Глава V Все усложняется

Глава V

Все усложняется

С утра Скипидарыч мерил шагами свою хибару и переваривал то, что рассказал Деснин о своем прерванном расследовании смерти Никодима. Попутно он готовил на завтрак, как сам заявил, «антипохмельную похлебку».

— Но горе вам, лицемеры! Ибо вы запираете царство небес перед людьми. Ибо вы сами не входите и входящим не позволяете войти… Церковь порочна… бред все это, бред! — постучал Скипидарыч пустой кастрюлей себе по голове.

— Скипидарыч, ты чего? — удивился Деснин.

— Да это я насчет архиепископа думаю. В таких случаях заявляют, дескать, церковь держится вопреки своим служителям. Вот, едрень фень, самоуничижение-то! Да любят еще такую байку рассказывать: некогда один человек задумал креститься, но прежде захотел узнать, как живут архипастыри, владыки Церкви. Его предостерегали: «Не пытайся делать это. Ты соблазнишься и смутишься тем, что увидишь, и никогда не примешь крещения». Но тот все же поехал в столицу по своим делам и проник в архиерейский дворец. Он многое там увидел, о многом размышлял и, вернувшись, сказал: «Я готов креститься». Все удивились, потому что знали, каким недостойным человеком был архиерей того города. «Что ж, — ответил человек, — я убедился, что епископский сан носят люди недостойные, такие, из-за которых, по человеческому рассуждению, Церковь давно должна была погибнуть. Но она стоит. Теперь я верю, что в ней действуют высшие силы и укрепляется она самим Богом». Но тебе я лапшу на уши вешать не буду, потому что байка эта — наглое самооправдание. Доврались, едрень фень. Правильно про церковь лукавствующих предсказывали. Знаешь, что это такое? Это церковные иерархи со своим клиром и паствою, порвавшие связь с Христовой Истиной, но продолжающие лицемерно выказывать себя членами Церкви. Сечешь? А то еще заявят: церковь порочна не сама по себе, а вследствие порочности всей современной жизни, которая не может не сказаться и на церковной. Ложь все это. Просто признать не хотят и покаяться не могут, а других еще призывают. Народ не слепой. Знаешь, чего говорят? Попы служат Богу, а верят ли в Него сами? Не веруют, нет, христопродавцы окаянные. Эх, всю надежду ты во мне убил, Коля, когда рассказал, что у них там творится. Просто оборотни в рясах!

Скипидарыч снял пробу с похлебки и продолжал:

— Эх, страшное дело они сделали. Не с того начинать надо было. Отвернется от них народ, да так, что обратно уж и не воротишь. Прально про них Христос сказал: «Слепые поводыри слепых, отцеживающие комара, но проглатывающие верблюда! Но если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму». А впрочем, церковь не есть вера. Но павства тоже хороша, едрень фень. Уж лучше б и не крестились вовсе, чем крестившись без веры, обманывать себя, людей и Бога. «Напоказ молящиеся осуждены будут». А как же не напоказ, если не верит никто? «Кто Меня ищет, тот уже владеет мною». Никто не ищет! Оскуднела верою душа…

— А может прав Аббат? — Деснину показалось, что Скипидарыч говорит о том же, что он уже слышал в секте. — И никакой души нет… И Бога нет.

— Нет, не прав! — неожиданно вспылил Скипидарыч. — Бог существует уже по той простой причине, что такому злобному животному как человек сама идея Бога никогда бы не пришла в голову. Нет, тут что-то другое. Может, и вправду твоего Аббата кто-то опередил? В Апокалипсисе сказано: «Знаю дела твои: ни холоден и ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, то изблюю тебя из уст Моих». Это как раз про этих самых естественных клонов. Да и черт бы с ними, едрень фень, но похоже операция «Ампутация души» уже в действии. Тогда многое проясняется. Народ зомбируют, привить стараются не человеческий и даже не животный инстинкт чувства собственности. Но если деньги все, что тебе нужно, то это все, что ты получишь. И ничего больше. Капитал выедает душу. Богатство — только одно из средств к счастливой жизни, а они превратили его в единственную цель существования, едрень фень. Но богатеть надо в Бога, а не в себя. Христос так и говорил: «Смотрите, берегите себя от всякого стяжательства, потому что жизнь любого человека не в изобилии его имущества. Жизнь больше пищи, а тело — одежды. Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Так что не копите себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина уничтожают и где воры подкапывают и крадут, а копите себе сокровище на небе. Ибо где твое сокровище, там будет и твое сердце».

— Но ведь Бог велел трудиться в поте лица, — припомнил Деснин.

