Беседа 11. БОГ - ФЮРЕР ПРИЗРАКОВ

Беседа 11.

БОГ - ФЮРЕР ПРИЗРАКОВ

9 января 1985 года

Бхагаван,

Алан Уотс однажды описал вселенную словами: «Это все равно, как если бы Бог играл в какую-то игру». Если нет Бога, то кто же играет и что это за игра?

Алан Уотс был хорошим парнем, но это предложение он украл из индусской мифологии. Этим он и занимался всю свою жизнь, хотя для Запада и казалось, что он дает какие-то оригинальные откровения.

В основном он обучался как христианский священник и как всякий христианский священник получил определенные познания во всех религиях, для того чтобы иметь возможность доказывать, что христианство - наилучшая, наивысшая, самая истинная религия.

Но Алан Уотс, - вот почему я говорю, что он был хорошим парнем, - познакомившись с индусской религией, не смог уже говорить, что христианская религия - наивысшая из всех, случавшихся на земле. Он был честным человеком.

Он отрекся от своего сана и всю свою жизнь оставался почти нищим. Восточные религии произвели на него потрясающее впечатление - особенно индусская идея Бога, играющего в игру. В индуизме эта игра называется лила. Это один из вкладов индуизма в мировую мысль.

Все остальные религии верят в то, что Бог создает мир; это дело серьезное. Только индуизм делает это дело несерьезным. Индуизм говорит, что все это просто игра, игра в прятки. Тот, кто прячется, - Бог; тот, кто ищет, - Бог; Бог в мужчинах, Бог в женщинах. Для индуизма существование сделано из материала, называемого Богом, и это не творение. Концепция творения влечет за собой такие следствия, которых не в состоянии прояснить ни христианство, ни иудаизм, ни ислам.

Первое: почему, прежде всего, Бог должен творить? В чем для него необходимость творения? Создают что-либо потому, что имеют в этом какую-то потребность. Вы создаете дом, потому что нуждаетесь в крове. Вы создаете, потому что есть какое-то желание, которое должно быть исполнено. Полон ли Бог желаний? Тогда в чем разница между человеком и Богом? Нуждается ли Бог в чем-либо? Если даже Бог нуждается, то невозможным является такое состояние, в котором вы не будете нуждаться: нужда будет следовать за вами подобно тени, куда бы вы ни последовали, вам никогда не освободиться от нее, - а если вы не свободны от нужды, желания, хотения, то вы раб и останетесь рабом.

Бог, имеющий определенную потребность творить, - это раб.

Эти следствия очень значительны. Творить - для него это принудительная необходимость, или он может выбирать? Если это принудительная необходимость, то Бог не является всемогущим. Кто-то выше него приказывает ему творить, и у него нет выбора, Он принужден творить. Или если вы скажете, что он может выбирать, то тогда возникает вопрос: почему он выбирает творить, а не наоборот, не творить? Для такого выбора должна быть какая-то причина.

Какая причина может быть у Бога, чтобы он выбрал творение? Тогда эта причина становится важнее самого Бога. Даже если сам Бог вынужден следовать рациональному, то почему вы должны беспокоиться о Боге? Вам следует думать о том, чтобы быть разумными, следовать разуму, который даже Бог не может отбросить.

Почему Бог творит в определенное время, в определенное мгновение?

Что он делал до этого?

Вечность он был безработным. Чем этот парень занимался все это время?

Спал? Пребывал в коме? Пил?

И неожиданно, в один прекрасный день он начинает творить. Нет ни одной причины, которую христианская теология, мусульманская религия или иудаизм могли бы выдвинуть в оправдание того, почему в определенный момент возникло это побуждение творить.

На самом деле, побуждение творить - это нечто биологическое, сексуальное.

Сексуальная энергия — вот ваша энергия творения.

Женщины не становились великими художниками, поэтами, скульпторами по той простой причине, что их желание творить полностью исполняется тем, что они рождают детей.

Дать жизнь ребенку, живому, излучающему, - что еще может сравниться с этим? Вы создаете живопись; как бы она ни была прекрасна, это, в конце концов, мертвая вещь.

Вы можете создавать музыку, вы можете создавать песню.

Но разве сравнятся они с прекрасным ребенком?

Только посмотрите в глаза ребенка, и вся ваша живопись превращается в ничто.

Ребенок улыбается, и все ваши песни приземлены этим.

Ребенок пытается ходить, и что за радость, когда ребенок чувствует: «Я могу ходить».

Вся ваша наука, все ваше искусство ничто в сравнении с этой радостью.

А когда ребенок впервые начинает говорить, видели ли вы его восторг?

Мать наблюдает за ним с первых его мгновений в ее чреве, когда он только начинает шевелиться. Опытная мать, родившая одного или двух детей, может сказать, будет ли ребенок мальчиком или девочкой, потому что девочка остается тихой, а мальчик начинает стучать ножками очень рано: он торопится выйти наружу. Девочка остается тихой. И это различие продолжается в детстве, в юности, в пожилом возрасте.

Женщина обладает определенной стабильностью, центрированностью, заземленностью, которой нет у мужчины, рн всегда в движении. Даже в выходные дни он не может сидеть спокойно. Он начнет чинить часы, которые и так хорошо работают. Он разберет их на части.

С часами-то все в порядке - что-то не так с мужчиной! Он не может сидеть спокойно. Он откроет капот своего автомобиля, начнет там что-то чинить и создаст суматоху. И после выходных он устает даже больше, чем когда возвращается из своего офиса, ведь целый день он не мог посидеть спокойно.

Я слышал: одна женщина наняла няню присматривать за своими детьми — у нее была почти дюжина детей. Она сказала няне: «Сегодня я вернусь домой немного позднее. Эти дети доставляют вам неприятности, но что поделаешь, я должна идти. Умер один человек, а они наши близкие родственники. Я могу вернуться поздно, так что простите меня и будьте терпеливыми. И как-нибудь уложите всех их спать».

