Глава 8

Глава 8

— Адам, ты? Не верю! — кинулся Барт к другу юности. — Я ведь только что о тебе вспоминал. Представлял, как здорово было бы, если б мы встретились тут втроем! Моду с минуты на минуту должен объявиться. Ну, рассказывай, где ты? Откуда? Какими судьбами? Черт лысый! Пропал на десять лет!

— Макс, — обнял его приятель. — Вот уж кого не ожидал тут встретить. Точно, судьба! Говоришь, Моду здесь? Вот и не верь после этого в чудеса: чтобы на краю света, в Аллахом забытой африканской деревне встретиться через столько лет! То-то меня словно попутным ветром сюда несло! Собирался в ноябре, когда сезон дождей закончится, а потом за один день перерешил. Думаю, что откладывать? Не размокну!

— Так ты по делу?

— Ну, не на экскурсию же! А ты?

— А мы с Моду — к догонам. По научным делам.

— К догонам? — Адам пристально взглянул на Макса. — С Моду? Странно. Значит, встреча тем более не случайна…

— Так ты тоже к догонам? Неужели по-прежнему занимаешься этнографией? — обрадовался Барт. — А мы с Моду думали, что ты переквалифицировался в полевые командиры…

— Это — пройденный этап, — серьезно ответил Адам. — Сейчас я нужнее в другом месте.

— Уж не конкурент ли ты нам по догонским мифам?

— Не думаю, — улыбнулся Адам. — Вот уж мифы меня совершенно определенно не интересуют. Так где, говоришь, Моду?

— Жду, — пожал плечами Макс. — Он меня буквально с пляжа выдернул! Прислал смску, что хогон согласен пустить нас в пещеру, ну, ту самую, помнишь, о которой мы все вместе мечтали, когда прочитали Грийоля.

— Нет, — неожиданно сузил глаза Адам.

— Что — нет? — не понял Барт.

— Хогон обещал показать вам пещеру? Это невозможно. Я прошу его об этом три года.

— Постой, Адам, ты о чем? Тебя тоже интересует эта пещера? Зачем?

— Макс, прости, мы не виделись целую жизнь. Мы стали другими. Есть вещи, о которых я не могу говорить, не имею права. Тогда, в юности, ты был моим другом.

— А сейчас?

— А сейчас я не знаю, кто ты. Война — это водораздел. Все, что было хорошего, осталось там, на том берегу. В прошлой жизни. А моста через эту реку нет.

Барт озадаченно замолчал, пытаясь осмыслить услышанное, потом очень внимательно посмотрел на приятеля.

— Я — Максим Барт. Тот самый, с кем ты прожил четыре года в одной комнате общаги. Тот, кто делил с тобой единственный пакет вермишелевого супа за двенадцать копеек, и тот, кто месяц пролежал в больнице с раскроенным черепом, когда защищал тебя, кавказского парня, от пьяных придурков, пытающихся доказать, что Россия — только для русских. Я — тот, кто искал тебя последние десять лет. Лично и через друзей. И даже через международные фонды.

— Я знаю, — тихо проговорил Адам. — Прости. Ты не смог бы найти. У меня — другое имя.

— Не понял…

— Меня зовут Аслан Хизри. Я — гражданин Турции.

— Ясно, — Барт смотрел мимо Адама, в сторону синих-синих гор, за которые неуклонно уходило празднично яркое солнце. — Ясно…

— Что тебе ясно? — поднял тяжелый взгляд Адам. — Я ничего не забыл. Я следил, насколько было возможно, за твоими работами. Когда не воевал, конечно. Но… Ты не поймешь. Для тебя все это время был мир. Для тебя всего лишь прошли годы. Для меня — жизнь. Русские уничтожили мою родину, мой мир. Разве ты не один из них? Мы с тобой в разных измерениях, вот в чем дело.

— Знаешь, — прищурился Барт, — наверно, ты прав. В моем измерении друг — это друг. Сколько бы лет ни прошло. И если бы сейчас на тебя кинулись, например, малийцы, пытаясь доказать, что Африка только для африканцев, я бы, как тогда, встал рядом с тобой. Мне ведь, понимаешь, и сейчас совершенно все равно, кто ты по национальности, как и Моду. Земля меняется, да, — он горько усмехнулся, — но есть нечто, что все еще позволяет ей оставаться Землей. И это нечто — мы, люди. По крайней мере, я так думал до этой минуты. А ты, оказывается, объявил мне заочный джихад…

— Макс… — Адам громко сглотнул, так, что мощный кадык чуть не пропорол шею, сжал пересохшие губы. — На моих глазах сожгли мое село. Во время зачистки убили мать и беременную сестру только за то, что в доме нашли мешок соли и мешок сахара и решили, что это приготовлено боевикам… Отца… Ты помнишь моего отца? Восьмидесятилетнего старика держали в строительном вагончике на жаре, не давая воды. Он умер от разрыва сердца. Это все сделали русские.

— Русские? Ты помнишь Петьку Ризена? Соседа по общаге? Такой в очках, курчавый, который знал четырнадцать языков и на пятом курсе защитил кандидатскую?

— Конечно, он потом уехал в Израиль, стал банкиром, я его встречал в Бразилии, где он открывал филиал банка.

