Глава 8

Глава 8

— Мой Учитель не садюга, мой Учитель не садюга, не садюга он, — повторял я про себя, поднимаясь и снова плюхаясь на землю, перекатываясь и вскакивая, чтобы вновь упасть.

Я страдал на хорошо вытоптанной полянке, скрытой в дебрях крымского леса, окружающего Партизанское водохранилище.

По своей форме упражнение напоминало мне наказание придирчивым сержантом провинившегося солдата, но суть его была совсем иной. Я был уже и без того достаточно вымотан предыдущей интенсивной двухчасовой тренировкой и предвкушал отдых и задушевную беседу с Учителем, когда Ли велел мне падать на землю и вновь подниматься всеми возможными способами, осуществляя в то же время бой с тенью.

Я падал и поднимался по моим прикидкам уже около сорока минут, и по поведению Учителя не было заметно, что в ближайшее время он собирается прекратить эту пытку.

— Ты должен четко определить для себя разницу между работой под принуждением и работой в удовольствие, — объяснил мне однажды Ли в момент, когда я уже не чувствовал в себе сил выполнять очередное изматывающее упражнение. — Ты учишься потому, что процесс обучения доставляет тебе удовольствие, хотя от этого удовольствия иногда и хочется скрежетать зубами. Даосы научились получать наслаждение от предметов, действий и явлений, которые, как правило, не доставляют удовольствия обычному человеку. Одним из подобных действий является самосовершенствование. Слово «самосовершенствование» звучит очень заманчиво для европейского уха, но путь истинного самосовершенствования долог и труден, и мало кому под силу двигаться по этому пути. Чтобы избежать ощущения неудобства или страданий европейцы изобрели способ облегчить себе жизнь, и они начали называть самосовершенствованием некие действия, которые не были слишком трудны или мучительны для них, действия, которые удовлетворяли их жажды деятельности, преодоления препятствий, признания или какие-то иные жажды.

Даосы, как и все прочие человеческие существа, тоже имели естественную склонность избегать излишнего напряжения и страданий, но они пошли другим путем и отыскали свой собственный трюк, позволяющий им превратить тернистый путь самосовершенствования в удовольствие. С помощью учения «Вкус плода с дерева жизни» Спокойные обретают способность получать наслаждение от всех типов деятельности, от всех проявлений внешнего мира.

Я изо всех сил старался получать удовольствие от упражнения, но мои силы были почти на исходе. Некоторое разнообразие в мои мучения вносила возможность варьировать способы вскакивания с земли и последующего приземления. Я то припадал к почве, мягко опираясь на конечности, то ударялся о нее в падении всем телом, то перекатывался и готовился к отражению атаки или атаковал, переходя из верхнего уровня в нижний.

Ли определил задачу этого упражнения как развитие способности четко представлять себе картину перехода с одного уровня на другой, одновременно окружая себя воображаемыми противниками, вооруженными кто чем — от вил и лопат до кастетов и кинжалов.

Падая и поднимаясь, я отражал атаки ставших для меня почти реальными врагов и контратаковал их, но, положа руку на сердце, я вынужден был признать, что ж уже достиг той фазы, когда полностью исчезает даже мысль о возможности получать удовольствие от занятий и почти полностью утрачивается способность наблюдать внутренним взором за явлениями, проистекающими внутри измученного организма. Я был утомлен настолько, что мне с трудом удавались казалось бы простейшие движения, но все же я, уже почти отключившись, пока находил в себе силы вновь и вновь бросать то вверх, то вниз свое большое тяжелое тело.

Я подумал о том, как легко может довести человеческий организм до полного опустошения многократно повторяющееся действие. Пару недель назад меня довело почти до безумия упражнение «посох слепца», которое я должен был выполнять в течение долгих часов. Учитель заставил меня в быстром темпе вздергивать ногу вверх, а затем ставить ее на носок перед собой, сочетая это движение со специфическими движениями руками. Таким образом я нарабатывал привычку отражения атаки руками и ногами в нижнем и среднем уровнях. Я понимал, что именно группа подобных простых в своей основе навыков и составляет каркас механизма боя, обеспечивая физическую поддержку несложным техническим приемам. Лишь за счет изнурительных и повторяющихся движений удается выработать доведенное до автоматизма умение отбивать атаки противника, контратаковать, быстро и пластично передвигаться и вовремя изготавливаться к той или иной форме защиты.

