Письмо в магии: исторические сведения

Письмо в магии: исторические сведения

Из самых ранних известных нам источников мы знаем, что письмо использовалось в магии. По сути, первые письменные знаки, найденные в Китае, представляют собой отметки на гадальных костях. Кости или черепашьи панцири помечались иероглифами, а затем нагревались. Образовавшиеся трещины интерпретировались в зависимости от того, какие знаки они пересекли. Мы также знаем, что китайские иероглифы в стилизованном виде использовались колдунами-даосами для талисманов и для магических жестов: их вычерчивали в воздухе мечом или веером, взывая к их силе. Иероглифы, применявшиеся даосскими колдунами, по манере написания сильно напоминают знаки на гадальных костях. Следовательно, либо существовало две разных формы письма – одна для магии, а другая для повседневных нужд[78], либо «магическое» письмо было просто более ранним вариантом иероглифов, который использовался до изобретения кисточки и бумаги.

Еврейские каббалисты пользовались написанным именем Бога как самостоятельным магическим талисманом. Например, в истории о пражском Големе рассказывается о том, как написанное имя Бога, вложенное в уста глиняного истукана, оживило его, а слово «истина» на его лбу поддерживало эту жизнь. Более того, стерев первую букву в этом слове, можно было вывести Голема из строя, поскольку слово «истина» превращалось тогда в слово «смерть». Простое написание слова инвоцировало силу, которую это слово выражало.

В Древней Греции и в Древнем Риме практика написания слов, предназначенных для вызова соответствующих сил, получила развитие в дефиксионах (по-гречески – катадесмах). Они представляли собой свинцовые таблички или кукол с начертанными на них заклинаниями. Их бросали в колодец. Часто таблички сворачивали и скрепляли гвоздем – отсюда и название дефиксион (defixio), означающее «нечто пригвожденное»[79]. В археологии они больше известны как «таблички проклятий», поскольку обычно на них писали не благочестивые и безобидные слова, а именно проклятия. Как правило, дефиксионы имели практическую направленность: спутать кому-то речь в суде, устроить проигрыш в спортивном состязании, досаждать человеку, пока он не полюбит (или не разлюбит) проклинающего. Эти письменные заклинания редко создавались как благословения или, как принято говорить сегодня, для благих целей. Вероятно, противоречивое отношение греков к письму (Платон называл его ядом, убивающим память[80]) заставило их разработать систему, в которой оно изначально предназначалось для негативной магии. Более того, если, произнося заклинания, мы можем представлять, что бог, к которому мы обращаемся, находится поблизости, то большинство дефиксионов были обращены к хтоническим или подземным богам – к тем, кого современные язычники называют темными или теневыми божествами. Говорение вслух подразумевает присутствие говорящего неподалеку (по крайней мере, так было до появления звукозаписывающих устройств и телефонов), тогда как письмо предполагает дистанцию в пространстве и во времени. Написать заклинание и бросить его в колодец – все равно что послать письмо в нижний мир. Оно проклинает и при этом позволяет самому проклинающему держаться на некотором расстоянии от могущественных и порой непредсказуемых хтонических божеств. Более «добрые» заклинания, вероятно, произносились, а не писались, а посему считались достаточно эфемерными.

Дефиксионы специфичны по форме. В Древней Греции и в Древнем Риме устные заклинания могли произноситься «на эмоциях». Вспомнить хотя бы данное Феокритом описание любовного заговора колдуньи Симайты, в котором она страстно восклицает: «О, жестокая любовь, зачем ты присосалась ко мне, как пиявка, и высасываешь всю темную кровь из моего тела?»[81] А вот в письменных заклинаниях использовался стиль, который современному человеку может показаться более подходящим для юридического документа. Отчасти эта эмоциональная холодность могла объясняться опять-таки тем, что заклинания были обращены к хтоническим божествам, лучшей защитой от которых, наверное, являются рациональный подход и холодная голова. Но, с другой стороны, здесь мог иметь место мотив «обезьяньей лапы»[82]: человек должен быть осторожен в своих желаниях, поскольку они могут исполниться. Осторожность и точность формулировок авторов дефиксионов говорят о том, что, по крайней мере, некоторые из них получали желаемое. А другие ожидали получить именно то, о чем просили.

Необычным элементом дефиксионов, особенно характерным для поздних образцов, является добавление особых знаков – сигилов. Эти сигилы не обладают общепринятым значением, хотя и демонстрируют некоторое сходство с символами, которые использовались древними астрологами для обозначения неподвижных звезд. Кроме того, многие из них похожи на буквы магических алфавитов, описанных Френсисом Барретом и другими[83]. Это линейные изображения различных конфигураций с кружочками на концах линий. Иногда они имеют идеографическую природу – например, изображение человека с булавками или стрелами, прокалывающими его конечности. Возможно, идеографические сигилы должны были обладать иконическим, или симпатическим, эффектом: изображая то, что желаем получить, мы обретаем над этим власть.