— Так вот, у Петьки выкрали дочку. У девочки был тяжелый порок сердца. За ее жизнь потребовали все его состояние. На ведение освободительной войны против русских. Петр согласился, но ему нужно было время, чтобы перевести ценные бумаги в деньги. Девочке отрезали палец и записали это все на видео. Петька продал все. Привез в условленное место. И взамен получил тело. Девочка не выдержала. Это сделали чеченцы.

— Нет, это сделали звери.

— Это ты сказал, — сплюнул Барт и, не оглядываясь, пошел к камышовым столикам, откуда ему уже давно зазывно махали француженки.

* * *

Обычная телевизионная суета. Беготня, смех, споры, обсуждение прошлых и будущих программ. Ольга впитывала все это в себя каждой клеточкой, каждой волосинкой. Неужели за сутки с небольшим можно так соскучиться по работе? Даже не по работе, а по этой атмосфере — заполошной, бестолковой, такой надоевшей и такой необходимой?

Верная Машка не отходила от нее ни на шаг. Да и Виктор время от времени заскакивал по пути их следования то в монтажную, то к звукорежиссерам, то в кабинет, который он уже определил для Славиной.

— Девчонки, пойдемте со мной, — поманил он их в один из своих визитов. — В студии собрались мегалитчики, ну, те самые, кто будет вечером в программе, репетируют, чтобы по времени уложиться, я вас в операторской кабине посажу, все будете видеть и слышать, Ольгу на репетицию пускать не хочу, чтоб пока их не смущать, а посмотреть и послушать — полезно.

Подруги заняли место у рабочего окна и больше часа с удовольствием наблюдали, как опытный ведущий равняет и строит взрослых, по большей части, крупных и бородатых мужиков, жестко объясняя им «правила игры» и добиваясь невозможного — сокращения монологов, больше напоминающих научные лекции. Уже через час приглашенные изрядно взмокли от натуги, но, наконец, смирились с тем, что они — ведомые. Тогда и начался нормальный разговор, из которого уже можно было кроить скорый прямой эфир.

Теории, гипотезы, экскурсы в историю, версии и догадки… Пожалуй, принципиально нового для себя Славина услышала мало, разве что какие-то интересные детали. Остальное все было ей известно из литературы, Интернета и бесед с Рощиным.

— Жаль, что с нами нет нашего мурманского друга — Владислава Рощина, — донеслось вдруг со съемочной площадки. — Он — автор этой теории и изложил бы ее куда любопытнее!

— Да, надо все же было уговорить остаться, — поддержал второй.

— Как же уговоришь его — тихонько проворчала Машка, — он же без своих сейдов недели прожить не может!

Изумленная Ольга повернулась к подруге.

— Маш, ты что? Рощин же погиб…

— Лелька, — всплеснула руками Мария, — как же я забыла! Ты ведь не знаешь ничего! Рощин выжил! Чудом. Три недели пролежал в беспамятстве под каменным завалом, потом очнулся, выполз на тропу, там его солдаты подобрали. Отлежался в больнице, и все, как новенький! А я же, еще когда кадры с ним у тебя в программе смотрела, все время хотела рассказать, да так и не рассказала, вот шляпа!

— Рощин — выжил? — помертвела Славина.

Хорошо, что в кабине, где они находились, было темно, и Машка не увидела ее лица.

Рощин выжил… Значит, ей не показалось тогда, в темноте? И ее состояние тут не при чем?

Только сейчас, узнав об этом невероятном известии и, конечно, мгновенно вспомнив последние ночные часы на Сейв-Вэре, когда Рощин сначала заживо похоронил их с Максом, завалив вход в подземелье каменной глыбой, а потом вдруг оказался в пещере среди сумасшедших нацистов и второй раз попытался ее убить, Ольга впервые задала себе вопрос, который до этой секунды просто не возникал. Почему в своем фильме она совершенно обошла его чудовищную роль в той трагедии? Почему ограничилась изложением его теории, его рассказами о сейдах, его исследованиями, но ни на йоту не обвинила в происшедшем самого Влада, вдохновителя и генератора случившегося кошмара?

Более того, даже выстраивая программу и монтируя планы, ни разу не сбилась с основной линии — общество «Туле» — на параллельную и столь же важную — Влад Рощин!

Почему?

Что ее удержало? Или кто?

Словно в то время, когда она работала над программой, в той части мозга, где хранились сведения о злодействах Рощина, выключался свет. Опять мистика? Ведь если бы сейчас она не услышала эту фамилию, если б Машка не рассказала невероятное, что Рощин спасся, она бы и не подумала о том, что в ее программе не хватает ровно половины…

Стоп. Но ведь и излагая подруге о том, что произошло на Сейв-Вэре, она тоже опустила факты, связанные с Рощиным. Почему? Черт возьми, что происходит с ее головой? Кто без ее ведома включает и отключает сведения, в ней хранящиеся?

Или наоборот? Этот «кто-то», зная, что Рощин жив, сознательно оберегает ее от опрометчивых шагов?

И что теперь? Бежать к Шульгину и каяться, что программа не готова, и ее нельзя давать в эфир? А Шульгин, который и так пошел на беспрецедентный шаг — переверстал эфирную сетку — отменит и ток-шоу, которое сейчас репетируется, и уже проанонсированную вечернюю сенсацию? Нет, назад пути нет. Уже нет.