Не знаю, что нашло на Учителя, но он вдруг ни с того ни с сего решил проявить невиданный гуманизм и облегчить мне жизнь, заменив одно упражнение другим. То ли день был действительно хорош, то ли ласковое осеннее солнышко по особому пригрело щедрую крымскую землю, то ли шевельнулись у него в душе теплые чувства — не знаю, но мой тяжкий приговор был заменен на более мягкую форму то ли удовольствия, то ли наказания.

Я стал выполнять упражнения «играющего тигренка», или «играющего тигра», описанные в книге «Формы Шоу-Дао». Задача упражнения заключалась в том, чтобы научиться быстро восстанавливать свой организм после разного рода пагубных воздействий, которые могли иметь место во время схватки, вроде удара в пах или удушения с воздействием на сонную артерию. Славик, мой напарник, к сожалению, не всегда мог присутствовать на тренировках, поскольку работа в милиции не оставляла ему слишком много свободного времени. Из-за его отсутствия я был вынужден отрабатывать движения «играющего тигренка» на воздухе. К счастью, для выполнения этих тао не было особой необходимости в присутствии партнера, поскольку основные движения производились на самом исполнителе. Так, например, форма «тигренок выплевывает кость» заключалась в том, чтобы со всей силы ударить себя кулаками в область спины напротив солнечного сплетения, ухитрившись не повредить при этом позвоночник. В результате дыхание, якобы сбитое ударом противника в солнечное сплетение, должно было бы восстановиться.

Я выполнял один за другим приемы «играющего тигренка», испытывая смутное чувство радости оттого, что предыдущее упражнение наконец закончилось. Затем я понял, что внутри меня зарождается еще не до конца определившийся вопрос, и это обстоятельство подействовало на меня ободряюще. Я ощутил, что пока еще я не замучен настолько, чтобы окончательно потерять способность думать, и что мой интерес к Шоу-Дао не угас под давлением отрицательных эмоций, вызываемых тяжелыми физическими нагрузками.

Я сделал жест, дающий знать Учителю, что мне бы хотелось получить ответ на вопрос, и задрал вверх левую руку, что означало, что мой вопрос — теоретический, требующий словесного пояснения и не связанный с физическим показом приемов.

Благосклонным жестом Ли позволил мне задать вопрос, и я, утомленный слишком продолжительным молчанием, воспользовался полученной возможностью и тут же затараторил так быстро, что язык с трудом выговаривал слова, выскальзывающие из меня одно за другим. Я надеялся, что напор моей словесной атаки не даст возможности Учителю уклониться от ответа.

Суть моего вопроса сводилась к тому, чтобы побольше узнать о приемах восстановления бойца после получения различных увечий или травм, как справиться с ситуациями, осложненными остановкой дыхания и т. д.

Не знаю, в честь чего, но Учитель решил побаловать меня. Он сделал знак, приглашающий меня после необходимой кратковременной заминки движений присесть на землю рядом с ним и расслабиться в предвкушении радостного мгновения, когда свет новых знаний прольется на мои затуманенные усталостью мозги.

Я удобно устроился под деревом на сложенной пополам куртке и приготовился слушать.

— Я не совсем понял, что именно тебя интересует, — сказал Учитель. — Мы уже не раз обсуждали с тобой тему реанимационных техник.

— Действительно, я знаю уже достаточно методов восстановления после ударов или удушающих приемов, — подтвердил я, — но мне бы очень хотелось узнать что-то особенное, о чем знают лишь единицы.

Ли усмехнулся.

— Известные тебе приемы восстановления и так знают единицы, — возразил он. — Ведь даже правильно выполнить искусственное дыхание сможет далеко не каждый специалист.

Учитель хитро взглянул на меня.

— Пожалуй, стоит заварить чайку, — нарочито безразличным голосом сказал он.

Ли шмыгнул в кусты, где в мешке хранилась замаскированная от постороннего взора наша кухонная утварь. Учитель настаивал, что мы должны уметь в случае необходимости мгновенно оставить полянку, забрав с собой или замаскировав все свои вещи, так, чтобы ни у кого не зародилась даже мысль, что здесь недавно кто-то был.

Я уже научился чувствовать настроение Ли, и понимал, что он поддразнивает меня, так что я решил «добить противника в Берлине» и не отставать от него.

— Почти все известные мне способы реанимации так или иначе связаны с манипуляциями на теле человека, — сказал я. — Но ведь наверняка существуют какие-то энергетические, бесконтактные способы восстановления. Ты не мог бы рассказать мне о них?

