ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ИОАНН ХРИСТОС

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ИОАНН ХРИСТОС

При исследовании роли Леонардо да Винчи в изготовлении Туринской Плащаницы мы были поражены, как часто встречается Иоанн Креститель в этой истории. Большим поклонником святого был не только сам художник: многие места, связанные с жизнью мастера, может быть, и случайно, были посвящены Крестителю. Среди них выделяется любимый город Леонардо Флоренция, в сердце которой стоит изумительная крещальня. В 1995 году при съемках фильма о Плащанице мы посетили ее со съемочной группой, перед которой — под магическим воздействием слов Би-би-си, — открывались все двери, что позволило нам побыть в ней некоторое время, прежде чем ее открыли для публики. Баптистерий представляет собой странное восьмиугольное здание времен Первого крестового похода и, по всей вероятности, обязан своей необычной формой тамплиерам, которые (помимо характерных для них круглых церквей) любили использовать эту форму, заложенную, как они думали, в основу Храма Соломона в Иерусалиме. Мы специально хотели осмотреть его, поскольку единственная сохранившаяся скульптура Леонардо (совместная работа с Джиованни Франческо Рустичи) украшает одну из стен. Это, разумеется, статуя Иоанна Крестителя. Как и во всех произведениях Леонардо с изображением Иоанна, у него поднят вверх указательный палец правой руки.

Как вы видели, европейская ересь частично сконцентрирована вокруг Иоанна Крестителя, хотя действительные причины этого намеренно оставляют неясными: даже когда несколько лет назад мы начали свое исследование, сразу стало понятно, что все, связанное с ним, составляет внутреннюю тайну таких организаций, как Орден Тамплиеров и общество франкмасонов. Но почему до сих пор считается целесообразным столь тщательно хранить эту тайну?

* * *

Традиционная христианская точка зрения на Иоанна Крестителя достаточно проста. Христиане считают, что крещение Иисуса является первым шагом в его миссии — в частности, два канонических Евангелия начинаются с рассказа об Иоанне, проповедующем на берегу реки Иордан. Авторы дают образ страстного аскетического подвижника, который пришел после отшельничества в пустыне, чтобы призвать народ Израиля покаяться в грехах и креститься. С самого начала в Иоанне чувствуется что-то бескомпромиссное и холодное, делающее его неудобным для современного читателя: действительно, в Евангелиях нет ничего оправдывающего ту крайнюю степень поклонения, которую проявляли поколения еретиков — без сомнения, ничего привлекательного в глазах столь интеллектуальных людей, как Леонардо да Винчи.

Практически в Евангелиях о Крестителе говорится очень мало. Поясняется, в частности, что крещение, которое он проводил, было внешним проявлением раскаяния, что многие откликнулись на его призыв и выполнили ритуал погружения в Иордан — включая Иисуса. По Матфею, Марку, Луке и Иоанну, Креститель провозгласил, что он всего лишь предтеча Мессии, ожидаемого согласно пророчеству, и признал в Иисусе пророка. Выполнив свою роль, он уходит из картины, хотя известно, что он некоторое время продолжал крестить людей.

В Евангелии от Луки указывается, что Иисус и Иоанн родственники,[161] и с рассказом о зачатии и рождении Иисуса переплетается история Иоанна, которая аналогична истории Иисуса, но явно не столь волшебная. Родители Иоанна, священник Захария и Елисавета, были бездетными, и после многих лет Архангел Гавриил возвестил, что им суждено зачать сына, и Елисавета уже в преклонном возрасте готовилась стать матерью. Именно к ней пришла Дева Мария, узнав, что беременна Иисусом. В это время Елисавета была на шестом месяце, и в присутствии Марии ее нерожденный ребенок взыграл «во чреве ее»: так она поняла, что ребенок Марии будет Мессией. Елисавета сказала Марии, что она благословенна, чем вдохновила ее на речь-«песнь», которая теперь известна как Магнификат (церковное песнопение на текст из Евангелия). Мы читаем в Евангелиях, что вскоре после того, как Иоанн крестил Иисуса, его арестовали по приказу Ирода Антипы и бросили в темницу.

В качестве причины указывается, что Иоанн публично осудил недавно состоявшийся брак Ирода с Иродиадой, бывшей женой его брата Филипа, — этот брак, поскольку она ранее развелась с Филипом, был непозволительным по еврейскому закону. После пребывания в темнице в течение неуказанного периода времени Иоанн был казнен. По знакомой всем истории, Саломея, дочь Иродиады от первого брака, станцевала для отчима на празднике в честь его дня рождения. Он был настолько очарован ее танцем, что обещал исполнить все, что она пожелает вплоть до «полцарства». По наущению Иродиады она попросила голову Иоанна Крестителя на блюде. Будучи не вправе отказываться от своего слова, Ирод с неохотой соглашается — хотя стал относиться к Крестителю с восхищением — и велит обезглавить Иоанна. Его ученикам было позволено взять тело для погребения, хотя отдали им голову или нет, не ясно.[162]

В этой истории есть все: царь-тиран, злобная мачеха, цветущая девушка и ужасная смерть знаменитого святого человека — отличный сюжет для поколений художников, поэтов, музыкантов и драматургов. Он обладает вечной привлекательностью, что, может быть, покажется удивительным для эпизода, которому отведено в Евангелиях всего несколько строф. В начале XX века было два переложения этого сюжета, которые вызвали скандалы: в опере Ричарда Штрауса «Саломея» дан портрет неразборчивой девушки, пытающейся соблазнить Иоанна в темнице, которая, будучи отвергнута, требует из чувства мести его голову, а затем триумфально целует безжизненные губы. Пьеса Оскара Уайльда под тем же названием была сыграна на сцене всего один раз: из-за ужаса, который был вызван ее предварительной рекламой, сконцентрированной в основном на том факте, что автор сам играл главную роль. Однако остался знаменитый плакат Обри Бердслея с графическим изображением того, как истолковал евангельскую историю Оскар Уайльд — снова через страсть Саломеи к некрофилии.