Ольга тяжело вздохнула и вновь попыталась сосредоточиться на действе, происходящем в студии. В конце концов, она — профессионал, и скоро ей идти в прямой эфир…

Последний кадр «Тайн Арктиды» завершился лаконичными титрами: автор программы — Ольга Славина.

Машка чмокнула подругу в щеку:

— Умница!

Вместе они вышли из кабинета Шульгина, где смотрели передачу, и мгновенно оказались в плотном кольце телевизионщиков. Секундное замешательство перекрыла волна аплодисментов.

Ольге Славиной, автору блестящего фильма, только что показанного в питерском эфире, рукоплескали коллеги. Она не знала ни одного лица из столпившихся в студийном коридоре людей, но видела одинаково восторженные глаза и ощущала полное профессиональное признание. Ей аплодировали товарищи по цеху, а это во все времена стоит дорого…

— Ну что, девчонки, пойдем? — обнял их Шульгин. — Мы их сделали!

Поздней ночью, когда Виктор, наконец, отбыл домой, зевающая Машка сказала:

— Лель, знаешь, теперь я за тебя спокойна. После этого эфира к тебе никто не сунется. Не посмеет. Так что завтра я могу с чистой совестью отчалить в родное Заполярье. А тебе — ждать любимого и пахать, пахать, пахать на новом месте работы!

— Спасибо тебе, Маш, — обняла подругу Ольга. — Мне теперь и в самом деле не страшно. Все позади. Во сколько у тебя самолет?

— Есть в восемь утра и в десять вечера. Может, мне утром улететь? Ты же все равно ни свет ни заря на студию помчишься? Видела я сегодня, как у тебя глаза горели. Да и я, честно говоря, без газеты уже дурею. Наркоманки мы с тобой!

— Точно. И ваш губернатор того же мнения.

— Ну, с нашими я разберусь, — грозно сообщила Мария. — Завтра же потребую, чтобы показали мне мои показания в деле!

Ранним утром прикорнувшие всего ничего, на пару часов, подруги вскочили по звонку будильника — до приезда такси оставалось полчаса. Пока Машка плескалась в душе, Ольга сварила кофе, сделала подруге нехитрый завтрак. Себе ничего готовить не стала, решив, что, проводив Машку, вполне может завалиться поспать еще пару часов.

Во дворе сонный ветерок качал синие хвосты мокрого тумана и лениво шевелил одинокие желтые листья, уцелевшие после метлы дворника.

— Ну, Лелька, пока! — расцеловала подругу Маша. — Если вдруг что, звони немедленно, обещаешь?

— Конечно, — кивнула Ольга. — И ты…

Такси весело фыркнуло и умчало подругу в невский утренний сумрак.

— Олечка, это вы? — перед Славиной выросла сухонькая фигурка со старым лысым пуделем на поводке. — А я слышу шум, думаю, неужели Максим Викторович приехал, а за Муркой не идет? Она, бедная, извелась вся от тоски!

— Господи, — обомлела Ольга. — Мурка! Как же я забыла? Любовь Ивановна, давайте, я ее прямо сейчас заберу!

Мурка, черно-белая пушистая кошка, любимица Барта и верная спутница его одинокой жизни, была оставлена под присмотр соседки. А Ольга, конечно, про нее даже не вспомнила.

— Муронька, — прижала она к себе метнувшуюся прямо от двери животину, — девочка моя, пойдем домой, я тебя сметанкой угощу…

* * *

Если бы кто-то задался целью проверить степень стоптаности полового покрытия в номере Рощина за прошедшую ночь, то был бы крайне изумлен: на крошечном пространстве, застеленном бордовым ковролином, ясно обнажился зигзаг, в точности повторяющий бесконечное путешествие Влада от кровати до двери и обратно.

Вечернее ток-шоу с исследователями мегалитов он посмотрел с наслаждением, но когда потом в кадре неожиданно появилась Ольга Славина, просто не поверил ни глазам, ни ушам.

Значит, это и есть обещанная сенсация?

Программу «Тайны Арктиды» он не смотрел. Он заглатывал ее внутрь по кадру, по плану, по звуку, доносящему с экрана. Странно, что телевизор не взорвался от гипнотического жара его взгляда.

Каждую секунду он ждал, что вот сейчас с рассказа о безумцах из «Туле» Славина переключится на него. И это ожидание оказалось настолько мучительным, что Рощин, никогда, даже в детстве, не грызший ногти, обкусал собственные пальцы до кроваво сочащегося мяса…

О его роли в разыгравшейся трагедии Ольга не сказала ни слова. Рощин не мог в это поверить и все ждал. И когда пошли финальные титры, и когда появилась заставка ночных новостей, и когда начались сами новости, а потом закончились…

Облегчение сменилось разочарованием, разочарование — недоумением. Почему? Почему Славина поступила так? Он снова ее недооценил. В который раз. Во-первых, она все же сделала программу, а во-вторых, совсем не такую, о которой мечтал Рощин. А в-третьих, пощадила его. Случайно? Умышленно? Или…

Он понял! Она просто готовит еще одну программу! Посвященную лично ему! Ведь даже кадры активации сейда, то самое, ради чего он и настаивал на ее приезде в Мурманск, она не показала! Близнецы, бесноватые эзотерики, их безумные бредни о седьмой расе и немного теории. Да, красиво, да, жутко, да, сенсационно. Но. После этой программы никто не только не станет обсуждать вопрос объявления сейдового плато охранной зоной, а и говорить всерьез об историческом значении Арктиды не будет. Там, где побуйствовали оккультисты, серьезным ученым делать нечего. То есть он опять оказался у нулевой отметки. И значит, надо начинать все сначала. И заставить Славину сделать вторую программу. Только не о нем, злодее Рощине, а о сейдах как достоверных следах могучей протоцивилизации, с которой началось человечество.

