VII. Влияние Каббалы на еврейство

VII. Влияние Каббалы на еврейство

Сегодня нет, наверное, такого исследователя, а уж касательно христианского исследователя это определенно, кто был бы в состоянии с точностью сказать, какую интеллектуальную пользу принесло еврейству появление Зогара – несмотря на уже приводимое мнение о том, что он дал Израилю мощный импульс к идеальному.

Насколько представляется возможным установить, Каббала оказала на народ Изгнания достаточно незначительное воздействие, исключая, очевидно, тех, для кого она была путем благочестия, путем жизни, освященной стремлением к Святому Благословенному. Можно указать также на явные вспышки энтузиазма в среде простых верующих еврейской диаспоры, пробуждению которого она отчасти способствовала, хотя они понимали ее весьма своеобразно, а также на тех, кто приложил немало усилий, чтобы привести народ Израиля к погибели и кого современные евреи стыдятся. Истории Авраама Абулафии, Шабтая Цви и основателя хасидизма¹ могут служить ярким доказательством того неоспоримого факта, что каббалистическое движение способствовало появлению лжемессий в еврейской среде². Это, пожалуй, последнее свидетельство активного присутствия Каббалы в жизни еврейства перед тем, как значение ее фактически сошло на нет, причем, надо заметить, точно в таком же ключе она зародилась, если принять на веру предание, согласно которому автором Книги Творения был рабби Акива, замешанный в двусмысленной или, по крайней мере, безумной авантюре Бар Кохбы. Правда, мы убедились, что это предание лишено исторических оснований; и тем не менее, боюсь, придется признать, что если о литературе судить по степени ее влияния, то внешне влияние Каббалы было минимальным, но она способствовала всплеску необоснованного энтузиазма и оправданию прямого обмана³.

Вместе с тем, если говорить об интеллектуальном воздействии Каббалы, то есть основания полагать, что она оказалась более привлекательной для христианских умов, чем для еврейских⁴. Влияние, оказанное Каббалой на христианский мир, двух родов, но один значительно существеннее второго. Во-первых, это влияние ее уникальной теософской системы на людей, ориентированных в этом направлении и очарованных ею. Но важней было влияние якобы заложенного в ней миссионерского материала для миссионерских задач католической церкви. Начнем с поздних времен. Что дала Каббала Зогара латиноязычным европейским ученым? Magnus opus Розенрота – вот, в сущности, и все. Что побудило Розенрота на его труд? «Ослепительный призрак» массового обращения евреев в христианство. А теперь, отступив назад к истокам христианского интереса к Каббале, что фактически почти совпадает с выходом в свет Зогара, и предположив, что Раймонд Луллий был действительно, как о нем говорят, первым христианским каббалистом, зададимся вопросом: в чем состоял жизненный труд этого сенешаля Майорки и ради чего он отрекся от мира? Дабы вырвать, как говорят, у неподатливой Природы неуловимую тайну власти над Природой, великую паленгенесию алхимиков? Приписываемые ему герметические трактаты позволили бы ответить на этот вопрос утвердительно, если бы мы не знали, что они не принадлежат ему, и не в этом были амбициозные устремления Луллия. Не стоял ли за этим поиск религии за всеми религиями? Ничего подобного; это фантазия нового времени. Труд Раймонда Луллия был апостольский и миссионерский, за что он принял мученическую смерть в Бугии**, пытаясь обратить «Махаунд». Что двигало Пико делла Мирандолу, буквально заполонившего папский двор слухами и сообщениями о чудесах тайной еврейской традиции? То, что и он видел в ней открытый сверх всяких чаяний как бы самим Божественным провидением путь, по которому можно привести князей Изгнания к вратам Вечного Града и превратить гетто в баптистерий. Предположим, наконец, что Николас Фламель действительно получил посвящение от «Книги Авраама Еврея»⁵, так что каббалистика составляет единое целое с алхимией, – что подвигло скромного парижского нотариуса делать драгоценные металлы при помощи оккультных искусств, если потребности его были невелики и его ремесло приносило достаточные доходы для такого непритязательного человека? Очень просто: он также был движим духом миссионерства; доказательство тому его действительные или легендарные пожертвования на дело обращения язычников.