— Да, но ради хлеба насущного, то есть был бы достаток, а больше ни к чему, — ничуть не смутился Скипидарыч. — Труд — это наказание за первородный грех, чтоб Бога не забывать, а то многие вкалывают и уже забывают зачем. Бабки ради бабок. Остановиться, оглядеться — уже времени нет. Не люди, а роботы, никаких интересов, одна пустота душевная, ей Богу ампутация души, прям по твоему Аббату. Сказано же: «Все труды человека — для рта его, а душа его не насыщается». Работа — это всего лишь добывание средств к существованию, многим никакого морального удовлетворения она не приносит вовсе, а значит и пользы для души от нее нет. То есть Богу угодна далеко не всякая работа, не всякий способ добывать в поте лица хлеб. Моя любимая притча у Христа знаешь какая? «У одного богатого человека хорошо уродила земля. И он сказал: Вот что я сделаю: снесу мои амбары и построю большие и соберу туда всю мою пшеницу и все мое добро. И скажу душе: Душа, у тебя лежит много добра на много лет; отдыхай, ешь, пей, веселись. И Бог сказал ему: Неразумный, этой ночью потребуют у тебя твою душу; а то, что ты приготовил, кому достанется? Так бывает с тем, кто копит сокровище для себя и не богат по отношению к Богу». Это ждет и все общество потребления, мать его за ногу! Потому что не хлебом единым. Человек, живущий лишь земным и временным, постепенно прирастает к предметам, сливается, а потом и разрушается вместе с ними. Гниет, и ничего от него не остается.

— Это все ясно, но без денег — как? — Снова попытался приземлить Скипидарыча Деснин.

— Да я не против денег, в конце концов. Человек, конечно, должен иметь деньги, но не деньги человека. Я за то, чтоб не они были главным, чтоб не в них смысл, не в стяжательстве. Потому что сказано: «Корень всех зол есть сребролюбие, которому, предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям. Кто предаётся любостяжанию, тот оскверняется идолослужением». Знаешь, кто из апостолов сейчас был бы героем? Иуда. Он знал: чтобы воскреснуть, Христос должен умереть. И смог заработать на этом бабки.

— Угу, а потом удавился, — напомнил Деснин.

— Ну это совесть потому что была. Теперешний бы не повесился. Пустил бы эти тридцать серебряников в дело, разбогател, а потом церквушку бы отгрохал в память о том, кто помог ему заработать стартовый капиталец. И был бы героем, в пример всем ставили. И молились бы на Иуду, не на Христа.

Скипидарыч молитвенно сложил руки и противным голосом запричитал:

— Иудушка, Иудушка!

— Все! — не выдержал Деснин. — Вечно ты как чирей какой. Хватит выступать. Жрать давай. У тебя вон все выкипает.

— Да, заболтался я, — признался Скипидарыч, разливая похлебку по мискам. — А вот ты пока ешь, я тебе еще притчу расскажу о Втором пришествии.

Деснин посмотрел на своего мучителя умоляющим взглядом.

— Не, она такая… легкая. Представь, что я — телевизор, а ты передо мной ешь. Вот, значит… Послал как-то Бог архангела Гавриила возвестить о скором своём пришествии на Землю. Архангел как с небес спустился, так и пошёл прямо в церковь. Подходит к попу и говорит: «Так, мол, и так: послал меня Бог известить о скором своём пришествии». А поп его выругал и вытолкал из церкви, крича при этом, что тому самое место в психушке. Ну архангел и пошёл прямиком в психбольницу. Приходит и говорит: «Так, мол, и так: я — архангел Гавриил, послан Богом». А там все обрадовались и говорят: «Вот и ладненько. Подселим мы тебя прямо к Сатане в восьмую палату, а то он там один всё скучает». Привели архангела в палату. Он смотрит, а перед ним и впрямь сам Сатана сидит. Подивились они встрече такой, и Сатана рассказал архангелу свою историю о том, как пришёл он на Землю и заявил, что он есть Антихрист. Ну его сразу в психушку и доставили. Долго архангел с Сатаной думали и гадали, что же делать. А пока думали — глядь, а к ним самого Господа Бога ведут со связанными назад рукавами смирительной рубашки. Подошёл к нему Сатана и говорит: «Вот ведь, до чего люди распустились. Ни в Бога, ни в чёрта не верят. Пора бы их проучить как следует — устроить суды, казни и прочее». А Бог и говорит: «Я наказание похлеще придумал — никогда больше и смотреть не буду на этих людишек. Пусть без меня перегрызутся как собаки!» Плюнул, топнул ногой и вознёсся на Небо, прихватив и архангела с собой. А Сатана и рад. Вышел из психушки, заплатил сполна всем, кто помог ему разыграть весь спектакль этот, и стал править миром.

— Злой ты, Скипидарыч, — сказал Деснин, откладывая ложку. — Все не как Никодим говоришь, словно Аббату вторишь… А может… может это ты его и спалил?