Этот коктейль воображаемой эротики мало связан с сухим библейским рассказом Нового Завета, главной целью которого было прямое определение статуса Иоанна как предтечи Иисуса, а также во исполнение предреченной роли перевоплощенного Илии, который пророчествовал о приходе Мессии.

Однако есть и другой доступный источник информации об Иоанне: «Иудейские древности» Иосифа Флавия. В отличие от упоминания об Иисусе, достоверность информации об Иоанне не оспаривается, поскольку естественно укладывается в его текст, представляющий собой беспристрастный рассказ, в котором нет восхваления Иоанна. Этот рассказ значительно отличается от евангельского.[163]

Иосиф пишет о крещениях и проповеднической деятельности Иоанна, а также о его огромной популярности и влиянии на народ. Это встревожило Ирода Антипу, который арестовал его и казнил в качестве «упреждающего удара». Иосиф не сообщает подробностей его ареста и о том, как его казнили, и ничего не говорит о предполагаемом осуждении Иоанном брака Ирода. По его данным, Иоанн пользовался огромной народной поддержкой, и он добавляет, что вскоре после казни Ирод потерпел крупное поражение в битве, что было воспринято людьми как возмездие за его преступление в отношении Крестителя.

Какие выводы можно сделать из рассказанного об Иоанне в Евангелиях и у Иосифа Флавия? Прежде всего, история крещения Иисуса должна быть достоверной, поскольку включение ее в текст свидетельствует о том, что она была слишком известной, чтобы ею можно было пренебречь, — мы уже отмечали общую тенденцию Евангелий к маргинализации образа Иоанна, где только это возможно.

Иоанн проповедовал в Перее к востоку от Иордана на территории, подвластной Ироду Антипе вместе с Галилеей. Описание, данное у Матфея, противоречиво.[164] Евангелие от Иоанна более точное и указывает названия двух небольших городов, где Иоанн проводил крещение: «Вифавар при Иордане» (1:28) — деревня около главного торгового пути — и Енон на севере долины Иордана (3:23). Эти два местечка находятся на значительном удалении друг от друга, видимо, Иоанн странствовал, когда проповедовал.

Впечатление аскета-отшельника, которое складывается при чтении Евангелий в английском переводе, может, на самом деле, быть неправильным. Использованное в греческом оригинале слово eremos, переведенное как «пустыня», может означать любое место уединения. То же самое слово используется для обозначения места, в котором Иисус накормил пять тысяч человек.[165]

Карл Краелинг в своем исследовании Иоанна, которое считается солидной академической работой, указывает, что диета из «акрид и меда», которой, как говорили, придерживался Иоанн, вовсе не свидетельствует об аскетизме.[166]

Есть также вероятность, что проповедь Иоанна предназначалась не только евреям. По Иосифу Флавию, хотя он сначала призывал «евреев» к благочестию и добродетельной жизни, далее говорится, что «другие собирались вместе (то есть вокруг него), поскольку тоже были до крайности заворожены его словами».[167] Некоторые ученые считают, что «другие» относятся не к евреям, и по словам английского библиоведа Роберта Л. Вебба:

«…в содержании нет ничего, что могло бы указывать на то, что это были евреи. Место проповедничества позволяет предположить, что он мог вступать в контакт с неевреями, которые путешествовали по торговым путям, идущим с Востока, а также с неевреями, проживающими в регионе Трансиордания».[168]

Другое заблуждение относится к возрасту Иоанна: обычно считается, что он был ровесником Иисуса. Однако указанный во всех четырех Евангелиях факт, что Иоанн проповедовал уже несколько лет перед тем, как он крестил Иисуса, показывает, что он был старше Иисуса, и, возможно, намного.[169] (История рождения Иоанна в Евангелии от Луки, как мы увидим далее, в высшей степени противоречива и вряд ли соответствует реальности.)

Как и у Иисуса, послание Иоанна было прямо направлено против культа Иерусалимского Храма, а не просто против разложившихся служителей, но против всего, что можно назвать основами. Его призыв креститься разгневал храмовые власти не просто из-за того, что он заявлял о духовном превосходстве своего обряда, но и потому что он был свободен.

Кроме того, есть некоторые аномалии в описании его смерти, особенно в сравнении с Иосифом Флавием. Мотивы, приписываемые Ироду, — страх перед политическим влиянием (Иосиф) и гнев из-за критики в адрес его поведения (Евангелия) — в целом не являются взаимоисключающими. Брак Ирода Антипы имел и политические последствия, но не из-за того, на ком он женился. Главным было то, с кем он развелся, чтобы жениться. Его первая жена была царевной из арабского царства Набатия, и оскорбление, нанесенное царской семье, вылилось в войну между двумя царствами. Набатия граничила с территорией Ирода Переей, где вел свою проповедь Иоанн. Следовательно, публичное осуждение брака делало Иоанна пособником вражеского царя Аретаса, причем существовала опасность, что население приграничной территории согласится с проповедником: люди могли принять сторону Аретаса против Антипы.[170]

Может быть, вам этот вопрос покажется слишком казуистическим, но кажется загадочным, почему авторы Евангелий сочли необходимым «смягчить» подлинные мотивы Ирода, вынудившие его казнить Иоанна. Если мы признаем, что мотив связан с пропагандой, признаем, что авторы Евангелий намеренно затемнили обстоятельства случившегося, то возникает законный вопрос: почему авторы Евангелий озаботились этим?