Так… А почему Славина вообще оказалась здесь? Неужели первый канал отказался от ТАКОЙ программы? Не может быть. Ведь завтра о ней будет говорить весь Питер! Нет, здесь что-то не то. И эти, в джипе, которые привезли Славину с вокзала, и тот странный, подслушанный им разговор.

Черт возьми, что же происходит вокруг этой программы, Славиной и его сейдов? Неужели «друзья» из «Туле» развили такую бурную деятельность? Выходит — так. Иного варианта просто нет.

Все. Хватит рассусоливать. Надо идти к ней. И решать вопрос. Любым способом.

* * *

— А как же ваш товарищ? — спросила Мари. — Он не станет с нами ужинать? Фестус накрыл стол на четверых.

— Он не в настроении, приболел, — объяснил Барт. И сделал большой глоток горького местного пива.

Девчонки о чем-то весело переговаривались с Фестусом, который изгибался и вихлялся, как подтаявшая шоколадная плитка, норовя оказаться то бедром, то коленом поближе к симпатичным гостьям.

Макс, прихлебывая мигом согревшийся напиток, думал о своем, молчаливо наблюдая за попытками нигерийца понравиться студенткам.

Адам, Адам…И в самых дурных мыслях он не смог бы предположить такую встречу с лучшим другом юности…

Где-то совсем рядом затарахтела машина. По усиливающемуся жутковатому вою было ясно, что автомобиль передвигается без глушителя.

Моду? Конечно! Кому еще взбредет на ум на ночь глядя тащиться в горы?

Неразличимого цвета джип лихо ввалился на темную площадь, крутнулся на месте, вздыбив бурунчики не просохшей еще грязи. Рев смолк, хлопнула дверца.

— Фестус, — крикнули из машины по-французски, — мы за вещами!

Макс, подавшийся было к джипу, вернулся на место. Фестус же засуетился, кинулся внутрь «отеля».

— Всем привет! — выскочил из машины смуглый худощавый европеец. — Я — Жан.

— Макс, — представился Барт.

Девчонки радостно протянули ладошки земляку.

За следующую минуту выяснилось, что Жан с товарищем, который остался в Дуру, тоже приехал в Бандиагару не случайно — изучает суданскую архитектуру Мали. Вчера они ночевали у Фестуса, поскольку все «отели» в Дуру оказались заняты туристами, и на всякий случай оставили тут свои вещи. Завтра они едут дальше, в Тимбукту. Поэтому решили собраться сегодня.

Француз был очень не прочь полюбезничать с симпатичными землячками, но те, уловив не очень хорошее настроение Барта, вели себя на удивление скромно, опасаясь, видимо, что профессор с удовольствием сбагрит их в первые попавшиеся надежные руки.

Жан же, как истинный француз, не сдавался. В ход пошли витиеватые комплименты и демонстрация глубоких познаний о неизведанных тайнах Африки. Двойняшки слушали, открыв рты. Даже забывая жевать жесткое, перестоявшее на огне мясо, изысканно поданное Фестусом на каких-то темно-зеленых лопухах.

— А вы тут по какому делу? — наконец обратил свое внимание на молчащего Барта словоохотливый француз.

— Я — этнограф, жду друга, должен вот-вот подъехать.

— Тоже француз? Как зовут? Я тут всех знаю!

— Нет, он местный. Моду, — влезла с объяснениями Мари.

— Моду? — заинтересовался Жан. — Ученый? Такой высокий? У него один висок седой?

— Точно, — обрадовался Макс. — Он в Дуру?

— Нет, — уверенно ответил Жан. — В Дуру его точно нет. Моду Матуно — мой старый друг. Мы вместе пол-Африки прошли. Виделись в Бамако неделю назад. Он как раз улетал в Эфиопию, читать лекции. Сказал, что вернется в Мали только в конце ноября. А сюда вообще не собирался.

— В смысле? — не поверил Макс. — Как это не собирался? Я по его звонку прилетел. Значит, просто его планы уже после вашей встречи поменялись. Правда, не понимаю, почему его еще нет.

— Кто-то что-то перепутал! — весело сообщил гость, подмигнув студенткам. — Что гадать? Сейчас мы ему позвоним, да и все!

— Да профессор сто раз звонил, телефон вне зоны, — снова вклинилась Мари.

— Попробуем в сто первый! — доверительно склонился к ней Жан. — Если Моду сюда едет, тогда и мы задержимся на денек. У меня к нему после Мопти пара вопросов появилась.

Несколько секунд он вслушивался в телефонный гудок, а потом радостно завопил:

— Моду, дорогой, это Жан! Мы тут у Фестуса в Бандиагаре. Как это кто — мы? Я, твой друг Макс и две совершенно очаровательные девушки. Какой Макс? Сейчас узнаешь! Передаю трубку!

— Моду, привет, это я. Когда ты подъедешь? Я уж думал, что ты тут, — обрадовался Барт, услышав знакомый голос друга.