Когда женщина вернулась в полночь, она спросила: «Все дети улеглись спать?» Няня ответила: «Все они отправились спать; только один из них создавал так много шума, что мне пришлось поколотить его».

Жена спросила: «Который?» - и няня показала ей.

Она сказала: «Бог мой! Это же мой муж!»

«Но, - сказала няня, - он был самым шумным. Весь день он делал то одно, то другое. Остальных я как-то удерживала, а этот прежде всего оказался очень большим. Но потом я подумала, что если он не понимает никакого другого языка... поэтому я отшлепала его. Я силой бросила его на кровать, но он снова садился и пытался убежать».

Мужчина беспокоен.

И очень рано, пока ребенок еще в утробе, мать может почувствовать, мальчик это или девочка. Она чувствует такое удовлетворение от того, что дает жизнь ребенку, помогает ему расти; вот почему ей не нужны никакие иные виды творчества. Ее побуждение творить исполняется.

Но мужчина беспокоится: он не может родить ребенка, не может ребенок находиться в его чреве. Он вынужден искать какую-нибудь замену, иначе он постоянно будет чувствовать себя ниже женщины. И глубоко внутри он на самом деле чувствует, что ниже.

В силу этого ощущения униженности мужчина и стремится создавать картины, статуи, пьесы, он пишет стихи, романы, исследует весь научный мир творчества.

Все это не что иное, как попытка мужчины сказать женщине: «Я творец. Ты лишь инструмент в руках биологии — ребенок не твое творение. Любая женщина может произвести на свет ребенка, но только мужчина может стать Пикассо, или Нижинским, или Ницше, или Достоевским. Вот это творчество».

Вот так мужчина компенсирует и скрывает свою униженность перед женщиной. И этому пути он следует тысячи и тысячи лет; мало-помалу он убедил себя, и женщину тоже, что он выше ее. И он не разрешает женщине той же свободы творения, потому что прекрасно знает, что женщина может быть столь же творческой личностью, как и он сам.

Женщина может творить подобно Пикассо и Достоевскому, подобно Бернарду Шоу и Расселу; в этом нет проблемы. Все, что она должна сделать для этого, — это отбросить идею о том, что она мать, ведь трудность-то и заключается в том, чтобы быть и матерью, и Бертраном Расселом. Здесь-то возникает конфликт интересов. Трудно быть женщиной, матерью, и одновременно с этим быть Пикассо, потому что живопись Пикассо требует, - как и женщина, - всего его бытия. Живопись монополизирует его. Женщина же не может допустить такой монополии.

Действительно, когда рождается первый ребенок, между мужем и женой возникает трещина, и простой причиной этого является то, что теперь женщина монополизирована ребенком; отец отходит на второй план. С этого момента он уже не может быть первым, не может пользоваться приоритетом. Природа, очевидно, поддерживает ребенка, потому что у него есть будущее, а отец умрет скорее раньше, чем позже.

Природа всегда стоит на стороне нового, растущего.

Природа всегда стоит на стороне восхода солнца и никогда на стороне заката. И это совершенно логично. Какой смысл оставаться на стороне заката?

Почему Бог принужден творить? Может быть, Бог это не он, а она... Тогда Бог - женщина, и вся эта вселенная - ее чрево. Но тогда Бог низводится на тот же биологический уровень, на котором находятся человек, животные и все остальное...

Или Бог - мужчина, но чувствующий какую-то униженность по отношению к некоторой женщине, о которой мы ничего не знаем. По отношению к какой женщине он испытывает чувство соперничества? В его жизни должна быть женщина, и он чувствует себя по отношению к ней неспособным, униженным. Сотворяя всю эту вселенную, он хочет доказать этой женщине: «Посмотри, вот это творение». Но тогда Бог - больше не Бог: он такое же человеческое существо, такое же животное, как и мы.

«Творение» - это не оправдание.

И какого рода творения создает он? Если он серьезен, - а творение должно быть серьезным, - тогда вся эта жизнь со всем ее огромным горем, с огромным страданием, оканчивающаяся смертью и тьмой, вовсе лишена смысла. Если он хотел творить, не нужно было создавать такое горестное существование, исполненное боли, страдания, агонии: такое существование, которое скорее проклятье, чем благословение.

Один из героев Достоевского в его величайшей работе Братья Карамазовы... Наверное, это величайший роман во всем мире, для всех языков. Один из Карамазовых... их три брата, и один из них говорит: «Если я встречу Бога, то все, что я хочу, это вернуть мой билет и чтобы он сказал мне, где здесь выход? И кто он такой, что, не спрашивая меня, он произвел меня, сотворил меня? По какому праву? Меня даже не спросили, хочу ли я, чтобы меня сотворили; мне не предоставили никакого выбора».

Это тоталитаризм, абсолютный диктат. Бог представляется каким-то увеличенным Адольфом Гитлером или Иосифом Сталиным. Вас не спросили, но вы же и вынуждены страдать. Вас не спросили, но вам вручены инстинкты, из-за которых вы будете страдать сейчас, а возможно и потом.

Те же теологи, те же священники постоянно говорят вам, чтобы вы уничтожили полностью вашу инстинктивную жизнь. Бог снабжает вас инстинктами: он несет ответственность за них. Если кто-то и должен страдать в аду, то это только он один; никто другой ни в чем не виноват.

Убийца приходит с инстинктом убивать. Насильник приходит с инстинктом насиловать. Кто несет ответственность за все это? Все религии говорят, что это вы несете ответственность. Бог - творец, а отвечаете вы? А вас даже и не спрашивали: «Каких инстинктов вы желаете?»