Понятно, что авторы Евангелий хотели исключить любое упоминание о том, что Иоанн имел огромную популярность, — это соответствует общей тенденции, направленной против него, но если бы они собирались сфабриковать что-то, то следовало бы ожидать истории, возвеличивающей Иисуса. Например, они могли бы заявить, что Иоанна арестовали за то, что он провозгласил Иисуса Мессией.

Авторы Евангелий допустили и прямую ошибку. Утверждается, что Иоанн критиковал Ирода Антипу за то, что он женился на бывшей жене своего брата Филипа. Хотя обстоятельства его брака изложены исторически достоверно, этим братом был другой Ирод, не Филип. Отцом Саломеи был именно этот, другой Ирод.[171]

Несмотря на то что образ Иоанна — как и Магдалины — был намеренно маргинализирован авторами Евангелий, в них можно найти признаки его влияния на современников Иисуса. В одном из эпизодов, следствия которого большинством христиан не осознаются, ученики Иисуса говорят ему: «Господи, научи нас молиться, как и Иоанн научил учеников своих».[172] Эту просьбу можно понимать двояко: или «научи нас молиться, как Иоанн учил своих учеников», или «научи нас тем молитвам, которым учил Иоанн…». Затем мы читаем то, что стало известным как Молитва Господа («Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…»).

Еще в XIX веке знаменитый египтолог сэр Уоллес Бадж[173] отметил происхождение начальных строчек «Молитвы Господней»: древняя египетская молитва Осирису-Амону начинается со слов: «Амон, Амон, сущий на небесах…». Естественно, эта молитва на много веков старше и Иоанна, и Иисуса, и «Господь», к которому обращаются в этой молитве, это ни Яхве, ни его предполагаемый сын Иисус.

Считается, что Иоанн преисполнился благоговения при виде Иисуса перед тем, как он крестил его. Нам внушают, что вся его миссия, может быть, даже вся жизнь была посвящена только этому событию. На самом деле, есть четкие свидетельства того, что Иоанн и Иисус, хотя и тесно связанные в начале проповеди Иисуса, были ожесточенными соперниками. Этот факт не избежал внимания самых уважаемых комментаторов Библии. Геза Вермес пишет:

«Несомненно, цель авторов Евангелий — создать впечатление дружбы и взаимного уважения, но их попытки не выдерживают проверки тщательным анализом фрагментарных свидетельств, который позволяет предположить, что, по меньшей мере, на уровне учеников, превалировало соперничество».[174]

Вермес также характеризует подчеркиваемое Матфеем и Лукой старшинство Иисуса, как текст «вымученный». Конечно, ни один объективный читатель не может ни заподозрить неладного в неоднократном, слащавом подчеркивании превосходства того, кто «пришел после». В этом усматривается чистый подхалимаж перед Иисусом.

Но вот слова Хью Шонфилда:

«Мы установили из христианских источников, что существовала крупная еврейская секта, соперничающая с последователями Иисуса, где истинным Мессией считался Иоанн Креститель…».[175]

Шонфилд тоже отмечает «ожесточенное соперничество между последователями этих направлений», но добавляет, что в силу широкой известности влияния Иоанна на Иисуса: «Они не могли прямо порочить Крестителя и были вынуждены ограничиваться усиленным подчеркиванием его второго места».[176]

(Без понимания этого соперничества невозможно осознать истинной роли ни Иоанна, ни Иисуса. Помимо того что оно имеет далеко идущие последствия в христианской теологии, нежелание признать враждебные отношения между Иоанном и Иисусом ведет к тому, что даже самые радикальные новые теории оказываются несостоятельными. Например, как уже говорилось, Ахмед Осман всерьез утверждает, что Иисус был выдуман последователями Иоанна Крестителя, чтоб оправдать его пророчество о том, кто грядет. Аналогичным образом в книге «Ключ Хирама»[177] Найта и Ломаса говорится, что Иоанн и Иисус оба были одновременными Мессиями, работающими в паре. Эта теория требует, чтобы два проповедника были близкими коллегами — трудно уйти от истины еще дальше.)

Наиболее логичным будет утверждение, что Иисус начал свою деятельность в качестве одного из учеников Иоанна и позднее откололся, создав собственную группу. (Весьма вероятно, что его крестил Иоанн, но как помощника, а не как Сына Бога!). Евангелия ясно говорят, что первых учеников Иисус набрал из числа бесчисленных поклонников Иоанна.

Известный английский ученый библеист К. X. Додд перевел фразу из Евангелия от Иоанна «Тот, кто грядет после меня» фо opiso той erchomenos [уточнить фразу! — Прим. lenok555]) как «Тот, кто следует за мной». В древности такое толкование означало то же самое, что и в английском языке — «ученик». Но сам Додд думает, что это не так.[178]

Последние критические выступления в отношении Библии основаны на понятии, что Иоанн никогда не делал своего знаменитого заявления о превосходстве Иисуса, даже не намекал на то, что он Мессия. Такой подход подтверждается несколькими фактами.

Евангелия (довольно простодушно) сообщают, что Иоанн, будучи в темнице, поставил под вопрос мессианство Иисуса. Следовательно, он сомневался, был ли он прав в своей начальной оценке Иисуса. В равной степени этот эпизод можно истолковать по-другому, если авторы приспособили реальный случай для своих собственных целей. Может быть, Иоанн просто и без обиняков отрицал мессианство Иисуса или даже разоблачал его?

С точки зрения христианского мировоззрения последствия этого эпизода есть — или должны быть — весьма тревожные. С одной стороны, христиане признают, что Иоанн по божественному наущению признал Иисуса Мессией, но вопрос Иоанна, заданный в темнице, показывает, что он был, самое меньшее, в сомнении. Дала ему время подумать тюрьма или божественное вдохновение оставило его?

