§ 2

Понимание того, что реально кроме моего собственного «Я» ничего нет, пришло ко мне, сразу же меня буквально ошеломив, в один из осенних дней в возрасте 13-ти лет.

Просто я неожиданно осознал, что то Нечто, которое воспринимает мир во всей доступной моему тогдашнему возрасту сложности; со всеми цветами, запахами, ощущениями, звуками и идеями не может не существовать. То есть, либо существует Оно (моё «Я») — либо не существует ничего!..

Эта мысль действительно тогда, помню, сразила меня именно своей простотой, простотой при этом обезоруживающей. И по всей видимости, допустить, что возможно существование ВСЕГО вне контекста восприятия НЕЧТО — или даже лучше сказать НЕКТО — значит ставить знак равенства между Бытием и Небытием.

Это самое ОНО (оно же — НЕКТО и НЕЧТО), которое воспринимает мир существующим, не может ни начинаться, ни заканчиваться по самой своей природе, каковая природа и есть, собственно, Единое, Неделимое и вневременное СУЩЕЕ…

Я осознал это тем относительно заурядным вечером своего отрочества и совершенно спокойно уснул. Да, именно тогда же сразу и было понятно, что всякие частности, вроде конкретных имени, фамилии, да и пола — не есть нечто существенное, в сравнении с, простите за каламбур, СУЩИМ, которое я в тот день ощутил так ярко впервые, но что, в общем-то, осталось с тех пор со мной навсегда.

Это с одной стороны. С другой — отрицать факт существования собственных родителей, детей или прочих близких тоже довольно затруднительно:), но… их существование, увы именно объективно, что невольно делает его существованием всё же второго уровня — в сравнении с нашим собственным, каковое субъективно для нас и, одновременно с этим, объективно для всех, кроме нас, то есть для других, а следовательно, является бытием второго уровня уже для них. И мы можем тут сколько угодно негодовать, расстраиваться и переживать, когда нас не понимают, а то и принципиально не хотят понимать, но в этой диспозиции никогда ничего не изменится; по крайней мере, до тех пор, пока наше бытие будет оставаться для тех, кто нас не понимает или не хочет понять, бытием именно второго уровня, то есть бытием неких объектов, находящихся внутри спектра восприятия изначально самодостаточного Субъекта; то есть до тех пор, пока… наше «Я» не станет «Я» Другого.

Только в этом случае наши проблемы войдут в Его Область Бытия Первого Уровня, то есть станут уже Его проблемами, то есть… общими.

Наши отцы и матери могут сколь угодно пламенно говорить о любви к нам, но реально конфликтов удалось бы избежать только в том случае, если бы либо мы перестали быть для них объектами, или если бы… они перестали воспринимать себя как Субъектов. То же верно, увы, и для наших отношений с собственными детьми, ибо, похоже, лучшее, что мы можем для них сделать — это… не препятствовать экспансии их «Я» в наше, что, разумеется, мягко говоря, затруднительно, не говоря уже о подобных шагах с их стороны, каковых, в свою очередь, с нашей стороны грешно и безнравственно от них требовать (что, в свою же очередь, было бы весьма нелишним помнить и понимать и нашим родителям тоже, от которых между тем мы не вправе требовать растворения в себе).

То есть реально существует только один конфликт, который ещё в 1995-м году, в своей работе «Слово о практическом искусстве», я со всем пафосом самоуверенной молодости, пожалуй, действительно довольно удачно назвал МЕТАКОНФЛИКТОМ, то есть конфликтом между «Я» и «не-Я», между Субъектом и Объектом, между самим действием и наблюдением чьего-либо действия со стороны. Словом, МЕТАКОНФЛИКТ — это конфликт, лежащий в основе всех остальных конфликтов — от сопротивления структуры древесины вгоняемому в неё гвоздю до семейных ссор и войн с применением самых последних технических достижений.

Но первый же вопрос, что может возникнуть в тех счастливых и довольно редких случаях, когда МЕТАКОНФЛИКТ реально осознан как таковой — то есть как корень всех бед — это вопрос о том, не является ли он конструктивным!..

Не есть ли то, что всё устроено столь безысходно печально — некое не то «необходимое зло», не то и вовсе лучший вариант в сравнении с остальными?

Предположим, что «Я» едино. Предположим, что в мире нет ничего, что не являлось бы нами, и при этом сие — ИСТИНА, которую невозможно оспорить (хотя бы уже потому, что оспаривать её… просто некому:)). Какую картину мира получаем мы в этом случае? Мира, который абсолютно тождественен нашему «Я» и которым это наше «Я» и является, а кроме этого НИЧЕГО НЕТ.

Первое, что приходит в голову при подобном моделировании — это понимание, что в таком мире, полностью тождественном нашему «Я», отсутствует что-либо, что можно соотнести с тем миром, к которому все мы привыкли.

В таком гипотетическом мире, каковой можно смело, вслед за братьями Стругацкими, назвать МОНОКОСМОМ, нет объектов вообще, но существование СУБЪЕКТА также становится весьма расплывчатым, потому как отсутствие чего-либо, кроме «Я», препятствует осознанию этого самого «Я», поскольку нет ничего, относительно чего можно было бы себя обособить и выделить.