Если бы вы сами выбрали быть насильником, убийцей, то тогда, конечно, ответственность лежала бы на вас и вы страдали бы от последствий своего выбора. Но вы появляетесь с уже встроенной в вас программой, и кто бы вас ни программировал, он и никто иной несет ответственность за это.

Алан Уотс очень ясно понимал, что сам он не мог ответить на этот вопрос, который на Востоке поднимался неоднократно. Индуизм нашел ответ; по крайней мере, это кажется ответом. Конечно, такой ответ лучше идеи творения, но в нем заключаются и свои собственные проблемы, - которые не осознавал Алан Уотс, поскольку он был не очень хорошо знаком с корнями восточных религий. Эта идея показалась ему привлекательной - идея лилы, игры, показалась ему намного лучше. Жизнь - это ничего серьезного; это просто игра, пьеса, спектакль.

В пьесе вы можете стать вором; это не означает, что вы действительно стали вором - вы лишь играете роль вора. В пьесе вы можете стать воплощением Бога, Рамой, Кришной; это не означает, что вы действительно стали воплощением Бога, но на сцене перед публикой это воспринимается без вопросов. Спрашивать об этом было абсолютно глупо: каждый ведь знает, что каждый играет какую-то роль.

Индуизм говорит, что все существование - всего лишь спектакль, и Бог просто играет в игру. Слово лила, игривость, устраняет всяческую серьезность и ее последствия. Но оно приводит к новым последствиям: почему Бог не может сидеть спокойно? Ведь люди, которые учат, что Бог играет в игру, учат также: «Сидите тихо в медитации». Почему он не может сидеть тихо в медитации и прекратить всю эту чепуху?

Но Алан Уотс не мог задать этого вопроса; он не мог прийти к нему, но я могу прийти к нему: какой смысл во всей этой чепухе? Все индусские мудрецы учат: сиди тихо, без движения, без всяких мыслей, предельно молчаливым, только так ты вкусишь то, что есть религия. Похоже на то, что сам Бог так никогда и не вкусил, что есть религия, — он же все время играет.

В творении была по крайней мере одна вещь; на шестой день Бог закончил свою работу. На седьмой день, в воскресенье, он отдыхал, и мы не знаем, что произошло потом. Индусский же Бог принужден непрерывно играть. И вот, есть время играть и есть время изучать, - не так ли говорят каждому ребенку, - и есть время спать.

Но этот сумасшедший индусский Бог... ему нет времени спать, нет времени изучать что-либо, нет времени ни на что другое: только играть, играть, играть. Кажется, его преследует навязчивая идея. И что это за большая игра — бесконечная, вечная. И почему он должен все время играть? Устает ли он? Одна и та же игра...

В моей деревне у меня был друг, отец которого, бывало, ходил каждый день в кино. Каждый фильм показывался обычно по меньшей мере шесть или семь дней; это не имело значения, он должен был ходить туда каждый день. Я спросил его: «Немного странно, что вы ходите смотреть один и тот же фильм семь дней».

Он сказал: «А кто смотрит этот фильм? Я на самом деле сплю! Так, время от времени, я за семь дней просмотрю весь фильм. Иногда я вижу начало, иногда середину, иногда конец. И если когда-нибудь я почувствую, что все хорошо, я соединяю все части вместе и вижу весь фильм».

«Но, - сказал я, - вы можете сделать то же самое за один день».

Он сказал: «Я не хочу делать все это за один день. А что я буду делать в оставшиеся шесть дней? » — ведь в этом маленьком местечке кинотеатр был единственным развлечением. Куда еще пойти? Я понимал затруднение этого старого человека.

Но в чем затруднение Бога? Почему одна и та же игра продолжается им и продолжается?. И он все еще развлекается ею? Он, наверное, идиот. Если это развлечение, то даже идиоту со временем оно наскучит: рождаются непрерывно одни и те же люди, все те же любовные дела, те же дети, и все снова и снова, - продолжает крутиться все то же самое колесо. Те же спицы поднимаются вверх и опускаются вниз; и снова поднимаются вверх, и снова опускаются вниз. Все то же колесо, все те же спицы.

Меня не волнует колесо, меня волнует человек, который все время крутит его, - с какой целью? Конечно, спросить у индусов об этой цели невозможно, можно спросить у христиан, - только с иным ударением, ведь это же игра. И я все же спрашиваю: игра - это хорошо, если он играет лишь время от времени, это понятно, нотакая непрерывная игра, эта повторяющаяся игра?.. Кажется, что мы находимся в руках у сумасшедшего Бога.

И потом те же самые индусские мудрецы говорят вам все время, что вы будете страдать вследствие своих действий. Странно: Бог игрив, а мы тем не менее будем страдать от наших действий, - которые есть игра Бога! Если он хочет, чтобы я играл роль вора, очень хорошо, но почему я должен страдать от последствий? С другой стороны, те же самые люди говорят: «Это игривость Бога». Великолепно! Принято, - но что же игроки? Они должны быть полностью освобождены от последствий - это же игра Бога. Вы играете в карты: вы проигрываете, или вы выигрываете, - вас побеждают, или побеждаете вы, - но не думаете же вы, что то же самое происходит с королем, или дамой, или с джокером из карточной колоды? Кто бы ни победил, кто бы ни проиграл, для них это не имеет значения; они ведь просто игральные карты.

Мы просто короли, дамы, джокеры, - в основном джокеры.

Почему мы должны страдать?

В индуизме не может быть вместе этих двух вещей. В этом заключался мой постоянный конфликт с индусскими мудреца-ми, шанкарачарьями, индусскими браминами: если существование лишено игривости, то это будет уж слишком говорить, что нас нужно бросать в адский огонь. Если это чья-то игра и его, этого игрока, никогда не бросают в адский огонь, то почему же должны бросать нас? Обе эти концепции, поставленные рядом, абсолютно противоречат друг другу. Их невозможно сделать дополняющими друг друга. Я старался изо все сил, - их нельзя сделать дополняющими друг друга.