— Макс? — далекий голос Моду выражал крайнюю степень изумления. — Ты в Бандиагаре? Откуда?

— Откуда-откуда, прямиком из Турции, с пляжа, можно сказать, — неуверенно проговорил Барт, еще не до конца осознавая, почему Моду так удивился, что он — здесь.

— Решил без меня догонские тайны открыть? — весело поинтересовался Моду.

— Как это без тебя? — Барт, кажется, начал понимать. — Я по твоей смске приехал!

— Но я ничего тебе не посылал, — снова изумился друг. — Я вообще в Эфиопии, у меня тут курс лекций.

— Моду, брось свои шуточки, — попросил Барт. — Где ты? Сколько мне тебя ждать?

— Макс… — приятель замолчал, соображая. — Я не шучу. Я не собирался в Бандиагару и сообщение тебе не отправлял. А что там было?

— Хогон согласен, приезжай, — процитировал Макс.

— Что? — заорал Моду. — Хогон согласен? Правда? Все! Еду!

— Это ты мне так написал.

— Я?

— Ну а кто еще? Твой номер телефона, — Барт на память произнес цифры, поскольку наблюдал их на дисплее за последние сутки раз пятьдесят. — Подпись «Моду».

— Макс, у меня никогда не было такого номера, — оторопел друг. — Судя по префиксу, это Европа, скорее всего, Англия.

— Моду…

— Макс…

— То есть меня кто-то разыграл? — мрачно подытожил Барт.

— Видимо. Знать бы зачем, — задумался малиец. — Слушай, а вдруг это знак? И хогон, действительно, пустит нас в пещеру? Ты можешь подождать меня один день? Завтра к вечеру я буду в Бандиагаре.

— У меня есть выбор?

— Все, жди! Где ты будешь?

— Скорее всего, в Дуру или Банани.

— Понял. Найду! Запиши этот номер! Он хорошо берет в Бандиагаре.

Барт протянул трубку Жану.

— Завтра приедет Моду.

— Отлично! Сейчас обрадую друга, что остаемся еще на день. Может, поедем с нами? — Он снова зазывно посмотрел на близняшек. — У нас там весело! Вечером обещали представление с танцами.

Девушки вопросительно уставились на профессора.

— Езжайте, если хотите, — предложил Барт. — Я останусь тут. Утром встретимся. Машину мне оставите?

— А вы точно утром приедете? — недоверчиво спросила Лиза.

— Но машину-то я должен буду вам вернуть, — улыбнулся Барт.

Через пять минут рев джипа перевалил за близкий хребет и смолк.

— Макс, — Адам неожиданно подошел сзади, да так тихо, что Барт его не почувствовал. — Я все слышал. В отличие от Моду, я не верю в такие знаки. И на розыгрыш это не похоже. Если бы мне понадобилось, чтобы ты исчез из России, лучшего способа, зная тебя, не найти.

— Наверное, — задумчиво проронил Барт. — Только я не в России был, в Турции отдыхал. Так что, все-таки, это чья-то шутка. Не очень удачная, правда.

— И довольно дорогая, — нахмурился Адам. — Может быть, кто-то не хотел, чтобы ты вернулся домой?

— Адам, я не представляю ценности для спецслужб. Я — ученый. Мой интерес — дела давно минувших дней. Ты забыл?

— Жизнь причудлива и неожиданна. И иногда то, что отстоит от нас на много веков, оказывается необыкновенно близким…

— Загадками говоришь, — усмехнулся Макс. — Только в моей жизни как раз все предельно просто. Жалко, Ольгу пришлось одну в Турции оставить.

— Ольга? Кто это? Жена?

— Почти. Да. То есть мы не женаты официально.

— А кто она? — неожиданно насторожился Адам.

— Женщина. Журналистка.

— Фамилия как? — вцепился в Барта взглядом приятель.

— Зачем тебе? Славина. Ольга Славина.

— Она недавно вернулась из Мурманска?

— Мы вернулись. А откуда ты знаешь?

Адам громко вытолкнул из груди воздух, словно тот, влажный, горячий, мешал говорить. Сел на колченогую табуретку, тяжело поднял голову.

— Так это ты был там вместе с ней?

— Я. Откуда ты знаешь? — требовательно повторил свой вопрос Макс.

— Вот и не верь после этого в судьбу, — горько засмеялся Адам.

И от этого смеха, тоскливого и натужного, Барта пробрал озноб, словно мгновенная неведомая сила переместила его вместе со всем этим жарким малийским вечером под вымораживающий ветер Кольской тундры, словно еще пара секунд — и запуржит острый и льдистый снег…

* * *

Мурка отказалась от сметанки, верно, соседка кормила ее на совесть, и доверчиво свернулась на постели рядом с Ольгой, которая, стянув джинсы и свитер, юркнула под теплое одеяло.

— Мурочка, — гладила девушка теплый шелковый бок, — соскучилась до дому? А по Максу? Я тоже. Плохо нам без него, да? Представляешь, он в такую глухомань забрался, что даже позвонить не мог. А теперь и вовсе. Телефон-то у меня — тю-тю. И что мы с тобой тут, дома, он не знает. И мы с ним связаться не можем. Ни мобильника с номером нет, ни записной книжки. Ее вместе с сумкой — того. Но ничего. Теперь все в порядке, все позади, и Максик наш скоро приедет. А мы его будем ждать, да?