Вывод один: Каббала была воспринята от еврейства как доказательство возможности христианизации евреев при условии, что она будет использоваться мудро, сообразно светам, данным в Малых Собраниях⁶.

Едва ли нужно говорить, что в эти поздние времена в мире найдется немного специалистов в области эзотерической литературы, которые смотрели бы на Каббалу с этой точки зрения. Миссионерское рвение во имя той или иной формы официальной религии им не свойственно, а в их трудах можно увидеть разве что проявления чисто внешнего почтения к основным христианским конфессиям. С другой стороны, только каким-то грандиозным недоразумением можно объяснить само предположение, будто еврейская эзотерическая традиция может предложить им религию за всеми религиями. То, что она им на поверхности подносит, не оправдывает ожиданий. В высшем проявлении – эксцентричную, хотя и пылкую попытку раскрыть тайны мироздания, самую беспомощную из всех метафизик, systema mundi*, измышленную в темной синагоге с талесом** на лице. Как явственна тьма в этой пустоте! Какие дивные светы вспыхивают во мраке! В подобном состоянии наш испанский еврей или, если угодно, мистик католической церкви Моше де Леон или святой Иоанн Креста, изгнанник из Вавилона или затворник Фиваиды могли приобщиться Бесконечности. Но говорить что-либо сверх этого безумие. А в низшем проявлении, то есть на той стороне, где нет уже никакого соприкосновения с Бесконечным, а исключительно с оккультным, как это понималось в зените оккультного движения, – то есть в Викторианскую эпоху – конечным из всего конечного: какое прискорбное легкомыслие, не искупаемое спасительным духом тривиальности; физиогномика раздела Йитро, астрология процессов Гаффареля, звездные послания еврейской планисферы, бумажные свитки Элифаса Леви⁷; или все те же нотарикон, метатеза*, гематрия⁸, аркана Расширенного Имени, свойства Agla и Ararita для заклинания неба и земли. Именно в этом оккультизм демонстрирует, как он получает только то, что может дать, и что интерес оккультиста к Каббале инспирирован не столько теософией Зогара, сколько магическими соблазнами «Ключей Соломона»⁹. Этим объясняется и то, что авторы вроде Папюса во Франции сочли необходимым включить в свою схему Каббалы печально известную чернокнижную литературу – гримуары¹⁰. И тем и ему нечего сказать нам о Зогаре. Однако мы не находим упоминания о магических книгах у Пико делла Мирандолы или у Раймонда Луллия; не встречаем Таинств Магии в Kabbala Denudata. Лексикон Розенрота не включает оккультных чудес Agla, не говорится там и о том, каким образом составляется Расширенное Имя, ребячливыми акростихами или из трех стихов Исхода. Все это мы находим у Агриппы, который писал в молодости о вещах, о которых слышал или читал, в сжатом виде изложив все это в своей замечательной книге и раскрыв всю их напыщенную пустоту.

Остается, разумеется, мистическая сторона Каббалы, возвращение души к Богу, и тот экстатический путь восхождения, о котором мы уже упоминали, где открывается, что душа может стяжать это слияние с Богом уже в этой жизни; однако именно эта сторона, насколько мы понимаем, не оказала ни малейшего эффекта на еврейство, равно как была полностью отвергнута оккультистами. Например, настоящая работа – первая публикация в Англии, в которой упоминается это учение Каббалы о высшем начале человеческой души и ее слиянии с Божественным началом. И, однако, здесь, и только здесь мы сталкиваемся с тем, что дало Израилю «мощный импульс к идеальному»; и здесь, как и во всей зогарической теософии, подготовлявшей Зогар и являющейся ее частью, следует искать и находить оправдание попытки исследовать тайную традицию в Израиле и доктрину Священной Каббалы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.