Если играет Бог, то все последствия должны быть за ним: мы лишь марионетки в Его руках.

Тогда закон кармы - всего лишь хлам.

Если Бог играет, то какой смысл в поклонении ему?

Вы не можете быть серьезными...

Если играет сам Бог, то и вы должны играть.

Рамакришна был прав... В Калькутте была одна женщина низкой касты, неприкасаемая, но она была королевой, - Рани Расмани. Она построила прекрасный храм Дакшинешвар в Калькутте, на берегу Ганга; это одно из самых прекрасных святых мест.

У нее было достаточно денег и достаточно всего остального, но ни один брамин не хотел служить в ее храме, потому что этот храм был построен неприкасаемыми. Поэтому и сам этот храм стал неприкасаемым, и бог этого храма, он тоже стал неприкасаемым, - и вот они эти брамины, которые говорят, что все лишь игра. Даже Бог становится неприкасаемым из-за того, что храмовая статуя была куплена на деньги неприкасаемых.

Рани Расмани никогда не входила в храм, прекрасно зная, что если она войдет в храм, то тогда не будет никакой возможности найти священника брамина. Она никогда не прикасалась ни к чему из храма. Обычно она подходил а лишь к границе храма и поклонялась оттуда. А ведь это был ее храм - она вложила в него миллионы рупий. Но входить в него не хотел ни один брамин.

Рамакришна был бедным брамином, тоже неприкасаемым. Его имя в то время было Гадавар. Имя «Рамакришна» присвоили ему позднее, когда вокруг него собрались ученики и они почувствовали, что он в своем существе является своего рода синтезом Рамы и Кришны. Поэтому они и начали называть его Рамакришна. Но тогда его имя было Гадавар. Он был необразованным человеком: он получил образование лишь в пределах двух классов бенгальской школы. Где бы он нашел себе работу? Отец его умер, а сам он должен был заботиться о своей матери и своей семье. Он был в таком трудном положении, что принял предложение стать священником в храме Дакшинешвар.

Все брамины сказали: «Раз ты стал священником у Рани Расмани, мы объявляем тебе бойкот; ты больше не брамин».

Он сказал: «Неважно, это не имеет значения, - я буду совершать служение Богу. Кто купил статую, кто построил храм — меня это не касается».

Он стал священником, но вскоре на него стали приходить жалобы. Рани Расмани была озадачена. Что она могла сделать? Если выбросить его, то трудно будет найти другого брамина. И после ее многолетних ожиданий это был единственный молодой человек, который пришел; теперь же против него так много жалоб от людей...

И то были странные жалобы, касающиеся таких вещей, допустить которые было невозможно никаким образом: например, когда Рамакришна приносил пищу Богу, то сначала съедал какую-то ее часть сам, перед лицом Бога. Он пробовал ее на вкус, а потом лишь предлагал Богу. Это было совершенно неслыханное дело.

На Западе такое поведение не имело бы большого значения. Каждый день я вижу людей, которые кладут свои розы на капот автомобиля, как это могут делать только люди Запада, - а прежде они нюхают их; на Востоке такое невозможно. Это вне любви; то, что они делают абсолютно вне любви и уважения, об этом нет и речи. Они нюхают розы, они целуют их, а потом кладут их на автомобиль.

Это именно то, что Рамакришна делал в Индии. Но в Индии, коль скоро вы понюхали цветок, вы уже не можете предложить его Богу. Поцеловать цветок, и предложить его Богу! А он делал нечто еще более худшее: он ел пищу Бога. Половину сладостей он съедал, а половину предлагал Богу.

Расмани вынуждена была вызвать Рамакришну и спросила у него: «Знаете ли вы такую простую вещь - сначала ведь нужно предложить пищу Богу? Вы испортили пищу, а потом предлагаете ее Богу. Такую пищу мы не предлагаем даже гостю, а вы предлагаете ее Богу?»

Рамакришна сказал: «Моя мать так и делала. Она никогда ничего не давала мне, не попробовав. "Потому что, - говорила она, - если вкус не тот, то я тебе этого не дам". Если моя мать делала такое для меня, то я подумал, что с моей стороны будет правильно сначала попробовать, подходит это Богу или нет. Иногда не стоит и предлагать, - иногда слишком много сахара, иногда сахара маловато; иногда вкус совершенно непонятный».

«Вы хотите, чтобы я все эти вещи давал Богу? Я не могу делать этого. Я откажусь от поста, но не могу совершать такой бесчеловечный акт, предлагать вещи, которые сам не попробовал. Может быть, что-то отравлено, - пища-то поступает с рынка, - кто знает? Я должен быть абсолютно уверен, что ничего плохого Богу не достанется».

Расмани была женщиной великого понимания. Она сказала: «Я понимаю. Я женщина, и я могу почувствовать состояние ума вашей матери, могу почувствовать вас. Продолжайте. Это мой храм; в любом случае, ни один брамин не хочет быть священником в нем. А ваши аргументы основательны. Это мой храм, вы мой священник. С этого дня ваше жалование удваивается».

Но потом возникла другая проблема. Несколько дней он не открывал дверей храма, держал их запертыми. Целый день не было никаких поклонений; никто не мог войти в храм, - храм был закрыт. В другие времена поклонения длились целыми днями. Он танцевал, - приходили и уходили люди, он же с утра до вечера танцевал и пел, танцевал и пел. А тут на несколько дней он просто взял и закрыл храм.

Расмани спросила у Рамакришны: «Теперь вот новая проблема. Что это вы делаете? Поклонения должны быть каждый день; но вам не нужно проводить их целый день. Вы пытаетесь торговать ими оптом? Вы проводили их целыми днями на протяжении трех или четырех дней. В этом нет необходимости».

