Призрак Лжедмитрия I

Призрак Лжедмитрия I

Лжедмитрий, именовавший себя царевичем, а затем царем Дмитрием Ивановичем, правил Россией меньше года. Он был венчан на царство 1 июня 1605 года, и, кстати, именно он первым из русских правителей стал именовать себя императором. Царь Петр возвел себя в это звание лишь через сто лет. Петр вообще очень много характерных признаков своего царствования позаимствовал у Дмитрия Ивановича.

Войдя со стороны Польши, Лжедмитрий со своим слабым войском весьма долго кружил по России, и, когда, наконец, добрался до Москвы, столица, возмущенная боярами, которые под шумок хотели забрать власть себе, была уже готова к приходу нового государя. Здесь царила смута и имел место, фактически, перманентный бунт.

Лжедмитрий появился на окраине города верхом, в украшенной золотом одежде, в богатом ожерелье, на пышно убранном коне, в сопровождении роскошной свиты. В Кремле его уже ожидало духовенство с образами и хоругвями. Впрочем, во время церковного пения сопровождавшие Лжедмитрия поляки играли на трубах и били в литавры, что сразу отметили, и это было первое недовольство новым государем.

Сопровождавший Дмитрия Богдан Бельский — тот самый, что присутствовал при смерти Грозного, поднявшись на Лобное место, снял с себя крест и образ Николы Чудотворца, сказал: «Православные! Благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя, Димитрия Ивановича. Как бы вас лихие люди ни смущали, ничему не верьте. Это истинный сын царя Ивана Васильевича. В уверение я целую перед вами Животворящий Крест и святого Николу Чудотворца».

Потом Лжедмитрий долго рыдал на могиле своего «отца», а затем потребовал привести к нему его мать, Марфу Нагую.

18 июля Марфа прибыла из ссылки, и «сын» встретил ее в селе Тайнинском, на глазах огромного количества народа. Он соскочил с коня и бросился к карете, а Марфа, откинув боковой занавес, приняла его в объятия. Оба рыдали, и весь дальнейший путь до Москвы Дмитрий проделал пешком, шагая рядом с каретой матери.

Забавно — именно Нагая кричала, что Дмитрия убили, и обвиняла в этом Годунова. Между тем, как показывали свидетели, мальчик упал сам. Теперь она, до того признававшая в трупе мальчика своего сына, опознала его в самозванце. Она в свое время, когда выходила замуж за государя, наплевала на всю эфемерность брака и осуждение людей и духовенства и явно не собиралась заканчивать свою жизнь постясь в монастыре.

Главным вопросом до сих пор остается то, кем же на самом деле был Лжедмитрий. Конрад Буссов, немецкий наемник на русской службе, очевидец времени Смуты, считал, что под ликом Дмитрия скрывался незаконный сын польского короля Стефана Батория. Буссов писал, что знать, недовольная правлением Бориса Годунова, отправила монаха Чудова монастыря Григория Отрепьева на Днепр с заданием отыскать и представить польскому двору самозванца, похожего на Дмитрия. Отрепьев, по словам Буссова, передал самозванцу нательный крест с именем Димитрий и в дальнейшем вербовал для него людей в Диком поле.

С одной стороны, Лжедмитрий весьма ловко танцевал и ездил верхом, отлично стрелял и владел саблей, говор у него был «немосковский», а вот по-польски он изъяснялся отлично. Но, с другой стороны, писал Лжедмитрий по-польски и по-латыни с ужасными ошибками, хотя эти два языка были в Польше обязательны для изучения. Да и поляки, по многим свидетельствам того времени, относились к Дмитрию с большим подозрением. Так что тут вряд ли речь может идти о королевском сыне, пусть и незаконном.

Другая версия, самая популярная, гласит, что Дмитрием был сам беглый монах Григорий Отрепьев. Первым ее выдвинул Годунов в письме к польскому королю. Но само это письмо настолько тенденциозно, что верить ему очень сложно. Борис пишет, в частности, что Отрепьев «як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы…». А продолжение еще сильнее начала: став монахом, Отрепьев, по словам Бориса, ударился в чернокнижие, вызвал демонов, и те убедили его отречься от Бога и продать душу.

