Аннамалай Свами

Аннамалай Свами

Когда Бхагаван просыпался – обычно между тремя и четырьмя часами утра, – он шел на кухню резать овощи для завтрака. Другие работники кухни, спавшие дольше, присоединялись к нему чуть позже. Прежде чем начать работу, Бхагаван обычно нарезал на мелкие кусочки кусок корня имбиря, солил и проглатывал. Это было его домашнее средство для лечения хронических проблем с пищеварением.

Могло показаться, что Бхагаван очень демократичный шеф-повар: в начале дня он всегда спрашивал работников кухни, что они хотят приготовить на обед. Он спрашивал всех работников об их идеях и планах, все вместе обсуждали различные варианты, пока не приходили к единогласному решению. Затем резали овощи в соответствии с планом, но когда приступали к стряпне, Бхагаван часто начинал готовить другое блюдо, ни с кем не посоветовавшись.

Поздним утром, когда еда была уже почти готова, Бхагаван часто говорил невинным тоном: «Мы планировали приготовить одно блюдо, но, кажется, получилось нечто другое».

Те из нас, кто работал с ним, часто чувствовали, что единственной целью этих утренних дискуссий было вызвать у нас интерес к работе. Никто никогда не возражал против изменений в процессе приготовления пищи. Все мы признавали абсолютную власть Бхагавана и всегда рады были поддержать любые его идеи и любые изменения, вносимые им.

Поскольку Бхагаван обычно входил в кухню первым, его задачей было разжечь огонь. Ранга Рао, тоже встававший рано, иногда старался освободить Бхагавана от этой обязанности, но ему редко это удавалось.

Другие пытались освободить его от размалывания специй, и это удавалось немногим чаще. Когда овощи были нарезаны, Бхагаван оборачивал голову полотенцем и молол чатни в каменной ступке. Он вкладывал в эту работу всю свою силу и энергию, и отдавал ее только тогда, когда его вызывался заменить физически сильный и опытный доброволец. Как только чатни было приготовлено, он мыл руки и отправлялся на утреннюю параяну.

Сидя в холле, Бхагаван продолжал следить за работой на кухне. Повариха Сампурнамма приносила ему на пробу самбар и овощи, как только они были готовы. Попробовав их, Бхагаван либо одобрял результат, либо говорил, что нужно сделать, например, добавить соли. Если же повара забывали принести ему пищу на пробу, Бхагаван выходил из холла, шел в кухню и сам смотрел, правильно ли приготовили завтрак.

Обычно все с радостью слушались Бхагавана, но было несколько случаев, когда ему приходилось применить власть. Я помню один такой случай, когда он учил поваров правильно готовить авьял. Авьял – острое овощное блюдо, состоящее из множества различных овощей, кокоса и творога. Бхагаван много раз требовал, чтобы перец чили и другие специи размалывали до консистенции пасты, прежде чем добавлять в жарящиеся овощи. Поскольку это было очень трудоемкое и долгое дело, повара как-то раз решили добавить в пищу молотые специи вместо того, чтобы молоть их вручную. Бхагаван каким-то образом узнал, что произошло. В следующий раз, когда готовили авьял, Бхагаван самолично пришел в кухню и стал молоть специи. В тот момент я как раз проходил мимо кухни.

Заметив, что он работает один, а все женщины стоят вокруг и смотрят, я сказал: «На кухне работает так много людей. Почему Бхагаван делает эту работу один?»

Бхагаван объяснил: «Я сказал им, чтобы они сделали пасту из чили, но они не послушали меня. И вот я делаю это сам, чтобы всё было сделано как следует. Мне не тяжело. Это хорошее упражнение для рук».

Я обернулся к женщинам и мягко упрекнул их: «Здесь так много людей, а вы позволяете Бхагавану делать тяжелую работу. Почему вы стоите вокруг без дела?»

Бхагаван ничего на это не сказал. Он продолжал молоть специи. Женщины восприняли его молчание как знак того, что он готов отдать кому-нибудь эту работу.

Они заговорили наперебой: «Дайте мне это сделать!», «Я сделаю это», «Давайте я вас сменю».

Бхагаван засмеялся и сказал: «Вы начали просить только сейчас. Почему же вы не просили раньше?»

Он закончил работу, не позволив никому взять у него камень, [служивший пестиком]. Затем, положив пасту в авьял и помешивая его ложкой, он сам очистил оба камня для размалывания. Это был хороший урок для всех. Больше в авьял никогда не клали готовые молотые специи.

Я помню еще один случай, когда Бхагаван преподал нам урок, выполнив нашу работу. Возле кухни было помещение, которое редко убирали. Там было пыльно и грязно, на полу обычно лежали старые банановые листья и очистки от овощей. Через эту комнату ходили многие, но никому никогда не приходило в голову в ней прибраться, пока Бхагаван сам не взял метлу и не вычистил всю комнату.