Он сказал: «Нет, смысл не в этом. Иногда я гневаюсь на Бога. Тогда я говорю: "Хорошо, увидимся завтра. Пока же посиди взаперти!" И я запираю Его. За три-четыре дня он приходит в себя; тогда я, конечно, иду и говорю ему: "Ну, как дела? Понял? Так веди себя хорошо"».

Расмани сказала: «Вы наказываете Бога?» Он сказал: «Конечно, если он ведет себя неправильно. Например, если я молю его часами, а от него не поступает ни единого ответа, такого я не могу допустить. Если я молюсь часами, целый день, а он стоит там, как мертвый, я вынужден преподать ему урок: на три-четыре дня никакой пищи, никаких поклонений, он остается запертым. После этого он приходит в себя. Когда на пятый день я открываю двери, он немедленно начинает улыбаться и приветствовать меня, Он готов отвечать мне немедленно».

Расмани сказала: «Ну, с вами трудно спорить, но вы в точности тот самый человек, потому что если Бог играет с целым миром, вы имеете все права играть с ним. Возвращайтесь в храм: ваше жалование вновь удваивается».

Мало-помалу начала распространяться слава Рамакришны, стало распространяться, что он странный священник, но никто не мог остановить его, потому что храм принадлежал Расмани; это была ее частная собственность, брамины не могли даже войти в храм, чтобы посмотреть, что же там происходит. Они умирали от любопытства! А жалование этого человека продолжало увеличиваться; оно возросло уже в четыре раза. Он начал с двадцати рупий в месяц; теперь он в месяц получал восемьдесят рупий.

В те дни одна рупия была более чем в семьсот раз ценнее, чем рупия сегодня. Восьмидесяти рупий хватало на целый год... а он получал восемьдесят в месяц! Среди браминов это вызывало огромную зависть, ведь в самых лучших храмах они получали две рупии; самое большее пять. И занимался этот Рамакришна странными вещами.

Наконец они послали к Расмани своего представителя, не брамина, чтобы тот сказал: «Этого человека нужно выбросить, - он недостаточно серьезный».

Но Расмани сказала: «Но в этом же и состоит вся индусская философия - все существование играет. Почему он должен быть серьезным? Я тоже не очень серьезная. Вот почему, чем больше жалоб на него доходит до меня, тем больше я повышаю его жалование. Это остановило жалобы, и теперь никто больше не приходит жаловаться, потому что они поняли, что жалобы означают дальнейшее удвоение его жалования».

«Я как-то должна была прекратить жалобы, и я сделала это; теперь никто не жалуется. Я сама спрашивала; я хожу вокруг храма и спрашиваю у людей: "У вас есть какие-нибудь жалобы на Рамакришну?" Они говорят: "Нет, он самый подходящий человек", - а они ведь знают, что невозможно найти в качестве священника человека, худшего, чем Рамакришна!»

«Он ничего не знает из санскрита; он говорит на бенгали, - а слыханное ли это дело, чтобы Бог разговаривал на бенгали? А он настаивает перед Богом: "Ты должен отвечать на бенгали, потому что я не понимаю другого языка"».

То была абсолютная игра. Но индусы, с одной стороны, говорят, что Бог играет, а с другой стороны, они сами очень серьезные люди. В любом маленьком деле все должно быть рассчитано, рассмотрены все «за» и «против». С одной стороны, Бог играет, но индусы не позволяют играть человеку. С кем же он играет? Если он играет, ему нужна и другая сторона, которая тоже играет; или он играет в футбол в одиночку, за обе стороны? Тогда он забил, наверное, миллионы голов... и нет никаких проблем, потому что он один на поле. Правда, тогда все выглядит глупо.

Нет, для меня нет Бога.

Я отсек эту проблему в самом ее корне, так что и не возникает вопроса о творении, не возникает вопроса об игривости.

Алан Уотс просто позаимствовал эту идею у индуизма. Он шокировал христиан, но для меня это ничто: это всего лишь еще один вид теологии. Для него это было новостью, великим откровением, а для меня в этом нет никакого откровения: я знаю все теологии. Они могут давать различные объяснения, но ко всем объяснениям могут быть отнесены в основном одни и те же вопросы. Если вы спросите, почему Бог создал мир, вы можете спросить, почему ему нужно играть? Не может ли он расслабиться? Просто принять горячую ванну и расслабиться?

И из-за его игры страдает так много людей. Это ли игра Бога - газовые камеры Адольфа Гитлера?.. Должно быть, ведь говорят же индусы: «Без него не шелохнется даже лист на дереве». Как же мог Адольф Гитлер бросить в газовые камеры миллионы евреев? Нет, без его поддержки... может быть, это его игривость.

И так вот игривость становится серьезнее творения.

За прошедшие шестьдесят лет попросту исчезли миллионы русских. Невозможно даже спросить, куда они подевались, потому что Сталин никогда не церемонился с людьми, которые подозревались в том, что они против коммунизма. Одного подозрения было достаточно, и человек исчезал. Посреди ночи приходят агенты; человек исчезает, и ничего о нем больше не слышно.

Сталин никогда не полагался на то, чтобы сажать людей в тюрьму, ведь если посадить человека в тюрьму, то рано или поздно его нужно будет выпустить. Да и сколько людей можно держать в тюрьме? Сколько тюрем можно построить? Экономически это бессмысленно, потому что этих людей нужно кормить, их нужно одевать, им нужно обеспечивать медицинское обслуживание. Ради чего? И если когда-нибудь их отпустить, то они выйдут еще более убежденными врагами, чем были раньше. Так что лучше не сажать их.

Может быть, раньше было только подозрение, — на самом же деле человек не был против коммунизма, - но теперь он точно будет против. Поэтому Сталин полагался на отсечение их голов, на то, чтобы немедленно покончить с человеком. Это был кратчайший способ, экономичный, и никаких проблем в будущем.