— Я? — совсем растерялся Скипидарыч и чуть не выронил из рук кастрюлю с похлебкой. — Да я Никодима… Эх ты…

— Ну ладно, стой. Станешь тут с тобой подозрительным. Всю плешь переел со своими разговорами. И как у тебя в башке столько понамешано? И как ты вообще с такой башкой живешь?

— Так вот я и пью, чтоб не думать, потому как знания умножают скорбь. А насчет подозрений… Смотри, что у нас имеется.

Скипидарыч закурил и принялся ходить из угла в угол, о чём-то соображая. Наконец он остановился и, непонятно к кому обращаясь, проговорил:

— Значит, это всё же заказное убийство.

— Так ты ж мне сам об этом сказал, — искренне удивился Деснин.

— Не говорил я этого. Предполагал только, — Скипидарыч выпустил клуб дыма. — И куда это только мир катится? Священников заказывать стали. Да каких!..

— Скипидарыч! — одернул его Деснин, боясь, что тот снова уклонится от темы.

— Итак, что у нас имеется на сегодняшний день? — Скипидарыч вновь выпустил клуб дыма. В этот момент он чем-то походил на Холмса, только окарикатуренного. — Первое: версия следака — сатанисты. И Аббат твой о них поминал. На грани фантастики, хотя…

Скипидарыч подошел к окну, некоторое время задумчиво глядел на церковь.

— Второе, — продолжал он, — Григорий — знаю я этого Григория. Главбух при епархии, а не монах. При Никодиме он сюда и носу не совал, а с Пафнутием сразу скорешился, едрень фень. Но чтобы он… Хотя кто их знает, может, чтоб потом канонизировать… Нет, не может быть.

— А мне так показалось, что мог бы.

— На грани фантастики, хотя современная церковь…

— Скипидарыч! — вновь одернул его Деснин.

— И есть еще третье, — Скипидарыч выдержал небольшую паузу. — Я уже говорил, что ты не единственный, кого Никодим привел к покаянию. Исповедовались ему многие, подобные тебе. А сейчас, может, кто-то из них стал крупной шишкой, может, куда-то очень высоко метит. Насмотрелся кругом, забыл Никодима, разуверился даже в том, что кто-то еще может свято хранить тайну исповеди, вот и…

— Вот и Аббат на это намекал, — оборвал Деснин. — Но я пробил эту тему. Андрей, письмо которого ты мне подсунул — не мог. Он сам сейчас подключился, по своим каналам.

— Даже так? — Скипидарыч был слегка удивлен. — Но это еще ничего не значит. Ты проверил только Андрея, а он не один такой. Да и на слово верить щас никому нельзя. Есть и еще версия. Я ведь на пожаре не только Мокрого видел… Хм, нездешний он — я сразу приметил. А недавно снова видел его — с Пафнутием о чем-то говорили. Я его и рассмотрел. Такой длинный, со шнобелем, чернявый, странный. Во всем черном и шрам на щеке, узкий такой…

— На левой? — перебил Деснин.

— Вроде да. А ты откуда знаешь?

— Да я, кажись, с этим черным сюда на поезде ехал. Про себя рассказывал, про… Никодима. А может, он тоже с Аббатом как-то связан? Тоже все про души говорил.

— Вот! Если не Андрей, то кто тебя сдал Аббату?

— Кто сдал, тот и заказчик. Мне это еще Вован говорил.

— Вот, еще и Вован…

— Тихо! — вспомнил Деснин. — Аббат говорил, что Мокрый тоже видел, как из церкви выходили люди.

— Вот! Вот! — чуть не подпрыгнул Скипидарыч.

— Что «вот»? Совсем все запуталось.

— Ничего не запуталось. А свет в церкви ночью — это что?

— Что?

— Вот ты и сходи. Все равно терять нечего. Или ты боишься?

— Да ничего я не боюсь. Я себя боюсь. Но схожу, уговорил.

— Вот и ладно. А пока надо еще одно дело проверить. Я тебе говорил, что на кладбище не того происходит, ну там могилы развороченные. А недавно кресты с табличками спилили — есть возможность проверить кто. Может, вот эти самые, — Скипидарыч покосился на пентаграмму, которая так и валялась с вечера на полу. — Там и выясним.

— Где там? — не понял Деснин.

— В скупке цветмета. Один я не полез бы, а с тобой можно.

— Что-то я не врубаюсь.

— А и не надо. Я — мозг, а ты прикрытие. Кстати, насчет прикрытия. Придется пожертвовать этим.

Скипидарыч вынул из шкафа алюминиевую кастрюлю, снял с гвоздя половник и сковородку.