— И ты даже не хочешь дождаться Славика? — ехидно спросил Учитель, проламываясь сквозь густую чащу кустов, как медведь через малинник. — Тебе не стыдно лишать своего напарника столь полезных знаний?

Я вертелся на месте, стараясь уследить за его передвижениями.

— Неужели ничего нельзя показать без Славика? — разочарованно спросил я. — Еще неизвестно, когда он появится. Я потом ему все расскажу.

— То есть я должен объяснить тебе все прямо сейчас и немедленно, не успев даже попить чайку? — продолжал издеваться Ли.

— В общем-то да, — чересчур эмоционально воскликнул я.

Несколько минут мы продолжали беседовать в том же духе, пока Учитель разжигал костер и ставил котелок на огонь, а затем, совершенно неожиданно для меня, его жесткие жилистые пальцы вцепились мне в шею, пережимая сонную артерию. Я чисто рефлекторно схватил его за руку, почти тут же сообразив, что не имеет смысла сопротивляться, а затем я начал проваливаться в бессознательное состояние, с отрешенным интересом регистрируя предшествующие ему фазы погружения, с неожиданной быстротой сменяющие одна другую.

Мне казалось, что я проваливаюсь в бездонный черный колодец, оставляя на его поверхности крошечный поплавок контроля сознания, но поплавок сознания растворился в голубизне видений, и я ощутил себя лежащим на прогретом солнцем песке черноморского пляжа. Я наблюдал за плавным полетом белоснежных, как сахарная вата, чаек и прислушивался к мерному шороху волн в широкой полосе прибоя. Я испытывал чувство высочайшего наслаждения, из которого меня неожиданно вырвал, буквально выдернув меня наружу из бездонных глубин черного колодца, до безобразия отвратительный звук. Казалось, что этот звук заставил вибрировать и содрогаться все внутри меня. Поплавок сознания, как пробка из бутылки нагретого на солнце шампанского, пулей вылетел на поверхность, а затем я почувствовал, как на мое тело обрушилась давящая и всесокрушающая стена звука, оживляющая меня и возвращающая меня к бытию.

Мое тело рефлекторно сжалось, я ошалело вытаращил глаза и увидел спокойное и серьезное лицо Учителя, склонившегося надо мной.

— А вот и первый способ бесконтактного оживления, — сказал он. — Это техника оживления криком.

Я с трудом приподнялся и сел, пытаясь окончательно прийти в себя.

— Нетерпение наказуемо, — ехидно заметил Учитель. — Лучше бы ты дождался Славика.

Затем он обрушил на меня четко нацеленный удар, демонстрируя иной тип разрушающего воздействия. Мне показалось, что что-то вынули у меня из организма. На этот раз я вошел в бессознательное состояние окончательно и бесповоротно, без каких бы то ни было поплавков сознания. Я провалился в абсолютную темноту, в небытие. Удар Учителя полностью уничтожил мосты, соединяющие меня с окружающим миром.

Тот же самый резкий, отвратительный, невыносимый звук, сила которого нарастала по мере возвращения сознания, вернул меня к действительности. Я чувствовал себя плохо. Меня мутило. Возможно, я еще не успел отойти от своего первого погружения через удушение, к которому я в общем-то был уже привычен. Голова была легкой и пустой, конечности отказывались слушаться, и я, в отличие от первого раза, даже не сделал попытки сесть. Сквозь полуприкрытые веки я снова увидел лицо Учителя, но теперь оно казалось далеким и расплывчатым. Ли с увлечением разглагольствовал на тему бесконтактной реанимации. Часть моего сознания старалась сконцентрироваться на том, что он говорил, в то время как другая его часть была занята ревизией моего организма.

— А вот еще один вариант с применением крика, — сообщил Учитель. — Сейчас ты испытаешь несколько иной способ воздействия.

Пальцы Учителя снова вцепились мне в шею. По моему телу прокатились сильнейшие судороги, но я их не успел прочувствовать до конца. Я снова провалился в бездонный колодец бессознательности. Крик, который поднял меня на поверхность, был еще более омерзителен, чем предыдущие.