Как мы увидим далее, позднейшие последователи Иоанна, с которыми встретился Павел во время проповеднической деятельности в Эфесе и Коринфе, ничего не знали о том, что Иоанн якобы провозгласил о великом человеке, который явится после него.

Есть прямое наиболее доказательное свидетельство того, что Иоанн никогда не провозглашал Иисуса грядущим Мессией: собственные ученики Иисуса никогда не воспринимали его как Мессию, по меньшей мере, в начале его проповеди. Он был их лидером и их учителем, но нет никакого намека на то, что они последовали за ним, потому что поверили в него, как в давно ожидаемого евреями Мессию. По-видимому, сознание того, что Иисус Мессия, постепенно снисходило на учеников по мере того, как развивалась его проповедническая деятельность. Иисус начал проповедь после того, как его окрестил Иоанн: так почему, если Иоанн провозгласил его Мессией, никто другой не знал об этом в то время? (А Евангелия ясно показывают, что люди пошли за ним не потому, что он Мессия, но по некоторым другим причинам.)

Есть еще одно заставляющее задуматься обстоятельство. Когда движение Иисуса получило первый общественный резонанс, Ирод Антипа испугался и подумал, что Иисус есть Иоанн воскресший (от Марка 6:14).

Царь Ирод, услышав об Иисусе [ибо имя его стало гласно], говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им.

Эти слова всегда были источником замешательства. Что хотел сказать Ирод — что Иисус есть каким-то образом перевоплотившийся Иоанн? Но вряд ли они могли быть произнесены в тот момент, когда Иоанн и Иисус оба были живы. Перед дальнейшим, более тщательным анализом этих слов позвольте отметить несколько важных выводов, которые следуют из слов Ирода.

Первое: несомненно, что он не знал о том, что Иоанн пророчествовал о «более великом, чем он», что придет после него — в таком случае Ирод понял бы очевидное, что Иисус именно этот человек. Если приход Мессии был бы заметным элементом его учения — как утверждается в Евангелиях, — то Ирод знал бы об этом.

Второе: Ирод говорит, что «Иоанн… воскрес… и, следовательно, чудеса делаются им (Иисусом)…». Таким образом, Иоанн явно имел репутацию чудотворца. Однако это прямо отрицается Евангелиями — в частности, в Евангелии от Иоанна (10:41) это подчеркивается особо («Иоанн не сотворил никакого чуда»). Превратил ли Иоанн Креститель воду в вино, накормил тысячи горсткой еды, исцелял больных? Может быть, и да. Но одно совершенно ясно: Новый Завет, представляющий собой документ, пропагандирующий движение Иисуса, не тот источник, из которого можно было бы узнать об этом.

Единственное возможное объяснение загадочных слов Ирода о том, что Иоанн каким-то образом перевоплотился в Иисуса, кажется, на первый взгляд совершенно невероятным — как в буквальном смысле, так и метафорически. Но помните, что мы имеем дело с культурой и временем, настолько отличными от наших, что во многом это совершенно иной мир. Как указал в 1940 году Карл Краелинг, слова Ирода имеют смысл только в том случае, если понимать их как отражение оккультных идей, которые были в ходу в греко-римском мире во времена Иисуса.[179] Это предположение было подхвачено и расширено Мортоном Смитом в книге «Иисус волшебник» в 1978 году.[180] Как уже было упомянуто, Смит пришел к выводу, что разгадка популярности Иисуса заключается в том, что он демонстрировал египетскую магию.

В те времена верили, что для осуществления магических действий колдун должен подчинить себе демона или дух. Об этом сказано и в эпизоде Евангелия, когда Иисус говорит об обвинении Иоанна в том, что он «имеет демона». Это вовсе не означает, как некоторым может показаться, что им овладел некий злой дух, но подразумевается прямо противоположное: Иоанн имел власть над демоном.

Предположение Краелинга в этом контексте заключается в том, что слова Ирода следует понимать как связанные с этими представлениями, поскольку обрести власть можно было не только над демонами, но и над душой человека, особенно умершего насильственной смертью. Дух или душа, порабощенная таким способом, согласно верованиям того времени, могла выполнять приказания овладевшего ей. (Позднее обвинение в этом было выдвинуто против Симона Волхва, который, по общему мнению, завладел душой убитого мальчика.)

Краелинг пишет:

«Хулители Иоанна воспользовались его смертью, чтобы распустить слух о его бестелесном духе, который якобы служит Иисусу, являясь инструментом в деяниях черной магии, что само по себе является признанием немалой власти Иоанна».[181]

Согласившись с этим предположением, Мортон Смит следующим образом толкует слова Ирода:

«Иоанн Креститель восстал из мертвых [с помощью некромагии Иисус теперь владеет им]. Следовательно, [поскольку Иисус-Иоанн управляет им], [потусторонние] силы могут реализовать [чудеса] через него [то есть по его приказу]».[182]

В подтверждение своего толкования Смит цитирует текст сакрального папируса, хранящегося теперь в Париже. В нем обращаются — что, возможно, весьма знаменательно — к богу солнца Гелиосу:

Дай мне власть над духом убитого мужчины, частью тела которого я владею….[183]

Особо интересными в этом контексте выглядят дары, которые должны снизойти в результате этого магического деяния на мага: способность исцелять и знать, будет больной жить или умрет, обещание, что «тебе будут поклоняться как богу…».[184]

Еще один эпизод служит подтверждением того факта, что популярность Иоанна была значительно большей, чем у Иисуса. Событие произошло в конце деятельности Иисуса, когда он проповедовал перед толпами народа в Иерусалимском Храме.[185] «Первосвященники, книжники и старейшины» решили поймать его на слове, задавая вопросы, от сути которых Иисус уклонялся с искусством прожженного политикана. Они спросили его: «какой властью Ты это делаешь? И кто Тебе дал власть делать это». Иисус ответил встречным вопросом: «Крещение Иоанново с небес было или от человека?»