Кошка уютно и сладко мурлыкала, под одеялом было тепло и сонно, за неплотно прикрытой шторой неуверенно торкался в стекло мелкий слабенький дождик. Дремотная нега разлилась по телу, приятная мягкая тишина вдавила голову в подушку, тяжелые ресницы заставили сомкнуться веки.

Где-то внутри головы в обратной последовательности лениво поплыли картины последних часов: Машка машет в окно такси рукой, она сама проходит через восторженно рукоплещущий строй коллег в узком коридоре, взъерошенные мегалитчики, отстаивающие перед камерой свои теории.

— Жаль, что нет Рощина…

Кто это сказал, там, в студии, кажется, какой-то известный ученый-географ?

Рощин…Оказывается, он жив. Как же ему удалось спастись? Она же видела! Вот он летит с отвесной скалы, переворачиваясь от ударов о валуны, вот за ним рассерженной птицей несется остроклювый белый камень — шапка, сорвавшаяся с сейда, — догоняет и впечатывает его тело в узкую расщелину меж серых глыб. Потом рушится мир, и осевший песочным домиком скальный массив погребает под собой все то, что недавно было травой, мхом, березками, человеком… После такого не выживают.

А Рощин выжил! Значит, не зря он хвастался тем, что бессмертен? Сейды помогли? Как и ей тогда, сделав невидимой, чтобы он не мог ее убить?

Значит, сейдам все равно, кого оберегать? Беззащитную женщину или злодея-убийцу?

- Рощин не злодей. Он просто потерялся во времени, как и многие существа на Земле, и поэтому нуждается в сочувствии и помощи.

— В сочувствии? С каких пор убийцам нужно сочувствовать?

— Зло — это всего лишь неверно направленная энергия, выпавшая из своего времени. Достаточно вернуть энергию в исходное положение, и человек выздоровеет.

— Станет добрым?

— Да, нормальным.

— Выходит, зла как такового нет?

— Есть, конечно, но лишь относительно ко времени. То, что считалось нормой сто лет назад, сейчас — нонсенс. Многие из нынешних привычек будут признаны потомками вредными и злыми. Сегодняшнее восприятие — вот мерило зла.

— Но и Рощин, и немцы из «Туле» были заряжены на зло, оправдывая его разными целями. Разве то, что там рухнул мир, похоронив под собой носителей зла, — не показатель справедливости Вселенной?

— Подобное притягивает подобное, ты же знаешь. Если несколько потерявшихся душ оказываются вместе, энергии объединяются, образуя воронку, втягивающую новые заблудшие души. Когда энергии становится слишком много, следует ее выброс, что и произошло на Сейв-Вэре. Разве ты не помнишь еще одну истину: добро созидает, а зло — разрушает?

— Само себя?

— В том числе. Закон Вселенной — Добро и Любовь. Нарушители закона всегда наказывают сами себя. Это и случилось с родом магистра.

— То есть они убили сами себя?

— Не совсем так. Есть еще один аспект, позже ты его поймешь. Там, на Сейв-Вэре, каждый творил свою реальность.

— Каждый? И я?

— Конечно. Ты хотела жить и выжила.

— То есть моя воля дала мне силы?

— Воля — лишь инструмент. И магистр, и ты — пользовались этим инструментом и получили каждый свой результат. Акт созидания и акт разрушения.

— Но тогда почему выжил Рощин? Он сотворил не меньше зла.

— Просто его урок на Земле еще не окончен.

— Какой урок? Что за чушь? — Ольга села в постели, испугавшись своего громкого голоса, открыла глаза. — С кем я только что разговаривала? Сама с собой? Но я ничего не знаю о законах Вселенной и каких-то там энергиях, выпавших из своих временных зон. Откуда в моей голове эти эзотерические бредни?

Вокруг нее была та же комната. То же окно с грустным рыжим кленом, тот же экран компьютера, сонно помаргивающий ромбовидной заставкой. Она сходит с ума, вот что…

— Не бойся. С тобой все в порядке.

Теперь голос звучал прямо в голове. Девушка совершенно не могла определить, где именно — в ушах, затылке, темечке. Непонятно было, и кто говорит — мужчина или женщина. Громко или тихо. Весело или грустно.

Просто голос. Ясный, доброжелательный, очень четкий.

Я сплю? — Ольга сильно потерла глаза, больно дернула себя за мочку уха. Глаза снова увидели то же окно, впрочем, изрядно посветлевшее, потому что на улице окончательно рассвело, тот же дождь, тот же клен, сильно полысевший и на свету еще более жалкий.

Ухо, цепко прихваченное острым ногтем, защипало.

Нет, не сплю. Значит, я все же сошла с ума. С горя не получилось, так — с радости. Все. Душ, кофе — и на работу.

- Не спеши. Где ты будешь находиться, значения не имеет. Главное, чтобы ты хотела со мной говорить.

— Господи! — Славина накрыла голову подушкой, прячась от этого голоса, света за окном, самой себя. — У меня галлюцинации.

— Не бойся, ты здорова.

— Кто ты? Кто со мной говорит? — тоскливо прошептала Ольга.

— Вы называете меня Мурка, хотя мое настоящее имя совсем другое.

— Мурка? — Девушка сбросила с головы подушку и уставилась на расположившуюся рядом кошку.