Самый первый крик Учителя был своеобразной модификацией крика «пай», «пай-а-а-ай», который обычно применялся для психологического воздействия на противника или для концентрации усилия в рукопашном бою. Казалось, однако, что в последнем крике достигла своего пика квинтэссенция угрозы одного наделенного легкими живого существа другому живому существу. Это было нечто страшное и неописуемое. Если первый крик звучал на высоких тонах, то последний, казалось, поднимался изнутри живота и сопровождался то ли пронзительным стоном, то ли шипением. Холодное ощущение вибрации, порождаемое криком, проникло мне в ноги, поднимаясь по ним до нижней части живота, а затем еще выше, заставляя тело содрогаться и приводя меня в чувство. Этот переход в сознательное состояние был более плавным и постепенным, чем в предыдущих случаях.

Я окончательно пришел в себя после нескольких затрещин, щедро нанесенных мне Учителем. Почему-то после них мое настроение улучшилось, и я даже почувствовал себя бодрым и почти отдохнувшим. Я перекатился на правый бок, и мое состояние улучшилось настолько, что мне даже не потребовалось совершать особо героические усилия для того, чтобы наблюдать за манипуляциями, которые проделывал Ли.

Ли взял бревнышко, на котором мы обычно сидели, закутал его плащ-палаткой для придания ему более или менее человекоподобного образа и, используя бревнышко в качестве учебного пособия, принялся объяснять мне детали техники бесконтактной реанимации.

— В первую очередь ты должен убедиться, что в горле пациента нет рвотных масс, иначе он может задохнуться, — сказал Учитель. — Об этом я больше не буду тебе напоминать. Пострадавший должен лежать на спине, и тебе нужно сесть с правой стороны от него на таком расстоянии, чтобы твоя рука могла свободно дотянуться до его солнечного сплетения.

Ли протянул правую руку и коснулся середины прикрытой плащ-палаткой чурки.

— Звуковая волна должна быть направлена вот в это или вот в это место, — продолжил он, указывая на соответствующие зоны манекена.

Примерно в течение часа он демонстрировал области воздействия, меняя положение головы и плеч воображаемого пациента, объясняя, каким образом следует производить воздействие звуковой волной и как модулировать крики.

— В целом метод очень простой, — в конце концов подытожил он, — но, к сожалению, этот метод не всегда применим по той простой причине, что ты можешь быть не в голосе.

Мне захотелось рассмеяться, возможно, потому, что термин «не в голосе» не слишком соответствовал событиям, разыгрывающимся на лесной полянке.

«Боже мой, — мелькнула мысль, — насколько же мне повезло, какие удивительные вещи мне довелось узнать и испытать на себе!»

Меня захлестнуло расслабленное умиротворение, возможно наступила запоздалая реакция на все травмирующие воздействия, которые я пережил за этот день, и я, буквально растворившись в этом блаженном чувстве, вновь потерял сознание.

Жизнь возвращалась ко мне болью, причиняемой большим пальцем Учителя, безжалостно вонзившимся в зону под носом. Я предпринял вялую попытку избавиться от этого воздействия, и Учитель убрал палец, на сей раз надавив на еще более болезненную реанимационную зону на руке.

Я, почти раскаявшись в своем любопытстве, ухитрился-таки отобрать руку у продолжавшего истязать меня Ли и вопрошающе уставился на него с некоторой долей удивления, негодования и возмущения, вполне оправданной, если учитывать, что я еще не слишком хорошо соображал, что к чему.

Учитель состроил еще более удивленную мину, явно передразнивая меня.

— А ведь я дал тебе поспать, — укоризненно произнес он. — У нас не так много времени, чтобы я мог позволить тебе дрыхнуть часами.

«Выходит, я уже превратился в лентяя и лежебоку», — отметил я про себя. Инстинкт самосохранения не позволил мне облечь эту мысль в слова.

— Ну как, ты удовлетворился полученными знаниями или стоит продолжить изучение интересующей тебя темы? — поинтересовался Ли.

— Я бы предпочел продолжить, — не совсем уверенно сказал я, подавляя малодушное желание навсегда забыть о техниках бесконтактной реанимации.

— В таком случае тебе для бодрости стоит сначала попить чайку, — великодушно сказал Учитель.

Со временем одной из дежурных шуток моих учеников станет реплика: «Я запомню, кто задал этот вопрос!»