Это ли игра Бога? Сами индусы умирали от голода, недоедания, наводнений, землетрясений, - всего того, что случается в Индии; я полагаю, это не сравнится ни с какой другой страной. Каждый год то одно, то другое... а страна опускается все ниже и ниже. Это ли игра Бога - землетрясение?

Вот теперь взорвался в Бхопале газовый завод. И это игра Бога? Три тысячи человек умерли тут же; и то не было легкой смертью. Я видел об этом фильм - все было так ужасно. Эти люди были все равно, как рыбы, выброшенные на песок. Они не находили себе покоя: газ заставлял их корчиться, биться в конвульсиях. Они умирали самой ужасной смертью, какую только можно себе представить; а сто тысяч человек еще ждали в больницах своей смерти.

Это игра Бога? Нет.

Если это игра, то что же тогда преступление?

Что же такое грех?

Я полностью отвергаю Бога, потому что Бог — это просто проблема, которую изобрели идиоты, полагая, что он разрешит все их проблемы.

Бог стал единственной проблемой, которая не имеет решения. Что бы вы ни делали с ним, он остается знаком вопроса -совершенно ненужным.

Я попросту хочу отсечь самый корень:

Нет Бога.

Нет творения.

Нет продолжающейся игры.

Существование достаточно само по себе; ему не нужно никакое внешнее агентство. Оно обладает своей собственной энергией, оно обладает своим собственным разумом, оно обладает своей собственной жизнью.

Существование не нуждается в гипотетическом Боге.

И Бог ничему не помогает.

Запомните один фундаментальный принцип всякого здравого размышления: не вносить гипотез, которые не помогают решить ничего. Напротив, из-за этих гипотез возникают тысячи других проблем. Гипотеза вносится для решения проблем, а не для разрастания их.

Бог - самая бесполезная гипотеза, когда-либо предложенная человеком. Из-за него было так много неприятностей, так много крестовых походов, так много резни, было истреблено так много людей, было изнасиловано так много женщин, - все во имя Бога. Пожалуйста, спустите его просто в сортир.

Забудьте о Боге.

Существование достаточно само по себе.

Вот чему я учу.

И тогда нам не удастся сбросить ответственность на кого-то другого: нет Бога, тогда вся ответственность падает на нас. Вот мое скрытое желание.

Почему я спускаю Бога в сортир?

Потому что я хочу, чтобы человек понял, что на нем лежит ответственность. Ведь человек обладает наивысшим сознанием во всем существовании, и вы должны брать на себя наивысшую ответственность. Звезды, деревья, животные, птицы много ниже вас; вы не можете на них перекладывать ответственность.

Быть сознательным означает, что вы достаточно зрелы теперь, чтобы принять всю ответственность за себя и за существование, окружающее вас.

Тогда получается, что взрыв на заводе в Бхопале - это наша ответственность. Были какие-то глупые люди, которые не были достаточно осторожными; это была беспечность. И я бы не хотел, чтобы эти люди наказывались в аду, - нет, ада нет, - они должны быть наказаны здесь и сейчас, чтобы таких происшествий больше не было. По всему миру находятся тысячи таких заводов: если такое могло случиться на одном заводе, то же самое может случиться и на любом другом. А ведь то был всего лишь отравляющий газ. Есть и ядерные заводы: небрежность одного человека, - и покончено со всем миром!

Вы создали опасные вещи, но не создали сопоставимого сознания, которое могло бы осторожно обращаться с такими вещами.

Если вы создаете ядерное вооружение... Я не против него, потому что ядерное вооружение может оказаться созидательным, потрясающе созидательным. Все разрушительное всегда может быть и созидательным - все зависит от вас. Меч в ваших руках может убить кого-то, но может и спасти кого-то. Меч нейтрален; от вас зависит, от того, как использовать его.

Я не против атомного, ядерного и других видов оружия. Хотя они и представляют огромную опасность в руках человека, но тем не менее я говорю, что мы не можем вернуться назад: мы не можем убрать ядерное оружие. Это невозможно, потому что невозможно движение назад, мы можем двигаться только вперед. Что же тогда делать?

По всему миру большой заботой политиков, интеллигенции, всех гуманитариев является то, что ядерное оружие должно быть остановлено: хватит накапливать вооружения. Никто не может остановить его, это невозможно, и то, что они говорят, не является правильным решением. Я не согласен с ними.

Я говорю: повышайте сознательность человека в той же пропорции, в какой он увеличивает свои опасные силы, и тогда не будет проблем.

Не вкладывайте меч в руки ребенка, — это верно, — но позвольте ребенку поучиться обращаться с деревянным мечом.

Дайте ему повзрослеть, позвольте ему стать более сознательным. Я не за то, чтобы убрать меч. Этого нельзя сделать по самой природе вещей.

Есть ли во всей человеческой истории хотя бы один пример, когда делался шаг назад? Идти назад - это против закона существования.

Так что не бейтесь головой о стену, займитесь чем-нибудь другим: повышайте сознательность человека, его осознанность.

Одного принца послали к Учителю дзэна учиться фехтованию на мечах. Это странно, но в Японии так оказалось, что Учитель сознательности, Учитель, который учит медитации, также учит и фехтованию на мечах. Для меня это очень значительно. Это то, что нужно.

Принц пришел к Учителю и сказал: «Меня послал мой отец. Он стар и не проживет долго, - может быть год, самое большее два. Он послал меня к вам со срочной просьбой подготовить меня, пока он не умер. Он хотел бы увидеть меня с вашими рекомендациями, говорящими о том, что я готов, ведь пока я не готов, он не может умереть спокойно».

«Во всем остальном я готов: я выучился стрельбе из лука, фехтованию на мечах и всему, что нужно на войне; я мастер во всем. И я вернулся из университета к своему отцу сказать, что получил все эти медали, награды и удостоверения; я был готов».