Его оппоненты задумались.

Они рассуждали между собой: если скажем: с небес, то Он скажет: почему же вы не поверили ему?

А сказать: от человеков — боялись народа, потому что все полагали, что Иоанн точно был пророк (Марк, 11:27–32).

Оказавшись в столь затруднительном положении, они не стали отвечать.

Примечательно, что в этом споре Иисус воспользовался страхом первосвященников перед народом в связи с популярностью Иоанна, а не своей. Как уже было сказано, Иосиф Флавий подчеркивал влияние Иоанна и ту поддержку, которую ему оказывал народ: бесспорно, Креститель не был обычным, рядовым проповедником, но лидером, обладающим сильной харизмой, который в силу каких-то причин имел огромное количество последователей. По Флавию, и евреи и неевреи «с обожанием слушали его проповеди».

Любопытный случай, изложенный в апокрифическом Евангелии от Иакова или Прото-Евангелии, показывает, что Иоанн был крупной фигурой сам по себе.[186] Следует признать, что это Евангелие было составлено довольно поздно и содержит много эпизодов из детства Иисуса, которые никто всерьез не воспринимает, но тем не менее в него включен материал из нескольких источников. Следовательно, там можно найти по меньшей мере намеки на хорошо известные традиции. Трудно представить, как человек, хорошо знакомый с каноническими Евангелиями, мог бы выдумать такое.

В рассказе о младенчестве Иисуса и Иоанна — после известной истории о рождении Иисуса и пришествии волхвов — Ирод отдает приказ об Избиении младенцев. До этого момента все согласуется с Новым Заветом. Однако вскоре повествование делает неожиданный поворот.

При известии о массовом умерщвлении младенцев первая реакция Марии — завернуть ребенка в пеленки и положить его в ясли, — вероятно, для того, чтобы спрятать от воинов. Но складывается впечатление, что предметом их поисков был Иоанн. Мы читаем, что Ирод посылает своих людей допросить отца Иоанна Захарию, и они докладывают: он не знает, где находятся его жена и ребенок.

Ирод разгневался и сказал: его сын будет царем Израиля.

По этой версии, бежит в другую страну именно Елисавета с Иоанном. Таким образом, здесь содержится намек на второе, возможно, соперничающее «Святое Семейство».

Как мы видели, Иоанн имел множество последователей, которые, как и в случае Иисуса, состояли из учеников, которые повсюду следовали за ним, и народа, приходившего послушать его слова. А так же, снова как в случае Иисуса, его ученики начали составлять описания его жизни, которые, по сути своей, были Святым Писанием Иоанна.

Ученые признают, что такого рода массив «литературы Иоанна» существовал — когда-то, но до нас не дошел. Возможно, он был уничтожен, или его тайно хранят «еретики». Видимо, там содержалась информация, не согласующаяся с рассказом Нового Завета об Иоанне и Иисусе, — в ином случае в какой-либо форме что-то могло и сохраниться.

Сказанное у Луки о «совместных» концепциях Иисуса и Иоанна выглядит очень интересным. Анализируя эту историю, ученые пришли к выводу, что она представляет собой на самом деле комбинацию из двух историй, в одной из которых говорится о концепции Иоанна, а в другой — о концепции Иисуса, которые (по Крелингу) «связаны вместе материалом, не связанным ни с той, ни с другой».[187]

Другими словами, Лука (или источник, которым он пользовался) взял две разные истории и попытался соединить их с помощью литературного приема в виде встречи двух женщин, ожидающих детей, Елисаветы и Марии. Из этого следует логический вывод, что оригинал истории младенчества Иоанна существовал отдельно от Евангелия и, по всей вероятности, раньше истории Рождества Иисуса. Это имеет два важных следствия. Первое: истории об Иоанне уже существовали. Второе: версия Рождества от Луки создана специально, чтобы затмить то, чтобы было известно об Иоанне. В конечном итоге «чудо» рождения Иоанна заключалось только в том, что он появился у престарелых родителей, в то время как, по Луке, Иисус был рожден девственницей. Единственный мотив, который мог быть у Луки для такого повествования, заключается в том, что движение Иоанна в то время все еще существовало и конкурировало с движением Иисуса.