Пока Бхагаван делал эту работу, несколько преданных пытались остановить его, говоря: «Бхагаван, пожалуйста, дайте мне сделать это. Я здесь все уберу». Но Бхагаван отказался отдать метлу.

Всем добровольцам он отвечал одно и то же: «Ты увидел это только сейчас. А раньше ты не видел беспорядка?»

Бхагаван собрал весь мусор на большой лист бумаги, вынес на улицу и выбросил. С того самого дня эту комнату регулярно убирали.

Зачастую строительство новых построек в ашраме начаналось без наличия средств для его завершения. Бхагаван каким-то образом знал, что деньги или строительные материалы появятся, когда они будут нужны. Я как-то раз увидел, как он применяет ту же стратегию на кухне. Однажды утром где-то в 1920–?х гг., когда в ашраме практически не было еды, я заметил, что он собрал то ничтожное количество продуктов, которое у нас было, и начал готовить. Он верил в то, что не успеет он закончить приготовление начатого блюда, как Бог пошлет недостающих продуктов. Примерно в 5.30 утра Бхагаван начал промывать горсточку дробленого риса. Он положил его в горшок, залил водой, вытащил все камни и начал готовить его на кумутти (угольной жаровне). Я подумал, что все это довольно странно.

«Этого риса, – подумал я, – не хватило бы даже одному мне. Что будут есть все эти люди?»

Когда рис закипел, пришел кто-то из преданных и принес два литра молока. Когда рис сварился, Бхагаван поставил на кумутти кастрюлю большего размера и начал готовить вместе молоко и рис. Через несколько минут пришел еще один преданный с подношением – изюмом и сладостями. Бхагаван промыл всё это и положил в кастрюлю. Примерно в 6.30, когда еда была почти готова, пришли несколько человек из Кумбаконама. Они принесли большую кастрюлю с иддли, вадай, чатни, особой разновидностью диких бананов и с чашками из банановых листьев. Нам как раз нужны были эти чаши из листьев (тоннай), чтобы поднести Бхагавану домашний паясам.

Около семи утра, после того, как Бхагаван совершил омовение, мы все расселись в столовой и съели этот роскошный завтрак.

Многие люди писали, что Бхагаван не любил выбрасывать то, что можно было использовать. Эта его привычка проявлялась в полной мере на кухне. Однажды, когда готовили обед, несколько горчичных зерен упало на землю. Повара не обратили на это внимания, но Бхагаван ногтями подобрал их одно за другим и положил в маленькую кастрюльку.

Сама Айер, один из брахманов, работавших на кухне, заметил: «Бхагаван собрал эти несколько зерен горчицы и сохранил их. Бхагаван так же тщательно сохраняет деньги. Для кого Бхагаван сохраняет всё это?»

«Всё это создано Богом, – ответил Бхагаван. – Мы не должны тратить впустую даже мелочи. Если это может пригодиться кому-то, правильнее будет это сохранить».

Бхагаван часто не обращал внимания на наши многочисленные недостатки, но редко молчал, если при нем что-то разбазаривали или выбрасывали. В июне 1939 г., когда Бхагаван возвращался с очередной прогулки по горе, я видел, как он отчитывает сына Т.?К. Сундареши Айера и читает ему строгую нотацию.

«Твой отец говорит мне, что ты покупаешь множество ненужных вещей, – сказал Бхагаван. – Не трать больше, чем ты получаешь. Ты должен быть бережливым. Огонь, долги, объекты чувственного восприятия и яд – любая из этих вещей даже в малом количестве может погубить нас».

Бхагаван однажды дал мне подобное наставление, когда я следил за строительством нового помещения столовой.

Он дал мне ржавый гнутый гвоздь 3,8 мм и попросил очистить его, выпрямить и использовать при постройке столовой.

«Но, Бхагаван, – запротестовал я, – мы только что получили много килограммов новехоньких гвоздей. Нам не нужно использовать такие старые гвозди, как этот».

Бхагаван не согласился со мной, сказав, что всё, что может пригодиться, нужно использовать, и повторил, что гвоздь нужно привести в нормальное состояние.

Бережливость и нетерпимость к расточительству заставляли Бхагавана изготавливать инструменты и инвентарь из подручных материалов. Когда он жил в Скандашраме, он однажды нашел большой гранитный камень площадью 80 см в длину и в ширину и много дней полировал его смесью воды и песка. В конце концов поверхность камня стала такой гладкой, что можно было видеть в нем свое отражение. Этот камень использовался для охлаждения сваренного риса. В конце 1930-х гг. четыре или пять преданных пришли в Скандашрам, чтобы забрать этот камень, так как они знали, что его отполировал сам Бхагаван. Они спустили его с горы и установили в новой кухне. Последовав примеру Бхагавана, преданные отполировали еще несколько камней и использовали их для той же цели.