«Он сказал: "Нет, ты еще не готов, потому что упущена основная вещь. Все, что ты принес, хорошо, может быть, это пригодится когда-нибудь, но прежде всего пойди к этому Учителю поучиться медитации и соединению всей твоей подготовки как воина с медитацией. Без того, чтобы медитация поддерживала в тебе воина, ты будешь просто воином, опасным человеком: я не могу вложить в твои руки свое царство. Мне придется поискать кого-то другого. Отправляйся поскорее и поскорее выучись"».

Поэтому принц сказал: «Я готов. Я буду делать все, что вы мне скажете, но торопитесь».

Учитель сказал: «Мое первое требование заключается в том, чтобы меня не связывали временем. Я не могу сказать, сколько времени потребуется, - один год, два года, десять лет, пятьдесят лет, - ничего нельзя сказать об этом. Все зависит от вас, как быстро вы выучитесь. Я буду стараться как можно лучше, ведь я стар, я тоже спешу. Я не собирался принимать учеников, но если вас посылает царь, - он мой старый друг, мы вместе учились медитации у одного Учителя, - я не могу отказать ему. Ваше обучение начнется прямо сейчас».

Принц спросил: «Что мне нужно делать?»

Старый Учитель сказал: «Вам не нужно ничего делать, кроме самых обыкновенных вещей: убираться, готовить еду, носить воду из колодца, рубить дрова. Но помните одну вещь: я могу в любой момент ударить вас сзади, так что оставайтесь бдительным. Делайте все, но не теряйте бдительности».

Принц сказал: «Что же это за обучение? Но если мой отец послал меня к вам, то значит все правильно». И его непрерывно били. Старик был по-настоящему великим, опытным человеком. Он подходил бесшумно; от его шагов не было слышно ни звука, а вдруг он выпрыгивал из ниоткуда и больно бил!

Через пятнадцать дней все тело принца болело. На одном боку было трудно спать, потому что он был весь изранен, и на другом боку тоже было трудно спать, потому что он тоже был изранен, но принц был счастлив, потому что теперь он начал слышать шаги своего Учителя. Его осознанность возросла.

До этого он не был таким сознательным, ведь эти шаги производили определенный шум, но этот звук был таким тихим, таким тонким, что он не мог ухватить его. Теперь, в таких условиях, его осознанность обязана была возрастать. Он вынужден был оставаться бдительным, постоянно бдительным: занимаясь делами, он знал, что может подойти Учитель. Он рубил дрова, но в нем не было никакой другой мысли, кроме как о старике: откуда он появится и как принцу защищать себя?

Старик старался ударить его, а принц лишь перехватывал его бамбуковую палку. Через три месяца старик уже не мог ни разу за целый день ударить принца. Принц был очень счастлив; он подумал: «Вот великий день!» И его тело больше не было изранено: за три месяца непрерывного битья его тело стало стальным. Теперь он понимал, что обрел некоторую силу, какой у него не было никогда раньше.

Теперь, когда его рука держала меч, то была не человеческая рука, но рука из стали. Он радовался своему телу, тому, как оно окрепло под ударами Учителя. Он радовался тому, что стал настолько бдительным, что даже когда старик был далеко в другой комнате, он был способен обнаружить его. Он кричал из своей комнаты: «И не пытайтесь - я бдителен!»

Учитель обычно входил из своей комнаты. Однажды принц прислушивался к шумам из другой комнаты все двадцать четыре часа; Учитель не смог ударить его ни разу. Учитель позвал принца к себе. Принц был очень счастлив, старик тоже был очень счастлив; он сказал: «Теперь начинается вторая часть. До этого я бил тебя бамбуком, - начиная с завтрашнего дня это будет настоящий меч».

Принц подумал: «Настоящий меч! Бамбук - это одно, - я как-то справлялся и терпел, - но теперь настоящий меч! Если я промахнусь хотя бы раз, со мной покончено. И этот старик, если он мог так больно бить меня бамбуком, что все мое тело стало как из стали, что же он будет делать настоящим мечом?»

Старик вынул свой меч и сказал: «Вот мой меч, посмотри на него. Следи за ним! Теперь он будет следовать за тобой постоянно».

Осознанность принца выросла как столб света. Он мог чувствовать ее, ведь теперь была настоящая опасность, и это была не шутка: это был вопрос жизни и смерти.

Итак, старик начал пытаться ударить его, но не смог этого сделать на протяжении трех месяцев; он не ударил его ни разу. Осознанность принца с каждым днем становилась все выше: он мог спасти себя в любой момент. Учитель старался ударить его со спины... И принц выполнял все виды работ. Он сидел в медитации с закрытыми глазами: Учитель подходил, чтобы ударить его, а он отпрыгивал в сторону и спасал себя.

Учитель позвал его и сказал: «Я счастлив. Вторая часть обучения закончена». Принц сказал: «Я потрясающе благодарен и счастлив. Я никогда не думал, что во мне есть такая возможность быть настолько бдительным. Даже малейший ветерок не может пронестись мимо меня, чтобы я его не заметил. Ни одна мысль не может двигаться во мне, чтобы я ее не знал. И я счастлив тем, что есть еще чему учиться».

«Сначала я очень колебался, не хотел: я пришел сюда, потому что меня послал отец. Но теперь я здесь, потому что сам хочу, и я не думаю ни о своем отце, ни о царстве, ни о чем другом. Все, о чем я думаю, это как подвести мое сознание к его высочайшей вершине, и это из-за той радости, которую я познал и о которой даже не подозревал, о которой не мог и мечтать. Так что давайте начнем третий шаг».

Учитель сказал: «Третий шаг такой: я буду бить тебя настоящим мечом, пока ты спишь».