В пользу этого предположения говорит и установленный учеными факт, остающийся неизвестным для большинства христиан. Столь любимая христианами «песнь» Марии «Магнификат»[188] была на самом деле «песней» Елисаветы и относилась к ее ребенку. Слова связывают эту женщину с Анной — матерью пророка Самуила из Ветхого Завета, которая в свои преклонные годы была бездетной, что в большей степени отвечает ситуации Елисаветы. Действительно, в некоторых ранних рукописях Нового Завета прямо сказано, что это «песнь» Елисаветы. Отец Церкви Ириней Лионский (120–200 гг.) тоже пишет, что именно Елисавета, а не Мария произнесла эти слова.[189] Есть и аналогичный случай. Во время церемонии обрезания Иоанна его отец Захария провозглашает «пророчество» или гимн, который известен под названием Бенедиктус, в честь его новорожденного сына.[190] Очевидно, что этот гимн был ранее частью истории Рождества Иоанна. И Магнификат «Величание», и Бенедиктус, видимо, были когда-то отдельными гимнами Иоанну, включенными в «Иоанново Евангелие», которые были затем заимствованы и, быть может, сфальсифицированы апостолом Лукой, чтобы сделать гимны приемлемыми для последователей Иисуса. Это свидетельствует о том, что народ не только составил жизнеописание Иоанна, но и восхвалял его в песнопениях. Не дало ли авторам канонических Евангелий учение Иоанна материалы, на которых они составили свой рассказ об Иисусе? Шонфилд пишет в своем труде «Одиссея ессеев»: «Контакт с последователями Иоанна Крестителя… познакомил христиан с историей Рождества Иоанна, в которой он фигурирует как младенец Мессия ветхозаветного толка, рожденный в Вифлееме».[191] Кроме этого, в одном из ранних церковных тестов, известном под названием «Признания Клементина», говорится, что некоторые из последователей Иоанна верили, что он Мессия.[192] Тот факт, что существовала такая вещь, как «литература Иоанна», является решением многих проблем, связанных с Четвертым Евангелием, которое приписывают ученику Иоанну. Как мы видели, в этом Евангелии есть немало противоречивого. Хотя оно считается единственным, основанным на показаниях прямого свидетеля, это заявление подкрепляется некоторыми подробностями текста, есть в этом Евангелии явно гностические элементы, которые не согласуются ни с другими Евангелиями, ни с беспристрастным тоном остальной части книги.[193] Особенно заметным является «пролог», где говорится о Боге и Слове. Евангелие от Иоанна наиболее отчетливо настроено против Иоанна Крестителя из всех четырех, но вместе с тем единственное, где прямо утверждается, что Иисус набрал своих первых учеников среди последователей Иоанна Крестителя, включая самого автора этого Евангелия и предполагаемого прямого свидетеля, «возлюбленного» ученика.[194]

Однако эти противоречия не дискредитируют Евангелие. Ясно, что автор пользовался текстами нескольких источников, которые он сплел вместе и истолковал в соответствии со своими представлениями об Иисусе, подправляя материал в тех местах, где считал это необходимым. Кто бы ни был этот автор, Евангелие, видимо, содержит свидетельство «возлюбленного» ученика, полученное из первых рук. Но многие из наиболее влиятельных ученых, специализирующихся на Новом Завете, думают, что автор использовал также некоторые тексты, написанные последователями Крестителя. Автор, согласно утверждению авторитета в вопросах исследований Ближнего Востока Эдвина Ямаучи, «Четвертый Евангелист… демифологизирован и охристианен».[195]

Материалами Крестителя являются в основном пролог и некоторые эпизоды, которые называют «откровениями» Иисуса перед учениками. Великий немецкий ученый библиовед Рудольф Барлтманн утверждает, что это были,

«…как верят, оригинальные документы последователей Иоанна Крестителя, в которых восхвалялся Иоанн, где ему была отведена роль Искупителя, посланца Мира Света. Следовательно, значительная часть Евангелия от Иоанна была не христианского происхождения, но появилась в результате переработки учения Крестителя».[196]

Заметьте, что эти элементы в Евангелии от Иоанна являются наиболее гностическими, и, следовательно, наиболее проблемными для историков. Часто считается, что эти элементы столь явно не согласуются с теологией остальных Евангелий и Нового Завета в целом потому, что эта книга была написана много позже других. Однако признание того, что они взяты из источника, не связанного с последователями Иисуса, меняет картину. Некоторые комментаторы связали Четвертое Евангелие с «дохристианской гностической литературой», которая была адаптирована автором. Видимо, этим источником был Иоанн Креститель и его последователи, которые, вероятно, сами были гностиками.

(Эти находки могут положить конец спорам о времени создания Евангелия от Иоанна. Как сказано, в связи с присутствием гностических и нееврейских материалов в этом Евангелии обычно считалось, что оно было написано поеле синоптических Евангелий. Однако, если Иисус не был евреем и поскольку большое количество материалов заимствовано у последователей Иоанна Крестителя — который, как мы увидим, был гностиком, — то вполне возможно, что Евангелие было написано в то же время, а может быть, и раньше других.)

Иоанн не только имел много преданных последователей при жизни, но их число продолжало расти и после его смерти, что является любопытной аналогией с тем же процессом — распространением христианства. Есть доказательства, что движение Иоанна стало самостоятельной Церковью, причем ее распространение не было ограничено Палестиной. В своей книге 1992 года «Иисус» Уилсон пишет:

«Если бы религия Иоанна Крестителя (а мы знаем, что такая была) стала бы доминирующим культом Средиземноморья вместо религии Иисуса, то, вероятно, мы знали бы больше об этой очень интересной и привлекательной фигуре. Его культ существовал по меньшей мере до пятидесятого года, как простодушно проговорился автор Деяний… В Эфесе думали, что «Путь» (под таким названием была известна эта религия) означает следование «Крещению Иоанна»… Будь Павел более слабой личностью… если бы он никогда не написал своих посланий, вполне могло случиться так, что «Крещение Иоанна» стало бы религией, завладевшей умами и сердцами древнего мира вместо Крещения Христа… Культ мог бы развиться до такой же степени, что иоанниты сегодняшнего дня или баптисты поверили бы, что… Иоанн был Божественным…

Однако этому не суждено было случиться в истории».[197]

Даже в Новом Завете говорится о существовании Церкви Иоанна за пределами Израиля. Бамбер Гаскон пишет:

«Группа людей, которую Павел встретил в Эфесе, заинтересовалась одной такой потенциальной религией, получившей развитие, — той, которую Павел быстро пресек в зародыше».[198]

Общиной, разумеется, была Церковь Иоанна. Самим фактом существования ее в качестве отдельного образования после смерти Иисуса опровергается утверждение, что Иоанн провозгласил «о том, более великом, что грядет после него», а если и провозгласил, то это никак не мог быть Иисус.