Я перенял практику Учителя, который имел обыкновение показывать технику, о которой я спрашивал, на Славике, а технику, интересующую Славика, — на мне. Следуя этой традиции, когда кто-то из моих учеников задавал вопрос, я отвечал на этот вопрос, используя в качестве учебного материала одного из его напарников. Поскольку зачастую подобные демонстрации были не слишком приятными, пострадавший, с некоторой долей иронии, давал понять своему приятелю, что запомнит, кто задал вопрос…

Я услышал звук шагов приближающегося Славика и понял, что сейчас моему возвращающемуся с работы ничего не подозревающему партнеру придется пройти через те же самые муки, через которые прошел я из-за своего неуемного любопытства. Меня терзали угрызения совести…

Краем глаза я уловил многозначительный взгляд Учителя, и этот взгляд не сулил Славику ничего хорошего. Без всяких слов я знал, что я должен был сделать. Работа в круге воина, следование по пути воина подразумевало, что в любой момент боец должен быть готов к отражению самого неожиданного нападения, и мы постоянно подстраивали друг другу ловушки, неожиданно атакуя партнера или устраивая ему какую-либо провокацию.

Эта игра была подхвачена моими знакомыми рукопашниками и перенеслась на улицы Симферополя. Когда собиралась компания любителей воинских искусств, в любой момент один из друзей мог нанести другому неожиданный удар, и, если тот не успевал среагировать, ему оставалось пенять на себя.

Ловушки Учителя носили гораздо более серьезный характер, и его неожиданные засады или атаки проводились почти на уровне реальной схватки.

— Одна из самых коварных ловушек, подстерегающих человека на его жизненном пути, — это ловушка обыденности, — объяснил Ли. — Обыденность убаюкивает сознание человека, создавая у него ложное убеждение, что все идет своим чередом и ничего плохого и непредвиденного с ним просто не может случиться. В результате он оказывается не готов к непредвиденным поворотам судьбы и становится жертвой обстоятельств. Воин жизни не может быть жертвой, но постоянная готовность противостоять неожиданностям не возникает сама по себе. Она вырабатывается в постоянных упражнениях контроля над судьбой. Спокойные учатся обходить ловушки судьбы или избегать их. Техника контроля над судьбой начинает оттачиваться с навыков рукопашного боя. Практически все навыки рукопашного боя имеют свое отражение на более высоких уровнях, и тогда они перерастают в техники тактики и стратегии бытия, в техники, применяемые Спокойными в их повседневной, социальной и духовной жизни.

Так, методы контактного и бесконтактного контроля над движениями противника, именуемые «Езда на спине ветра», перерастают в свою духовную ипостась — методы контроля над судьбой, временем, пространством и окружающим миром, то есть, собственно, над жизнью. Этому способствует развитие интуиции «срединного пути». Представь, что твоя интуиция подсказала тебе не встречаться с каким-то человеком и это позволило тебе избежать больших неприятностей. Эта предосторожность сродни той, когда в рукопашной схватке ты перекрываешь руку противника, лишь изготовившегося к удару, но старающегося не выдавать своих намерений. И в том и в другом случае ты не позволяешь развиться опасной для тебя ситуации.

Мы со Славиком часто попадались в ловушки друг друга. То Славик зависнет на мне сзади в удушающем захвате, от которого исключительно трудно, почти невозможно избавиться, то я подстерегу его и неожиданной серией ударов повергну на землю, так что его не спасет даже его профессиональная боксерская реакция, поскольку так называемые «подкожные» удары Шоу-Дао слишком быстры и неожиданны.

Мы уже давно практиковали подобные упражнения круга воина и стали настолько осторожны, что было непросто застать друг друга врасплох. Я знал, что Учитель хочет, чтобы я неожиданным ударом погрузил Славика в бессознательное состояние, и прикидывал, удастся ли мне это сделать.

Треск веток, ломающихся под ногами моего напарника, усилился, и среди переплетения сучьев появилось белесое пятно, приближающееся к нам.

Славик был одет в старое, уже ставшее желто-серым кимоно, но в сумраке леса оно казалось белым одеянием призрака. Наконец мои глаза смогли различить очертания его литой атлетической фигуры, и волна радости от встречи с другом поднялась в моей душе. Я лихорадочно соображал, как подстроить напарнику очередную каверзу, так чтобы он не разгадал моих намерений.

Судьба благоприятствовала мне. Славик был так счастлив, что ухитрился сбежать с работы в лес на тренировку, он с таким жаром объяснял это нам, что он ослабил внутренний контроль. Учитель подыгрывал мне, как, впрочем, в аналогичных ситуациях он подыгрывал и Славику, готовя нападение на меня, и мы вовлекли моего напарника в оживленную беседу.