Несмотря на то что Бхагаван каждый день по нескольку часов охотно следил за тем, чтобы пища в ашраме была приготовлена правильно, он не любил сложные трапезы, состоящие из большого количества блюд. Его вполне устраивал рис, самбар и одно овощное блюдо. Одна женщина из Кералы, привыкшая готовить множество блюд на каждый прием пищи, однажды пришла на даршан и настойчиво попросила, чтобы ей разрешили готовить на всех. Потратив огромное количество времени и труда, она приготовила тридцать два отдельных блюда. Бхагаван позволил ей положить все блюда по отдельности на его банановый лист, но когда раздача была закончена, он слепил всё, что ему подали, в один комок.

Объясняя свои действия, он сказал ей: «Вам пришлось потратить столько сил на приготовление всей этой пищи. Даже просто подобрать продукты, наверное, было долгим делом. Хватило бы одного овоща – этого достаточно, чтобы очистить желудок и не допустить запора. Зачем же готовить всё это? Есть и еще одна проблема – если вы приготовили тридцать два блюда, ум все время думает: «Что мне съесть, это или то?» И во время еды ум будет рассеянным. Если же на столе только одно блюдо, нет никаких проблем. Его очень просто съесть. Кроме того, такими трапезами мы подаем дурной пример людям, которым нечего есть. Бедняки узнают, что у нас подают роскошную еду, и подумают: «Мы голодаем, а эти люди, которые должны быть простыми садху, едят так много разнообразной пищи!» Такие мысли будут вызывать ненужную зависть». Потом он добавил: «Если Бхагаван вначале съест какое-то одно блюдо, женщина, которая его подала, подумает: „О, Бхагавану это очень нравится!“ И тогда она придет и положит на мою тарелку еще одну порцию. Поэтому я перемешал всё и скатал в один ком».

Поскольку я не брахман, готовить мне было запрещено. Когда я помогал на кухне, мне разрешалось только нарезать овощи. Однако был один случай, когда Бхагаван нарушил правила и позволил мне готовить. Это было утро после празднования джаянти. Все повара спали – они накануне накормили тысячи человек и смертельно устали. Бхагаван привел на кухню меня, Мадхаву Свами и Рамакришну Свами, чтобы приготовить уппуму, так как было ясно, что повара не проснутся вовремя и не приготовят завтрак. Под руководством Бхагавана мы нарезали овощи, измельчили мякоть кокосов и приготовили большую кастрюлю уппумы.

Когда она была готова, Бхагаван дал мне немного попробовать. Вначале я отказался, поскольку у меня не было времени с утра почистить зубы – Бхагаван отвел меня на кухню прямо из моей комнаты.

Бхагавану было все равно, в каком состоянии мой рот. «Просто попробуй, – сказал он. – Мы можем почистить зубы потом».

Чуть позже он добавил: «Не говори никому, что мы это приготовили. Брахманы не станут есть, если узнают, что вы готовили для них еду».

Это хороший пример того, как Бхагаван относился к ортодоксальным верованиям брахманов. Он прилагал столько усилий, чтобы не оскорбить их чувства – по большей части позволяя готовить пищу для ашрама только брахманам, – но все же готов был изредка нарушать обычаи, когда для этого были весомые основания. Он руководствовался желанием избежать жалоб и разногласий, а не желанием буквально следовать кастовым предписаниям.

Был еще один случай, не связанный с кухней, демонстрирующий нежелание Бхагавана оскорблять чувства брахманов ашрама. Мы с Бхагаваном подходили к коровнику и заметили женщин, перебирающих рис рядом с помещениями для гостей. Одна из них выплюнула жеваный бетель на тропинку, по которой мы шли. Бхагаван босой ногой засыпал бетель землей.

Не желая, чтобы ноги Бхагавана касались плевка, я попытался остановить его: «Почему Бхагаван делает это? Я это сделаю».

Бхагаван проигнорировал мое предложение. «В чем разница между «ты» и «я»? – спросил он. – Многие брахманы ходят по этой тропинке в патасалу. Если они увидят [жеваный бетель] на тропинке, они очень возмутятся. Я закапываю его, чтобы не ранить их чувства».

Некоторые работники кухни, боявшиеся говорить с Бхагаваном напрямую, иногда обращались ко мне как к посреднику. «Шеф-повар» Шантамма однажды попросила меня передать Бхагавану сообщение. Она очень ослабела из-за того, что много часов работала на кухне.

«Ты всегда разговариваешь с Бхагаваном, – сказала она. – Скажи ему, пожалуйста, что у меня из-за тяжелой работы боли во всем теле. Спроси его, что мне делать»[165].