Между тем некоторые части подлинной биографии Юрия (а в постриге Григория) Отрепьева весьма любопытны. Он принадлежал к знатному, но обедневшему роду Нелидовых и был на год или два старше царевича. Родился в Галиче, а его отец, Богдан, арендовал землю у Никиты Романовича Захарьина (деда будущего царя Михаила), чье имение находилось по соседству. Мальчик оказался способный, и, так как Богдан погиб в пьяной драке, Юрия отправили в Москву, на службу к Михаилу Никитичу Романову. Служил он у него специальным порученцем, что уже говорит о многом.

В монахи Юрий постригся, когда с романовским «кружком», рвущимся к трону, власти стали разбираться, но, поскитавшись по провинциальным монастырям, Григорий понял, что такая жизнь его не устраивает, и вернулся в столицу, в аристократический Чудов монастырь. Там он вскоре начал хвастаться, по словам Бориса, что займет трон государя. На него донесли, но кто-то влиятельный отложил арест и дал Григорию время уйти.

С одной стороны, о возможности этой версии говорит то, что Дмитрий в письмах употребляет довольно много слов из церковно-славянского, а судя по его переписке с патриархом Иовом, они были знакомы лично. Но, с другой стороны, откуда Юрию знать всякие европейские премудрости? Рядом же с Лжедмитрием, по свидетельству современников, даже видные российские дипломаты выглядели «московитскими чурбанами».

К тому же Отрепьева слишком многие знали, и ничего не стоило его изобличить. К тому же Лжедмитрий возил при себе монаха, утверждая, что тот, дескать, и есть Отрепьев. Борис писал, что это некий старец Леонид, но монах в итоге спился и был сослан Лжедмитрием под Ярославль, весьма близко к тем местам, где точно бывал настоящий Отрепьев. И если это был и в самом деле Леонид, то подлог мог бы быть элементарно разоблачен.

К тому же самозванец имел весьма приметную внешность: большие бородавки на лице, разные по длине руки, рыжие волосы, родимое пятно выше кисти — и если это оказался Отрепьев, то его точно бы запомнили. Кстати, Лжедмитрий был весьма силен и легко гнул подковы — еще одна весьма запоминающаяся примета.

Другое дело, что Отрепьев — это очевидно — принимал живейшее участие в воцарении самозванца, и, зная, чьим порученцем он был, мы можем вычислить вдохновителей и спонсоров, говоря современным языком, охватившей Русь Смуты.

Еще одна существующая версия — Дмитрий был подлинным Дмитрием. Уже вскоре после смерти царевича стали ходить слухи о том, что убит был некий мальчик Истомин, а подлинный Дмитрий — спасен и скрыт. Одним из столпов этой версии было то, что Нагая не делала заупокойных «вкладов» за убитого сына, то есть знала, что он жив, а поминать живых — великий грех. Но в прошлом веке заупокойные вклады Нагой за Дмитрия все-таки обнаружили. Остальные доказательства, в принципе, можно и не рассматривать.

Историк Н. И. Костомаров полагал, что самозванец родом из Западной Руси, сын какого-нибудь мелкого дворянина, беглеца из Москвы. Эта теория, стоит сказать, более всего походит на правду.

30 июля 1605 года новоназначенный патриарх Игнатий венчал Дмитрия на царство, и тут же из ссылок возвратили бояр и князей, бывших в опале. Прощение получили и все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в ростовские митрополиты. Служилым людям удвоили содержание, а помещикам — земельные наделы. Все это было сделано за счет земельных и денежных конфискаций у монастырей.

Срок преследования беглых установили в пять лет, а крестьянам разрешили уходить от помещика, если тот их не кормит в голод. Взяточников приказали водить по городу, повесив на шею денежную мошну или то, чем бралась взятка, вплоть до соленой рыбы, и при этом бить палками. Дворян избавили от телесных наказаний, но они были вынуждены выплачивать за преступления большие штрафы.

Дмитрий часто гулял по городу, общаясь с простыми людьми. Но при такой доступности царь учредил иностранную охрану, которая обеспечивала его личную безопасность, а от русской, наученный, видимо, опытом предыдущего правителя, отказался. Подобное «западничество» возмутило весьма многих.

Также Дмитрий отменил препятствия к въезду и выезду из государства и передвижению внутри него. Англичане, бывшие в то время в Москве, замечали, что такой свободы не знала еще ни одна европейская страна.