Плюс к этому, скорее всего, ввиду отсутствия объектов, в МОНОКОСМЕ не может существовать и ВРЕМЯ! Хотя бы уже потому, что в монокосме не существует ПРОСТРАНСТВА, для существования которого необходимы объекты, или, точнее сказать, наличие субъектно-объектной дихотомии.

Таким образом, получается, что к монокосму вообще довольно трудно применить такое слово как БЫТИЕ.

Судите сами, пространственно-временного континуума не существует, субъектно-объектных отношений не существует — что же тогда существует? Ответ простой: наше «Я»! Но при этом… оно равно «нулю». То есть оно как бы и существует и не существует одновременно.

А теперь давайте задумаемся… А не так ли это и для нашей привычной реальности?..

Тут я ненадолго оставлю вас, поскольку подобные размышления — конечно, процесс глубоко интимный, да и вдобавок к этому ещё и абсолютно непередаваемый во всех своих нюансах от одного человека к другому.

Однако, как ни крути, всё выходит, что сам выбор наш весьма невелик: либо мы не существуем (в привычном смысле слова), либо мы существуем в страдании, постоянно ощущая (то довольно остро, то более-менее умеренно) своё тотальное одиночество.

Ведь в каком-то смысле любую человеческую жизнь можно рассмотреть как историю болезни под названием «одиночество и бессилие что-либо изменить». Эта болезнь, как и всякая иная, имеет свои кризисы, периоды ослабления, ремиссии; как улучшения, так и ухудшения самочувствия.

Никакому человеку не дано делать того, чего он только ни пожелает — по крайней мере, в полном объёме. Уже в первые годы жизни нам приходится усвоить, что если слишком активно интересоваться миром, находящимся за пределами наших кроваток, можно в совершенно буквальном смысле расшибить себе голову, и в некоторых случаях даже погибнуть.

Далее, в течение длительного периода, неприятные открытия льются как из рога изобилия — и в конце концов мы вынуждены признать, что, по тем или иным причинам, никто из нас не может позволить себе делать то, чего больше всего и желает.

В этот и последующий, уже школьный и студенческий, период нам внушают мысль о том, что якобы, если мы будем делать то, что от нас настоятельно требуется, постепенно мы как бы заработаем, купим, заслужим, завоюем себе право делать то, что нам хочется, хотя бы иногда. Некоторое время мы верим в это. Потом следует новый удар!

Однажды, как бы случайно, всплывают однозначные факты, указывающие на то, что практически все из тех, кто учил нас правилам поведения в «реальном» мире, довольно редко соблюдают их сами. Иногда «они» начинают оправдываться; иногда их оправдания вполне убедительны; иногда мы просто прощаем их, поняв (по аналогии с самими собой), что «они» ведут себя так тоже, в общем-то, не по своей воле, а, как правило, под воздействием так называемых «обстоятельств непреодолимой силы»…

Поняв и усвоив это и, в общем-то, вполне искренне «их» простив, мы тем не менее параллельно делаем для себя и ещё кое-какие выводы и начинаем видеть эти самые «обстоятельства непреодолимой силы» практически при каждом удобном для себя случае.

Потом у нас рождаются дети, и мы, желая им лучшей участи, чем та, что выпала нам, начинаем учить их тому же, чему учили нас наши родители и чему ВСЕ РОДИТЕЛИ УЧАТ СВОИХ ДЕТЕЙ — то есть всё повторяется сначала. Дети вырастают, обнаруживают некий подлог, и вот уже «обстоятельства непреодолимой силы» становятся ИХ оружием. Традиция передана!.. (Достигнув пика в знаке Весов, Зодиак начинает спускаться к той точке в знаке Овна, откуда он из разу в раз начинает один и тот же Круг, полный удивительных приключений, набор которых, в сущности, всегда при этом один и тот же…:))

Однако всё это касается такой модели мира, в которой существует пространственно-временной континуум и субъектно-объектная дихотомия; то есть такого мира, в котором, как принято считать, все мы живём; мира, существование в коем какого-либо Сознания, кроме нашего собственного, всё-таки не доказано и вряд ли вообще доказуемо, о чём мы вполне пространно говорили в первом параграфе.

Если же Истинный Мир устроен иначе, то получается, что все наши несчастья весьма условны, и даже наша физическая боль — до некоторой степени есть нечто, нами же и надуманное, как и всё прочее, включая собственных предков, да и всю мировую историю. Может ли так быть, сразу возникает вопрос…

А вслед за ним сразу же возникает вопрос, а почему, собственно, этого быть не может?..

И вот уже тогда, когда мы ищем ответ на него, на вопрос второй, становится довольно отчётливо ясно, что, в общем-то, «этого не может быть» только потому, что… «это не укладывается у нас в голове», а в ней, в свою очередь, оно плохо укладывается лишь потому, что непривычной выглядит уже сама постановка вопроса.

Но… достаточно ли это веская причина, чтобы утверждать, что этого не может быть?:) Для меня лично… нет.