Другая разновидность знаков на дефиксионах – не иконические, абстрактные. Они также не имеют общепринятого значения, то есть мы не можем сказать, что имел в виду человек, их нарисовавший. Хотя некоторые знаки повторяются от таблички к табличке, в целом они настолько просты, что сам факт повторения может и не указывать на какую-то устоявшуюся традицию. С другой стороны, у нас есть работы некоторых магов, в которых присутствуют такие знаки, используемые для определенных заклинаний. И то, с какой тщательностью записаны знаки и с какой серьезностью они рекомендуются, красноречиво свидетельствует об их важности. Возможно, такие знаки маги получали от духов-покровителей или богов в сновидениях или при помощи тех или иных методов гадания. Также не исключено, что они представляли собой попытку приблизиться к божественному или потустороннему языку. Логика была примерна такая: то, что не может быть понято человеком, возможно, окажется понятным для ангела или духа. Другие теории основаны на более циничной идее: знаки окружают того, кто их использует, мистической, таинственной аурой. В этом случае знаки выполняли экономическую функцию, делая продукт (дефиксион) более «магическим» и могущественным с точки зрения покупателей. Но, хотя этот вариант может показаться весьма убедительным тем, кто ищет экономическое обоснование человеческому поведению, он не объясняет того факта, что некоторые дефиксионы изготавливались не профессиональными магами, а обычными людьми для собственных нужд. Вероятнее всего, знаки использовались, поскольку символизировали нечто такое – обыденное или оккультное, – что невозможно было передать простыми словами.

Сигилы были и остаются карманными ножичками магической практики. Например, в средневековой магии каждому духу присваивалась печать, которая и использовалась для вызова этого духа и управления им. Такие печати передавались от мага к магу в письмах или в книгах, именуемых гримуарами. В более позднюю эпоху, в начале ХХ века, маг Остин Спэр создавал свои собственные сигилы для индивидуальных нужд. Он составлял сигил для решения конкретной задачи, а потом уничтожал. Практика создания одноразовых сигилов для определенных целей была возобновлена в сообществе хаотической магии и в последние годы распространилась почти во всех магических школах. Механизм прост: вы комбинируете буквы, слова или предложения, составляя из них единый знак. Преимущество этого метода состоит в том, что целое предложение можно выразить в одном графическом образе, не имеющем сходства с первоначальным выражением желания. Некоторые теоретики[84] считают, что данная практика позволяет выйти за рамки рационального сознания, мешающего осуществлению магии. Другие[85] полагают, что с подсознанием, из которого и исходит магия, более эффективно работать при помощи символов, а не вербальных конструкций. К сожалению, эта теория игнорирует тот факт, что вербальные конструкции, по сути, тоже являются символами. Однако в ее пользу свидетельствует тот факт, что информационное содержание сигила объемнее, чем содержание соответствующей ему фразы, а посему он способен быть более эффективным передатчиком информации подсознанию.

Представление о том, что сигил содержит больше информации, чем предложение, требует некоторых пояснений. В сигиле так много информации, что другой человек не в состоянии его расшифровать. Даже его создатель может не знать, что сигил означает, а чего не означает на сознательном уровне. Многие пользователи сигилов рекомендуют забывать их предназначение после использования. Это звучит парадоксально, но именно перегруженность информацией делает сигил бессмысленным, однако смысл и информация – это не одно и то же. Дощечки ронго-ронго с острова Пасхи бессмысленны, поскольку никто из ныне живущих не может понять зашифрованной на них информации. Однако они по-прежнему содержат эту информацию, и мы даже имеем возможность теоретически измерить ее количество, проанализировав частоту встречаемости определенных символов (хотя из-за маленького размера образцов шрифта ронго-ронго результаты будут во многом гипотетическими). Точно такими же бессмысленными были и египетские иероглифы, пока их не расшифровали, хотя это не мешало им хранить свою первоначальную информацию. Слишком малый объем информации в системе делает ее бессмысленной – возьмем, например, слово the[86] само по себе, без контекста. С другой стороны, слишком большой объем информации в системе мы обычно воспринимаем как результат случайного сочетания знаков – как, например, в последовательности букв uytoyhugbv, полученной при ударе ладони по клавиатуре. Сигил содержит настолько много информации, что он не может быть декодирован обратно в нечто доступное для осмысления рациональным сознанием. Тем не менее информация в системе остается, поскольку в процессе создания сигила она сохраняется, хотя при этом становится неясным обычное значение. Таким образом, включение данных символов в текст повышает его информационную насыщенность.

Использование магических писем или дефиксионов, казалось, должно было бы сойти на нет после возвышения христианства. Однако и в средние века такого рода письма свободно продавались; впрочем, они были предназначены не для проклятий, а для защиты. В них часто содержались инвокации магических персонажей (святых, ангелов и Девы Марии) и ссылки на религиозные авторитеты. Многие такие письма были украшены символами различных святых, их изображениями, а в протестантской традиции – знаком креста или монограммой имени Христа (то есть сигилом!). Американская книга «Пау-Вау, или Давно потерянный друг» – это гримуар, колдовской справочник американской народной магической традиции гексенкрафт, в которой смешаны протестантские (как правило, лютеранские) магические практики и традиции коренных американцев. Книга заканчивается утверждением: «Кто бы ни носил эту книгу с собой, будет защищен от всех врагов, видимых и невидимых; и кто бы ни носил ее, не умрет без причастия, не утонет в воде, не сгорит в огне, и не будет возведено на него несправедливых наговоров. Да поможет мне Бог»[87]. Инвокация запечатана тремя крестами, причем это равносторонние, или солярные, кресты, а не более распространенное распятие. Большинство защитных писем и благословений умещались на одной странице, и владелец носил ее с собой или вывешивал в своем доме. Включение такого благословения в книгу гарантировало ей успех, поскольку она становилась не только полезным руководством, но и самостоятельным талисманом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.