Лжедмитрий планировал войну с турками, готовя удар по Азову, и хотел присоединить к стране устье Дона. Также он готовился к войне со Швецией. Все это воплотит лишь Петр I. Искал Лжедмитрий поддержки на Западе, но, поскольку обещания по уступке земель и поддержке католической веры он выполнять отказался, европейские монархи не спешили налаживать с ним дипломатические отношения. Помимо этого, по некоторым данным, Лжедмитрий поддерживал отношения с польскими магнатами, желающими свергнуть своего короля. Так что, хотя Лжедмитрий и называл монахов «дармоедами» и «лицемерами», остальная его политика оказывается весьма русской. В итоге сложилась двойственная ситуация: с одной стороны, народ Дмитрия любил, но, с другой, подозревал в самозванстве.

Смута же не прекращалась: постоянно создавались новые заговоры, с Дона на Москву шло войско во главе с Илейкой Муромцем, выдававшим себя за никогда не существовавшего царевича Петра Федоровича — «внука» царя Ивана. Боярский заговор возглавлял Василий Шуйский, который впрямую говорил, что Дмитрий был посажен на царство, чтобы свалить Годуновых, а теперь же пришло время свалить и его самого. Заговорщики наняли стрельцов и убийцу Федора Годунова — Шерефединова. Те 8 января 1606 года ворвались во дворец, но выдали себя излишним шумом. Шерефединов сумел бежать, семеро же его подручных были схвачены. Дмитрий с Красного крыльца обратился к народу с упреками, и все встали на колени и просили у него прощения. Затем царь ушел во внутренние покои, а оставленных на крыльце семерых заговорщиков растерзала толпа.

В конце апреля 1606 года в Москву прибыла Марина Мнишек, а 8 мая она была коронована царицей, приняв перед этим миропомазание «по греческому обряду», как символ перехода в православие. 9 мая, в Николин день, против всех традиций, начался многодневный свадебный пир, на котором к тому же угощали телятиной, едой в Московии «поганой». Прибывшие с Мариной поляки врывались в дома, грабили и насиловали, утверждая, что царь им не указ, так как они сами посадили его на трон.

14 мая Василий Шуйский собрал верных ему людей и решил в субботу ударить в набат, а потом под видом защиты царя от покушения начать бунт. Немцы, жившие в Москве и русского бунта справедливо опасавшиеся, Дмитрию об этом донесли, но он не обратил никакого внимания, а наоборот, даже пообещал наказать доносчиков. Дмитрия предупреждали о готовящемся бунте еще несколько раз, нот тот лишь отмахивался. Ночью Шуйский уменьшил немецкую охрану во дворце от ста до тридцати человек, открыл тюрьмы и выдал толпе оружие.

На рассвете 17 мая 1606 года ударили в набат на Ильинке, другие пономари, не зная, в чем дело, подхватили, а Шуйские, Голицын и Татищев въехали на Красную площадь в сопровождении двухсот верных людей, с криками, что «литва» пытается убить царя. Возбужденные москвичи кинулись убивать и грабить поляков.

Шуйский же въехал в Кремль и приказал верным ему людям «идти на злого еретика». Дмитрий проснулся и кинулся во дворец, где Шуйский сказал ему, что Москва горит. Царь собрался ехать на пожар, но в двери уже ломилась толпа, сметая ослабленную иностранную охрану. Басманов, последний оставшийся с Дмитрием, открыл окно и попытался выяснить, что происходит, но ему крикнули: «Отдай нам твоего вора, тогда поговоришь с нами».

Дмитрий вырвал у одного из стражников алебарду, открыл дверь и стал кричать: «Прочь! Я вам не Борис!» Басманов спустился на крыльцо, пытаясь уговорить толпу разойтись, но Татищев ударил его ножом в сердце.

Дмитрий, поняв, что все чересчур серьезно, дверь запер и попытался, перебравшись через окно на стоящие у дворца ремонтные леса, спуститься вниз и смешаться с толпой, но сорвался и упал. Его нашли стрельцы: царь был без сознания, с вывихнутой ногой и разбитой грудью. Очнувшись, он пообещал стрельцам боярство и имущество бунтовщиков. Они внесли его назад в палаты и стали держать оборону. Заговорщики принялись пугать стрельцов, что истребят их жен и детей, если те не выдадут «вора». Стрельцы захотели еще раз услышать подтверждение Марфы Нагой, что царь настоящий, а если нет — «то Бог в нем волен».