— Ох-хо-хо-х, — вздыхал он, запихивая в холщовый мешок алюминиевую утварь, — всю ведь страну в утиль сдали. И кто разрешил?

Скипидарыч взвесил на руке мешок, еще раз вздохнул, вышел во двор и возвратился с изрядно побитым алюминиевым тазиком для мытья обуви. Затем накидал в мешок еще кое-какую мелочь, предварительно проверяя железяки магнитом. Сняв со стены ржавый безмен, он взвесил всю поклажу.

— Ого, пять кеге почти. Теперь можно идти. Ближайшая скупка — в городе.

Во дворе Деснин обратил внимание на пустую будку.

— А Бобик где? — спросил он.

— А нету. Волки сожрали, собаки. Один ошейник только и остался. Совсем обнаглели. Я тут как-то под утро в окно глянул, а там волчара здоровенный на задние лапы встал и пялится прямо в глаза. Ну точно оборотень… Может, то смерть моя была?

— У тебя то сатанисты, то оборотни…

— Не веришь мне. Вот и идем, идем — авось хоть что-то выясним.

— Ты бы хоть объяснил, зачем весь этот цветмет, мозг, блин, — спросил по дороге Деснин.

— Знаешь, в Египте тоже были расхитители гробниц, но воровали хотя бы золото, а эти, вишь, таблички с крестами пилят. Но явно не местные. А знаешь, почему? Менты уж не раз ловили — без толку. Ну я и сообразил способ, чтоб отвадить так отвадить. Уговорил Антоху поставить на одной заброшенной могиле большой медный крест — чтобы сразу в глаза бросался. А самого Антоху прикопал землей слегка, ну и тоже засел за куст, а то Антохе, хоть и здоровый он, а страшно. Как стемнело — идет один гробокопатель прямо к кресту. Только ухватился за него, чтобы вытащить, как могила разверзлась, или разверзилась? Не важно. Из-под земли показались руки и вцепились в крест. Но, вместо того, чтоб бросить крест и бежать что есть мочи, вор словно прирос к нему, едрень фень. Руки из могилы, ну в смысле Антохины, тянут крест на себя, а тот на себя — ну не сознает, что делает. Видать, оглоушен был собственными воплями, которые раздавались на все кладбище. Я тоже очень удивился, что вор не убежал, а еще сильнее в крест вцепился. «Ну и народ пошел, — думаю, — ни в Бога ни в черта не верит». Правда, говорят есть особое оцепенение от страшного страха, словно током притягивает. Ну а Антохе эта борьба за крест и вопли эти надоели. Он встать решил. Вор тут же перестал вопить, всего его перекосило. У кого слабые нервы, в подобных случаях бывает разрыв сердца. Но воры они не робкого десятка. Чтоб быть вором нервы нужны покрепче, чем у космонавта, едрень фень. Ну этот жив остался, только слегка повредился в уме. А среди воров слухи распространяются быстро, так что после этого случая местные могил не оскверняют. Если и орудует кто, то только приезжие. Вот тут и зацепка, сечешь?

— Ну приезжие разные бывают. Не обязательно что это твои сатанисты, — выразил сомнение Деснин.

— А вдруг.

— Так они и пошли кресты в цветмет сдавать.

— Ну мало ли. Они ж тоже разные, может денег на проезд не хватило, а может жадные дюже — не пропадать же добру.

— Ладно, так и скажи, что с тебя, как со сторожа, за кресты спросят.

— Спрашивали уже. Так я ментам прямо сказал: идите в скупку. Не идут, потому как повязаны все. Ха! Да если б наша милиция хорошо работала, то бы уже давно полстраны сидело. Во главе с правительством. А так, знаешь, как они борются с цветметчиками? Приходят к хозяину в пункт и клянчат: дай нам сетку огородную — бабка одна достала, житья нет, начальству жалуется. Тот им: вон, забирай. А они ему еще: спасибо, спасибо.

Уже в Печужске путники наткнулись на такую сцену. В сквере у памятника Ленину собрался народ. Поглазеть было на что: на шее Ильича болтался железный трос, а сам он наклонился к земле под углом градусов в сорок пять, и теперь указывал рукой не в светлое будущее, а в землю. В толпе рассказали, что ночью подкатила к памятнику какая-то банда на джипе, накинули вождю петлю на шею, привязали трос к машине и рванули. Но Ильич устоял — внутри памятника оказались стальные штыри.

— И что за идиотизм творится? — комментировал увиденное Скипидарыч. — Хотя все ясно — на сплав, из которого памятник сделан, видать, позарились. Это еще что. Вон в прошлом году бронзовый бюст Пушкина из скверика на Пушкина же улице свистнули. Это ж все равно, что могилу осквернять. А, все прут, ничего святого, едрень фень. Не удивлюсь, если Медного всадника в цветмет сдадут.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.