Видимо, при встрече иоаннитов с Павлом они не имели представления о таком пророчестве. Их культ не был ни малым, ни незначительным. О его приверженцах говорили как о «международном движении»,[199] и они распространились от Малой Азии до Александрии. В Деяниях говорится, что религию Иоанна принес в Эфес житель Александрии Аполлос — подозрительно, что это является единственным упоминанием города, Александрии во всем Новом Завете.

Таким образом, с именем Иоанна Крестителя связано мощное движение, которое пережило его и стало настоящей Церковью. Однако считается — как сказано в комментарии А. Н. Уилсона, приведенном выше, — что она была поглощена христианской Церковью в начале ее существования. Нет сомнения, что с некоторыми общинами так и случилось, например, с той, что встретил Павел. Но есть доказательства тому, что Церковь Иоанна на самом деле выжила.

Во всех доказательствах подчеркивается роль персонажа, кажущегося абсолютно инородным в этой истории, человека, который был неоднократно проклят в христианской истории как «отец всех ересей» и черный маг наихудшего толка. Он даже дал свое имя отдельному греху — попытке купить Дух Святой за плату (сан священника): симония. Мы говорим, разумеется, о Симоне Волхве.

В отличие от других главных персонажей, которых мы обсуждаем — Марии Магдалины и Иоанна Крестителя, — Симон Волхв не был маргинализирован в первых христианских хрониках, но изображался как фигура крупная. Однако вместе с тем он прямо заклеймен как зло, как человек, пытавшийся подделаться под Иисуса, как человек, в какой-то момент проникший в зарождавшуюся Церковь, чтобы узнать ее тайны, пока, разумеется, не был разоблачен апостолами.

Иногда называемый «Первым Еретиком» Симон Волхв обречен: он не имеет надежды на искупление грехов. Но ключ к разгадке, почему он попал в такую ситуацию, заключается в том факте, что Отцы ранней Церкви считали определение «гностик» синонимом слова «еретик», а Симон был гностиком (хотя и не основателем гностицизма, как они полагали).

В Новом Завете о Симоне имеется только краткое упоминание в Деяниях Апостолов (8:9-24). Он был, что знаменательно, самаритянином, который, как говорится в Деяниях, использовал колдовство, чтобы «совратить» народ Самарии. Проповедь Апостола Филиппа в Самарии произвела на него такое впечатление, что Симон крестился. Однако, как оказалось, то был просто ловкий ход, чтобы узнать, как завладеть силой Святого Духа для себя лично. Он предложил деньги, чтобы купить Святой Дух у Петра и Иоанна, но получил должный отпор. Поэтому Симон, боясь за свою душу, раскаялся и просил их молиться за него.

Но Отцы ранней Церкви знали об этой личности гораздо больше, их рассказ противоречит простенькому морализаторскому повествованию в книге Деяний.[200] Он был уроженцем деревни Гита и прославился как волшебник (отсюда и его прозвище Волхв). Во время правления Клавдия (41–54 гг., то есть приблизительно через десять лет после Распятия) он поехал в Рим, где его чествовали как бога и даже поставили в его честь статую. Самаритяне тоже признали его богом.

Симон Волхв путешествовал с женщиной по имени Елена, бывшей блудницей из финикийского города Тир. Он называл ее Первая Мысль (Ennoia), Мать Всему. Имя это связано с гностической верой: он учил, что «первая мысль» Бога, как и иудейская фигура Мудрость/София, о которой говорилось выше, была женщина, и она создала ангелов и других полубогов, которые являются богами в этом мире. Они создали Землю под ее руководством, но восстали и заключили ее в материю, сделали частью материального мира. Она была в плену в череде женских тел (в том числе в теле троянской Елены), каждый раз испытывая все возрастающее невыносимое унижение, и в конечном итоге попала в тело портовой блудницы в Тире. Но не все было потеряно, поскольку Бог воплотился в Симоне. Он разыскал и спас ее.

Концепция космологической системы, состоящей из нескольких высших и низших миров и уровней, нам теперь хорошо знакома. Хотя детали бывают разными, есть общая гностическая вера, которая дожила до средневековых катаров. В этой вере принята космология герметиков, которая является основой западного оккультизма. Она через алхимию попала в герметизм эпохи Возрождения. В этой вере есть поразительно точные аналоги других систем, которые обсуждались выше. Наиболее существенным является подобие с гностическим трудом коптов Pistis Sophia, в котором поиском плененной Софии занимается Иисус: персонаж, недвусмысленно связанный в этом тексте с Магдалиной.[201] (Симон тоже называл Елену «потерянной овцой».)

С персонификацией Мудрости в виде женщины — и при этом блудницы — мы в этом исследовании уже познакомились: эта концепция пронизывает его как нить. В случае Симона это воплощение дано буквально в лице Елены.

Хью Шонфилд пишет:

«…Симониане поклонялись Елене как Афине (Богини мудрости), которую, в свою очередь, в Египте идентифицировали с Исидой».[202]

Шонфилд связывает Елену также с самой Софией и с Астартой.

Карл Лакерт тоже прослеживает концепцию Ennoia, воплощенную в Елене, до Исиды.[203]

Джоффрей Эш соглашается с этим и добавляет: «(Елену) выводят на дорогу к славе как Kiria или Небесную Царицу».[204]

В другом апокрифическом источнике, который датируется приблизительно 185 годом, дано описание Елены, «черной как эфиопка», танцующей в цепях, и добавляется: «Вся Власть Симона и его Бога есть эта Женщина, что танцует».[205]

Ириней пишет, что священники, посвященные в сан Симоном, «жили безнравственно»,[206] хотя, к сожалению, подробностей не приводит. Но они явно практиковали сексуальные ритуалы, как указывает Епифаний в своем капитальном труде «Против Ересей»:

«И он участвовал в непристойных мистериях и …обнажение тел с потерей всех приличий, emissionnum virorum, feminarum menstruorum, и они должны были предстать на мистерии в виде самого грязного сборища».[207]

(Дж. Р. С. Мид, добродетельный викторианец, оставил в своем застенчивом переводе латинские фразы из оригинала, но, по всей вероятности, секта Симона практиковала сексуальную магию с использованием семени и менструальной крови.)

