебе, значит, у него были на то причины. — Она заметила мое разочарование и добавила:

— Поверь, если Сократус что-то рассказывал, а что-то не рассказывал, то это предназначалось для твоей же пользы. Я тоже не думаю, что пришло время говорить об этих вещах.

— Но где эта школа? Кто учитель? Какие еще места мне предстоит посетить?

— Сейчас не время, — повторила она. — Многие вещи тебе придется познать, основываясь на собственном опыте, интуиции и предчувствиях.

Я окончательно расстроился, огляделся и обнаружил, что мы находимся в самой высокой точке в округе.

— Я бы хотела закончить свой рассказ, — вновь заговорила Мама Чиа. — Это поможет тебе понять, где мы сейчас и что нам предстоит сделать вместе. Я провела в этой школе два года и три месяца. В первый раз за всю жизнь мое тело обрело приличную форму, хотя я и не стала особо крепкой или мускулистой. Но я могла бегать] Я могла подпрыгивать в воздух, разворачиваться и наносить удары ногами. В это трудно поверить, — она вспоминала об этом с явным удовольствием, — но я действительно стала неплохим акробатом и бойцом. — Мама Чиа подняла над головой свою трость и сделала несколько резких вращательных движений, хотя и не очень быстрых. — Я очень много узнала о своих силах и о моем духе.

И я узнала еще больше о целительстве. В 1964 году я вернулась домой, на Молокаи, и меня переполняли энтузиазм и энергия. Я была готова творить чудеса и исцелять прокаженных. И тут ко мне прибежал Сей Фуджимото. Обезумевший от горя, он сказал, что его только что родившийся сын внезапно заболел. Мы выбежали на дорогу и сели в его старый грузовик. Сей рассказал, что у ребенка начались судороги, а потом он потерял сознание. Сей был в полной панике. Его жена, Мицу, была не в лучшем состоянии — совершенно не в себе.

Все мы были бедными и жили изолированно от цивилизации, поэтому о вертолете и речи не могло быть. В любом случае, было слишком поздно. Ребенок был в очень плохом состоянии. — Мама Чиа замолчала, присела и жестом предложила мне сделать то же самое. Мы уселись на камни, россыпью покрывающие склоны вершины, и она печально продолжила:

— Я сделала все, что могла. Я использовала все свои знания и всю свою силу. Чтобы помочь ребенку, я израсходовала всю свою волю и энергию. Я шептала молитвы Богу, я призывала Его милость. Но ребенок все равно умер.

Глаза Мамы Чиа наполнились слезами. Она посмотрела на меня.

— В мире немного вещей, которые могут причинить большее страдание, чем смерть ребенка, — сказала она. — Ни религия, ни философия не могут вылечить сердце, израненное подобной потерей. Только время имеет власть — оно позволяет забывать. Семья Фуджимото оплакивала свое дитя долго, очень долго…

Ребенок умер у меня на руках. И что-то внутри меня тоже умерло. Он снился мне по ночам. Сначала я была убеждена, что могла бы спасти его, если бы только старательнее училась, больше знала и умела… Потом у меня возникла навязчивая идея о том, что мне просто не суждено лечить людей. Эта мысль полностью овладела мной, и, несмотря на протесты тех, кому я помогла, несмотря на искреннюю благодарность Фуджимото за все мои усилия по спасению их ребенка, я поклялась никогда больше не заниматься целительством. Меня не покидало чувство стыда, я чувствовала себя шарлатаном. Я потеряла веру в себя и в Дух.

Именно тогда, в 1965 году, я переехала на Оаху и пошла работать в банк. И я снова начала набирать вес.

— Это вас беспокоило? — спросил я. — Я имею в виду, после вашего обучения в той школе не хотелось ли вам снова вернуться к хорошей спортивной форме? — У каждого есть сильные и слабые стороны, — ответила она. — Часто всю мою волю отбирали эмоции — так и случилось в то время, когда я работала в банке. Я просто не заботилась об изменении себя, у меня для этого не было достаточных оснований. Я погрузилась в скучный, но безопасный образ жизни: дом, работа, привычная улыбка, надеваемая сутра вместе с деловым костюмом. Сейчас, когда я вспоминаю то время, оно кажется мне адом. Но я сама выбрала тогда, какой мне быть и что делать. Все это продолжалось почти два года, пока я не получила письмо от Сократуса. Это было шесть лет назад.

— В 1967 году? — уточнил я.

— Да. Я не знаю, как он нашел меня и почему он вообще решил написать мне. Мы ничего не знали друг о друге уже много лет. Но его письмо было просто чудесным. Оно напомнило мне все, о чем я успела позабыть. Его слова укрепили и вдохновили меня. Они снова вселили в меня чувство цели.

— Да, у него это неплохо получается, — улыбнулся я.

— Да, — повторила она, улыбаясь в ответ, — у него это очень неплохо получается. Именно тогда он сообщил мне о тебе, о том, что однажды ты отправишься искать меня. Я вернулась на Молокаи и с тех пор занималась тем делом, для которого была рождена. А мой внутренний взор следил за тобой.

— А все остальное, как говорится, уже история, — вновь улыбнулся я.

— Ну, не совсем, — сказала Мама Чиа, и ее лицо засияло. — Три недели назад я помогла появиться на свет сыну Мицу и Сея Фуджимото!

— Здорово! — воскликнул я. — Обожаю счастливые завершения историй!

Мама Чиа остановилась и отдыхала, прислонившись к стволу дерева. С очень серьезным лицом она сказала:

— Я надеюсь, что завершение твоей истории будет не менее счастливым.