Пока гонец Иван Голицын ездил к Марфе за ответом, заговорщики все-таки добрались до Дмитрия, сорвали с него царское платье, нарядили в лохмотья и потребовали сказать, кто его отец. Он же твердил, что отец его Иван Грозный, и слова его матери, Нагой, тому порукой. Но заговорщики снова повторяли свой вопрос, дергали Дмитрия за уши и тыкали пальцами в глаза.

Наконец Голицын вернулся и крикнул, что Марфа говорит: ее сына убили в Угличе, после чего боярский сын Григорий Валуев сказал: «Что толковать с еретиком: вот я благословлю польского свистуна!» — и выстрелил в Дмитрия. Окружающие тут же добили царя мечами и алебардами.

Затем тела Дмитрия и Басманова через Фроловские (Спасские) ворота выволокли на Красную площадь, где сорвали с них одежду. Поравнявшись с Вознесенским монастырем, вновь толпа потребовала ответа от Нагой — ее ли это сын. Та коротко ответила: «Не мой». Затем день тела лежали в грязи посреди рынка. На второй день принесли стол, и Дмитрия положили на стол, водрузив ему на лицо маску, что он готовил к карнавалу, а в рот вставив дудку. Басманова же бросили под стол. Три дня тела посыпали песком, мазали дегтем и «всякой мерзостью».

Многие москвичи, видя это, плакали, и Шуйский тут же включил контрпропаганду. Было объявлено, что маска — это и есть та «харя», которой Лжедмитрий поклонялся, и тут же на рынке стали зачитываться «грамоты» о жизни Отрепьева в монастыре. А в Углич отправили срочно созданную комиссию по канонизации царевича Дмитрия для обретения его мощей.

Затем Басманова похоронили у церкви Николы Мокрого, а Дмитрия на кладбище для упившихся или замерзших, за Серпуховскими воротами.

И тут же многие москвичи стали видеть, что мертвый Дмитрий ходит по городу, а над его могилой по ночам светятся огоньки. Ударившие тут же морозы, которые погубили траву на полях и посеянное зерно, убедили народ в истинности этих видений и в том, что расстрига явно колдует и после смерти. После такого предвестья голода над его могилой стали уже слышать бубны и дудки.

Другие, впрочем, рассказывали, что уже на следующий день после погребения тело само собой оказалось у богадельни, а рядом с ним вились два белых голубя, которых никто не мог отогнать. Труп «вора» закопали поглубже, но через неделю он обнаружился на другом кладбище. Стали говорить, что русская земля не хочет принимать польского «вора», и попытались труп сжечь. Но огонь тоже отказался его брать. Но все же каким-то образом труп сожгли и, перемешав пепел с порохом, выстрелили в ту сторону, откуда «вор» появился, — в сторону Польши.

Однако по Москве стали распространяться подметные письма, что Дмитрий спасся, а вместо него убит двойник. Шуйский прямо обвинил в авторстве этих писем Филарета Романова. Но это уже совсем другая история.

Лжедмитрий I, по воспоминаниям очевидцев, снова появился в Москве в дни Февральской революции. Когда уже стало известно о беспорядках в Петрограде и о перестрелке Волынского полка с полицией, московский врач Федор Сыров записал в дневнике: «Возвращаясь поздно вечером по Арбату, увидел странного человека, с острым неприятным лицом и в старинной одежде. Он хохотал и что-то кричал. Разобрал только одно слово: „Так!“ Когда я обернулся, чтобы посмотреть на него еще раз, то он будто исчез. Думал, что это, возможно, упившийся актер, но Мишель (брат автора дневника. — Прим. ред.) сказал мне, что первый самозванец тоже ходил полностью бритый. Нашли в книге его портрет, и мне стало жутко — почти полное сходство. Что нас ждет?» Запись в этом же дневнике от 7 марта: «Говорят, что в Кремле видели призрак Лжедмитрия. Описывают его точно так же, как видел и я. Страшно».

В следующий раз, уже не в Кремле, а на Кремлевской стене призрак Лжедмитрия показался поздним вечером 18 августа 1991 года. Радовался он или печалился — никто не понял…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.