Отцы Церкви явно опасались Симона Волхва и его влияния. По-видимому, он представлял собой серьезную угрозу ранней Церкви, что может показаться странным — пока мы не осознаем, насколько много общего было у Симона с Иисусом. Отцы приложили много труда, стараясь внушить пастве, что, хотя Симон и Иисус говорили и делали приблизительно одно и то же, включая чудеса, источники их силы были разные. Симон действовал силой темного колдовства, а Иисус — через Святого Духа. Таким образом, по сути, Симон был сатанинской пародией на Иисуса.[208]

Епифаний пишет более откровенно:

«От времени Иисуса до наших дней первой ересью была ересь Симона Волхва, хотя имя его не является точно и безоговорочно христианским, однако оно принесло большую сумятицу, благодаря развращению христиан».[209]

Более того, по Гипполиту:

«…покупая свободу Елены, он тем самым предлагал спасение мужчинам через знания, имеющиеся только у него».[210]

В другом источнике Симону приписывают способность творить чудеса, включая превращение камней в хлеба. (Это может быть соотнесено с искушением Иисуса, когда сатана предложит ему умение делать то же самое, но Иисус отверг это. Однако нам позднее говорят, что он накормил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, что, в сущности, одно и то же.)

Иероним Стридонский цитирует одну из проповедей Симона:

«Я Слово Божье, я тот, кто славен, я Заступник, всемогущий. Я суть Бог как целое».[211]

Другими словами, Симон провозгласил себя божественным и обещал спасение своим последователям.

В апокрифических Деяниях Петра и Павла есть эпизод, в котором Симон Волхв и Петр вступают в состязание, кто сможет оживить мертвое тело. Симон смог оживить только голову, в то время как Петру удалось воскресить человека.[212] Есть и другие апокрифические рассказы о битвах между Симоном Волхвом и Симоном Петром с помощью магии, каждая из которых завершается триумфом христианина. Наличие таких историй свидетельствует, что Симон Волхв был настолько влиятелен, что истории эти были просто необходимы для того, чтобы уменьшить его влияние на массы.

Волхв был не обычным колдуном, но философом, который писал труды с толкованием своих идей. Нет нужды говорить, что его книги были утеряны, но остались цитаты из них в работах Отцов Церкви, которые они приводили, сопровождая соответствующими проклятиями. Тем не менее по этим фрагментам можно понять, что Симон был гностиком, который говорил о существовании двух противоположных, но дополняющих друг друга сил — мужской и женской. Например, вот цитата из его книги «Великое откровение»:

«Из всеобщей Вечности идут два сигнала… один идет сверху, это есть Великая сила, Всеобщий Ум, упорядочивающий все вещи, Мужское Начало, и другой — снизу, Великая мысль, Женское Начало, производящая все вещи. Сливаясь друг с другом, они объединяются и образуют Среднее… это есть Отец…

Вот Он, Тот, кто стоял, стоит и будет стоять, сила мужского и женского начал в Безграничной Силе, которая была до всего сущего…».[213]

Здесь можно расслышать отзвук гермафродита из алхимии, символического андрогина, что впоследствии так очарует Леонардо. Но откуда черпал свои идеи Симон Волхв?

Карл Лакерт проследил «идеологические корни» учения Симона до религий Древнего Египта, по-видимому, это действительно так, и его идеи отражают и в какой-то степени развивают в новой форме эти культы. Хотя, как мы видели, в культе Исиды/Осириса подчеркивается противоположность и равенство природы богов и богинь, но это иногда понимают как сплав начал в одном персонаже, в теле Исиды. Ее иногда изображают с бородой и верят, что она сказала: «Хотя я женщина, я стала мужчиной…».[214]

Учения Симона Волхва и Иисуса были в период ранней Церкви опасно схожи, вот почему Симона обвинили в том, что он пытался украсть христианское знание. Это является явным признанием, что его собственное учение было фактически сравнимо с учением Иисуса — до такой степени, что он был частью того же самого движения.[215]

Возникает искушение отбросить эти слухи, как брань при скандале — но, как мы видели, есть доказательство того, что Магдалина была сексуальным инициатором (осуществляющей инициацию) в традициях храмовой проститутки, которая должна была нести мужчине дар horasis — духовного просветления через половой акт. Джон Ромер в своей книге «Завет» уже открыто говорит о подобии:

«Елена Блудница, как называли ее христиане, была Марией Магдалиной Симона Волхва».[216]

И снова: есть и другая связь — через их вероятное египетское происхождение. Карл Лакерт говорит о Симоне:

«Как «отца всей ереси» его следует изучать сейчас не просто как оппонента, но и сознательного конкурента ранней христианской церкви — а может быть, и как потенциального союзника…

Из факта их общего египетского воспитания вытекает сила той угрозы, которую представлял собой Симон Волхв. Опасность заключалась в том, что его могли перепутать с самим Иисусом…».[217]

Лакерт усматривает полное подобие в том, что он считает настоящей миссией двух проповедников. Он отмечает явную двойственность в проповеди Иисусом египетского учения еврейскому народу, но видит несомненную связь между начальной теологией иудаизма и теологией Египта. Он говорит о Симоне Волхве:

«(он)… считал, что его задача исправить то, что… пошло по неправильному пути, а именно, полную потерю женской божественной составляющей Тефнут-Махет-Нут-Исида из мужской головы бога».[218]