Животное сидело прямо против ее головы и немигающе смотрело на Славину глубокими зелеными глазами, в центре которых, как ворота в иные недоступные миры, чернели вытянутые провалы зрачков.

Ольга в ужасе уставилась на кошку и тут же почувствовала, как втягивается ее вялое беспомощное тело в эти бездонные черные дыры. Плети обвисших рук, плечи, голова… В тот момент, когда Славина готова была потерять сознание от страха и тоски, зазвонил телефон. Девушка схватила трубку, как соломинку, понимая в ней единственное свое спасение.

— Олечка, — проворковал в трубке уютный голос соседки. — Корм-то Мурочкин забери! Она ведь у вас избалованная! С голоду помрет, а ничего другого в рот не возьмет.

— Хорошо, Любовь Ивановна! — радостно откликнулась Ольге, безумно обрадовавшись тому, что так удачно окончился недавний кошмар.

Вскочила с постели, натянула свитер и джинсы, пригладила щеткой волосы, и тут зазывно затренькал дверной звонок.

— Сейчас, Любовь Ивановна, сейчас! — крикнула она, пытаясь найти второй тапок.

Не нашла, поскакала к двери на одной ноге. Рядом, с любопытством наблюдая за ее цапельным передвижением по скользкому паркету, важно покачивала трубой хвоста Мурка.

— Сейчас, Любовь Ивановна, сейчас, — повторила Славина, скидывая цепочку и отпирая запор.

Мурка странно и громко мяукнула.

Девушка справилась с замками, приглашающе распахнула дверь.

— Здравствуй, Оля, я к тебе. Поговорить надо.

Вошедший Рощин спокойно отодвинул ее в глубь коридора и задвинул щеколду.

* * *

Тьма, душная и липкая, прижималась к голым плечам и коленям, как чужие навязчивые ладони, перепачканные чем-то грязным и сладким. Хотелось одного: стряхнуть с себя эти мерзкие прикосновения, а потом до боли тереть и тереть тело жесткой мочалкой, пока от этого липкого, клейкого, ненавистного не останется и воспоминания.

Макс в очередной раз передернул плечами.

— Сейчас бы в душ…

— Не помешало бы, — отозвался Адам.

Доходил третий час их путанного отрывистого разговора, в котором они заново узнавали друг друга, а узнавая — принимали. Десять лет, что встали между ними поначалу непроходимым скальным хребтом, постепенно искрошились, распавшись сначала на валуны годов, а потом и на мелкую гальку отдельных дней.

Размытый язычок огня от самодельной свечки, предупредительно оставленной Фестусом, смазывал черты лиц, сглаживая морщины и время, озаряя лишь глаза, светящиеся то ли радостной болью, то ли болезненной радостью.

И если бы света было чуть больше, то каждый из них моментально признал бы в сидящем напротив того самого Макса или Адама, какими они были много лет назад, когда самой большой бедой считался заваленный зачет или растаявшая, как первый снег, невеликая стипендия.

Короткий рассказ Макса о недавних событиях на Сейв-Вэре Адам выслушал с напряженной тревогой, почти не перебивая вопросами.

— И, значит, твоя Оля сделала этот фильм?

— Почти. Осталось довести до ума. Я видел лишь черновик. Собиралась закончить после возвращения.

— Ты уверен, что она еще в Турции?

— Да, мы так договорились.

— Звонил?

— Ты же знаешь, какая в Мали связь…

— Держи, — Адам извлек из широкого кармана шорт довольно увесистую трубку. — Этот берет везде.

— Ночь, Адам, она спит, не хочу пугать.

— Думаешь, она не обрадуется твоему звонку ночью? Звони!

Голос приятеля прозвучал почти приказом. Макс набрал номер.

— То же самое, — пожал он плечами. — Абонент не доступен.

— Для этого аппарата нет недоступных абонентов, если только…

— Что ты хочешь сказать? — Барта снова обдало холодом.

— Макс, я тоже был в Мурманске, за месяц до тебя, в июне.

— Зачем? — Барт напрягся. — Что ты там делал?

— Искал разгадку тех же секретов, о которых ты только что рассказывал, — мрачно ответил Адам.

— Сейдов?

— Да. И возможности управления ими с помощью древней магии.

— Адам… Ты веришь в эту чушь?

— Я во многое поверил, Макс. А в это… Если это работает и может помочь, я готов поверить и в это!

— Помочь? Чему? Или кому?

— Моя родина — это горы. И ее легко разнести в клочья, не прибегая к бомбардировкам и десантам. Ваши уже это опробовали. Правда, легонечко так, для острастки…

— А при чем тут Кольский полуостров и древние мегалиты?

— Ты же сам только что рассказывал, какие идеи вынашивали эти немецкие придурки.

— Но это же бред, чушь, эзотерические блудни!

— Макс, я задам тебе один вопрос, а ты подумай, не отвечай сразу, хорошо?

Барт настороженно кивнул.