Молодой человек сказал: «Очень хорошо - я готов. Раньше я боялся даже бамбука; теперь я не боюсь вашего настоящего меча даже и во сне. В последнее время я наблюдал себя спящего. Поворачиваясь, я знал, что поворачиваюсь. Когда в мое тело входит сон, я знаю, что сон нисходит... нисходит... нисходит, что он овладевает всем моим телом. Но внутри себя я подобен пламени, сна нет».

Учитель начал пытаться ударить принца, но в тот момент, когда он входил в комнату принца, тот просыпался. Три месяца он пытался ударить, но не смог этого сделать ни разу. Потом Учитель дал принцу свой меч и сказал: «Ваш отец поймет, потому что он знает, что это меч, который дал мне мой Учитель. Теперь вы можете владеть мечом, потому что вы тоже достигли высшего состояния сознания. Теперь потребность в мече осталась далеко позади».

Нужно добиться повышения человеческой сознательности.

Ответственность лежит на человеке.

Бог был очень опасной гипотезой: он снимал с вас всю ответственность.

Бог был ответственен за все, а вы ни за что не отвечаете. Он все создал. Он все уничтожит. Он посылает своего сына спасти вас. Вы как марионетки: вас могут спасти, вас могут сотворить. И каким унизительным способом он сотворил вас — из грязи!

Я думаю, что это произошло где-то здесь, на ранчо «Большая Грязь»; иначе откуда он взял так много грязи? И почему это место называется ранчо «Большая Грязь»? Он должен был сотворить человека именно здесь. Он создал вас из грязи. Не мог ли он быть немного более уважительным? Он мог бы сотворить вас из золота, из платины - из чего-нибудь драгоценного. Если он мог творить из грязи, то мог бы сотворить и из золота, но он - старый еврей, скупой: из грязи!

В этом смысл гумуса - влага, смешанная с грязью: гумус. От гумуса происходят слова гуманный, человеческий. Адам тоже означает грязь, землю - по древнееврейски. Вы просто игрушки в руках Бога. Не имеет значения, создает он вас серьезно или несерьезно: одно точно — он единственный владелец всего спектакля. Где ваша ответственность? Вашей ответственности быть не может, коль скоро есть Бог.

Если человечество стало безответственным, то это из-за Бога, а не вопреки ему. Это из-за Бога и всех религий, которые учили вас, что мир создан Богом, а Бог сострадателен и добр. Все ерунда. Его вовсе нет. И в чем его доброта? В чем сострадание? Он - творение хитрых священников, потому что без него они не могут эксплуатировать вас. Это абсолютно необходимая гипотеза для эксплуатации человека.

Отбросьте идею Бога, и внезапно вы почувствуете свободу, пространство, распространение и великую ответственность.

Выше вас никого нет.

Вы - наивысший пик творения, существования, жизни.

Выше вас никого нет.

В вас возникает чувство огромной ответственности.

Для меня именно это делает вас религиозными.

Вы начинаете чувствовать ответственность за всех животных, птиц. Как вы можете быть насильственными по отношению к ним? Как вы можете продолжать есть мясо? Невозможно. Вы - величайшая вершина сознания, и что вы делаете с бедными животными? Вы не можете позволить себе делать это. С появлением ответственности пробудится ваша человечность. Вы впервые сможете поднять свою голову и встать прямо.

Свобода и ответственность приходят вместе.

А когда встречаются радость свободы и радость ответственности, это настолько великолепно, что я называю это мгновение мгновением экстаза.

Тогда вы настолько благословенны, что можете благословить все существование.

Само ваше существо благословляет, непрерывно благословляет каждого далекого и близкого, человека или животное. Вы не можете плохо обходиться даже с камнями. Вы будете уважительными со всеми, к кому бы это ни относилось. Просто будет присутствовать ваша уважительность, безадресная благодарность. Вы будете испытывать чувство благодарности из-за такой большой свободы, из-за такой большой ответственности, из-за такой большой радости, из-за такого большого экстаза, которые родились в вас. Вам не избежать этого чувства благодарности.

Люди спрашивают меня, что в моей религии будет на месте поклонения, приверженности, ведь они думают, что без Бога невозможно поклоняться и быть приверженным. Я хочусказать вам, что это невозможно с Богом. Вся идея Бога настолько безобразна, что я не могу быть приверженным такой идиотской гипотезе. Я не могу поклоняться Богу, я не вижу ни одной причины, по которой я мог бы поклоняться Ему.

Для меня приверженность - это очищенное качество любви.

Она не имеет ничего общего с тем, на кого она направлена. Неважно, на кого она направлена: Иегова, Бог, Иисус, Будда. Адресация не имеет значения.

Приверженность - это свойство вашего сердца.

Вы чувствуете себя исполненными благодарности ко всему, что есть.

Вы чувствуете великую любовь ко всему, что есть.

Неважно, достоин ли человек этого или нет... ведь любовь - это не бизнес. Неважно, достоин ли тот другой или нет, важно, переполняется ли ваше сердце любовью или нет. Если оно переполняется, то достигнет того, кто достоин, достигнет того, кто недостоин. Оно не будет разбираться.

Облако полно, и оно изливается дождем. Вы думаете, что оно изливается только на людей хороших, избегая плохих людей? Что оно изливается только на добрых христиан, добрых индусов, добрых иудеев и не изливается на атеистов? Оно просто изливается, потому что полно.

Приверженность — это переполняющаяся любовь.

Обыкновенно любовь адресована кому-то. Это сырая любовь, не очищенная. Ей нужен какой-то объект, и ее так мало, - вот почему влюбленные так ревнивы. За этим стоит какая-то причина, о которой они не догадываются. Они могут полагать, что ревность - это плохо, и конечно, это плохо; но почему это плохо, они не знают. Они полагают, что ревность - это плохо, но смысл не в этом. Иметь такое малое количество любовной энергии, вот что плохо, - а отсюда уже, в качестве побочного продукта, вытекает ревность.