Когда я передал ее слова Бхагавану, он не выразил особого сочувствия.

«Она работает ради своего эго. У нее есть это чувство: „Я делаю всю эту работу. Я отвечаю за всё на кухне“. Она старается показать людям, что делает всю работу, и пытается таким образом снискать добрую славу. Она жалуется, чтобы люди знали, как тяжело она работает. Скажи ей, чтобы она работала поменьше. Скажи, чтобы она просто руководила работой других женщин. На кухне достаточно людей, чтобы делать всю тяжелую работу. Ей необязательно рисоваться таким образом. Если она последует моим советам, ее боли пройдут».

Затем, не дав мне возможности передать ей эти слова, Бхагаван сам отправился на кухню и сказал ей: «С этого момента ты должна только руководить другими женщинами. Пусть они делают всю тяжелую работу».

Был один человек по имени Натеша Айер, который тоже в то время работал на кухне. Это был очень скромный человек, почти не проявлявший собственной воли.

Поварихи пользовались этим и безжалостно нагружали его работой. Что ему ни поручали, он всё охотно выполнял и не жаловался, даже несмотря на сильную усталость. Когда женщины поняли, что он уступчивый и безропотный человек, они стали поручать ему всю тяжелую работу.

Через некоторое время, когда его самочувствие ухудшилось, он подошел ко мне и сказал: «Женщины выжимают меня, как лимон. Пожалуйста, расскажи Бхагавану об этом. Скажи, что у меня все тело болит из-за этой работы. Ты часто разговариваешь с ним, можешь как-нибудь упомянуть об этом».

На этот раз Бхагаван ничего не сказал. Я не знаю, почему он не вмешался открыто, поговорив с Натешей Айером и облегчив его труд, но это было очень типично для него – поступать в двух очень похожих случаях совершенно по-разному. Бхагаван всегда реагировал на состояние души человека, а не на обстоятельства, в которых тот оказался. Если бы от меня требовалось высказать предположение насчет этого конкретного случая, я сказал бы, что, ценя смирение превыше всех добродетелей, он мог решить, что Натеше Айеру полезно продолжать смиренно сносить плохое обращение.

Во время празднования джаянти невозможно было накормить тысячи посетителей одновременно. В столовой кормили в несколько смен, и Бхагаван всегда ел вместе с первой группой гостей. Когда первая смена заканчивалась, Бхагаван уходил ненадолго прогуляться по горе, а потом возвращался в старый холл. Примерно с полудня до 14.30 Бхагаван сидел в холле один. На это время двери запирались, чтобы гости не пришли к нему целой толпой. Традицией ашрама было накормить каждого, кто приходил на джаянти, поэтому в такие дни там всегда были огромные неуправляемые толпы людей, и с этим приходилось считаться. Многие приходили только ради бесплатного обеда. Когда все гости были накормлены и толпа расходилась, Бхагаван снова начинал даршан.

Из-за огромного количества людей, желавших увидеть его, он не мог давать даршан, сидя на своем обычном месте, в углу холла. Поэтому помощники переносили его диван прямо в дверной проем. Гости и преданные подходили к дверям, получали даршан и отходили.

* * *

Однажды на джаянти прямо перед обедом Бхагаван услышал, как Чиннасвами громко кричит: «Парадеши (санньясины) не допускаются в первую группу!»

Бхагаван, направлявшийся в столовую, повернул назад и пошел в старый холл. Очевидно, он причислял себя к парадеши и решил, что ему нельзя в столовую. Из-за этого возникла большая проблема, так как давняя традиция гласила, что никто не должен начинать есть, пока не приступит к еде Бхагаван. Чиннасвами вошел в холл, извинился за свое распоряжение, вносящее дискриминацию, и попросил Бхагавана прийти и поесть в первую смену. Подошли еще несколько старых преданных и присоединились к этой просьбе. Бхагаван ответил, что не будет есть, пока всем парадеши не разрешат есть вместе с ним. Чиннасвами охотно принял это условие, поскольку иначе невозможно было начать кормление тысяч людей – для этого Бхагаван должен был занять свое место в столовой.

Когда Бхагаван давал даршан на джаянти, он обычно отказывался разговаривать с помощниками и преданными, так как не хотел, чтобы все эти новые посетители подумали, что они обязательно должны поговорить с ним. Большую часть дня он сидел на своем диване, как изваяние. Его глаза были открыты, но взгляд не сфокусирован. Он был так неподвижен, что даже его грудь и живот, которые у всех людей немного поднимаются и опускаются во время вдохов и выдохов, не двигались. Многие преданные (включая меня) чувствовали, что в дни джаянти он больше обычного излучал Силу и Милость. Все мы очень остро чувствовали Силу Бхагавана, когда он сидел неподвижно в состоянии, похожем на самадхи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.