— Скажи, неужели ты всерьез считаешь, что деятельность такой организации, как «Туле», да еще с таким составом участников — одна вице-губернаторская семья чего стоит! Да еще со свободным использованием новейших военных вертолетов, могла быть столько лет скрыта от спецслужб? Рядом с Мурманском? Где ядерных боеголовок, как тут баобабов? Подземные переходы, оборудованные скальные города! Это все освоили немцы черт знает когда, а наши, идиоты, до сих пор ничего не знают? Макс! — Адам сокрушенно развел руками. — Вспомни, общеизвестный факт: еще в тысяча девятьсот двадцать втором туда, в Кольскую тундру, при личном содействии Дзержинского была снаряжена целая экспедиция, якобы для этнографических и географических исследований. На самом деле, чекисты интересовались возможностями физического воздействия на психику. В стране голод, разруха, целые губернии вымирают, а тут — на тебе, научная экспедиция в заполярную Тьмутаракань! Да и потом, насколько мне известно, те места никогда не выходили из поля зрения советских спецслужб. Вот и прикинь, могло ли это «Туле» там так развернуться, если…

Барт молчал долго. Так долго, что Адам пару раз, не выдержав, вставал из-за стола и начинал мерить шагами пустынный пятачок у «отеля», потом снова садился, не произнося, однако, ни слова, просто ожидая.

— Дай телефон, — хрипло попросил Макс. — Сколько сейчас в Москве?

— Ну, если тут уже шесть, то там — десять.

Барт раз за разом набирал два номера: Ольгин мобильный и следом — домашний. Тщетно. С силой потер лоб, снова набрал номер, третий по счету. Пошли гудки, вполне различимые в абсолютной африканской предрассветной тиши.

— Але, — услышал Адам высокий мужской голос.

— Это телевидение? — тем же хриплым басом поинтересовался Барт.

— Да, слушаю.

— Могу я услышать Ольгу Славину?

Трубка довольно долго молчала, а потом растерянно отозвалась:

— Нет, ее нет.

— Она еще не вернулась из отпуска? — обрадовался Барт.

— Н-нет… — трубка замялась. — Она тут больше не работает.

— Как это — не работает? — опешил Макс. — А где она?

— Уволилась, — сообщил голос.

— Давно? — снова потух Барт. — Вы не путаете? Славина?

— Не путаю, — недобро загустела трубка. — Со вчерашнего дня она не работает на первом канале. До свидания.

— Постойте, — взмолился Барт. — Я очень издалека звоню, не могу ее найти. С ней все в порядке?

— Понятия не имею, — сообщил телефон. И тут же пошли гудки.

Макс напряженно всматривался в погасший дисплей, будто надеялся отыскать там ответ на мучившую его загадку. Снова пощелкал кнопками.

— Николай, привет, это Барт.

В трубке радостно завопили.

— Коля, у меня просьба, я очень далеко, в Мали. Пожалуйста, узнай через супругу, что произошло с Ольгой Славиной. Да-да, с той самой. Срочно. Жена вернется только ночью? Она в Праге? Ну, хоть ночью! Только сразу позвони, хорошо?

Отключил телефон, поднял ясные и очень печальные глаза на друга.

— С Ольгой беда. Я Николаю Томину звонил, помнишь? Его супруга тоже на первом канале работает, больше и узнать не у кого. Я в Москве не очень-то свой…

— Да, узнал ты немного, — задумчиво проговорил Адам, — но зато — самое ценное: твоя Оля жива. А все остальное — ерунда. Понадобится — купим! — и он натужно и неестественно засмеялся.

— Адам, я сейчас вспомнил давнюю историю с «Тайнами Сириуса», ну, помнишь?

— Еще бы не помнить! Тогда нас всех чуть не отчислили за чтение запрещенной литературы!

— Так вот, у Темпла был грандиозный скандал с ЦРУ…

— Ну-ну, — заинтересовался приятель.

— Понимаешь, в свое время американцы проворонили догонскую загадку. А когда засуетились, Грийоль уже помер. Конечно, после него осталось много черновиков, но они требовали расшифровки. ЦРУ очень хотело их заполучить, а доступ к дневникам был только у Темпла, который уже тогда работал над «Тайнами». ЦРУ почему-то очень хотело помешать Темплу издать его книгу, однажды дошло до элементарного воровства. У Темпла выкрали статью с комментариями самой Дитерлен.

— Ну, это для ЦРУ, как два пальца…

— Фокус в том, что Темпл решил, будто ему мешает КГБ, что русские его и обчистили. Учинил скандал. Тут-то и выяснилось, что его, гражданина великой Америки, обокрало его собственное правительство! И именно ЦРУ, не КГБ, всячески противодействовало его работе над книгой.

— Дальше можешь не рассказывать, — махнул рукой Адам. — Обвинение в плагиате, подтасовка фактов, инсценировки ограблений, которые на самом деле были тривиальными обысками. Липовые уголовные дела…

— Откуда ты знаешь?

— Методы спецслужб во всем мире одинаковы…

— Но «Тайны» все же вышли, как ты знаешь. Как раз, когда мы зачитывались этой книгой, Би-Би-Си снимало фильм о древних астронавтах. Темпл должен был быть ведущим, как один из величайших исследователей. Но вдруг на Би-Би-Си звонят из Америки и требуют не подпускать Темпла к телевидению. Телевизионщики вначале заартачились, типа, мы сами решаем, кого снимать. Вмешалось НАСА, ни больше, ни меньше. Би-Би-Си намекнули на серьезные неприятности, ну, и интерес к Темплу и его теме резко угас.

— Ты думаешь, что твоя Ольга…

— Я ничего не думаю, просто почему-то вспомнилось, — процедил Барт. — Если следовать твоей логике…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.