— Я положу тебе каши, — сказал я и, взяв в одну руку миску, а в другую ложку, самым естественным движением потянулся к завернутому в газеты котелку с еще теплой кашей, стоящему за спиной моего друга.

Я внутренне почувствовал, что Славик подсознательно отметил мое движение, отозвавшись на него чуть заметным напряжением мышц, но позвякивание ложки о миску и запах каши, поднимающийся из котелка, расслабили его. Учитель о чем-то спросил Славика, и я, выбрав момент, когда тот отвлекся, собираясь ответить на вопрос, мягко уронил ложку в гущу каши, так, чтобы она, не звякнув о борта, вонзилась в нее, как нож, и осталась стоять. Аккуратно держа на весу наполненную миску, чтобы ценный продукт не вывалился на землю, я нанес короткий резкий удар ребром ладони сбоку по точке фэн-чи на шее моего партнера. Если подобный удар в расположенную рядом точку фэн-фу нередко приводит к смертельному исходу, удар в фэн-чи не опасен для жизни. Он отключает человека, как выключатель электрическую лампочку.

Голова Славика рефлекторным движением дернулась вперед и вниз в направлении, противоположном направлению удара, и его тело стало мягко заваливаться набок.

Оттащив от костра тело моего напарника, я приготовился наблюдать технику оживления звуком в исполнении Учителя.

Ли сел, поджав под себя ноги, с правой стороны от Славика на расстоянии вытянутой руки от его солнечного сплетения, слегка развернув туловище в направлении лица моего напарника таким образом, чтобы звук, вырывающийся из его горла, прямиком ударил по уху, в районе которого был нанесен удар.

— Обрати внимание на некоторые нюансы, — негромким голосом сказал Учитель. — Зона, на которую ты будешь воздействовать при помощи звука, выбирается в зависимости от того, в какую область был нанесен отключающий удар. Если была поражена область сердца, тебе нужно сесть на расстоянии вытянутой руки от этой зоны и воздействовать звуком именно на нее. При ударах в голову звук надо направлять в первую очередь в область уха со стороны полученного удара, за исключением тех случаев, когда удар пришелся непосредственно в ухо.

При поражении ушей следует располагаться ближе к пострадавшему — сидя у его изголовья на расстоянии ладони или двух от его головы и наклоняясь к самой переносице. Крик должен быть направлен в точку между бровями. Начнем с обычного крика «пай».

Два раза глубоко вдохнув и выдохнув. Учитель издал два коротких крика:

— Пай, пай!

Веки Славика задрожали, и Ли выдал новый пронзительный и продолжительный, зовущий звук:

— Пай-а-а-а-ай!

Мой напарник открыл глаза, и я поразился их выражению. Его взор был неосмысленным и чистым, как взгляд новорожденного младенца. Такой взгляд свойствен людям, приходящим в себя после глубокого обморока, когда они, еще не понимая, кто они и где находятся, ощупывают глазами окружающий мир, упорядочивая информацию, поступающую в их мозг.

Подобный прием, называемый «взгляд младенца», используется в некоторых медитативных практиках Спокойных. В подобных медитациях ученик осваивает «девственный взгляд» на мир, не замутненный наложением на этот мир сформированной в процессе существования модели мира. В этот краткий момент мир воспринимается таким, какой он есть, и лишь затем неизбежно подключается работа мозга.

Глаза Славика приняли осмысленное выражение. Он окончательно пришел в себя.

— Опять упражнения, — разочарованно и протяжно произнес он.

В его голосе прозвучала столь откровенная почти детская обида, и это было так забавно, что мы дружно расхохотались.

Славик сел. Я, в качестве утешительного приза, протянул ему миску с кашей, и Учитель начал подробно объяснять моему напарнику реанимационные техники, которые он недавно показывал мне.

Мы поотрабатывали технику крика, Славик проделал надлежащие манипуляции на бревнышке — нашем учебном пособии, а затем вновь настал мой черед стать подопытным кроликом.

Я развернулся спиной к Учителю и встал на колени, чтобы смягчить падение на землю. Хотя после нанесения отключающего удара тело падает мягко и расслабленно, лишний раз плюхаться на землю с высоты своего роста мне почему-то не хотелось.

Ли выполнил удушающий прием, и прежде, чем я потерял сознание, передо мной, как прожитая жизнь перед внутренним взором приговоренного к казни, промелькнуло воспоминание.